Я заболела.
И вот как раз под это дело на меня свалилось очередное расследование. На этот раз – о халатности нянь. Пожалуй, это был второй раз, когда я была безумно недовольна своей работой. Почему? Да все очень просто.
Во-первых, моя матушка ужасно возмутилась бы тем, что творится в фирме «Вечное дитя». Моя матушка, но не я – все-таки, мать большого семейства и старая дева(а кто я, если официально не замужем в тридцать восемь?) думают по-разному. Так вот, мне было совершенно до луны, что там происходит.
Во-вторых, терпеть не могу скандалы, особенно когда лыка не вяжу из-за высокой температуры, а мне еще… как бы это помягче сказать… на повышенных тонах сообщают нечто, которое я просто не в состоянии воспринять. Это видеть надо было – стоит девушка с материалами для печати и пытливо так на меня смотрит, у нас еще конь не валялся, ей бежать надо материалы относить, надо уже решать, что ставим на первую колонку. А напротив меня стоит эта *цензура* и угрожает мне всеми карами небесными(да я ж вас умоляю, разве что-то может быть страшнее, чем 39,4 в третьем часу дня, учитывая, что завтрашний номер надо сдать сегодня к 18:00?). Короче, на вопрос Кэйлин: «Ну так что, мисс О’Грэйди, мы ставим эту статью?»(перевод: «Это тебе тут торчать до вечера, а мой рабочий день минут через 20 заканчивается, между прочим! Не отнимай мое время!») я ответила: «Да, ставим»(перевод: «Давай уже, катись колбаской»). И начинается… Дело было в коридорчике, где я обычно базируюсь(кабинеты не положены даже ведущим журналистам). Она, значит, передо мной разливается, а я, закутавшись в любимый пуховичок, на лавочке перед ней валяюсь. И злюсь на то, что в кои-то веки выдалась свободная минутка, а мне поспать мешают. На мое счастье, мимо охранник шел, увел психопатку. Дальше не помню, значит, уснула…
Разбудил меня тот же охранник, повел в кабинет к начальству. Ну что еще за напасть на мою голову?! А, я теперь стала большой шишкой? Спасибо, конечно, но можно я пойду в свой коридорчик досыпать?
Досыпать меня таки отпустили - правда, предупредив, что это только на первый раз. О, да будет свет.
Хотя рано радовалась - теперь работать приходится еще и дома. Пока, правда, вполне успешно.
Лечилась я очень долго. Без лекарств да на моей работе оно по-другому не бывает. При чем тут работа? Да при том, что в редакции х-х-холодно так, что зуб на зуб не попадает. Поэтому после работы я первым делом кидаюсь набирать и греть воду(она даже в кране безобразно холодная, согреваем на гриле в миске), чтобы хоть через час после приезда отогреться.
Хотя нет… первым делом я бегу к моему недавнему приобретению – телефону. Вдруг именно сейчас кто-нибудь мне звонит? Ну вдруг?..
На самом деле, говоря «кто-нибудь», я имею в виду только одного человека и жду только его звонков. А он звонил всего пару раз со служебного телефона в перерывах между операциями(это для меня Харитон как был археологом, так и остался, а по образованию и нынешней профессии он хирург).
И все, как в воду канул. Но я постоянно жду его звонка.
Когда у собаки умирает хозяин, она чувствует себя безумно одинокой. Она ищет его или ждет… Как-то раз ко мне пришел бездомный пес.
Он уселся на кровать и долго-долго смотрел на меня с таким странным, необыкновенно человеческим выражением… как будто пытался представить, что я его хозяйка – и не мог. Посидел-посидел, а потом спрыгнул с кровати и ушел куда-то, опустив морду.
К чему я все это рассказываю? Просто тогда я чувствовала себя примерно так же, как этот несчастный пес. Мой любимый существовал где-то очень далеко, а я сидела и ждала его. Конечно, были другие – надо признать, что я не лишена привлекательности –
- только у меня не возникало никакого желания полюбить кого-нибудь из них.
Болезнь, да еще от Харитона вестей нет – неудивительно, что я совсем скисла. Даже сборщики дани, с которыми у меня наладились неплохие отношения – довольно часто они оставались «на просто поболтать» - старались меня не трогать. Быстро брали деньги и уходили.
-
