Судя по её содержанию, папочка к 18 годам был главным добытчиком в семье, сексуальным террористом всего города, примерным мужем, достойным сыном, идеальным внуком, заботливым отцом и ответственным дедушкой, хотя в отношении последнего намечался явный перебор. Марк со скучающим видом выслушивал эти лекции, ощущая себя в очередной раз преданным и обречённым на жизнь, полную высокого смысла и героического самопожертвования, которого он, если честно, в себе не находил.
Не ощущал он также и особого трепета перед семейными ценностями, хотя, с другой стороны, кто бы мог ожидать от вчерашнего подростка подобных эмоций. Марку хотелось банальной свободы. Причём не той «осознанной необходимости», о которой так любили говорить в школе, а именно свободы, воли, возможность хотя бы некоторое время не являться символом благочестия и вершиной педагогического гения родителей. С детства осознав простую истину «чем меньше споришь, тем проще живёшь», Марк со всем соглашался, делал круглые глаза и надувал щёки, демонстрируя степень осознанности важности происходящего. Однако в этот раз обычная уловка не сработала: папаша требовал непременно действий;
причём единственное, что отец соглашался принять как результат, была прилюдная помолвка с Кизи. Марк несколько раз в душе проклял своего паиньку-брата, который ухитрился устроить обмен кольцами со своей крашеной шваброй сразу после окончания вчерашней вечеринки! Теперь, ссылаясь на это событие, отец Ральф требовал немедленных результатов. Судя по тому, чего добивался отец, Марку было необходимо немедленно пригласить Кизи, предложить ей помолвку, к утру закончить приготовления к свадьбе, а к вечеру следующего дня на потеху всему городу изображать счастливого жениха, ночью же вовсю работать над продолжением рода. Абсурдность требований была очевидна не только Марку, но и вообще всем обитателям дома, поскольку выдвигались они, мягко сказать, на повышенных тонах. Вполне возможно, что, перетерпев с полчаса папашины вопли, Марк мог бы уйти спокойно спать, а к утру восходящая звезда бизнеса сама бы догадалась, что несколько поторопилась со столь безапелляционными условиями. Но находясь под грузом обиды на домашних, смертельно устав от постоянных претензий и изнемогая от фраз типа «подобное поведение порочит…», «в славной семье Аддамсов не принято…», Марк не выдержал. Вероятнее всего, это напоминало нервный срыв, хотя внешнее отсутствие истерик и наоборот, сверхправильное и разумное поведение не позволило вовремя принять соответствующие меры. Внезапно он стал соглашаться со всем, что ему предлагалось сделать, не раздумывая, не оговариваясь: пригласить – хорошо, устроить помолвку – согласен, Но буквально через несколько часов не верящая в своё счастье Кизи обменялась кольцами с наследником семьи Аддамс. Ещё несколько минут – и она живёт в этом доме, да и до свадьбы уже недалеко. Родители счастливы, молодые довольны, все пляшут и поют.
Хорошо знающий Марка Аддамса должен был бы не только насторожиться, но и срочно принять какие-нибудь меры, увидев подобное поведение, но поскольку в семье было не принято лезть друг другу в душу, знатоков психического здоровья не наблюдалось.
Пребывая в состоянии, близком к эйфории, Кизи не заметила (а все остальные просто не успели обратить внимание), что действовал Марк «на автомате»: чуть не уронил венчальное кольцо и, стараясь не смотреть в глаза невесте, быстро одел его ей на палец,
после чего, убедившись, что находящийся неподалёку отец всё это увидел,
увлёк девушку в дом, где с жаром принялся целовать и доказывать, что пожениться нужно именно сейчас, тайно; обалдевшая от событий, с лихорадочной быстротой сменяющих друг друга, счастливая Кизи была уже на всё согласна (ведь, по её мнению до завтрашней свадьбы Марк мог и передумать!). Поэтому, тайно поженившись в присутствии одной лишь зебры на картине матери, молодожёны прямиком отправились в спальню исполнять супружеский долг. Тут уж инициатором выступила Кизи, надеясь, что новый наследник привяжет к ней Марка уже навсегда.
Затем чуть позднее, но всё ещё в тот же злосчастный день, Марк с уверенным видом объявил супруге о том, что они переезжают, сказав, что такова давняя семейная традиция.
И начал договариваться о съёме какой-то халупы, впрочем, по поводу халупы Кизи было не привыкать. Нельзя сказать, что у неё не закрались сомнения, связанные со столь быстрым и тихим отъездом, но она была не в той ситуации, чтобы выбирать. Итак, за один день Аддамсы лишились и действующего, и потенциального наследника.
Аида, оторвавшись от подготовки очередной своей выставки,
теперь целыми днями срывала свой гнев на Ральфа; она не могла простить ему уход из семьи Марка. Каждое утро она с нетерпением раскрывала свежую газету в надежде найти хоть строчку о том, где теперь живёт её старшенький. По ночам не отходила от телескопа, всё искала хоть малюсенький след беглецов, но всё было тщетно: Марк и Кизи словно сквозь землю провалились, а Эрих молчал как рыба на все вопросы, нет ли весточки от Марка.
Теперь акции Эриха, вечно второго и младшего в семье, стремительно лезли вверх. Внезапно он ощутил на себе всю трепетную любовь и заботу семьи, которой у него не было практически с рождения.
Не то, чтобы он целыми днями слонялся по двору в поисках корочки хлеба, не то, чтобы он спал на подстилке и ел с газеты, но Эрих постоянно чувствовал свою ущербность по сравнению с братом, притом что не только им, а всеми в доме признавалось, что единственная разница – это те секунды, на которые он родился позже. Но, с одной стороны, понимая, насколько это мало, с другой стороны, все соглашались с тем, что это очень важно. Итак, теперь оказывается, что это он, Эрих, достойный сын славной семьи и его дети достойны быть продолжателями семейных традиций, именно его замечательная невеста (Как, говоришь, её звать? Ах, да, - Тами!) достойна стать матерью нового Аддамса. Все эти разговоры Эрих считал оскорбительными; он ни секунды не сомневался, что если бы сейчас здесь присутствовал Марк, то родители так бы и не выучили имя его невесты. Поэтому, пользуясь правилами старшего брата, он ни с кем не спорил, но оставался при своём мнении. Промолчал он и в тот момент, когда отец, не спрося его мнения о сроке проведения, сам назначил дату свадьбы.
Правда, теперь сработала обратная связь: Аддамсы просто не верили, что Эрих в такой тяжёлый период в жизни семьи
покинет стены дома, хотя он сам раз за разом предупреждал, что именно так собирается поступить. Его слушали, но не слышали, считая, что это просто очередной каприз младшего Аддамса.
Поэтому когда прямо со свадьбы он вместе со своей супругой вежливо попрощался и отправился жить в домик по соседству, который начал строить, ещё будучи подростком. Его молодая жена Тами активно поддерживала мужа в желании жить самостоятельно,
так что как ни хотелось бы Аддамсам держать хорошую мину при плохой игре, их равнодушие, эмоциональная скупость и безразличие к собственным детям привело клан на грань распада: теперь в огромном доме осталось только трое жителей: Аида, Ральф и старый Уильям.
В то время, пока Эрих со своей супругой, показывающей явные признаки беременности, с воодушевлением обустраивались на новом месте, Марк пребывал в глубочайшей депрессии,
поскольку, делая всё назло остальным, он не заметил, как сам загнал себя в угол.
Нельзя сказать, что он сильно скучал по роскошному автомобилю и бесконечным комнатам Аддамс-холл (хотя его теперешнее жильё по размерам больше напоминало салон автомобиля), но, обрекая себя на жизнь с нелюбимым человеком, он чувствовал бессмысленность своей жизни.
Целыми днями он расхаживал в комбинезоне, который в своё время так бесил всех его родных, но который теперь идеально подходил к его новой жизни. В редкие моменты ему удавалось отвлечься игрой в шахматы и работой, возвращаясь с которой валился с ног от усталости. Устроившись в медицину, он даже сумел подняться на одну ступень,
хотя премия, полагающаяся за это, могла оскорбить любую свинку-копилку старого дома. Его душевному равновесию не способствовал также визит деда Уильяма, который ухитрился найти Марка и поведать, как опечалены родители его уходом. Рассказав о том, как теперь идут дела дома, дед повёл себя правильно и не стал просить, чтобы внук вернулся. Марк даже не находил в себе сил злорадствовать по поводу неудач дома, хотя, в свою очередь, и не удивился решению, принятому братом.
Единственное, что поддерживало его, это ожидание рождения ребёнка. Он собирался стать идеальным отцом, воспитав своё дитя так, как хотел бы быть воспитанным сам.
Ради этого он терпел скудость и нищету нового дома, стараясь не обращать внимания на постоянные скандалы, разжигаемые беременной Кизи.
Надо быть полнейшей дурой, чтобы не понимать, каким местом повернулась к ней судьба (а надо заметить, что дурой Кизи не была). Узнав от встреченной случайно на улице Тами, что Эрих сбежал из дома и не собирается туда возвращаться,
она почувствовала себя униженной, поскольку это для подлеца мужа бедность воспринимается как экзотика. Для неё, воспитанной без особых излишеств, это было стилем жизни, вырваться из которой она мечтала при помощи Марка. Оставался ещё один шанс, что после рождения ребёнка удастся вернуться в богатый дом, но она, выросшая на рассказах отца об этих ненормальных Адамсах, не знала точно, как происходит наследование в подобных семьях. То ли ребёнок должен был быть рождён вне брака, то ли вне дома, - наверняка она не знала, а спросить как назло было не у кого., поскольку, как ей передали, эти ненормальные Аддамсы считали её виновной в том, что Марк ушёл из дома.
Дело ухудшалось ещё и тем, что Кизи была детоненавистницей и приближающийся момент появления ребёнка на свет не только не радовал её, а наоборот повергал в глубочайшее расстройство. Этим и объяснялись постоянные конфликты с Марком, который как идиот радовался и предвкушал появление малыша, заранее купив розовую кроватку и игрушки, потому что мечтал о появлении дочки.
Родилась Ванесса не в больнице, как планировал Марк: в последний момент Кизи упёрлась и не поехала в роддом, где по договоренности с работавшим там Марком всё было готово к её родоразрешению. Ошалевшему от ужаса Марку оставалось в стороне наблюдать за процессом.
К его радости, девочка родилась абсолютно здоровой. Кизи же почти с отвращением положила маленький свёрточек на землю, не выказывая никаких материнских инстинктов, что привело в бешенство Марка. Как он, целыми сутками пропадающий на работе, может доверить кроху неадекватной матери-детоненавистнице?
Тщетно пытался он призвать Кизи к выполнению материнских обязанностей по отношению к малютке, но в ответ услышал лишь оскорбления и крики о том, что если он собирается всю жизнь прозябать в нищете в то время как греется тёпленькое местечко в его родительском доме и обрекать на эти жуткие условия и её, не говоря уж о ребёнке, то ей, Кизи, ни он, ни его ребёнок не нужны, и она отправляется на поиски нормального жениха без психических отклонений.Марк не дал ей договорить и, решительно взяв малютку, отправился прочь от этой так и не ставшей ему по-настоящему близкой женщины.
Идти ему было некуда, а ребёнок настоятельно требовал свежих пелёнок, вкусного молочка и прочих удобств, сколь очевидных, столь и обязательных для малыша этого возраста. Единственное место, где наверняка имелось всё вышеперечисленное, причём в огромных количествах, это был его родной дом. От деда он знал, что в его комнате никто даже книжек не убирал, и для того чтобы вернуться, не надо было делать ничего особенного, только переступить через порог, что он и сделал под одобрительный взгляд деда Уильяма,
уютно расположив маленькую Ванессу в кроватке,
и даже отправился переодевать свой комбинезон, сменив злобу к окружающим на презрение к самому себе.