[Semitone]

Неделя 8

В тихом омуте…

«Что я делаю… Что я делаю?! - в ужасе размышляла Рэйчел, откапывая и перебирая в соседском мусорном баке обрывки старых ежедневников с фрагментами цифр от счетов и паролей, которые должна была передать Никите. – Это в последний раз, клянусь! …Господи, кто бы говорил! …Может, это болезнь, и она передается по наследству? …О, боги, КАК я скажу Джаксу? В последнее время здоровье у него уже не железное, а тут еще мы с Ники. …Что я ему скажу? …Это только ради детей, только ради детей. …О, нет, что я несу?! Рэйчел, подумай, как можно ради детей рисковать их же благополучием?! … А Джакс? Он такой… такой… Боже всемогущий, пожалуйста, сделай так, чтобы он забыл о разговоре, чтобы ничего не пришлось рассказывать. …Но нет, это невозможно, я прекрасно вижу, что он ждет объяснений и не успокоится. …Но, Господи, миленький, сотвори чудо! …Что я наделала?! Что я за дура! И, что, ради всего святого, я продолжаю делать?!!»



Отправив очередную бумажку в карман и промокнув фартуком слезу, она опасливо оглянулась и, укрываясь за кустами, перешла к следующему дому.

Во второй половине дня невообразимо грязная и вконец очумевшая от усталости, Рэйчел выползала из известного в городе места, имевшего сомнительную репутацию – иными словами, притона. О том, как выглядит, она догадалась, узрев сверкающие пятки улепетывавшей случайной прохожей.
«Ну и черт с ней. Проблема в том, как попасть в дом незаметно в такую рань. Что-то они с Ники совершенно обнаглели, с этим надо заканчивать, и побыстрее…», – в очередной раз вернулись к несчастьям мысли Рэйчел. Вздохнув и в качестве утешения удовлетворенно похлопав по карману, где лежал сертификат об очередном партнерстве, она побрела домой через старый парк – такси в таком виде поймать было немыслимо.



В это время Джакс, едва ли способный даже помыслить о действительно происходящем в его доме, всеми силами души отдавался музыке. К моменту описываемых событий он уже мог похвастаться лучшим репертуаром в городе и заслуженным званием звезды авторской песни. Местные кумушки с азартом охотничьих собак не пропускали ни одного его выступления, ожидая пищи для сплетен и малейшей ошибки гитариста.

«Вот уж Костлявая на пороге, а они все те же, - насмешливо улыбаясь, думал Джакс. – Что в молодости, что сейчас – не меняется душа человека. И тем горше видеть предательство тела, теряющего силу, когда сердце и разум восходят в свой зенит…»

Старушки же размышляли совсем о другом. И пятьдесят лет назад они не могли уразуметь, как может внешность Казановы сочетаться с «преступной наивностью» молодого человека, так и сейчас не могли поверить, что огонь, вода и медные трубы славы ничуть не замутили помыслов, а неизбежные трудности не согнули его внутренний стержень. Ни они (к счастью), ни Джакс не подозревали, какие черти водятся в его тихом семейном омуте.



Первый черт выскочил в обличье Ярослава. Правда, он ничуть не удивил родителей, постоянно ожидающих от младшенького сюрпризов. Бог знает, почему сложилось такое отношение – то ли от вечной хитринки в его глазах, то ли от вздернутых в озорной улыбке уголков губ, то ли от странной в своем сочетании внешности, неизменно провоцирующей женскую половину района сворачивать шею, провожая юношу глазами. Как бы то ни было, Яся, видимо, решил оправдать чаяния окружающих и был благополучно и с шиком доставлен к дому на новенькой полицейской машине. Продолжая угадывать нужное направление театрального действа, он изобразил на лице выражение такого искреннего ангельского раскаяния, что Джаксу, уже, было, отрепетировавшему гневную тираду, пришлось спешно отворачиваться, дабы не испортить драматический момент неуместным хохотом. Таким образом, шоу удалось на славу, и действующие лица с полным удовлетворением могли важно кивнуть: «Я всегда говорил, что так и будет!...»



Виновник представления, в очередной раз убедившись, что матери, как всегда, нет дома, а отец не вылезет из панциря достоинства ни при каких обстоятельствах, удалился к себе, кивнув старшему брату, занятому починкой магнитофона.

«Да уж, про него-то никто не скажет, что он такой-сякой. Блин, весь в отца – морали по самую макушку, весь в заботах, аки пчела. Улыбнись, братец, покажи идеальные зубки… Черт, от твоей непогрешимости скиснуть можно».



Но братец не улыбался. Он старательно пыхтел над заказом соседки, попутно обдумывая следующие дела. А дел было много, и справлялся он с ними методично, четко, без лишней суеты и переживаний, причем неизменно успешно.



Как и в детстве, Никите не требовались помощь, внимание или одобрение, он шел к заранее обдуманным целям, как ледокол, не засоряя мозг лишними эмоциями. Тактика была беспроигрышной, в результате чего его серьезный лик не покидал школьную доску почета, а родители одноклассников почитали за честь соседство своих оболтусов с Никитой за партой. Правда, статус этот практически постоянно был вакантен – никто не выдерживал немого профессора, помешенного на формулах, больше трех дней. Никита был чрезвычайно доволен таким положением дел, обеспечивающим ему необходимый покой и сосредоточенность.



День рождения, ознаменовавший вступление Никиты во взрослую жизнь, был отмечен в узком семейном кругу и прошел, выражаясь пожеланием старшенького, «по-быстрому», так как он спешил на экзамен.
Испытание было назначено в Клубе Гениев, куда можно было попасть только по достижении совершеннолетия. Никита давно был готов к исполнению своей главной мечты – членства в этом элитном научном сообществе, поэтому ждал прохождения последнего рубежа с нетерпением терьера, обнаружившего лисью нору.
Пройдя массу сложнейших тестов и доказав, что интеллект Эйнштейна по сравнению с его – абсолютная пустота, Никита, наконец, обрел желанную корочку и… улыбнулся, поразив окружающих.



Ярослав, подобно отцу, находил радость в музыке. В ней же он «топил» и свои печали. И хотя со стороны казалось, что таковых у него и быть не должно, на самом деле в силу тонкого душевного устройства юноша был склонен даже мелочам придавать судьбоносное значение. Такое мироощущение могло с легкостью довести до депрессии, если бы не гитара и изрядный запас оптимизма, который Яся растил и пестовал всеми способами.
Особенно важно было не показывать ранимости на людях, нацепив улыбку и развлекая знакомых бесконечными шутками. Он не мог, подобно брату, игнорировать чужое мнение и настроение, не мог не чувствовать эмоции окружающих, не мог избавиться от ощущения, что слышит их мысли. Единственным способом укрыть от посторонних душу казалось создание имиджа разгильдяя, что до сей поры удавалось ему достаточно просто. И только внимательный наблюдатель мог заметить, что разгильдяи в его возрасте не достигают и трети того, что уже было подвластно Ярославу. Но внимательных глаз рядом не было…



А рядом была Николь. Наследница Николь, над которой так тряслись родители и братья, на лету подхватывая ее малейшие затруднения и вынося из них на руках, как принцессу. Ярослав часто с усмешкой думал, что сестренка прекрасно устроилась, позволяя семье окутывать себя заботой. Скорее, она оказывала услугу родителям, поддерживая в них мысль о своей необходимости, чем на самом деле нуждалась в помощи.
Николь удивительным образом соединила в себе ум старшего брата, ироничность среднего и находчивость матери, составив загадочную смесь характеров. Ярослав подозревал, что глубоко внутри эта мешанина имела ко всему прочему и несокрушимый отцовский стержень, хотя в общении с братом Николь не видела надобности демонстрировать эту черту.



Николь ни на шаг не отставала от старших в достижении навыков и в чем-то даже превосходила их, потому что ни один из братьев не дружил с плитой.



При всех своих немалых научных и творческих устремлениях девушка, ничуть не смущаясь, все еще отдавала дань детству, проводя время на детских площадках. Нередко она получала от общения с их малолетними обитателями куда больше радости, чем где-либо еще, поэтому поздние возвращения домой стали обычным делом.



Однако Рэйчел, не слишком знакомая с подробностями жизни дочери, постоянно беспокоилась. Особенно ее нервировали гости-мальчики. Несмотря на очевидную невинность таких визитов – как правило, поводом служила помощь с заданием со стороны Николь, - каждый раз она перебирала в уме всевозможные подозрительные недостатки молодых людей.
Один вел себя непозволительно раскованно, другой был вульгарно одет, третий позволял себе грубые выражения, четвертый имел сомнительных родителей, пятый… Пятый, вкупе с уголовной прической, наверняка свидетельствовавшей в глазах Рэйчел о таком же внутреннем содержании, умудрился к тому же не вовремя появиться, да еще… Впрочем, все по порядку.



Началось с того, что Николь, порядком утомленная постоянной слежкой и недоверием матери, объявила своеобразную партизанскую войну, о чем не удосужилась уведомить Рэйчел. В результате несчастная женщина воспринимала все эскапады дочери на полном серьезе – со всеми вытекающими последствиями. Периодические задержки из школы превратились в постоянные очень поздние возвращения; дважды Николь заставали прогуливающей школу; в кармане куртки, предназначенной в чистку, обнаружилась крупная сумма денег неизвестного происхождения; а позвонившая учительница сообщила о забытых на школьном окне сигаретах... Если бы Рэйчел дала себе труд задуматься, она бы поняла, что столь явные ошибки и забывчивость были направлены как раз на легкое их обнаружение. Однако задумываться было некогда, зато на панику время вполне нашлось.
Апофеоз и последовавший за ним скандал произошли, тем не менее, совсем не по плану Николь, а, как и водится с такими ситуациями, неожиданно. Утром мать, заглянувшая в школьный автобус, чтобы передать Николь забытый завтрак, обнаружила двусмысленную картинку: дочь с непозволительно задранной выше приличного уровня юбкой бросала на водителя такие взгляды, от которых у Рэйчел похолодело сердце.



Николь была за косу выволочена из автобуса и препровождена под домашний арест. От обеда она отказалась, зато потребовала, чтобы одноклассники привезли домашнее задание, дабы из-за матери-маньячки она не растеряла все свои учебные заслуги. Тут-то и появился тот «пятый», как мысленно обозначила Рэйчел, не горя энтузиазмом узнать имена.

Сначала все было вполне чинно – дети занялись домашним заданием, поговорили о друзьях. Все это время Рэйчел делала все возможное, чтобы держать их у себя на виду. Наконец, Николь пригласила «пятого» прогуляться по участку. Мать насторожилась и тут же пошла пропалывать несуществующие сорняки. Николь, мирно беседовавшая с приятелем у самого порога, будто только и ждала появления Рэйчел. К изумлению «пятого», выражение лица девушки изменилось, превратившись в лик сирены, а недвусмысленно вытянутые губы, приблизившись к его лицу почти вплотную, заставили прийти в крайнее смущение. Бедный парень не знал, что думать, что делать…



Зато это хорошо знала Рэйчел, в онемении от такой наглости едва разогнувшая спину. Оторвавшись от грядки, словно линкор на полном ходу, неслась она к паре, сверкая глазами и сжав кулаки. «Пятый» оказался шустрым и сообразительным, несмотря на бритую голову, и молниеносно оставил место преступления, припустив к своему велосипеду. Когда Рэйчел добралась до Николь, та стояла, как ни в чем не бывало, хлопая невинными глазами, и на все причитания матери только разводила руками и говорила, что ничего не понимает.

На следующий день Рэйчел в приподнятом настроении выходила из дверей научного института, где купила новое партнерство.



Вдруг она увидела дочь, с изучающим выражением лица нежно поглаживающую свой живот. Вряд ли такая ситуация могла навести на иные мысли, и Рэйчел подумала именно то, что должна была подумать вечно встревоженная мать, особенно ввиду недавних событий.



«Боже, ее дочь – проститутка!… Или нет, лучше так: ее дочь ведет себя, как проститутка… Да нет, что уж там: ее дочь, ведя себя как проститутка, уже нагуляла себе неизвестно кого... Хотя, нет, известно кого – второго «пятого»… И конечно, это произошло так давно, что младенец уже наверняка шевелится… », - примерно так думала бедная Рэйчел, медленно приближаясь к дому.
В первый момент она хотела устроить разбирательство прямо около института, но потом сочла разумным не устраивать прилюдный скандал на радость горожанам. Рэйчел решила пойти пешком, чтобы все обдумать. Как это обычно и бывает, чем больше думаешь над мухой, тем быстрее она принимает размеры слона. Но погруженной в панику матери это совершенно не приходило в голову.

Тщательно подготовленная во время пути отповедь не состоялась. Ожидавшая подобного развития событий Николь, ждала мать в гостиной. При ее появлении она поднялась с дивана, подошла поближе и воззрилась на Рэйчел таким взглядом, что у той просто язык к небу прилип. С минуту она беспомощно смотрела на незнакомую девушку с обликом родной дочери, затем вздохнула и молча, опустив плечи, пошла пить валокордин.



Рэйчел провела бессонную ночь и тревожный день, забыв об огороде, делах и хозяйстве. Она лежала и думала. Поняв бесполезность применения силы, женщина, наконец, решила воссоздать события с самого начала, шаг за шагом, припоминая детали, взгляды, реакции, поступки и их последствия. И пришла к странным, даже противоречивым выводам, которые, с другой стороны, позволили даже немного расслабиться.
Однако все это требовало проверки, доказательств – что может быть недоверчивее и беспокойнее материнского сердца? Памятуя, что собственные неуклюжие преследования привели к краху, она решила обратиться к среднему сыну – известно, что он особенно близок с сестрой.



Ярослав был, во-первых, поражен подозрениями Рэйчел, всячески отрицая саму возможность не только последствий, но и вообще подобного поведения Николь. А во-вторых, категорически отказался следить за сестрой, считая это низостью, о чем не преминул прямо сообщить расстроенной матери. Однако Рэйчел была безутешна и под конец разговора даже расплакалась.
Не привыкший к слезам матери, юноша испугался. Отбросив свою вечную спутницу-гитару, он бросился обнимать Рэйчел и, скрепя сердце, обещал выполнить ее просьбу, хотя от такой перспективы у него самого на глазах выступали слезы. Про себя он поклялся укокошить стерву Николь за волнения, так как он-то прекрасно понимал, что все это - не более, чем ее идиотские штучки.



Отдавая себе отчет, что следить за сестрой бессмысленно ввиду отсутствия «состава преступления», Ясик выполнил обещание матери очень просто – составил Николь компанию во всех ее «действительных задержках», а именно – в библиотеке.

«Да, это место - второе семейное гнездо О’Горденов, что доподлинно известно всем в городе, кроме нашей бедной матери», - досадливо думал он, в десятый раз изучая второй том географии вместе с сестрой. Ярослав никак не мог найти подходящего момента для «убийства стервы Николь», смутно догадываясь, что излишняя откровенность может раздражить девушку еще больше. Что ж, главное – он выполняет обещание, при этом удивительным образом никого не предавая. Повезло. Но с сестрой надо что-то делать… Только вот что?



Тем временем более или менее успокоенная Рэйчел смогла вернуться к заработкам и выкупить последнюю, десятую, долю в предприятиях Сансет-Вэлли.



А вскоре состоялось и радостное событие в жизни Ярослава – он стал взрослым, независимым, умным и… еще более красивым.
Рэйчел гордо вздыхала, гадая, как быстро у нее появятся внуки. На старшего, целиком погруженного в науку, она уже перестала надеяться. Но Ясик, совсем не чуравшийся внимания слабого пола, питал ее надежды и фантазии ежедневно.



Незаметно и естественно брат с сестрой поменялись ролями – теперь уже Николь прозвали «хвостиком» Ярослава, что, учитывая ее независимый и своевольный характер, не переставало удивлять окружающих. Рэйчел была довольна и счастлива таким положением дел – повода для волнения, пока дочь везде сопровождает взрослого брата, возникнуть просто не могло.



И она занялась методичной скупкой предприятий города, в акциях которых имела свою долю. Рэйчел была словно одержима: почти ничего не покупая в дом, не меняя гардероба ни себе, ни детям, все дивиденды и прочие заработки, которые при активном содействии Никиты, удвоились и даже утроились, она вкладывала только в покупку заведений. Мать и сын, которому, как старшему, планировалось передать семейные акции, купались в эйфории своих маленьких побед…







Но однажды случилось то, чего они так страшились и долго хранили в секрете – скелет из семейного шкафа вывалился прямо на голову Джаксу.

Никто не понимал, как оказался забытым на погасшем мониторе журнал приходов и расходов Никиты. Но, вознамерившись на досуге проверить новости, первое, что увидел отец семейства на активированном экране – подробный и невероятно длинный список краж и взломов с точным указанием исполнителя и полученной прибыли… Джакс буквально оглох от шока.
Сначала он ничего не понял, но профессиональный глаз бывшего оперативника начал постепенно выхватывать из списка названия, мгновенно сопоставляя их с событиями в новостях и полицейских сводках, которыми с ним до сих пор делились старые сотрудники на дружеских встречах - ведь когда-то Джакс был в отделе лучшим.



Тут было все: и загадочно исчезнувшие картины с выставок, и пропавшие в спорткомплексе дорогие датчики, и даже испарившийся со стоянки полицейский мерседес, что в свое время посчитали верхом наглости преступников! Следом шли колонки цифр, обозначавшие взломы компьютеров в мэрии, полиции и бизнес-центре.

«Не может быть…, не может быть!!! – глухо стучало чугунным молотом в голове Джакса, смотревшего на монитор застывшим взглядом. – Она обещала. Она клялась мне прямо на свадьбе! ...Но сын! Неужели она втянула в это сына?!»

Он медленно встал, намереваясь немедленно найти жену и потребовать отчета, но не прошел и десяти метров, схватился за сердце и в следующее мгновение упал. На счастье его сразу увидел Никита и вызвал скорую.



Джакс провел в больнице почти три месяца. Обширный инфаркт на фоне крайней утомленности от бесконечных выступлений повлек за собой осложнения. Был момент, когда семья уже внутренне распрощалась с любимым отцом.
В процессе выздоровления Джакс призвал к себе жену и сына, потребовав изложить ему всю историю без утайки и прекрас. Он больше не хотел слушать ни отговорок о своем здоровье, ни отсрочек под другими предлогами, и даже пригрозил уйти из семьи, если они будут упорствовать. Тяжелую миссию рассказчика взвалил на себя бесстрастный Никита; Рэйчел, утонув в потоке слез, не способна была даже думать.

Рассказ уложился всего в несколько предложений, остальное было понятно и так. История началась после того случая, когда был забыт без ужина малютка-Ярослав. Рэйчел поняла, что постоянные материальные трудности, толкавшие родителей на попытки ухватиться за любые заработки и лишавшие сил, сказывались на невинных детишках. Позволить этого она никак больше не могла, и поэтому вернулась к старому «промыслу», тщательно скрывая свой позор от мужа, которого немыслимо боялась потерять.

«Да, я бы ушел тогда, - думал, слушая, Джакс. – Тогда у меня еще были силы на гордость и принципы, тогда я еще не понимал, что ничто не может быть дороже семьи».

А потом Никита, ставший к тому времени подростком, в одну из своих поздних вечерних вылазок застал мать за неблаговидным занятием, но ничем не обнаружил своего присутствия. Зато он устроил родителям молчаливый бунт: матери – за преступные наклонности, которые он считал виновными в заброшенности семьи, перепутав по молодости причины и следствия; отцу – за бессилие и доверчивость, унижающие настоящего мужчину и главу семьи.
Так продолжалось до скандала, когда юношу привезла полиция. В тот вечер им довелось и покричать друг на друга, и поговорить с матерью по душам. Никита понял, что Рэйчел искренне считала выбранный выход единственным, хотя сама бесконечно страдала от своих поступков и руководствовалась только горячей любовью к детям и мужу.
Сын простил. И не только простил, а, пользуясь отличным знанием программирования, предложил свою помощь. Джакс догадывался, в чем она впоследствии заключалась – недаром друзья жаловались на мистику с отключенной сигнализацией или пропавшими записями об экспонатах в музее. Попутно Никита вел и свою игру, взламывая базы данных банков и переводя деньги на подставные счета.

Джакс был потрясен и страшно расстроен. Он не находил слов, чтобы выразить всю степень презрения и осуждения, весь гнев, бушевавший в его груди. Открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба, он переводил округлившиеся глаза с сына на Рэйчел и обратно, бессильно жестикулируя руками.

- Пап, уже все. Честно! Я сам клянусь тебе, как мужчина – мы закончили с этим навсегда. Ты нас так напугал, что никакие силы не заставят нас больше даже помыслить о подобном, рискуя самым дорогим, что у нас есть – тобой.

Рэйчел только всхлипывала, трясущейся рукой сжимая запястье мужа. Она и сама была на грани сердечного приступа. Джакс долго лежал с закрытыми глазами, затем попросил родных оставить его одного. Несколько дней он отказывался общаться с семьей, чем поверг всех в уныние и ожидание самых непредсказуемых, но обязательно печальных последствий. Однако поразмыслив, Джакс решил, что в произошедшем есть доля и его вины, как главы семьи, что дыма без огня не бывает и что повинную голову меч не сечет. В итоге он согласился на посещения, а затем и вовсе оттаял, дав себе слово больше не вспоминать дурное и жить будущим.

Жизнь потекла своим чередом, подарив Рэйчел еще одну победу – ее коллекция в научном институте была признана самой полной, а она сама удостоена золотого сертификата «Лучшего коллекционера Сансет-Вэлли».

Примерно в то же время ресторан также объявил ее «Лучшим садоводом и поставщиком», одарив удивительной редкостью – семенами чудо-растения. Джакс радовался, как ребенок: сердечно поздравил жену с главными в жизни достижениями и спел ей серенаду собственного сочинения.



Казалось, теперь никакие бури и потрясения не грозят уверенно шедшему своим курсом семейному кораблю. Оставалось только ждать внуков и почивать на лаврах. Но они совсем забыли о деле с наследством. Зато о нем не забыли попечители.

Солнечным субботним утром, когда вся семья собиралась на пикник, в дверь позвонили. Никого не ждали. Однако реакция Николь, бросившейся открывать, заставила в этом усомниться. Джакс решил посмотреть, кого же встречала дочь, и очень удивился, застав ее увлеченно беседовавшей с незнакомой пожилой дамой в официальном костюме, который обычно носили социальные работники.



За спиной его охнула Рэйчел, а дама, представившаяся Марией Заботиной, помощником нотариуса, протянула ей руку, как знакомой. Они действительно виделись однажды, и в минуту узнавания Рэйчел все поняла... На жену было больно смотреть. Ее осунувшееся лицо выражало одновременно неверие, страх, горе и призрачную надежду на чудо.



Сквозь создавшуюся вокруг толпу родственников решительно пробился Никита, каким-то образом тоже бывший в курсе происходящего, и хорошо поставленным голосом начал весомо убеждать, что еще не время, что сестра не достигла совершеннолетия, да и вообще вся эта история с наследием, покрытая мраком мифического проклятья, – сплошной абсурд, не поддающийся ни логике, ни законам страны, где они находятся.



Дама спокойно улыбалась, понимая волнение родных и сознавая незыблемость своих прав.

Джакс начал догадываться о происходящем. Сердце его сдавило стальным обручем, когда он перевел взгляд на дочь. Утверждают, что все мужчины, женившись, мечтают о мальчиках, но стоит родиться девочке, как всю свою любовь они дарят именно ей. Сейчас пожилой отец думал о том, что это не просто правда, а страшная истина. Одно дело испытывать муки, отдавая свое сокровище замуж, но кто может представить тот ад, когда отдаешь ребенка в никуда?

Из тягостных размышлений, грозивших убить на месте, его вырвали яростные вопли Ярослава, не столь сдержанного, как брат, и поэтому фонтанировавшего всеми оттенками эмоций, направленных в первую очередь на свой «хвост», а не официального работника, исполнявшего свой долг. Он кричал, что «стерва Николь» давно задумала уход из семьи и специально созвонилась с нотариусами, чтобы ускорить процесс, что она хочет его личной смерти и не имеет ни капли совести и сострадания.
Николь стояла молча, опустив голову, чем распаляла брата еще больше.



Неожиданно для всех она рванулась к матери, крепко обняв ее и лихорадочно шепча слова извинений и любви.
Да, она доставала ее своим отвратительным поведением, но никогда не желала на самом деле зла. Да, она хотела уйти, быть свободной от опеки, но она не думала, что в момент расставания ей будет так больно и страшно. Да, это она позвонила нотариусам, но она не хотела ускорить процесс, это неправда, она лишь хотела точно знать, когда это произойдет. И она не готова, она не хочет расставаться с мамой, с Ясей! Пожалуйста, верните все назад, пожалуйста! Как же она будет без нерушимой защиты Ники и без доброты па…



Николь отпустила мать и повернулась к отцу. Пожалуй, впервые в ее надменных глазах так явственно светилась вся нежность и любовь, на которую была способна эта взбалмошная, самостоятельная девушка. Она просила у отца прощения и молила его о помощи. Но он мог только молчать, не было сил даже утирать редкие соленые капли, катившиеся из глаз. Слезы отца пудовыми гирями падали на сердце Николь, в один момент она прокляла все свои шалости и проступки, каждый из которых добавлял седых волос на этой совсем уже белой голове.



Но поделать уже ничего было нельзя, и все это прекрасно понимали.
Оказалось, что чемоданы, зная дату, Николь уже собрала, и братья отнесли их к машине, объявив, что проводят сестру до аэропорта. Родители оставались дома.

Джакс отказался смотреть на отъезд, опасаясь, что на этот раз его измученное сердце не выдержит. Рэйчел стояла рядом, едва держась на ногах. Ее тело сотрясала мелкая дрожь, руки бессильно опустились, глаза тревожно метались с мертвенно бледного лица мужа на хрупкую фигурку дочки, покидавшей дом вслед за Марией.



Временный опекун должна была доставить

девушку на принадлежащий ей земельный надел и проследить за обустройством и благополучием наследницы вплоть до совершеннолетия. Затем Николь получала документы о собственности и деньги, отложенные родителями на ее счет согласно условиям наследия. После чего Мария возвратится в Сансет-Вэлли, а Николь вступит в неизведанную взрослую жизнь.

Все это проносилось в голове Рэйчел, окутывая печалью и одновременно даря надежду. Ведь когда-то она оказалась в куда худшей, пугающей ситуации – без родных, без денег, без дома. И если бы не Джакс… У девочки есть хотя бы опекун. А там, может, появится и собственный "Джакс", и она, Рэйчел, еще сможет понянчить внуков или хотя бы переписываться с дочкой.

Обнимая мужа и ища в его теплых руках поддержки, Рэйчел провожала глазами увозившую Николь машину, которая постепенно расплывалась в долго сдерживаемых слезах…