Если я думала, что у меня в жизни все плохо, то я сильно ошибалась. Это было ещё очень даже сносно. А вот теперь наступило то самое «плохо»
Работы у меня не было, денег, соответственно, тоже. На учет к врачу я не встала, просто потому что мне было стыдно к нему идти и признаваться, что я не замужем. Мне вообще было очень совестно и, наверное, если бы не всяческая поддержка Зоички Владимировны, я бы всю беременность просидела в своей каморке.
Но Зоя Владимировна сумела мне внушить, что быть матерью вовсе не зазорно. И чудо рождения новой жизни превосходит по своим качествам все совершаемые в мире подвиги. Она очень радовалась тому, что скоро в доме появится маленький. Видимо, сказывалось её неутоленное желание иметь семью и воспитывать детей.
Я до сих пор с благодарностью вспоминаю всех моих соседей, которые ни разу не кинули на меня осуждающего взгляда, ни разу не обвинили меня в распутстве и легкомыслии. Все что я видела от них, начиная с Абрама Соломоновича и заканчивая Олесей, это только ласку и поддержку. Благодаря им, я поняла, что мне действительно нечего стыдиться, я в своем праве.
А от мыслей о непутевом отце моего будущего ребенка я старалась отделаться, неистово музицируя на любимой скрипке.
В общем-то, я уже особенно о нем и не думала. Имеет ли смысл хранить в памяти что-то ненужное и недостойное? Для себя я решила, что нет, и всецело предалась мечтам о моем будущем малыше.
Очень скоро я перестала влезать в свое платье, и мне пришлось перешивать какие-то старые теткины вещи, оставшиеся в сундуке на чердаке. Я приспособила старые штанишки и безразмерную кофту, стянув её двумя завязками.
Мое материальное положение было таким тяжелым, что часто, невзирая на стыд, я приходила к Зое Владимировне и просила что-нибудь поесть.
Моя благодетельница охала и выставляла на стол все, что у неё было. А было у неё немного, она и сама жила плохо.
Да собственно, кто в то время жил хорошо? Но я всегда буду молиться за всех тех людей, моих соседей, которые делились со мной и моим ещё не рожденным малышом, последним что у них было.
Я впадала в уныние и казалась себе самой совершенно никчемным человеком. Беременная, без мужа, без работы. Что я дам этому малышу, когда он появится на свет? Уголок в тесной каморке и грубую полбяную кашу на толокняном масле?
Всеми этими мыслями я делилась иногда с Зоей Владимировной, но она не позволяла мне тосковать. Гладила меня по выпуклому животику и говорила, что я дам этому ребенку самое главное - жизнь и свою любовь.
Я грустно смотрела на эту немолодую и, в общем-то, несчастную женщину и думала: а скажет ли мне спасибо мой ребенок за такую жизнь?
***
Продав очередную безделушку, я отправлялась в какую-нибудь дешевую столовую, чтобы накормить малыша чем-то помимо каши. Иногда я думала, что мой ребенок родится с врожденным отвращением к этому питательному блюду.
В столовой я брала что-то мясное и обязательно какой-то фрукт. Мне очень хотелось хоть как-то поддержать того, кто сидел у меня в животике и уже начинал подавать признаки жизни, пиная меня иногда изнутри.
Хотя, конечно, этого было мало и, не смотря на то, что меня все подкармливали чем могли, иногда я ощущала такую слабость, что старалась держаться за стенку чтобы, не дай Бог, не упасть.
И все равно я была счастлива. Я даже была благодарна Григорию, что он сделал мне такой подарок. Ведь теперь я знала, что не останусь одна. И мне будет о ком заботиться и ради кого идти вперед. Это будет моим стимулом в жизни. Моей путеводной звездой. Я видела, как после разговоров со мной добрая Зоя Владимировна заламывала руки и старалась скрыть свое беспокойство, она очень переживала за меня.
И теперь уже пришел мой черед утешать её и уговаривать поверить в то, что все у нас будет хорошо. Не может не быть.
Единственное, что лежало камнем у меня на душе, это то, что я была без работы, и теперь уже было совсем не ясно когда я, наконец, смогу на неё выйти. От нечего делать я просматривала газеты с вакансиями, хотя и хорошо понимала, что никто меня с таким пузом никуда не возьмет. Зачем им сотрудница, которая через три месяца родит и выбьется из рабочего графика.
Тем более вопрос работы озаботил меня тогда, когда произошла одна очень не приятная история.
Дело в том, что я продала уже все что могла, даже старую мамину машинку, но даже эти деньги не дали мне возможности оплатить долги за квартиру. И однажды на моем горизонте появился разъяренный Семен Семенович с претензиями по долгу и требованиями в грубой форме долг погасить. Он даже пригрозил, что обратится в суд, если я в срочном порядке не отдам ему деньги
Я была в ужасе. Вся моя наличность равнялась двум рублям, что я могла ему отдать?
Я стояла перед ним и из последних сил сдерживала слезы. Только бы не заплакать, только бы не выдать себя перед этим хамом!
И вдруг произошло странное. Из своей комнаты, стариковской шаркающей походкой вышел Абрам Соломонович. Его лицо было абсолютно непроницаемо. Он подошел к нам, и аккуратно взяв управдома под локоток, с характерным еврейским грассированием произнес, обращаясь к Семену Семеновичу:
- Любезнейший, могу ли я пегеговогить с вами тет-а-тет? Леночка, Вы позволите?
Я только кивнула головой, стараясь отвернуться раньше, чем слезы хлынут из глаз. Абрам Соломонович вывел управдома на террасу и прикрыл за собой дверь. Я не слышала, о чем они говорили. Все что я успела уловить, была фраза моего заступник, начинающаяся словами: «Если ты, могда славянская, ещё газ…» Разговор был достаточно коротким и когда Абрам Соломонович вновь вошел в коридор, на его лице читалось полное умиротворение, а красный как рак управдом виновато топтался за его спиной.
Абрам Соломонович ласково погладил меня по плечу и произнес:
-Леночка не пегеживайте, милейший Семен Семенович согласился подождать с оплатой счетов до того момента, когда вы сможете это сделать, без ущегба для вашего бюджета. Отдыхайте и не о чем не беспокойтесь, в вашем положении нельзя негвничать, догогая.
Я была поражена до глубины души.
Домоуправ не только не стал взыскивать с меня долг, но даже когда я, наскребя половину суммы, попыталась передать её ему, категорически отказался, заявив, что не может обдирать меня в таком положении и чтобы я не торопилась с оплатой. При этом он старался не смотреть на меня и напускал на себя абсолютно безразличный вид.
Вот дела! Не зря, наверное, про Абрама Соломоновича ходили слухи, что он в прошлом активный революционный деятель и с самим Лениным на короткой ноге.
Однако же время шло, я тосковала, впадала в депрессию, выходила из неё. Мое настроение менялось так же быстро как фигурки в калейдоскопе. Иногда я дни напролет пролеживала в постели, накрывшись с головой одеялом, и не отвечала ни на чьи вопросы. Даже отказалась встретиться с моей университетской подругой Полиной, которая проездом была в Москве и очень хотела со мной увидеться.
Но я отговорилась болезнью, так и не решившись признаться ей в том, что беременна.
***
Мой малыш родился зимой. Схватки начались днем и довольно быстро стали нарастать.
Я выползла в коридор, где встретила Зою Владимировну. Та, всплеснув руками и вымолвив «Ох!», обхватила меня за талию и, усадив в коридоре на стул, побежала ко мне в комнату, доставать из-под дивана давно приготовленный для этого случая чемодан. Быстро накинув на себя и на меня пальто, она подхватила меня под руку и мы с ней отправились в ближайший госпиталь.
Я, честно говоря, плохо помню все происходившее дальше. Такое ощущение, что пришла в себя я только тогда, когда услышала крик младенца.
- Сыночек у тебя! - весело сказала акушерка и опустила мне на живот нечто теплое и кричащее.
Я вымучено улыбнулась и, кажется, потеряла сознание.
К счастью, все прошло хорошо, я быстро пришла в себя и поправилась. Уже через четыре дня я была дома. И на руках у меня мирно посапывал мой ребенок, мой сын.
Я назвала его Сергеем, в честь своего отца. Теперь нас двое: я и Сергей Сергеевич Калинин, моя будущая поддержка и опора.
Сказать, что я была счастлива – ничего не сказать. Я прижимала к себе этот маленький комочек жизни и мечтала о том, как он будет расти, как будет взрослеть, как будет учится и помогать маме… Маме… Это старое как мир слово предстало для меня вдруг в новом качестве. Теперь это не кто-то другой, тащащий за руку по улице вопящего, сопливого ребенка. Теперь это я. Я – мама. Справлюсь ли я с такой ответственностью?
Когда мы вернулись домой, нас ждал сюрприз: новая детская кроватка из светлого дерева. Мои соседи, мой милые друзья… Все пришли посмотреть на нового жильца дома. Укладывая сынишку в кроватку, я плакала. Плакала от умиления и счастья. От осознания того, что несмотря ни на что, я не одна в этом мире.
Дальше было ещё лучше. Оказывается Зоя Владимировна прошла по всем нужным инстанциям и выбила мне материальное пособие по рождению ребенка. Так как я плюс ко всему была ещё и мать-одиночка (как это ужасно звучит!), мое пособие выразилось немалой суммой в 3500 рублей.
(Это мы продали подаренный кем-то телевизор) 
[/url]
В итоге я смогла, наконец, приобрести нормальный холодильный шкаф и полочку для Сережиной одежки. Ну и конечно, немало денег ушло на приобретение «приданого» малышу, продуктов и дров. Теперь я не могла себе позволить сидеть в плохо протопленном помещение.
Первые впечатления быстро рассеялись и на место восторга оттого, что у меня появился ребенок, очень скоро пришла непроходящая усталость.
Нет, Сереженька был достаточно спокойным ребенком, и в отношении здоровья проблем тоже не возникало (тьфу-тьфу-тьфу), но мне, совершенно к этому не готовой, было очень тяжело вставать по нескольку раз за ночь, чтобы поменять ему пеленки и приготовить еду. К сожалению, молока у меня почти не было и мне приходилось прибегать к искусственному вскармливанию. Наверное, сказывалось мое недоедание в период беременности.
Порой, ночами, после очередного кормления, уже уложив своего малыша обратно в кроватку, я хваталась за голову и буквально впадала в тихую историку. Ну за что мне все это, за что!?
И все-таки я обожала своего малыша. Он вновь растопил мое сердце, заставив его биться сильнее и радостнее. Ради него я готова была вынести все. Его маленькая мордашка с моими глазами была как солнышко в летний яркий день. И он так рано научился улыбаться.
Постепенно я приспосабливалась. Приходила в себя, даже занялась собой, чтобы подтянуть одрябший животик и несколько располневшую попу. Мне было приятно снова почувствовать свое тело легким и изящным. Тем более, что пришла весна и мне тоже хотелось цвести и зеленеть, как трава и цветы под теплым апрельским солнышком.
Пожалуй, из всех жильцов дома недоволен был как всегда только один человек, Семен Семенович.
Но это недовольное выражение лица давно уже стало его второй, если не первой, натурой и мы гораздо больше удивлялись, когда у него на лице вдруг появлялась улыбка. Хотя это бывало крайне редко. В основном он был зол и груб, но мы уже настолько к нему привыкли, что все чего он удостаивался – это шутки в свой адрес, которые злили его ещё больше. А у нас это давно стало притчей во языцех и вызывало дружный, впрочем, совершенно беззлобный, смех.
И ещё одно событие заставило меня до конца увериться в моей счастливой звезде. Меня наконец-то пригласили в родную консерваторию на постоянную работу.
(С разрешения Тьмы воспользовалась компьютером, потому что в газете нужная работа никак не попадалась. Компьютер сразу удалила.)
Поначалу я ужасно испугалась. Во-первых, я уже столько времени не занималась, что, возможно, потеряла все навыки и мастерство. Во-вторых, и в главных, у меня маленький, ребенок, и совершенно не понятно, как я смогу совмещать работу и дом.
И тут, как всегда, мне на выручку пришла моя любимая Зоя Владимировна. Она уверила меня, что мастерство не уходит так быстро, а мой сын будет под присмотром в любое нужное мне время.
- И вообще, дорогая, тебе нужно подумать и о себе. Ты ещё так молода. Тебе нужно отдыхать, знакомиться с людьми. С мужчинами… - многозначительно произнесла Зоя Владимировна.
Меня аж передернуло. Не смотря на то, что прошло уже больше года с той злополоучной ночи, я до сих пор с болью в сердце вспоминала об этой демонстрации человеческой подлости. И как не странно, её демонстратором стал именно мужчина. Ещё раз так обжечься? Нет уж, увольте!
Правда, всего этого я не сказала мой добровольной помощнице. Зачем? Ведь она хочет только лучшего и не её вина, что такое лучшее для меня горше самого отвратительного. Спасибо Григорию Хейфицу за мою порушенную веру в мужчин.
Конечно, работу, как и помощь Зои Владимировны, я с благодарностью приняла. Нельзя же жить всю жизнь на пособие. Тем более, оно уже потихоньку начало таять.
Зоя Владимировна помогала мне очень. В любой момент она готова была присмотреть за Сереженькой, даже если мне всего лишь требовалось посидеть над нотной грамотой и восстановить кое-что в памяти.
Мне думается, что здесь причина была не только в том, что наша новоиспеченная бабушка, хотела мне помочь. Её желание было гораздо глубже. Она сама желала постоянно быть с малышом. Её неутоленный материнский инстинкт в полной мере нашел свой выход. Когда я видела, как Зоя Владимировна склоняется над кроваткой моего сына, поправляя сползшее одеяльце, я понимала, что пока она рядом, мой Сереженька в полной безопасности. Спасибо тебе, моя родная…
Моя жизнь стала невероятно насыщенной. Я теперь работала, получала пусть небольшую, но зарплату. И хотя я понимала, что вряд ли в ближайшее время мне светит, что-то кроме аккомпанемента, все же я занималась любимым делом и могла, наконец, вовремя оплачивать квартиру.
Кроме того, я училась. Да, меня отправили на курсы повышения квалификации. Это было так странно, после стольких лет, вновь тянуть руку на уроках.
Там, кстати, произошло мое очередное столкновение с представителем сильного пола. Какой-то мужчина, грубоватого вида, подсел ко мне за стол и попытался завести дурацкий разговор о погоде. Нет, мой друг, мне это не интересно. Обратитесь к кому-нибудь другому. Он так и не понял, почему я не слова не говоря, просто встала и удалилась из кабинета.
А мой Сереженька рос на руках у «бабушки» Зои Владимировны. Конечно, большую часть времени именно она проводила с ним.
Прошел год. Мой малыш научился сидеть, стоять и лопотать. Он уже говорил несколько слов, главными из которых были «мама» и «баба». Слова «папа» в его лексиконе не было.
Зато я с ужасом обнаружила, что мой Сережка унаследовал неимоверную курчавость своего отца. И хотя я периодически остригала эту роскошь, гены все равно брали верх и уже через неделю, голова моего сына вновь покрывалась мелкими барашками.
Ребенок рос невероятно спокойным. Любимой его забавой было перекладывание деревянных фигурок. Он перемежал свои труды, легким покусыванием той или иной фигуры, видимо надеясь, что так ему удастся быстрее вложить её в нужный паз.
Ну и конечно «баба» постоянно придумывала все новые и новые игры. И часто я, вернувшись с работы, заставала их обеих на полу играющих в прятки или в «козу-дерезу». Причем энтузиазм Зои Владимировны был ничуть не меньше энтузиазма полуторагодовалого карапуза.
Зоя Владимировна делал все: кормила, переодевала, сажала на горшок, ходила с ним гулять… Только одну вещь она категорически требовала от меня – купать Сереженьку.
Она говорила, что купание – это только для родителей. Почему-то она считала, что во время купания мама и ребенок становятся особенно близки, и чужие люди не должны до этого допускаться (хотя, какая она нам чужая?). А я была вовсе не против. Я бы с удовольствием делала и все остальное, но финансовый вопрос стоял слишком остро, чтобы капризничать. Поэтому я мирилась с ситуацией и с нетерпением ждала каждый вечер, когда возьму, наконец, на руки свое чуда и почувствую, как бьется его маленькое сердечко.
