Глава 1
В которой говорится о пользе ночных кошмаров и несовместимости мечты с погодой.
In sleep he sang to me, in dreams he came
That voice which calls to me, and speaks my name
And do I dream again?...
“Phantom of the opera”.
Мне все чаще снится этот сон.
Он не похож на обычные мои сновидения, ведь обладает сильной, пугающей реалистичностью и вместе с тем – душной и тяжкой вязкостью ночного кошмара, из которого, казалось бы, невозможно выбраться…
Начинается он всегда одинаково. Я не ощущаю собственного тела, не могу пошевелиться, лишь гляжу на горящий впереди огонь. Мне начинает казаться, что в мире не осталось ничего больше, кроме этих пляшущих языков пламени, и сама, наверное, сейчас сгорю или задохнусь, когда внезапно понимаю, что это всего лишь горящий камин, а я сама лежу на диване в какой-то гостиной. Обставлена она в духе позапрошлого века (не слишком я в этом разбираюсь), но мое внимание занимает не оформление комнаты, а ее хозяин…
Я гляжу, не в силах оторвать взгляд, на него, сидящего в большом кресле возле камина. Он тоже пристально смотрит на меня.
Он красив, даже очень – хоть это странная, гибельная, потусторонняя красота. Его внешность я всегда четко помню даже после пробуждения – у него очень бледная, почти прозрачная кожа, мягкие темные кудри (убейте, не знаю, почему «мягкие», не прикасалась же… хотя, наверное, это все моя живая девичья фантазия), действующие на меня прямо-таки гипнотически чуть прищуренные глаза цвета холодного северного моря (причем в очень дождливую погоду) с красноватыми бликами… зловещая ухмылка, обнажающая клыки в стиле «я у мамы акуленок», по идее, должна была бы выглядеть пугающе, но реакцию вызывала с точностью до наоборот. Было в ней что-то притягательное…
Моя подруга Женька бы еще добавила, что у него фигура типа «мечта спортсменки». Но Женьку я с собой в свои сны не беру. Может, оно и правильно – она бы тут устроила… выяснение отношений чисто русским способом, сопровождающееся такими же выражениями. Это она с виду хрупкая балерина, нежная блондиночка, а на самом деле… ладно, не о том.
Одет он во все черное, даже в плащ, что странно, учитывая, что в комнате отнюдь не холодно. Но со мной сей инфернальный таинственный незнакомец как-то посоветоваться забыл…
Я бы могла сказать, что он прекрасен – если бы не чувствовала непонятную исходящую от него опасность и столь же странный могильный холод…
А я всегда была теплолюбивой!
- Не бойся… - произносит он наконец тихим, чуточку хрипловатым голосом – Мы будем вместе, вечно, что бы ни случилось… иди ко мне… иди ко мне, девочка моя…
Он протягивает мне руку, я, словно не осознавая, что делаю, послушно кладу свою ладонь на его. Он рывком притягивает меня к себе, приобнимает за талию (ее все-таки еще можно найти. Хороший знак. На диету не сажусь…), пристально смотрит в глаза…
Его прохладные губы касаются моей шейки, я прикрываю глаза и вдруг испытываю острую боль, явственно ощущаю, как теплая кровь заливает шею, как жгучий яд разливается по телу. Я задыхаюсь, пытаюсь вырваться, но чувствую, как темнеет в глазах, как наваливается на меня лишающая сил и возможности дышать губительная чернота…
… после чего, как правило, просыпаюсь, обнаруживая, что одеяло сбилось на пол, а сама я лежу чуть ли не вертикально, распластавшись по стене.
Вот и сейчас так было.
Я, стряхивая наваждение и твердя про себя, что это всего лишь сон, привстала с кровати и огляделась. В комнате, как всегда, царил «творческий беспорядок»…
Кукушка в деревянных настенных часах давно объявила бойкот всем бывшим, нынешним и будущим съемщикам этой небольшой двухкомнатной квартиры в Купчино, и последний раз вылетала со своим триумфальным «ку-ку» где-то на заре перестройки. Потом птичка, видимо, испугалась смены политической обстановки в стране и решила залечь на дно, откуда не поднимается и по сей день. Но, несмотря на это, тикают часы вполне исправно, разве что изредка отставая на две-три минуты.
Сейчас они показывали ровно десять часов.
Значит, Женька уже в театре – наверстывает упущенное, репетирует очередную партию «седьмого лебедя в третьем ряду» и надеется, что новый спонсор этого небольшого «храма муз» - убеленный сединами благообразный ценитель искусства, обладатель звучного имени Витольд Модестович – разглядит ее умопомрачительный талант и выбьет для нее главную роль в какой-нибудь постановке. Не вечно же ей гордо сообщать о своем месте «вторая линия кордебалета»… хоть, по всей видимости, еще долго, учитывая ту царящую среди служительниц Терпсихоры грызню за любую хоть сколько-нибудь заметную партию. Битое стекло не самозарождается в балетках, как уже давно поняла Женька…
Моя подруга вообще спит и видит себя блистающей на сцене парижской Гранд-Опера, в роли какой-нибудь Одетты или Жизели, и чтобы во всех программках гордо значилось в первой строчке – «Эжени Белосветова». Красивая у нее фамилия, никакого творческого псевдонима брать не надо. Вот у меня она совсем обычная, я бы даже сказала, серенькая – Кленова. Хотя, студентке «переводческого» факультета иняза и не обязательно иметь звучную фамилию… для того, чтобы переводить каким-нибудь европейским туристам наш «народный» на английский или немецкий, этого не требуется.
Познакомились мы с Женькой вполне в моем духе – лежа на соседних больничных койках. Она загремела в районную клинику, сломав руку в результате падения с лестницы, а я со сломанной ногой, взяв у знакомого с верхнего этажа общежития, где я тогда обитала, мотоцикл покататься, нарвавшись на неисправность тормозов и в результате попробовав на прочность дерево…
Мне оставалось только благодарить все известные мне высшие силы, что я в тот погожий летний день не поддалась порыву снять шлем и почувствовать теплый ветер в волосах. Иначе меня, валяющуюся возле той ели, повезли бы уже в другое санитарно-медицинское учреждение…
Те месяцы до аварии я проводила в блаженном ничегонеделании, живя в не слишком презентабельном (но зато и недорогом) общежитии, перебиваясь случайными заработками и изо всех сил строя из себя крутую байкершу.
Хотя, помниться, заявляя родителям о своей полной готовности начать самостоятельную жизнь (и не зависеть в своей возможности пойти прогуляться от того, сколько криминальной хроники они прочитали накануне), я была преисполнена амбициозных планов. Засесть за учебники и порвать всех на экзаменах, как Тузик грелку, например. Но желание доказать всем (и в первую очередь самой себе) свою неимоверную крутизну и свободу пересилило… правда, не слишком надолго. После того случая желания вновь раскатывать на мотоцикле как-то не возникало (что поделать, не получилось из меня убежденной неформалки). Слишком хорошо я помнила тот окативший меня с ног до головы леденящий ужас, когда я поняла, что тормоза не работают, жгучее желание остановиться и то, как я мысленно прощалась со всеми родственниками, проносясь на, как мне тогда казалось, огромной скорости мимо пригородных маленьких домиков, магазинчиков и постов ДПС. Тогда я, в своем полубезумном состоянии, мысленно отчаянно клялась, что ни за что и никогда больше не сяду на байк, если только останусь жива. Свое обещание самой себе я сдержала, но большинство знакомых до сих пор (хотя с тех пор прошло без малого три года) называют меня не иначе, как Ленкой-байкершей.
Моя мама вообще, сколько я помню, всегда любила фильмы про Зорро и, когда меня еще в проекте не было, твердо решила – если будет у нее сын, назовет Александром (так как при всем нынешнем многообразии иностранных имен на российских просторах, «Алехандро Кленов» - это как-то не звучит), а если дочь – Еленой. На прекрасную героиню Кэтрин Зета-Джонс я похожа не больше, чем Женька – на чемпионку по женскому боксу.
Эх, ну неужели мне нельзя было даже спокойно выспаться после долгого перелета из теплого Крыма, где мы с подругой и провели последнюю неделю? Для нее это был остаток краткого отпуска, ну а у меня еще остается немного времени перед выходом в родной универ…
Хотя, зная себя, могу смело сказать, что, будь у меня такая возможность, я гламурно продрыхла бы часов до двенадцати, и мой завтрак оказался бы плавно переходящим в обед. А у меня ведь еще куча дел… вам, наверное, знакомо это чувство после возвращения из отпуска – когда гора невымытой накануне отъезда посуды уже начала окисляться, недоеденный тогда же салатик представляет собой практически равномерную массу, свернувшись на дно миски, а в холодильнике пусто и безысходно, как в душе самоубийцы?
Мне вот знакомо…
Так что, мне оставалось только поблагодарить инфернального незнакомца из сна за раннее пробуждение и забыть о нем на время, перейдя к вещам более материальным и насущным.
Тот сон мучил меня уже несколько лет. В школе я относилась к нему с некоторой гордостью, считая его какой-то своей оригинальной особенностью, позже – с беспокойством (за собственную психику), ну а потом смирилась, начав считать сновидение неким неизбежным злом, вроде платы за квартиру. Кажется, еще во времена своей безбедной жизни у родителей, я сходила к какому-то психологу-фрейдисту, так мне такого наговорили про мою «сублимацию тайных желаний», что я из кабинета вся пунцовая вышла…
Теплый душ помог мне избавиться от остатков кошмара (и сонливости), а чашка горячего шоколада окончательно вернула к жизни. Я, быстро позавтракав, кое-как помыла посуду, повязав поверх своего вечного домашнего платья смешной застиранный фартучек, открыла окна – проветрить невероятно душную квартиру, оставила остальное (по привычке) на совесть Женьки и, взяв купленный в аэропорту очередной «ироничный детектив» в мягкой обложке, взобралась на подоконник, прислонившись щекой к холодному стеклу.
За окном, несмотря на то, что был лишь конец августа, шел привычный осенний питерский дождь. Капли монотонно барабанили по крыше, чашка какао в руках приятно согревала, словом, хотелось просто закрыть глаза и наслаждаться покоем. Даже мечтать о теплых берегах, тропических островах или путешествии в Париж как-то желания не было…
Через некоторое время, пережив в себе извечную битву двух противоположных человеческих начал (нет, не добра и зла, как считают многие, а ленью и необходимостью) я признала, что заставлять и так натанцевавшуюся до кровавых мозолей Женьку идти потом за продуктами, да еще в такую погоду, было бы просто свинством, или, как я это порой сама называла, поросячеством… да и есть мне захочется, как я точно знала, куда раньше, чем уставшая Женя отправится домой. Я с тоской посмотрела на окно, за которым по-прежнему моросил дождь, обещавший затянутся надолго, после чего, тяжело вздохнув, накинула сохранившийся еще с прошлого года осенний белый плащ прямо на платье (которое было у меня, что называется, и в пир, и в мир). В качестве небольшого подарка себе я решила по дороге обратно заглянуть в маленькую кондитерскую и потратить немножко «подкожных запасов» на любимый тортик со звучным названием «Трухлявый пень»…
Женьке, увы, подобные вкусности « не положены» по роду занятий. Мне, как неисправимой сладкоежке со стажем, порой кажется, что это слишком страшная цена за теоретически возможную в будущем известность…