[Лалэль]

Серия 11 часть2. Родственные связи: Нуна Озирис: Рождественская песня



- Что это было в конце, - поинтересовался вокалист, когда все ушли за кулисы, - что за хор драных котов под забором? Все вдруг подумали, что умеют петь, да? Так вы ошиблись.
- Нестройненько, да от души, - веселился Санни.
- Так, Малыш, - Фитиль взял его под локоток, - свободен. Быстренько смывай грим и беги провожать леди домой.
- Что? – юноша не поверил своим ушам, - мне бросить всё и уйти?
- Чего-чего? – вмешался менеджер, - Фитиль, ты чего тут раскомандовался?
- Мокко, я тебе потом все объясню. Ему срочно нужно уйти.
Мокко угрожающе запыхтел.
-У нас с тобой ещё будет разговор, - предупредил он, - совсем распоясался, скотина.
- Ладно-ладно, - отмахнулся »скотина»,- но парень-то может быть свободен?
Смуглый вокалист зыркнул на Санни, как разъяренный мавр на провинившуюся Дездемону.
- Уматывай, - разрешил он, - приспичило ему! Позже всех пришел, раньше всех уходит…
Парень радостно подскочил на месте, пробормотал слова благодарности и убежал.
- А ты жди меня здесь, - велел Мокко басисту, разворачиваясь, чтобы идти в другую сторону, - и не дай Бог, тебя не будет на месте, когда я вернусь.
Фитиль, не оборачиваясь, помахал ему рукой.
- Что ж ты сам к ней не подвалил? - поинтересовался Штырь, - понравилась же.
- А смысл? - басист грустно шмыгнул носом, - ты же видел, как она на него смотрит. Пока она зациклена на этом парнишке, к ней бесполезно подкатывать.
- Попытка – не пытка, - напомнил ударник, - ты что, женщин не знаешь? У них всегда семь пятниц на неделе: сегодня ей нравится он, и не нравишься ты, завтра вы оба нравитесь ей одинаково, а послезавтра паренёк идет нафиг и освобождает тебе место.
- Да если бы он был ей нужен только для постели! – опечаленно сказал Фитиль, - я бы даже не переживал. Женщина, которая заводит себе любовника, может завести и второго, для разнообразия – но у них, брат, чуйства, а это совсем другое.
- Чуйства - чуйства, - передразнил Штырь, - где уж там! Завел себе дорогую игрушку и носится с ней, а что он будет делать, когда она ему поднадоест? У них же ничего общего!
- А еще говорят, что бабы – сплетницы - мягко проговорил Санни, как обычно, неожиданно появляясь на горизонте, - я, кстати, так и думал, что она вам понравится.
Повисла неловкая тишина.
- Ну, мужики, если я вам больше не нужен, я пошел.
- Ты поспеши, поспеши - дружелюбно улыбаясь, сказал, басист, - не заставляй девушку ждать - на улице холодно, а пальтишко у неё совсем тоненькое. Извини, что мы так вольно о ней отзывались, мы ж не знали, что она твоя. И вот ещё, мелкий…
- Да?
- Надумаешь расставаться – оставь мне имя и адресок. Я не такой привереда, как ты, мне плевать на всех её бывших, настоящих и будущих, вместе взятых, могу даже в очередь встать – за такую женщину и побороться не грех.
Санни задорно улыбнулся в ответ и показал ему язык:
- Не дождешься! Она со мной, и это надолго.

Комментарий Санни: Блин, накаркал! Аккуратней надо было быть в выражениях, аккуратней! «Надолго» затянулось на двадцать с лишним лет – даже по меркам вечности, неплохой срок. Вот что называется »застолбил место»!

- Вот так и делай добро людям, - посетовал Фитиль, как только юноша свернул за угол.
- Все равно не понимаю, - недоуменно развел руками ударник, - что эта дамочка в нем нашла? Для чего это ему, я могу понять, ну, а ей-то зачем? Обыкновенный же пацан…
- Он – обыкновенный? – хмыкнул Фитиль, - ну да, ну да… а ты помнишь, как мы в прошлом месяце ездили в Камберли?
- Я помню, как ты нажрался после концерта – даже по твоим стандартам это была феерия.
- Надо же мне было как-то расслабиться после трудного дня! А вы тоже хороши, запихнули меня в фургончик и ушли фестивалить дальше.
- Ну извини, что не укрыл тебя одеялком и не спел колыбельную!
- Да не о том я, не о том… Помнишь, Малыш собирался уехать домой на автобусе, куда-то ему там надо было с утра, как обычно? На автобус он, конечно, опоздал, вернулся и тоже завалился дрыхнуть в фургончик.
- Да, я еще с утра так удивился, когда увидел его на своей койке. К чему ты клонишь?
- Ты слушай, не перебивай. Мы всю ночь оставались вдвоем, потому что вы, свиньи, приползли только под утро, в хлам убуханные…
- Мне уже страшно, - ахнул Штырь в притворном ужасе, - у вас что-то было?
- Ты идиот, что ли! – не сдержавшись, закричал Фитиль, - что, не можешь думать ни о чем, кроме секса? Я с тобой серьёзно разговариваю!
- Ладно, ладно, - успокоил его ударник, придавая лицу мрачное выражение, - что же такого серьёзного случилось той ночью?
- Среди ночи я очухался, - продолжил рассказывать басист, - мне было плохо, и кумар ещё не сошел, потому я начал паниковать и подумал, что умираю – ну, ты знаешь, как это у меня бывает. Не знаю, сколько я так лежал, прежде чем набрался сил и смог сползти с койки – я знал, что рядом кто-то спит, и хотел его разбудить. Когда я увидел Малыша, то удивился, но мне было некогда думать, почему он лежит тут, хотя должен быть уже далеко – я начал его трясти со всей силы, чтобы разбудить.
- И что он сделал – послал тебя, повернулся на другой бок и захрапел?
- Куда там! Не шевельнулся даже! Мне показалось, что если я только готовлюсь отдать концы, то он все уже, готовенький, разве что не остыл пока, и я так, блин, перепугался, что мне даже полегчало немного. Как я только не пытался его расшевелить – бил по щекам, щипал, кричал в ухо, - пацан никак не реагировал, ну, совсем как неживой. Только когда я въехал ему со всей силы, он вроде задышал и сказал какое-то странное слово – я еще подумал, что это такое может быть, и, что, наверное, или меня опять прикумарило, или паренька приглючило – но он же, вроде как, не употребляет. Пока я над всем этим раздумывал - ты знаешь, как я туплю, когда меня ломает, - он вполне человечьим голосом спросил, что мне от него нужно, - но при этом, блин, даже глаз не открыл. Я спросил, где мне взять лекарство – и он в точности рассказал, где оно лежит, и не в аптечку меня послал за болеутоляющим, а в подробностях описал место, где лежат мои волшебные пилюльки – ты знаешь, я всегда их беру с собой на такой случай, но ещё ни одна собака не догадалась, где я их прячу. Тот тайничок, про который он мне рассказал, я сделал полгода назад и даже сам забыл про него. Скажи, как парень мог про него узнать, да еще так точно описать, где все это лежит, не просыпаясь?
- Все можно объяснить: он нашел твой тайник, но не стал никому говорить, чтобы с тобой не ссориться, а что спит он тихо – так что в этом удивительного? Люди же все разные.
- Верно, – кивнул Фитиль, - объяснений можно придумать много, но загвоздка в том, что он впервые ездил с нами в этом фургоне, и у него просто не было возможности пошариться там и найти мою аптеку – это ты как объяснишь? Подглядеть за мной, когда я их прятал, он не мог – это было полгода назад, он тогда с нами не играл. Объяснений только два: или у него нюх на такие дела, или он реально может смотреть сквозь стены.
Штырь недоверчиво поморщился.
- Вижу, друг, ты мне не веришь. Слушай дальше: когда я пошел за пилюльками, спящий парень окликнул меня и сказал, чтобы я этого не делал. Ты представляешь, как я на это отреагировал – но он настаивал, причем говорил так красноречиво, как человек спросонья сказать никогда не сможет. Он попросил, чтобы я взял его руку и положил туда, где болит – я, конечно, подумал, что это полный дибилизм, но все-таки взял его за запястье – он даже не пошевелил рукой при этом, заметь, - и что ты думаешь, мне сразу стало лучше, и чем дольше я с ним сидел, тем легче мне становилось.

Он попросил, чтобы я взял его руку и положил туда, где болит...

Парень еще сказал, что моя боль не оттого, что у меня что-то болит, а от … нехорошего поведения, в общем, - и что после каждого нового загула мне будет становиться все хуже и хуже. Тогда я решил подколоть его и спросил: «Если ты такой умный, будущее видишь насквозь, может, ты и прошлое можешь видеть? Скажи-ка, что я делал позавчера?» Я-то думал, что подловил его – а парнишка спокойно так, не спеша, в подробностях перечислил все, чем я занимался за день до того – начиная с того момента, как я проснулся, и заканчивая тем, как я снова лег спать. Понимаешь? И ничего, сволочь, не упустил, ни одной детали! Как он мог это узнать, откуда? Его рядом не было!
Тогда у меня в башке что-то щелкнуло, и я спросил, не знает ли он, что позавчера делала моя мать.
- Твоя мать давно умерла, - машинально напомнил Штырь.
- То-то и оно! Он так и ответил, что она ушла в другой мир, а туда ему заглядывать запретили. Потом мне стало интересно, и я начала задавать ему разные вопросы - парень отвечал подробно, объяснял мне все, хотя иногда он говорил настолько странные вещи, что мне становилось не по себе. Большую часть того, что он говорил, я забыл, но иногда кое-что вспоминается, и я начинаю задумываться: мир такой, как я привык думать, или все-таки он такой, как парень мне рассказывал? Так что, друг, ты кого угодно можешь называть обыкновенным, только не его.
- Ты вообще соображаешь, что ты говоришь? – не выдержав, закричал Штырь, - ты был под кайфом и попался на обыкновенную разводку! Почему ты не можешь понять, что Малыш решил сыграть с тобой шутку, обыскал фургончик заранее и попросил своих друзей, чтобы они последили за тобой какое-то время? Ты догадываешься, что, когда ты разговаривал с парнем, он только притворялся, что спит, а боль прошла не оттого, что ты держал его за руку, а оттого, что ты перетерпел ломку? Ты что, последние мозги пропил?
- Конечно, конечно, - иронично прищурив глаз, ответил Фитиль, - издевайся надо мной, издевайся. Как можно ему верить, он же был под кайфом! Да я сам чего только не передумал, пока дожидался рассвета. Малыш проснулся – я внимательно следил за ним, но он вел себя естественно, как будто ничего не произошло. Потом притащились вы, бухие рожи; мы раскидали вас по койкам, бросили монетку, чтобы выяснить, кто поведет фургон – выпало мне – сели на переднее сиденье и поехали. У нас было много времени, чтобы поговорить – я кидал разные намеки, или прямо повторял ему его вчерашние слова, но он никак на это не реагировал, как будто, блин, ничего и не было вовсе. Когда мне стало совсем невмоготу это терпеть, я прямо спросил, не случилось ли с ним чего странного за прошлую ночь – Малыш ответил, что нет, ничего. Когда же я намекнул, что он, пока спал, творил какие-то непонятные вещи – блин, ты бы видел его лицо в этот момент! Парень ничего не понял, но не удивился, точно знал, что с ним могло что-то такое случиться – и глаза у него стал такие, будто бы ему хотелось закричать: «Не выдавай меня! Ничего не было!» - но вслух он, конечно, этого не сказал. Повторил только, что ничего необычного не помнит. Вот тогда я убедился, что никакая это была не шутка.
- Да уж, на розыгрыш не больно похоже, - согласился ударник, - хотя, мне кажется, парню просто стало тебя жалко, и он маленько сдал назад. В любом случае, я с ним поговорю.
- Не вздумай! - возмущенно вскрикнул Фитиль - если ты мне друг, ты ему ничего не скажешь. Я же просто так тебе все это рассказал, как братишка - братишке!
- Ладно, - кивнул Штырь, - раз ты просишь, не буду я с ним связываться, но если он вдруг при мне заснет и начнет заливать мне про моё будущее…
- Я вернулся, - сообщил Мокко, подходя к ним, - Фитиль, иди-ка сюда, дружок!
- Подожди, мы договорим, - Штырь задумчиво поскреб нос, - я, конечно, во все это не верю, но так, интереса ради, скажи – что ещё он тебе понарассказывал?
- Что он сказал? Да много чего. Например, рассказал, кто он такой – не человек, это уж точно. Рассказал, за что его так наказали – как это он выразился? «За преступление, для которого нет срока давности» - и я верю ему, как самому себе, братишка. Единственный вопрос, на который он отказался отвечать – как его зовут на самом деле.
- О ком это вы? – спросил Мокко, который не слышал всего предыдущего разговора.
- Да так, ни о ком…

Не-человек, который так и не пожелал назвать Фитилю свое имя, вышел на улицу, поправил шарф и громко чихнул, вполне по-человечески. «Черт, а подморозило-то как! - подумал Санни, - не мостовая, а бесплатный каток – вставай и катись».
Он сразу заметил нежно-сиреневое пальто на фоне темных кирпичей.

Он сразу заметил нежно-сиреневое пальто на фоне темных кирпичей

- Ты так совсем в ледышку превратишься, родная.
- Я просто подождала тебя - ответила Нуна, выбрасывая сигарету, - мне не трудно.
- Эх, а я-то собирался тебя поцеловать! – огорчился Санни, - теперь придется ждать, пока табачный дым не выветрится.

Я просто подождала тебя - ответила Нуна, выбрасывая сигарету...

Нуна впервые за весь вечер улыбнулась.
- Пошли домой? – предложила она, - можно, я подержусь за твой рукав?
- Конечно, - Санни подставил ей согнутую в локте руку, - прошу вас, леди. С вашими каблуками и навернуться недолго…
- Фу, - Нуна демонстративно зажала нос, - чем от тебя так воняет?
- Ну извините! Мы всегда смываем грим какой-то гадостью – от меня и должно вонять. А вот от вас, леди, почему так несет алкоголем? Ой-ёй-ёй, родная, да ты шатаешься! Все, скажу бармену, чтобы больше никогда не наливал тебе.
И так, мирно переругиваясь, они рука об руку шли под морозным звёздным небом.

И так, мирно переругиваясь, они рука об руку шли под морозным звёздным небом...

- Смотри, сколько сегодня звезд! – восхитилась Нуна, - какая красота!
- Нуна! – оборвал её Санни, - табак! Не буду я тебя целовать! И вообще, я еще должен поругать тебя за твое безобразное поведение.
- Но ведь это было утром! – женщина как бы невзначай потерлась рукавом об его рукав, - а сейчас уже вечер.
- Вот лиса, а! – шутливо возмутился Санни, - ладно. Боюсь даже спрашивать, но тебе понравилось выступление?
- А знаешь, да, понравилось. По-моему, вы очень хорошо отыграли, а у того, смугленького, сильный голос… Как его зовут?
- Мокко.
- Вот это имечко!
- Не имя, а прозвище. Он коричневый, как кофейное зерно, поэтому и Мокко.
- У остальных тоже прозвища вместо имен?
- Разумеется: ударника зовут Штырь, потому что его постоянно штырит, даже если он трезвый. Клавишника мы зовем Кошкодавом.
Нуна согнулась, стараясь побороть приступ неудержимого смеха.
- Что с тобой?
- Кошко… что?
- Хоть раз слышала, как орут коты на живодерне? Когда он играет, получается похоже…
Нуна загибалась со смеху.
- У басиста прозвище Фитиль, потому что он часто взрывается… Помнишь его?
- А-а, тот смешной мужчинка в приспущенных штанах? Как такого забыть!
У Санни отлегло от сердца.
- Не то слово, смешной, - он хихикнул в ладошку, но потом снова стал серьёзным, - ты, кстати, ты ему очень понравилась, и он страстно желал с тобой пер… познакомиться. Я все ждал, когда же он начнет предлагать мне выкуп за тебя.
- Выкуп, говоришь? И ты бы согласился?
- Ну-у, - юноша хитро блеснул глазами, - а смысл? Ему просто не хватит денег со мной расплатиться. Даже если он пятнадцать лет будет добывать под землей изумруды, а потом притащит их мне, я все равно сочту, что этого мало за такое сокровище, как ты.

Нуна скромно опустила глаза и сменила тему разговора.
- У тебя неплохая группа. Мне кажется, они добьются успеха.
- Они бы уже давно стали знаменитыми, если бы взялись за ум. Но знаешь, как это бывает – кто-то хочет достичь вершины, а кому-то больше нравится сам процесс; вот, эти парни из второй категории. Потом, у них полно других заморочек.
- Например?
- Например, гитаристы. Понимаешь, у басиста с ударником тесная дружба, они и гуляют, и играют напару, так что любой гитарист, который захочет играть с ними, должен будет влезть в эти отношения. А учитывая, какой у этих ребяток скверный характер, гитаристы у них летают, как тапки в тараканий день – пришел-ушел, пришел-ушел, пришел-ушел…
- Ты думаешь, с тобой будет иначе?
- Конечно, иначе! Есть предчувствие, что я кину их раньше, чем они решат выгнать меня.
Женщина иронично улыбнулась.
- А какое у тебя прозвище в группе?
- Меня они зовут просто – Малыш, - сообщил Санни, - я самый маленький, всем остальным уже за тридцатник.
- Наверное, они тебя считают дитём неразумным.
-Таким и считают, - слегка улыбнулся юноша, - интересно, что бы сказали мужики, если бы узнали, что я уже успел сходить за диез…
«Сходить за диез – как это? Диез, знак диеза – решетка… Тюрьма.»
- Ты сидел в тюрьме? – она так удивилась, что даже отпустила его руку, – никогда бы не подумала…
«Черт! Как легко, оказывается, проговориться, когда перестаешь следить за языком».
- Ты дочитала «Заводной Апельсин»? – спросил он, казалось бы, совсем не к месту.
- Дочитала.
- И как тебе?
-Ужасно, - честно ответила женщина. Улыбка Санни стала ехидной и злой.
- Ты, наверное, в жизни не читала ничего, кроме женских романов. А мне вот понравилось. Там есть один момент, на который обычно никто не обращает внимания…
- Какой?
- Когда Алекс попал в тюрьму – помнишь, он рассказывал, как «хорошо» ему там жилось? Как к нему относились, кто его окружал, какое славное будущее перед ним открывалось? Не знаю, откуда мужик, который писал книжку, все это узнал, но, в принципе, так оно все и есть. Все жалеют убитых, никто не жалеет убийц – конечно, зачем нас, выродков, жалеть, мы же сами виноваты! А то, что легче быть убитым, чем ребенком попасть в тюрьму для убийц и насильников, об этом никто не думает. Конечно, проще всего сделать вид, что нас не существует – но мы от этого никуда не исчезнем.
- Санни… - беспомощно пробормотала Нуна.
- Семь лет назад меня посадили в тюрьму за убийство, - оборвал её Санни, - а теперь думай обо мне, что хочешь.
И он, не оборачиваясь, быстро пошел вперед.
- Подожди! – вскрикнула Нуна и, подскальзываясь на ходу, побежала догонять.
- И кого же ты кокнул? – слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила она, как только поравнялась с юношей.

- Я думал, ты помнишь. Громкое было дело, о нем все газеты писали, - ответили ей, - я прикончил отца своей подружки.
- Семь лет назад тебе было четырнадцать. Ты говоришь, что зарезал здорового мужика?
- Так ты все-таки что-то помнишь, - останавливаясь, заметил Санни, - именно зарезал, не застрелил, не утопил и не переехал машиной… как там еще можно убить человека?
- Ты пытаешься меня убедить, что мальчик с ножичком смог одолеть бурдюк сала?
Малолетний убийца посмотрел на неё глазами беспомощного младенца.
- Что ты хочешь от меня услышать?
- Хочу услышать правду. Хочу, черт подери, чтобы ты облегчил и свою, и мою душу! Ты ведь не убивал его, так?
Санни опустил голову.
- Почему ты так решила?
- Просто. Если бы это было твоих рук дело, ты бы так и сказал "Я убил". А ты сказал только, что тебя посадили.
- Вы, мадам, ни фига не психолог, - фыркнул Санни, - и ничего не смыслите в психологии заключенных. Человек, которого посадили в тюрьму, сначала упоминает о том, что сидел, а лишь потом говорит, за что. Насилие, которое совершили над тобой, запоминается сильнее, чем насилие, которое творил ты сам. Запереть живое существо в клетку, ограничить его свободу – это, как ни крути, акт насилия над ним, и человеку в любом случае кажется, что наказание жестче, чем был проступок… - он подождал, пока Нуна приблизится, - держись за меня, здесь скользко.
Нуна послушалась, и ей действительно стало легче идти. Не только потому, что Санни придерживал её за талию, не давая поскользнуться, но и потому, что тяжелый разговор подходил к концу.
- Нет, ну а все-таки?
Она наконец-то осмелилась посмотреть юноше в лицо. Он плакал! По его замерзшим щекам текли холодные, злые слезинки – и это поразило её сильнее, чем любые слова.

- Знаешь, я был бы рад сказать, что не виноват, но не могу. Я просто ничего не помню. Помню, как он замахивался на меня ножом для мяса, помню, как вымыл этот нож и положил на место… а что было между этими событиями, не могу вспомнить. Со мной работала туча психологов, психиатров, всяких докторов, и как они только мне мозг не насиловали, но я так ничего и не вспомнил. Зато никогда не смогу забыть, как он лежал, держась за истыканное ножом пузо и хрипел. Он хрипел, хотя уже был мертв, и его лицо… оно всегда в моей памяти, и не знаю, сколько мне еще осталось, но до тех пор, пока я сам не умру, я буду помнить, как он умер. Никакими силами я не смогу заставить себя это забыть.
Слезы, горькие слезы падали на грязно-серый лед мостовой, преващаясь в темные пятна. Женщине захотелось закричать, чтобы остановить все это; если юноша воспринимал её слезы как чистейшие бриллиант, то для неё его слезы были как капельки раскаленной лавы, капающие прямо ей на сердце.
-Малыш, хватит, не плачь, – несмело сказала она наконец, – ну, хорошо, а девушка? Я уверена, она была рядом с тобой в тот момент – она не могла этого сделать?
Санни неловко отвел покрасневшие глаза в сторону.
- Нет! – ошарашенно воскликнула Нуна, - ты потому и признался, что хотел её прикрыть? Да таких сказочных идиотов поискать! Скажи, ты дурак или святой?
- Всего помаленьку, - ухмыльнулся парень.
- Для того, чтобы сесть за девушку в тюрьму, нужна сильная любовь…
- В детстве любовь всегда сильная, последняя и навсегда, именно потому, что оно детство. Я тогда думал, что правильно поступил, и сейчас думаю, что правильно. Я-то смог выбраться, а она точно не смогла бы.
- Да как ты выбирался-то?
- Пришлось пойти на небольшую сделку с совестью. Маааленькую такую сделочку, которая затянулась надолго… но я сейчас не хочу об этом говорить.
-Малыш, ты молодец, что смог мне все рассказать, - решительно сказала Нуна, - и, если ты думаешь, что я тебя из-за этого разлюблю…
Санни не дал ей договорить, решительно заткнув ей рот поцелуем.
-Уфф, - изменившимся голосом пробормотала женщина, когда он наконец-то от неё оторвался от неё , - а как же табак, а как же обида?
-Да неважно это всё уже!

… - Подожди, подожди, не раздевайся… ты такая красивая в этой блузке, можно, я ещё на тебя в ней посмотрю? ...

… Смятая футболка, скромно прикорнувший её в объятиях прозрачный лифчик – холодный лунный свет окрасил брошенные на пол тряпки в нежно-голубое.
- Получается, ты тоже все мне можешь простить… даже это?
- Получается, что да, - подумав, серьёзно ответила Нуна, - ты мне дороже, чем тот убитый.
- Да это-то понятно, - нетерпеливо оборвал её речь Санни, и слегка вздрогнул, вспомнив лицо покойного, - но тебе самой-то не страшно при мысли о том, что человек, который такое сделал, лежит с тобой рядом в постели?
- Нет, - ещё подумав, ответила женщина, - я тебя не боюсь, - и добавила,- я тебе доверяю.
- Я рад, - искренне ответил парень, и до хруста в костях сжал её в объятьях, - ты даже не представляешь, как я рад!
Они слились в глубоком поцелуе; затем женщина отодвинулась от мужчины и легла рядом, задумчиво глядя в потолок.
- Забавно, да? По идее, нас можно было бы запереть в одну камеру.
- Мужчину и женщину в одну камеру? – ухмыльнулся Санни, целуя её, - Нуна, это тюрьма, а не курорт.
- Да я не о том, - досадливо махнула рукой женщина, - странно, что мы ходим на свободе, хотя должны бы сидеть за решеткой.
Санни поднял руки над головой, сложил из пальцев некое подобие «решетки» и посмотрел через неё на свет, пытаясь вспомнить, как выглядит «небо в клеточку».
- А это уже, Нуна, не к нам вопрос, - задумчиво ответил он, - а к тем, кто допустил, что такие социально опасные типы, как мы, спокойно разгуливают по улицам.
Нуна тоже призадумалась.
- Санни, - прямо спросила она, - ты точно не сбежал из тюрьмы?
- Нет, конечно, - улыбаясь, ответил тот, - был бы я в бегах, стал бы я прятаться в «Комнаэмбуле»? Я сделал бы себе ксиву, махнул за границу и ищи меня - свищи!
- Тогда как ты выбрался на волю?
- Это длинная история, - помолчав, ответил парень, - и я уже сказал, что мне не хочется об этом рассказывать.
- Ну ладно, ладно, - легко сдалась женщина, - но еще один вопросик можно, последний?
- Спрашивай.
- Откуда ты знаешь украинский?
-Нуна, - загадочно улыбаясь, ответил юноша, - я тебе сейчас скажу одну очень странную вещь, но ты должна мне обещать, что забудешь её сразу, как только услышишь. Идёт?
- Идёт, - торопливо согласилась женщина, - говори свою странную вещь.
Санни прижался к ней всем телом, убрал мешающие пряди и волос и прошептал прямо в маленькое ушко:
- Сэрэдня школа номэр сто трыдцять тры миста Кыева, дэсятый "А" клас…