По утрам мы вставали примерно так.
Сережка минут пятнадцать выкаблучивался в кровати, на все лады повторяя слово «мама» и когда я, наконец, продирала глаза и поднималась, он, уже отчаявшийся, скорбно качал головой и упирался лобиком в стенку кровати.
Мне, действительно было очень тяжело вставать. Я катастрофически не высыпалась. Из аккомпаниаторов меня перевели на должность преподавателя сольфеджио, а с этим у меня всегда были проблемы. Но с начальством не поспоришь, тем более, если хочешь сохранить работу. И мне приходилось ночами самой заново учиться, чтобы утром преподавать это студентам.
Зато выходные были для нас с Сережкой счастьем. (Исключая момент раннего подъема).
Как правило, быстро умывшись и покормившись, ребенок требовал активных действий. Ему хотелось играть, ползать, ходить и все это сразу, по возможности совмещая с созерцательным сидением на горшке.
Есть мы предпочитали на полу. За столом Сережка категорически отказывался вкушать пищу. Видимо, старый тетушкин ковер был ему милее кружевной скатерти стола. А я и не настаивала. Возможно, я была неправильной матерью, но мне казалось, что ребенку нужно давать больше свободы, тогда он не станет запуганным и забитым, загнанным в рамки предрассудков и норм. Мне казалось, что свобода, гораздо лучше способствует развитию, чем жесткая дисциплина и строгие рамки. В итоге, ребенок ел на полу, играл на полу и вообще все делала на полу, при этом не разу не заболев. Хотя в нашей комнате кроме пола были только кровать да диван, поэтому особого выбора у него и не было.
После второго завтрака, мы с сыном выходили гулять. Обычно не ходили далеко, он быстро уставал, а тащить на себе 10 кг веса мне было уже тяжеловато. Поэтому ограничивались свежим воздухом рядом с домом и в маленьком парке в двух шагах от нас.
Так мы и жили тихо и спокойно.
А потом произошло очень приятное событие. Мое начальство, узнав о том, что я с маленьким ребенком ючусь в шестиметровой коморке, облагодетельствовало меня и «выбило» комнату в том же доме, но гораздо большую по метражу. Оттуда как раз недавно съехала семья из трех человек. Мужу предоставили большую комнату от завода, на котором он работал. Так что я переезжала всего лишь на первый этаж, в соседнюю с Зоей Владимировной комнату. Это было счастьем.
Правда теперь мне приходилось платить несколько больше, но возможность нормально расставить все вещи, купить ребенку ещё пару игрушек, да и вообще дать ему возможность ползать и бегать в свое удовольствие, того стоили.
А я все занималась. Вспоминала историю музыки. Репетировала произведения на пианино. Старалась подогнать все, что забыла и вспомнить все, что разучилась делать.
На работе дела шли ни шатко-ни валко. Постоянная текучка приводила к тому, что меня то повышали в должности, то вновь понижали. За все время я успела побывать и аккомпаниатором, и преподавателем сольфеджио, и преподавателем истории музыки и вела класс скрипки и даже вокала. Я, конечно, понимаю, что мы воспитываем многопрофильных специалистов, но у меня же голоса нет, мое слабенькое меццо всегда вызвало у нашего преподавателя по вокалу вселенскую печаль. Но работа нужна, поэтому приходилось соответствовать.
Я даже перечитала все доступные мне учебники и пособия по вокалу. Если уж нет голоса, так пусть будут хотя бы знания.
Вот так и проходили мои дни: в заботах о ребенке и постоянном обучении.
Зоя Владимировна уже махнула на меня рукой и решила, что я никогда не найду себе мужчину, потому что зарылась в книгах. На самом деле мне просто не нужен был мужчина. Я справлялась со всем сама, мы с сыном не голодали, да и насколько легче. Я уже устала слушать своих сотрудниц, которые только и говорили о том, как они не успевают готовить, мыть, убирать, потому что их мужья моментально все съедают и засвинячивают. Ну и зачем мне такое счастье?
Разговоров об интимной жизни, которые часто вели между собой женщины, я избегала. Мне это было не интересно, да и не знала я ничего о ней. Наверное, я холодная женщина, но за все эти годы у меня ни разу не возникло желание близости с мужчиной. То ли мне этого было просто не нужно, то ли не попадался такой человек, который сумел бы пробудить во мне это желание.
Хотя, надо признаться, за мной ухаживали мужчины. Периодически меня кто-то пытался проводить домой или пригласить куда-то. Но я оставалась неприступной. Все это было не то, да и я была уже не та. Однажды за мной увязался наглый молодой студент. Я не стала отнекиваться, позволила ему проводить себя до дома и мило побеседовала с ним у дверей.
Но его приглаженные маслом волосы и не менее масленый взгляд на молодом холеном лице вызывали во мне только раздражение. Зато я знала, что моя подруга и соседка Олеся, все ещё одинокая и находящаяся в активном поиске очень любила вот таких вот оболтусов. Поэтому, как только она появилась на горизонте, я тихонечко ретировалась, надеясь, что больше этот красавец не будет надоедать мне своими ухаживаниями.
У меня и без того было множество радостей.
Мой сын подрастал, он уже пошел в школу и рос невероятно самостоятельным мальчиком. К моей вящей радости, волосы его перестали кучерявиться и выпрямились. И теперь уже ничто в облике сына не напоминало о его отце.
Парень у меня рос отменный. Каждое утро он вставал за час до школы, проводил все нужные гигиенические процедуры и усаживался в кресло пить чай.
Ел он по утрам редко. Нет, не потому что нечего было, просто не хотел. Пару раз я попыталась заставить его съесть завтрак, но мои попытки не увенчались успехом и я решила, что раз ребенок не хочет, значит ему не нужно. С того момента я перестала вскакивать по звону будильнику и спокойно досматривала свои сны зная, что Сережкин сам замечательно соберется в школу.
А он, мой золотой мальчик, тихо пил чай и старался не разбудить своим хлюпаньем маму. Никак не отучу его громко прихлебывать!
Единственное, что меня расстраивало – это невысокие показатели в школе. Сережа очень не любил учиться. Вернее, не так. Сережа очень любил учиться, но только тому, что его интересовало и тому, что не вбивали ему в голову насильно. Я не знаю от чего зависела выборочность его мозга, но он поражал окружающих своими поистине обширными знаниями в области той же астрономии, которая не преподавалась в школах.
Но при этом, по уши погружаясь в нелюбимую математику, он в итоге все равно приносил домой отметку «посредственно» и замечание от учителя.
Кроме того, в школе он жутко уставал. То ли от больших нагрузок то ли от самой надобности запоминать и учить что-то неинтересное, и как ему казалось, совершенно не нужное. Приходя домой, он старался хоть немного отдохнуть, и уже только потом садился обедать. Обедали мы чаще с ним вдвоем.
Зоя Владимировна стала сдавать, часто болела и все реже выходила из своей комнаты. Теперь пришло наше время заботиться о ней. Я помогала чем могла. Приносила продукты, кормила завтраком, обедом и ужином, помогала убираться в комнате.
Наша баба Зоя жутко смущалась, говорила, что она сама вполне может со всем справится, и что мы не должны тратить на неё свое время. Но, Боже мой, о чем она говорила?! Эта женщина помогла выжить мне и моему ребенку, никого более близкого и дорогого у нас просто нет в этом мире. А помогать родному человеку не может быть в тягость.
Кстати, именно она посоветовала мне отдать Серёньку в другую школу. Неподалеку от дома у нас была небольшая школа, директором в которой был старый приятель Зои Владимировны. По её словам, это был педагог от бога, он начинал работать ещё задолго до революции, и сейчас, при общем разброде и хаосе, его школа оставалась тихим островком педагогической истины в безобразнейших надругательствах над образовательной системой. Фактически эта школа считалась чем-то вроде элитной гимназии в дореволюционной России, не смотря на то, что как и все школы в стране обучение и там было смешанным. По старой дружбе Зоя Владимирова договорилась с Афанасием Остафьевичем о встрече.
Правда, сама она, к её большому сожалению, присутствовать не смогла из-за болезни. Поэтому, поприветствовать его в холле и отрекомендовав меня как «замечательную девочку, которой нужно помочь», она извинилась и удалилась в свою комнату, зябко кутая сухие плечи в пуховый платок.
Мы о многом говорили в тот вечер с Афанасием Остафьевичем. Он оказался, как и говорила Зоя Владимировна, невероятно образованным и располагающим к себе человеком. Он рассказывал мне о том, как важно в наше время не только дать ребенку образование, но и правильно его воспитать. Чтобы в дальнейшей, неспокойной жизни он мог самостоятельно и, главное, правильно расставить приоритеты и оценить действительность. Мы с ним ужинали, и я с открытым ртом слушала то, что он мне говорил.
(Да, в школу нас приняли, но я, как назло в этот момент вырубила скришотер, он у меня на таймера)
Сережка уже давно посапывал в своей кровати, а мы все обсуждали и современную систему образованию, и моменты воспитания современных детей, и даже общую ситуацию в стране. Проводила я его далеко заполночь и ещё долго находилась под впечатлением от общения с этим поистине мудрым человеком.
А через три дня Сережка, одетый в новый форменный костюмчик, отправился в школу Афанасия Остафьевича.
А когда он вернулся, я по его счастливой мордашке и по совсем не измученному взгляду поняла, что все наладится.
***
На десятом году Сережкиной жизни случилось странное. То есть ничего, в общем-то, странного, но для меня это было неожиданностью и сначала привело меня в панику.
Дело в том, что мне понравился мужчина. Я не на шутку испугалась, видит Бог. На меня как гром среди ясного неба обрушились воспоминания о моем первом и единственном мужчине, который оказался и не мужчиной вовсе, а жалким подобием, недостойным носить этого звания. С тех пор я тайно была уверена в том, что все особи противоположного пола называются мужчинами чисто номинально, но кроме физиологических особенностей, ничем своей принадлежности подтвердить не могут. Я помнила только одного человека, которого смело могла назвать мужчиной – это был мой отец. Порядочный, благородный, невероятно честный и готовый отдать жизнь за свою семью и свою страну. Он был, пожалуй, последним мастодонтом истинной мужественности, основанной в первую очередь на моральных качествах, а не на половой принадлежности. И так как именно отталкиваясь от образа своего отца я строила для себя образ мужчины, тем больнее и горше стало для меня разочарование, пришедшее с моим первым опытом.
Но в этот раз я была потрясена.
Его звали Сократ. Родители видимо были неравнодушны к трудам древнегреческого философа и явно были начитаны. Иначе откуда бы им был знать это имя?
Правда, фамилия не особенно соответствовала ему. Полное имя моего нового знакомого звучало так: Сократ Поликарпович Жальба. Он появился в моей жизни случайно, но как оказалось, задержался в ней очень надолго.
Мы познакомились на небольшом вечере, устраиваемом периодически нашей консерваторией для своих сотрудников. Ничего особенного, организация фуршета и совместного досуга. Я не особенно любила подобные мероприятия, но тут, поддавшись на уговоры приятельница Тамары, решила пойти.
Каким образом там оказался Сократ, я не знаю. Он и сам не мог вразумительно ничего объяснить. Сказал, что позвали друзья, он не стал сопротивляться и отправился с ними.
Самым смешным было то, что Сократ не имел никакого отношения к нашему кругу. У него даже слуха не было. Сократ занимался наукой и был погружен в неё с головой.
А самым, главным и пугающим был его возраст – Сократ был моложе меня на 6 лет…
Правда, это я узнала позднее, когда, в общем-то, бояться было уже поздно.
А в тот вечер он пошел меня провожать. И мне впервые за многие годы было приятно мужское внимание. И впервые я не старалась отделаться от мужчины побыстрее, нырнув в освещенный подъезд дома. Мы долго стояли у крыльца и все говорили, говорили…
Пошел дождь, но мы даже не сразу заметили это.
И потом, уже когда я, наконец, спохватилась и все же заставила себя попрощаться с ним, приняв горячий (по совершенно счастливой случайности) душ и укладываясь в кровать, я продолжала думать об этом невероятно интеллигентном, смуглокожем мужчине, который так странно на меня смотрел. С какой-то непонятной душевной теплотой…
А утром я, как дура, рассказала все моему маленькому мальчику. О том, что мне встретился мужчина, с которым мне было интересно и просто спокойно. А Сережка посмотрел на меня вдруг очень по-взрослому и сказал:
- Знаешь мама, тебе давно пора было обратить внимание на кого-то кроме меня. Я же ведь не могу на тебе жениться, а тебе обязательно нужно замуж.
Вот так мой сын одобрил мою симпатию. И кто знает, возможно, если бы не его благословение, я бы так и не решилась на дальнейшие встречи с Сократом.
А он, я бы даже не сказала, что настаивал. Просто как–то так получалось, что почти каждый день он «случайно» встречал меня у консерватории и провожал домой. Если по каким-то причинам «случайная встреча» не могла состояться на обычном месте, то он обязательно встречался мне где-то ещё: то в недорогой кулинарии, где я иногда покупала готовые мясные биточки, то в бакалейной лавке, куда я изредка забегала за крупой.
И хотя могло показаться, что он меня преследует, но делал он это так естественно, так ненавязчиво, так искренне улыбался при встрече и так радовался каждый раз, что я не могла на него злиться, а только радовалась вместе с ним. Мне было очень приятно его внимание, и я даже начала всерьез надеяться на какие-то отношения. Хотя все равно с трудом шла на сближение.
Прошло несколько месяцев пока я, наконец, расслабилась и стала относиться к Сократу с доверием. И прошло больше полугода прежде чем он, почувствовав, что я оттаяла, позволил себе взять меня за руки и сказать, что я ему очень нравлюсь.
Сказать, что я была рада этому признанию – ничего не сказать. Я была счастлива! Этот необыкновенный мужчина так аккуратно вошел в мое сердце, как будто у него с самого начала был свой ключ. Но при этом, он не попытался проявить свою власть, натоптать и переставить все в моей душе на свой вкус, наоборот. Он сам привыкал ко мне и приучал меня к себе. Не спеша, потихоньку, почти незаметно, он сумел сделать так, что без него я уже с трудом представляла свою дальнейшею жизнь.
И так же аккуратно он вошел в мою жизнь для всех окружающих. Сократ нашел общий язык со всеми. Он играл в шахматы с Абрамом Соломоновичем и даже выигрывая, не вызывал в том его обычной неприязни. Хотя выигрывал он редко, дабы не травмировать старика.
Он познакомился с Зоей Владимировной и каким-то неведомым образом сумел расположить её к себе и заручиться её поддержкой во всем. Большими плюсами Сократа были его неконфликтность и доброжелательность по отношению к людям. Он был спокоен и уверен в себе, а истинная уверенность всегда располагает.
Ну а что уж говорить о Сережке, который и вовсе влюбился в дядю Сократа. Что они только не делали вместе! И играли, и рисовали, и читали книги «по ролям», причем все, включая большой словарь Брокгауза и Эфрона.
А их зимние забавы не поддавались описанию. Над ними смеялись все окружающие, а эти два мальчишки, большой и маленький, продолжали резвиться и были вполне довольны друг другом.
В один из таких вечеров, когда Сократ пригласил нас прогуляться в парке, я, наблюдая за ними вдруг поняла, что эти двое – мои самые близкие и дорогие люди. И если вдруг когда-нибудь нам придется расстаться, мое сердце будет разорвано и вряд ли уже сможет восстановиться.
А позднее произошло то, о чем я даже думать боялась.
Робея и нервничая, Сократ положил рядом с моей рукой маленькую бархатную коробочку. На минуту мне показалось, что мое сердце остановилось, так обрадовалась я и одновременно испугалась этого момента. Я посмотрела на коробочку, потом перевела взгляд на руки Сократа. Они тряслись. Мне вдруг стало смешно от мысли, что возможно Сократ боится моего согласия, поэтому так нервничает. Из моей груди вырвался какой-то истеричный смешок и я осторожно взяла коробочку в руки.
- Ты будешь… Ты будешь моей…женой? – голос Сократа был непривычно хриплым. Я подняла глаза и надела на палец кольцо.
- Да, Сократ. Конечно, да.
