[Chinatsu]

С этого дня обеды свои я проводила только с ней. В другое время мне никак не удавалось застать ее в настроении, подходящим для беседы. Каждый раз, как я видела Раду, она выглядела слишком отстраненной и рассеянной, будто ее разум прятался где-то далеко, в неведомом прекрасном мире, пока тело что-то считает на калькуляторе и передвигается по коридорам. После нескольких таких встреч в коридорах, когда она проходила мимо, не глядя, а на мои робкие попытки заговорить отвечала молчанием, я не выдержала.

— Ты что, меня стесняешься, стыдишься? Это ниже твоего достоинства, сказать мне «привет» или хотя бы посмотреть на меня? — задала я вопрос в лоб, пылая праведным негодованием, что придавало мне смелости сказать такое.
Рада прекратила накладывать салат мне в тарелку и, аккуратно отложив ложку в сторону, вздохнула.
Тут, пожалуй, отмечу, что Рада была вегетарианкой. Готовила она просто потрясающе, вытворяла с овощами такое, что даже рядом не валялась с моими отбивными, выжженными и высушенными до состояния сухости земли в пустыне. С условием, что питаться мне придется лишь ее пищей, я была готова отказаться от мяса и рыбы раз и навсегда. Однажды Рада без слов просто поставила передо мною порцию овощного блюда, а мою стряпню без сожаления отправила в мусорный бак. Нежная и хрупкая душа девушки просто не выдержала душераздирающего зрелища обеда, приготовленного мною.
Но возвратимся к ее вздоху. Я мгновенно узнала его. Рада всегда так делала: опускала глаза, чуть тяжелее, чем обычно вздыхала, затем снова поднимала взгляд, направляя его прямо в душу.

Она смотрела с горечью и сожалением, и даже с обидой на окружающий мир, что сделал общение людей столь сложным. Рада всегда так реагировала, когда я не понимала ее полностью, упуская из виду что-то важное для нее.
— Я просто не люблю это делить.
— Это? — переспросила я.
Рада отвела от моего лица глаза и снова взялась за ложку, доложив мне, наконец, мою порцию. Ее скорее огорчало не то, что ее не понимают, а то, что время приходится тратить на объяснения, вместо того, чтобы говорить друг с другом. Я и сама чувствовала то же самое и мысленно ругала себя за бестолковость. Но понять ее было намного важнее всего остального, в том числе и моей гордости, и я спрашивала.

— Наше общение. Ведь оно не пустое. Мы обмениваемся мыслями, эмоциями, чувствами, энергией. Я не хочу, чтобы чужие любопытные души перехватывали то, что только наше. Мы принадлежим только нам. Разве ты не чувствуешь этого? Разве ты не говорила, что предпочитаешь общаться интимно, а не среди большого числа людей?
Каждый раз, когда она заканчивала свои объяснения, мне было стыдно и неловко, как я могла не понять таких простых и близких мне вещей. Все это было столь же очевидно и естественно для меня, как и для нее, и, тем не менее, я упускала это из виду.
— Но есть же какие-то общепринятые условности…— начала я, но тут же споткнулась, увидев какой взгляд она на меня бросила. Зайди я дальше в этом вопросе, и она во мне разочаруется.
— Условности придумали люди, просто неспособные на что-то большее, — обронила Рада, подводя итог этому разговору, — сегодня я приготовила для тебя новое блюдо. Думаю, тебе понравится. Оно более соленое и острое, чем предыдущие.

И мы принялись за обед. Торопливо дожевывая пищу, я делилась сумбурными мыслями по поводу книги, что начала читать, а Рада молча, но благодарно принимала торопливую речь моего рассказа.
Слушать она умела. Рассказывая ей что-то, делясь чем-то, чувствуешь, что она ценит это, что она слушает и принимает твои мысли. От того хотелось поведать еще больше, открыться ей еще шире, зная, что твои слова станут чем-то важным, а не пустым мусором.
И я не занималась привычным бартером — я чуть-чуть приоткроюсь тебе, а ты в ответ немного мне. В большей своей части такой обмен мне всегда казался меркантильным и фальшивым. С Радой же было по-другому, уже изначально чувствовалось, что она открыта мне, и я просто стремилась как можно быстрее отворить свои тяжелые двери, которые с трудом поворачивались на заржавевших петлях. Это было то, за что я была благодарна Раде больше всего — она выпускала меня на свободу.
И тем больше контрастно было отношение Рады к другим людям. Она не только не принимала никаких условностей вынужденного по нормам вежливости общения, но и вообще не замечала людей, не нужных ей. Будто она ластиком начисто стерла их из своего мира, как элементы, нарушающие композицию ее вселенной.
Во многом Рада была для меня настоящим идеалом, той мною, которую я жаждала видеть в зеркале, в которую мечтала превратиться порою страстно и одержимо. Словно она — это моя давно потерянная недостающая часть. Мне казалось, что ее душа складывалась из тех кусочков мозаики, что не доставало мне для цельности.
Для меня огромным счастьем было уже то, что я могла любоваться этим образом вживую, смотреть на нее, дотрагиваться до нее, слышать ее голос и перехватывать ее редкие взгляды из-под тумана густых ресниц.

Я обожала ее смех. Он был полной противоположностью моего — громкого и раскатистого, прорывающегося наружу всегда неожиданно и без предупреждения, накатывающегося, как лавина. Рада же смеялась совсем по-другому. Сначала она задерживала на тебе взгляд, на пару мгновений дольше, чем обычно, и смотрела прямо в глаза. Затем на ее лице появлялась улыбка, рассеивающая ее задумчивость, словно рассвет, прогоняющий ночную темноту. А потом, розовыми солнечными бликами по глади воды, по воздуху разносился ее легкий смех, тихий и мелодичный. Рада смеялась нечасто, и это удовольствие для моего взора и слуха длилось недолго. Казалось, никто кроме меня не умеет ее смешить, и от этого я готова была стоять на голове и висеть на люстре, лишь бы она смеялась.
Рада захватывала меня все больше и больше. И вскоре я поняла, что часа в день по будням для меня слишком мало. Мы много не успевали сказать и многое просто не могли в пропитанной официальностью и сдержанностью обстановке офиса.
А я хотела много большего. Впервые в своей жизни я испытывала такую тягу к общению. Впервые я чувствовала, что мне им не насытиться, сколь бы долго оно не длилось. Будто волны наших душ вошли в резонанс, усиливая друг другу, не давая затухать, превращая в вечный двигатель.

Мною было принято решению вывести нашу зарождающуюся дружбу за рамки обстоятельств. Я хотела видеть ее не потому, что она лучше всех подходит для разговоров из служащих нашего офиса, а потому, что желаю видеть ее в своей жизни. А поскольку Рада была не из тех, кто общается только в силу обстоятельств, не обращая внимания на желания, я не боялась сделать шаг навстречу. Впервые я не убегала, не пряталась, не приковывала себя цепью к столбу в страхе двинуться дальше и раскрыться.