Совместный выходной расширил границы наших обеденных посиделок. Эти границы расползлись на двадцать четыре часа, за пределы города. Теперь у меня был номер ее телефона, а у нее мой. Это означало, что я могла звонить в любую минуту. Где бы ни была я, и где бы ни была она, между нами была связь. Рада словно признала мое наличие в ее мире полном теней, и я обрела плоть.
Теперь, после работы, мы чаще всего уходили вместе. Мы посещали кинотеатры и выставки, допоздна засиживались в тихих уютных кафе, попивая самый вкусный в моей жизни кофе и чай.
Раде даже удалось затащить меня на балет и оперу, и мне понравилось. Не само представление, а Рада, смотрящая его. Она сидела, почти не двигаясь, не сводя взгляда со сцены, ее глаза были широко раскрыты, а от особенно печальных драм щеки покрывались блестящими дорожками из слез. Кажется, что в придуманный и гиперболизированный мир пьес она верила больше и сочувствовала ему больше, чем миру, породившему их, к которому она оставалась равнодушной.
Мне нравилось проводить время с Радой. Все, что оказывалось вокруг нас, приносило радость. Становилось таким интересным, ярким, привлекательным. Окружающий мир из размытой картинки превращался в четкое полотно, полное мелких интересных деталей и секретов. Рада делала мир ярче, Рада делала ярче меня.
Каждые выходные мы совершали поездки за город, пытаясь насытиться жаркой погодой до предела, пока короткое лето не подошло к концу. Рада знала множество красивейших мест, о которых я даже не подозревала. Для меня единственным реальным и детально проработанным местом был город, за пределами же его все казалось схематичным и постепенно уходящим на нет, словно в какой-нибудь компьютерной игрушке. Но теперь для меня был открыт совершенно новый мир. Мир полный природных запахов, жаркого солнца, прохладных теней деревьев, твердой гальки озерных берегов, жужжанием насекомых и синего неба.
От этого лета мне больше всего запомнилось огромное синее небо над головой, яркое солнце, прижигающее тебя к земле, и Рада, всегда идущая чуть впереди меня по тропинке.
Пожалуй, единственными местами, которые мы еще не посещали, были наши дома. Для нас обоих они были чем-то большим, чем просто местом для того, чтобы переночевать. Моя квартира была наполнена множеством личных вещей, не предназначенных для чужого взора, это было убежище, которое перестало бы быть таковым, пускай я туда посторонних людей.
Но однажды и эта граница была прорвана неумолимым натиском нашего сближения. Неуправляемые силы природы, видимо, решили то ли пошутить, то ли помочь нам, наслав как-то будничным вечером на город ливень. Вымоченные с ног до головы, словно окунувшиеся в бассейн, мы были застигнуты врасплох без зонтика посреди улицы. Я знала, что до дома Раде добираться много дольше, чем мне. За это время она могла легко простудиться, что могло надолго вывести ее из моей жизни. И тогда я предложила зайти ко мне, переодеться и просушить ее одежду. Рада согласилась.
Я опасалась, что она будет ощущать себя в моем доме инородным посторонним телом, мешающим и нарушающим гармонию и уют. Но все оказалось иначе. Даже здесь она оказалась недостающим кусочком, чем-то, чего не хватало до завершения и цельности.
Это был один из лучших вечеров среди всех тех, что мы проводили вместе. Стены моей квартиры сдерживали и не давали улетучиться тому ощущению близости и радости, которым я так дорожила. Ничто и никто не мешал и не вклинивался, не крал кусочки моего, ставшего идеальным, мира, все было только нашим.
Пока Рада готовила ужин, я созерцала ее худую спину и выпирающие из-под футболки ключицы. Ей ужасно шел мой фартук, который с самой его покупки так и лежал без дела. Кухня становилась до неприличия уютной от раздающегося стука ножа, звуков кипящей воды и шипящего масла.
После мы смотрели фильм, выключив свет и открыв окна с балконом, перемешивая саундтреки с шумом дождя и воды, ласкающей шершавый асфальт.
— Эти выходные проведем у меня дома, — сказала мне Рада в дверях на прощание, — ведь я видела, где живешь ты, теперь твоя очередь.
А затем она сделала то, что не случалось никогда раньше. Сделав маленький шажок, Рад обняла меня. Обняла крепко, стоя так близко, продлив эти объятия много дольше, чем того требует вежливость или предстоящая разлука. Я стояла в коридоре, закрыв глаза и считая удары ее сердца, пока ее волосы щекотали мне щеки и нос.
Теперь я знала — я была принята. Принята окончательно, я получила гражданство ее мира, а не просто временную визу, и теперь мне было позволено поселиться там навсегда. И я с нетерпением ждала момента, когда переступлю границу в охапку с набитыми чемоданами. И переезд намечался в выходные.
Так как я не знала толком ни района, где живет Рада, ни тем более ее адреса, мы встретились на остановке общественного транспорта. Всю дорогу до ее дома я запоминала, как мы идем, стараясь примечать опознавательные знаки. А Рада то и дела прикасалось к моей руке, словно боялась, что я вдруг неожиданно исчезну, словно хотела убедиться, что на самом деле я не бесплотный мираж. Кажется, она часто опасалась этого, настолько она привыкла к тому, что вокруг нее перемещаются лишь тени.
Рада жила в самом удаленном районе города, но не самом новом. Большую часть зданий здесь составляли миниатюрные пятиэтажки и рассыпающиеся на глаза дома в два-три этажа. Лишь неуместными вкрапления уплотняющей застройки высились среди них более высокие здания. Также нелепо и неуместно выглядели микропоселки внутри городских улиц, состоявшие из небольших частных участков, с домишками, построенными кто во что горазд. Вот к такому домику и лежал наш путь.
Всю дорогу меня сопровождало легкое ощущение того, что я уже здесь была. Казалось, что все вокруг должно было быть мне знакомым и родным, но оно упорно не узнавалось, будто давно перестроенное и измененное.
Это чувство только усилилось, когда мы подошли к калитке дома, где и жила Рада.