Очнуться в странном месте, с трудом соображая и двигаясь зигзагами, пошатываясь, приваливаясь к стене и лязгая железом доспехов. Сказкой это назвать было сложно, но жизнь уже давно напоминала бред сумасшедшего. В именно этом бреду ярко светило солнце, зеленела трава, на беззастенчиво голубом небе медленно двигались облака. В голове не было ни одной мысли, и все же она казалась набитой чем-то отвратительно вязким. Глаза привыкали к свету очень долго, слезились, не давая рассмотреть место, в котором я очнулся. Они молили о тьме и покое. Тьма и Покой. Эти слова резанули, вызвав дикий всплеск боли в висках. Я должен быть во Тьме… в покое или нет, но во тьме. Должен… но где же я?
Странное здание рядом, некрасивое, непривычное, бездушное. Быть может это лабиринт Тьмы? Или мой личный ад? Я тяжело усадил свое тело, упакованное в железо, усталое, обессиленное, на траву, и словно из ниоткуда появилась женщина. Не менее странная, чем здание, сухая, серьезная, как наша горничная Гретхен, такая же аккуратная, но очень странно одетая. Невозмутимым тоном она довела до моего сведения, что бы я немедленно отправлялся в дом и занимал свою комнату… пока я остолбенело пялился на нее, она вручила мне ключи и удалилась походкой степенной и полной достоинства.
Предположив, что хуже мне уже не будет, я покорно последовал ее совету, не без опаски войдя в дом. Где тут должна была быть моя комната. Может быть это такие палаты ожидания для смертных душ? Сколько предположений, ни одного ясного довода. Первая комната, куда я попал, была крохотной, белой и с мебелью еще более странной, чем сам дом. Белая, холодная, жутковатая… Если это и Ад, определенно, у местных демонов немалое воображение.
Со второй попытке я таки обнаружил по соседству комнату, к которой подходил мой ключ. Распахивая двери я ожидал увидеть кошмар, отчаяние и адское безумие, пламя, демонов, кипящее масло и саму Тьму. Однако обнаружил кровать, внушившую мне надежду своими знакомыми формами, и стол. Впрочем, на столе стоял причудливый ящик. Возможно не стоило тыкать в него пальцем… От одного моего прикосновения, он утробно, нечеловечески зажужал, да и ни на какое другое живое, смертное существо этот звук похож не был. Когда он начал светиться, странно, потусторонне, я, доселе еще державший себя в руках, помнивший о мужестве и отваге, ухватил ближайшее оружие, что было мне доступно, и со всей рыцарской отвагой заехал стулом по адской твари. Тварь озадачено рыкнула, погасла, после чего разлетелась, издавая дым и смрад.
Едва не задохнувшись в дыму, что коварная тварь источала, даже издохнув, я вывалился за дверь, тяжело подперев ее спиной и мучительно пытаясь откашляться. На пороге стоял некий юноша. Он не выглядел агрессивным, не пытался нападать, а на лице его было изумление и тревога.
- Эй, чувак… у тебя все ок? – обеспокоенно спросил он, предприняв попытку украдкой заглянуть за дверь, где все еще что то шипело. Я не понял ни слова из его речи, но, на всякий случай, кивнул. И еще раз, но уверенней. И нахмурился на всякий случай. Юноша, видимо, что то понял иторопливо удалился, не беспокоя меня больше.
Больше всего это место напоминало мне монастырь или какой то тайный орден. Здесь все было слишком материальное и живое для потустороннего мира. Да и вряд ли на том свете кормят души грешников блинами с какой то сладкой подливкой. Хотя блины, признаться, были столь же отвратны, как когда то в монастыре Айрэ, где в ранней юности я провел три года своей жизни, постигая науки и аскетизм. Да и обстановка витала такая же мрачная, словно в ожидании чего то. Быть может мы ждем Суда наших душ? Быть может Здесь мне предстоит ждать моего Короля? Ждать преданно, терпеливо, безропотно. И в ожидании жевать напоминающий опилки блин, уныло плавающий в чуть сладковатой водичке.
На втором этаже обнаружились книги и люди. У книг был вид потрепаный, а у людей раздраженный. Все больше я склонялся к мысли, что это некая другая форма существования, нежели смерть. Скорее я жив. Оставалось понять зачем, где и что мне предстоит свершить. Люди же, завидя меня, настороженно косились, начинали шептаться, пренебрегая всякими правилами приличия, и еще сосредоточеннее утыкались в книги.
Тишину и безмолвие моего пребывания в этом месте нарушила рыжая девушка. Не слишком красивая, несколько развязная и ясно давшая мне понять, что считает меня сумасшедшим. Она первая подошла ко мне и нашу беседу, если это так можно было назвать, она начала со странной фразы «а чего эт ты так вырядился? Ты дурак что ли?». Ответить ей что-либо осмысленное и достойное было сложно. Во первых, бить дам, даже падших девиц, недостойно. Во вторых, я не сразу осознал суть вопроса. Прибегнув к испытанному средству, я нахмурился, однако девица в бегство не обратилась и пришлось донести до нее сие устно. На мою вежливую просьбу избавить меня от ее непристойного общества, она, кажется, оскорбилась, но ушла, что мне было и нужно.
Вскоре срачноватая тишина этого места была разрушена шумом и суетой.
- Эй ты, в консерве! – окликнул меня пробигавший мимо юноша, тот самый, что был у порога моих дверей после битвы с тварью. – Ты переодеваться будешь или прям так на занятия пойдешь? Черт, времени то уже нет, а преподы, говорят, звери!
Я последовал за ними на некотором отдалении, но сам не заметил, как оказался в просторном зале, где мудрецы вещали о тайнах мироздания. Теперь я был уверен – это был монастырь. Правда монахи, что обитали со мной в одном доме, вели себя странно и о дисциплине, видать, наслышаны не были. Когда до меня дошла очередь, и худая, похожая на высохшую воблу, женщина с тонкими губами, подошла ко мне с кипой листков. Она долго смотрела на меня сквозь толстые стекла очков, вызывая невольную дрож, жевала губами, и, наконец, сообщила. – Фон Вальде, значит. Биофак. Вот твое расписание и смажь свое железо, ректор пугается лязга.
Наверное именно рассказы мудрецов дали мне сил смирится и ждать. Мне было интересно, дико интересно там, среди таинственных, заманчивых рассказов и вопросов…
Но возвращаться в Дом было порой невыносимо мучительно. Я был готов драться, бросаться с мечом наголо на врага, заливаясь кровью и потом… но я не привык чувствовать себя прокаженным. Мы не разговаривали с моими соседями, они избегали меня, странно косились, уходили из комнаты, старались не оставаться со мной в комнате наедине, сбегая с моим появлением. Это было непривычно и, чего скрывать, больно било по самолюбию. Что оставалось мне, кроме как гордо вздернуть подбородок, ждать Короля, и впитывать бесценные знания, что давали мне мудрецы?
С неподдельной радостью, просто таки возликовав, я обнаружил предмет привычный моему взору и родной моему сердцу. Шахматная доска. Она спасала меня, когда становилось совсем невмоготу и хотелось выть и крушить тут все к чертям! Я садился, касался пальцами гладкой доски, тоскливо вспоминая, как когда то в далеком детстве мы играли в шахматы с моим старшим братом… Где сейчас брат, жив ли он, или я один выжил и очутился в этом странном месте, я не имел ни малейшего понятия. Шахматы становились на черно-белые клетки с легким стуком, и под его аккомпанемент, я играл в одиночестве, словно в бреду видя напротив себя знакомое лицо, фамильные глаза, черные локоны непослушных волос…
Это было больно, но боль была столь мучительно-сладкой… Мечтать безнадежно глупо, но жить без мечты куда страшнее.
По истечении некоторого времени моего общества таки взалкала еще одна девица. Как и рыжая, не слишком красивая и еще более не слишком тактичная. Отловив меня на полпути к книгам, она с места в карьер возопила, пытаясь хлопнуть меня по латному плечу: «чувааак, ты откуда приперся то такой… чудной? Тебя не достало в этой твоей бутафории таскаться?».
Не без труда вычленив из этого небольшого монолога хоть мало-мальски понятные мне вопросы, я, как истинный рыцарь, не счел возможным лгать даме. Даже если дама страшна, как смертная добродетель и ходит в брюках. Припомнив пацифичные поучения наших жрецов, с истинно ангельской кротостью, я поведал даме Софии про родной Элеммир, про холмы, гранаты, прекрасного короля и его доблестных вассалов. Насколько я понял, София была недовольна моим рассказом. По крайней мере я сделал именно такой вывод по ее недовольному, раздраженно-кислому лицу и презрительно брошенному «вот кретин», когда она покидала меня. Ну что ж, карта бита, я все рассказал честно!
В общем, не складывается у меня общение и взаимопонимание с соседянми. Судя по всему, им таки не дает вопрос, откуда я пришел, потому как совсем немного после нашей непродуктивной беседы с Софией, с тем же вопросом обратилась ко мне незабвенная Алина. Однако сил повторить про холмы и рыцарей я в себе не нашел. Наплевав на должное почтение к дамам, я не совсем по рыцарски посоветовал ей выяснить этот вопрос у Софии, сославшись на страшную занятость и подготовку к завтрашним занятиям. В этом странном месте приходится пренебрегать определенными приличиями и общаться с дамами так, что б это было доступно их пониманию.
Пожалуй единственным человеком, с кем я мог говорить, не опасаясь насмешек и наглой бестактности, стала тетушка Жоржета, наша кухарка. Эта милейшая дама отнеслась ко мне с неожиданной теплотой. Наша с ней беседа началась с вопроса, что я предпочел бы на обед, макароны или блинчики, и завершилась дружеским советом сменить эти железки на что-нибудь, в чем я смогу нормально двигаться и не пугать ректора. Признаваться в том, что у меня под доспехами, собственно, только исподнее и гулять в нем верх неприличия, было стыдно. Но тетушка Жоржета, с присущей пожилым дамам мудростью догадалась об этом и сама. Она предложила мне кое-какие вещи своего сына. Принимать, как подачку, чужое, мне, графу, претили гордость и самолюбие. Однако военное положение вынуждало идти на жертвы и действовать разумно.
Мне оставалось только убедится, что идея надеть на себя чужие обноски и отправится в странный «студенческий клуб» была со всех сторон положительной. Возможно, до сих пор виной тому были мои латы, а может просто везло, но в этом клубе, наконец, я мог нормально поговорить с человеком, не наблюдая в его глазах презрительную, любопытную насмешку, за которую немедленно хотелось дать в зубы. Парень, который подошел ко мне сам, вежливо интересуясь, новенький ли я и на каком я курсе, представился Рубеном.
Тому, как быстро мы нашли общий язык я, чего скрывать, был сильно удивлен, привыкнув, что с моими соседями надо быть настороже. Это оказалась легко, беззаботно, так странно… никаких долгов и признаний, клятв и обязанностей. Мы могли не встретиться больше, но он говорил со мной, как с лучшим другом.
Мы расстались с Рубеном, обещая дуг другу встретиться вновь, но, стоило выйти из клуба, как я обнаружил то, что не чаял увидеть. Словно свет, пробившийся сквозь ледяную толщу вод!
В голубоватом сиянии, в вихре золотых искр, стояла Волшебница. Немного короче платье, немного другой узор, меньше лент и обувь другая… но это была Волшебница! Почти как те, что приходили иногда во дворец Короля, из тех, что служат Форпосту!
Я не решался шагнуть, но она подняла лицо первой. На старушечьем, испещренном морщинками лице расцвела улыбка.
- О, юный граф Аствелл! Рада видеть вас, хоть и не чаяла столь скорой встречи! Славно видеть вас в добром здравии!
