Предупреждение № 1: в данной главе
очень много розовых соплей. Все флаффометры зашкаливают и ломаются, не выдерживая напряжения.
Предупреждение № 2: Воспетого поэтами и Голливудом высокого светлого чувства с позывным "любовь" автор никогда не испытывала, представление о нем составляла по песням АББЫ, фильмам с Одри Хепберн и викторианским романам
Предупреждение № 3 (нестрашное): Перед творчеством автор перечитала Натальи Васильвой.
Иллюстраций должно было быть больше, но скриншоттер почему-то заглючил и часть не сохранилась
Прошу прощения.
----------------
Глава 7
В которой совершается много безумных поступков.
Скелеты вылезают из могил
Один из них меня убил.
Двух я убил…
Н. Новикова, «Полет нетопыря».
Не падайте духом, князья Нуменора!
Потребуют денег – громите кабак…
С. Гакхан, «Четвертые сутки».
Как очнулась бы нормальная героиня увлекательного романа? На пуховой постели, в светлой комнате, озаряемой лучами солнца, с красивым героем (или, на худой конец, любимым наставником), сидящим возле одра болезни (в моем случае – обморока).
… Я пришла в себя, лежа на жесткой лавке в душном трактире. Голова гудела, перед глазами все расплывалось. Я поморщилась от шума – кажется, неподалеку кто-то с кем-то спорил, причем яростно. Один голос принадлежал моему спутнику, второй был мне незнаком.
- Вы что, не видите? Она ранена, ей нужна помощь!
- Послушайте, мне очень жаль вашу…гм…приятельницу, но, черт побери, это постоялый двор, а не приют винсентианок, чтобы привечать больных и раненых за здорово живешь.
- Неужели у вас не найдется ни капли милосердия к бедной девушке?
Если бы моя голова не раскалывалась так, я бы, честное слово, не удержалась от хихиканья – настолько не шел Даниэлю надрывный голос и тон проповедника. Но мне было не до смеха.
- Мисс, с вами все в порядке? – обеспокоенно спросила склонившаяся надо мной дородная веснушчатая девица в застиранном платье.
- Да, да… - поморщилась я, всем своим видом показывая, что со мной все далеко не в порядке.
- Скажите, в здешних местах случайно нет никаких… - начал что-то говорить охотник на нежить.
Я придвинулась было поближе, пытаясь расслышать получше фразу, но оказалась «перехваченной» той же девушкой, явно приходящейся родственницей печально известной любопытной Варваре.
- Что с вами случилось? Это был несчастный случай? Неужели кто-то на вас напал? О, какой кошмар! Расскажите мне, прошу! Должно быть, это был упырь! Ой, сейчас же день… значит, не упырь. А кто?
В глазах девицы светилась безумная жажда слухов, присущая жительницам селений, где последнее громкое событие (драка из-за поллитры возле ларька) произошло пятнадцать лет назад и до сих пор обсуждается деревенскими кумушками. И в другое время я бы, наверное, даже поняла селянку, но сейчас она безумно меня раздражала, ведь я тщетно старалась понять разговор Даниэля с хозяином «Хромой лошади». Однако отвечать и слушать одновременно я умела плохо, поэтому могла разобрать разве что отдельные фразы, произносимые ими, да то редко.
- Что? «Хромая лошадь» - лучший постоялый двор в округе! Если вы не верите мне, можете зайти в «Голову волкулака» или другой подобный вертеп!
…
- Знаете, я никогда не видел «приличной гостиницы», вокруг которой шастали бы упыри. И не понимаю причин, по которым вы должны быть исключением.
…
- Да за такие деньги сами идите… на кладбище.
«Какой очаровательный эвфемизм!» - умилилась я, краем глаза глядя на спорщиков. Эх, если бы я знала тогда, что это был вовсе не эвфемизм…
Потом владельцу маленького трактира, кажется, вконец надоело препираться, так что он устало махнул рукой:
- Ладно, черт побери. По рукам. Но, говорю вам сразу, я соглашаюсь только из уважения к вашей благородной профессии, сочувствия к вашей…э…
- Кузине. – быстро ответил Даниэль.
- … кузине и собственного безвыходного положения. Я всегда с почтением относился к мертвым, но только если они спокойно лежат в своих пристанищах или хотя бы не маячат под окнами моего заведения в вечерний час. Это, знаете ли, несколько отпугивает клиентов. Поэтому я считаю избавление от этой напасти вполне приемлемой платой за ночлег… но, прошу учесть, если вы с вашей спутницей когда-нибудь еще заглянете ко мне, даже не предлагайте мне подобную «цену» вновь.
- Не беспокойтесь… – хором ответили мы с Даниэлем.
- Не предложим. – заверил он трактирщика.
- Не заглянем. – закончила, в свою очередь, я. И тут же прикусила язык – эх, Ленка, сколько раз приучала себя не язвить, даже когда очень хочется! Тем более в мире, где женщин учат сидеть и молчать больше, чем ходить и говорить…
Однако хозяин «Хромой лошади» то ли меня не услышал в моем голосе сарказма, то ли списал все на нервозность, шок и ранение, то ли просто решил не отвечать. Он даже не повернул головы в мою сторону, и лишь сказал охочей до сплетен селянке «проводить мисс наверх и сходить за старой Джен». На вопрос о личности последней тот с явной неохотой ответил, что она местная знахарка. Это известие ни меня, ни Даниэля (который о моей несчастной ране, кажется, беспокоился куда больше, чем я сама) в восторг не привело. Воображение уже рисовало мне пение над чашей в качестве метода диагностики и антисептики в виде самолично разжеванного подорожника. Однако в ответ на наши осторожно высказанные опасения трактирщик отрезал, что «Джен свое дело знает», к ней бегает вся деревня, а более-менее крупный город, где мы можем найти такого же «более-менее» нормального служителя клятвы Гиппократа, находится в двух днях пути на хорошей лошади. Но, конечно, если господа желают…
Господа не желали. Одна конкретно взятая «госпожа» желала, только чтобы ее оставили в покое и переложили с жесткой скамьи на нормальную кровать.
Вообще, та комната, куда меня сопроводила болтливая девица, не была местом, где я хотела бы оказаться в случае тяжелого ранения или долгой болезни – да и вообще местом, где я хотела бы задержаться надолго.
Старая кровать ответила неприятным скрипом, стоило мне прилечь. На пыльном зеркале над умывальником была маленькая трещинка в правом углу, так что я решила постараться в него не смотреть (конечно, я человек третьего тысячелетия, лишена всяких предрассудков и, как в старой песне, «не верю в эти суеверия», но все-таки… мало ли что). На потемневшем от времени письменном столе стояла полусгоревшая сальная свеча, которую, судя по всему, не удосужились заменить. Возле кровати стояли тумбочка и почему-то табуретка. Давно нечищеный ковер, ситцевые занавесочки и чахлая герань на подоконнике, судя по всему, являли своей целью придать помещению уют, но, честно говоря, плоховато справлялись с этой миссией.
Да, если это был «лучший постоялый двор в округе», то я даже боялась предположить о средних…
«А ты чего ожидала? Апартаментов класса «люкс» в «Гранд Отеле Европа»?» - кисло спросила я сама у себя.
Не ожидала, конечно. Но людям вообще всегда свойственно надеяться на большее, чем они получают.
Я закрыла глаза и прилегла на жестковатые, но приятно прохладные простыни. Упомянутая хозяином постоялого двора «старая Джен» не заставила себя долго ждать. Честно говоря, я с опасением ожидала увидеть прабабушку современных «баб Нюр, потомственных шаманов из Заполярья», с прейскурантом в духе «приворот, отворот и от ворот поворот, а также все медицинские услуги, включая ритуальные». Однако, к моему удивлению, Джен оказалась человеком вполне адекватным, пляски с бубнами вокруг меня устраивать не стала - лишь хмуро покачала головой, глядя на мою рану, и спросила, как же это меня так угораздило. Я выдала наскоро сочиненную историю о стае волков-беспредельщиков, настигших меня в лесах неподалеку от селения. Собственно говоря, она была практически полностью правдой – я лишь умолчала о том, что нужна была оборотням вовсе не в качестве обеда. Потом я, стоически стиснув зубы во время обработки раны, выслушивала пространные сентенции о том, как мне невероятно повезло, что меня буквально «едва зацепило». «Ага, да вообще просто в рубашке родилась» - мрачно думала я – «Если я по здешним меркам «счастливица», то даже не хочу думать о тех, кого тут считают невезучими…».
Тем вечером я в очередной раз убедилась в странности человеческой (в частности – моей) натуры. Когда Джен занималась моей раной, я больше всего на свете мечтала об отдыхе, желая тишины и покоя. Тихий голос знахарки казался мне неприятным и пронзительным, довольно-таки осторожно затянутая повязка на плече – неудобной донельзя, а усталость – невыносимой. Но буквально через пять минут после того, как женщина покинула мою комнату, я почувствовала, что полна сил и жажды действия, и что я ужасно не хочу лежать пластом в этой кровати до утра, потому что мне скучно. Я принялась с тоскующим видом чертить на стене воображаемые линии, и если бы в моем распоряжении были не коротко подстриженные ногти, а перочинный ножик или хотя бы зубочистка, то над кроватью бы уже красовалось около полусотни надписей с приблизительным общим смыслом «Лена была тута». Заснуть мне так и не удалось, хотя подушка уже была горяча с обеих сторон.
Я не знаю, сколько времени прошло. В бездействии оно тянется томительно медленно, и отличить два часа от двадцати минут бывает довольно сложно – но, кажется, я очень долго лежала так, в мертвой, давящей тишине, от которой, должно быть, когда-то сходили с ума декабристы в одиночных камерах. Холодное небо за небольшим окошком постепенно утратило свои скудные краски, на короткое время налилось золотисто-алым цветом заката, и потом начало стремительно темнеть. Ночь, кажется, еще не наступила, но из-за разошедшегося покрова туч, казавшегося прежде монолитным и непроницаемым, уже блеснула первая звезда. Моя комнатка начала постепенно погружаться во мрак. Должно быть, я могла бы просто достать спички из рюкзака, заброшенного куда-то под стол, и зажечь свечу – но я лежала, практически не двигаясь, погруженной в собственные раздумья уже так долго, что всякая мысль о том, чтобы встать и что-то сделать, казалась мне даже не невозможной, а просто абсурдной. Тьма тем временем все больше расползалась по комнате, и моему разыгравшемуся воображению уже казалось, что тени медленно, но верно и целенаправленно подступают прямо ко мне, и мне хотелось съежиться на своей кровати или забиться под одеяло, как испуганной маленькой девочке.
Когда послышался приближающийся звук шагов, а затем и скрип открываемой двери, я сперва решила, что у меня уже начались слуховые галлюцинации, а потом – почувствовала, что готова немедленно вскочить и запрыгать от счастья – кто бы посетитель ни был. Но я ограничилась тем, что пробормотала:
- Да, входите…
- Эллен, вы не спите?
- Нет-нет…
Теперь, когда жуткая иллюзия была рассеяна, я почувствовала жгучий стыд за свою глупую слабость и злость на саму себя. Повела себя, как будто мне лет шесть! Темноты испугалась… это ж кому рассказать… а лучше совсем никому не рассказывать. Хватит уже того, что я в двадцать лет до сих пор боюсь темных чердаков, плачу во время просмотра «Бэмби» и перечитываю книги про Алису Селезневу. Конечно, если верить глянцевым журналам, мужчины любят милых, инфантильных и белокурых… но я, увы, не белокурая, да и милой меня можно с трудом назвать, а одна инфантильность немногого стоит.
- Почему вы так долго? – в моем голосе слышалась легкая обида.
- Сначала я решил, что вы, должно быть, очень устали, и вам нужен покой. А потом уже доблестная мисс Кэролайн решила, что она обязана встать на защиту вашей девичьей чести, и заявление о том, что я собираюсь побыть наедине с незамужней девушкой, которая мне не дочь и не сестра, привело ее в возмущение, достойное благочестивой матроны. – при упоминании о воинствующе-добродетельной конопатой мисс Кэролайн губы Даниэля тронула легкая улыбка. – Эллен, вам что, спокойнее в темноте?
- Нет.
- Тогда почему вы не зажжете свечу?
Я неопределенно пожала плечами и почти честно ответила:
- Лень.
Любого моего соотечественника подобное объяснение бы вполне устроило, но Даниэлю оно, кажется, показалось странным. Что ж, вопрос менталитета!
- Тогда, наверное, вы не станете возражать, если это сделаю я? Не привык сидеть в темноте…
- Да, конечно. Так как вам удалось пробиться через защитный кордон в лице мисс Кэролайн? – с улыбкой спросила я, на миг зажмурившись, когда чиркнула спичка и показавшийся очень ярким свет свечи озарил маленькую комнату.
- О, это долгая история. – охотник на нежить сел возле меня и, глядя с некоторой задумчивостью, словно думая о чем-то постороннем, взял меня за руку – Мне пришлось потратить изрядное количество времени, чтобы убедить юную блюстительницу добродетели в том, что желаю лишь проведать свою бедную больную… кузину и, конечно же, вернусь через пятнадцать минут.
- Вы правда зашли так ненадолго? – разочарованно спросила я.
- Нет, конечно. – улыбнулся Даниэль.
- Это хорошо. – успокоилась я – Просто… ну… - запнулась я на миг – Не хочу оставаться здесь одной…
- Я понимаю. Кстати, как ваша рана?
- Джен говорит - ничего опасного, заживет быстро. Перевязала, вот… правда, все равно болит. Но она сказала, что мне повезло – буквально едва задели. – я вздрогнула, когда вспомнила картину, кажется, навсегда врезавшуюся в мою память – стремительный прыжок вервольфа, удар, капли алой крови на рукаве… - Знаете, это так… страшно, когда тебя хотят убить. Так… странно. – прошептала я, сжав руку Даниэля.
- Не волнуйтесь, к этому быстро привыкаешь. – успокоил меня он.
- Кстати, насчет желающих убить… вы же сегодня местных зомби истреблять идете? – небрежно спросила я.
- Откуда вы знаете? Вы что… подслушивали?
- Я?! Да вы на весь трактир орали! Я удивляюсь, как вас еще жители соседних домов не «подслушали»! – тут я, конечно, немного покривила душой – говорили они довольно тихо, да и я разобрала не все.
- Неужели? Что ж… да, пришлось согласиться на оплату в виде… небольшой очистки здешнего кладбища. Более распространенной валюты вроде фунтов стерлингов у нас, увы, не оказалось.
- Кладбища?
- Да, с некоторых пор местные покойники стали несколько менее… покойными и начали сильно скучать по воле и свежему воздуху. А «Хромая лошадь» стоит в несчастливой близости от кладбища, что нравится неспокойным мертвым, но совсем не нравится ее посетителям и владельцу.
- Ну, я не знаю. У нас бы четырехзначную цену заплатили за посещение ресторана с такой экзотикой.
- Возможно. Но местных жителей парочка голодных мертвецов, маячащих за окном, почему-то не вдохновляет.
- И вы теперь пойдете сражаться с этими зомби? – мне на миг стало страшно так, как будто это мне предстояло выступить одной против пары десятков обезумевших покойников.
- Да… вы что, боитесь за меня? Почему? Для этого нет причин, поверьте.
Да, действительно. Он собирается в одиночку идти биться с толпой голодных зомби. Ночью. С одним пистолетом. И правда, что ж я волнуюсь-то?! Это ж пустяковое дело, буквально на каждых выходных дома так развлекаюсь! Зомби на кладбищах убиваю и на медведя с рогатиной хожу. Ну хорошо, в магазин за тушенкой – в условиях нашего двора это примерно одно и то же…
Огонек свечи, переставленной на прикроватную тумбочку, плясал, отбрасывая причудливые яркие отсветы на наши лица.
Я вцепилась в руку охотника на нежить, как утопающая в последнюю соломинку.
- Вы же не идете уже сейчас, правда? – прошептала я, почувствовав глупый, детский страх, что он сейчас уйдет, а я останусь тут, одна, в темной, холодной комнате, с тенями на потолке и своим безотчетным ужасом.
- Нет, конечно. – Даниэль ласково провел рукой по моей ладони – Если хотите, я могу еще побыть с вами.
- Да, очень хочу… - я блаженно прикрыла глаза. Пальцы у него были теплые – или это мне просто показалось из-за того, что мои собственные руки давно заледенели? – И… потом… прошу вас… будьте осторожны… - пробормотала я практически через силу. Слова почему-то показались неуклюжими, неповоротливыми и тяжелыми, как камни, и совершенно лишними.
Всегда, сколько я себя помнила, я всегда была занята тем, что старалась изо всех сил доказать другим, что я сильная, самостоятельная и вообще сама-прекрасно-со-всем-разберусь (а что поделать – такова участь большинства современных девушек! Канули в Лету те времена, когда мы могли спокойно спрятаться за чьей-то спиной и предоставить отцу, брату или любимому решать наши проблемы). Но сейчас мне почему-то страшно захотелось почувствовать себя маленькой, слабой и беззащитной. «Даниэль, вы на меня тлетворно влияете!» - воскликнула бы я, если бы была в нормальном состоянии.
Времени прошло, как мне показалось, много, и я уже начала впадать в приятную полудрему, рискуя заснуть до утра, когда услышала негромкие шаги и почувствовала, как губы Странника коснулись моего лба (с одной стороны, у нас в лоб вроде целуют покойников. С другой – кто их, эти параллельные миры с их традициями, разберет?). Он что-то тихо прошептал, склонившись к моему лицу, но слов я не разобрала. После чего послышался звук шагов и скрип затворяемой двери. Даниэль, должно быть, решил, что я уже благополучно уснула, а, так как во сне людям обычно сопровождающий не требуется, можно спокойно отправляться на кладбище (черт, звучит-то как…).
Вся блаженная сонливость слетела с меня в одно мгновение, и, едва за доблестным охотником на нежить захлопнулась дверь, я, совершенно неожиданно для себя самой, уткнулась лицом в подушку и самым позорным образом разрыдалась.
Как он мог! Как он мог меня тут оставить! И плевать, что он сейчас идет «отрабатывать» мою перевязку и спокойный сон – как он мог! Там же мертвецы… озлобленные… голодные… невыспавшиеся… и их, наверное, будет много – десять или даже двадцать… а то и вообще все кладбище! И как он будет с ними сражаться? А что, если… если… - я долго не могла себя заставить закончить эту мысль, а когда заставила – слезы хлынули из глаз с новой силой. Что, если он погибнет? А я ведь так и не сказала ему… так и не сказала…
Что именно я ему так и не сказала, мое воспаленное сознание выдавать мне упорно отказывалось, но я чувствовала, что это было что-то очень важное.
Я не помнила тогда, что Даниэль вообще-то Странник с черт-знает-сколько-десяти(а то и сто-)-летним стажем, что ему приходилось бывать и в худших переделках, и что зомби, должно быть, достаточно одной серебряной пули, чтобы рассыпаться в прах. Я не думала о том, что и живым-то людям могу противопоставить только своеобразное чувство юмора и привычку к глупым поступкам – а восставшие мертвецы ребята суровые, их КВН-овскими шуточками не проймешь и леткой-енькой с элементами хип-хопа в моем исполнении не запугаешь…
Я знала, точно знала только одно – мне надо идти за ним. Хоть как, хоть безоружной, хоть в одной пижаме, хоть по стенке босиком – но за ним. Это трудно было объяснить, но я чувствовала, что должна. Возможно, это была пресловутая женская интуиция. Возможно, банальная глупость. Но время и желание поразмышлять об этом у меня было позже, а тогда был лишь странный туман перед глазами, удивительное отсутствие страха – как будто та часть души…или сердца…или мозга, которая должна за него отвечать, внезапно помертвела – и необычайная, кристальная ясность понимания того, что я должна сделать. Такое бывало со мной очень, очень редко – только в ситуациях, где решался, можно сказать, вопрос жизни и смерти – или, во всяком случае, в тех, что я считала таковыми. Кажется, в последний раз я чувствовала подобное несколько лет назад – на какой-то контрольной не то по математике, не то по химии, перед которой пролила немало слез из-за боязни получить «лебедя» и, как следствие, нагоняй от родителей.
«Лебедь»… господи, какая глупость. Какая мелочь. Я когда-то прорыдала в подушку целую ночь из-за страха схлопотать двойку и искренне считала это самым страшным, что может случиться в жизни. А сейчас я сижу в богом забытой глуши в параллельном мире, и человек, которого я люблю, может глупо погибнуть…
Так, минуточку. Я что, это сказала?
Человек, которого я…
… люблю.
Да, сказала.
Почему-то это очень приятно звучит. Так и хочется повторять и повторять про себя, расплываясь в глуповатой улыбке. И даже не пришлось долго и мучительно терзаться сомнениями, наступать на горло собственной песне и думать о том, что скажет он, что решат знакомые и что в таких случаях советуют глянцевые журналы (хотя такие случаи поискать стоит скорее в готических романах, но их в ларьках не продают). Как все… просто, оказывается. И… как хорошо. Женька бы, наверное, сказала – «Ну конечно, девушки всегда влюбляются в своих спасителей». Однако мне совсем не хотелось думать о том, что сказала бы Женька или кто-нибудь другой. Я примерно представляла себе, какой ворох «добрых советов» всех калибров и мастей посыпался бы на меня, будь я дома.
«Дочка, с кем ты связалась? У него хоть работа нормальная есть?»
«Ну, не зна-аю, Лен… странный он какой-то…»
«Так, Лена, если бы ты была для меня чужим человеком, я бы промолчала – делай со своей жизнью, что хочешь. Но я твоя подруга, и просто обязана сказать – Ленка, одумайся! У него же наверняка ни гроша за душой нет, и никаких тебе гарантий нормальной жизни! А работа у него опасная. Вот загрызет его какой-нибудь упырь, и что с тобой будет? На бобах останешься? Страховку, и ту наверняка не получишь, не говоря уже про жилплощадь!»
«Ой, Леночка, ну ради бога! Как можно влюбиться в кого-то, кого знаешь неделю? Это тебе не мелодрамы с Джулией Робертс. Какая это любовь, блажь одна. Просто молодая еще, не нагулялась, вот и выдумываешь себе всякое». ( и что мне на это сказать? «А это я от шока! Меня ж никто раньше от нежити не спасал, максимум – сумки до дома донести помогали, да и то после уговоров вперемежку с угрозами»?).
И, будь я дома, мне пришлось бы это выслушивать, покорно кивать одним, тщетно пытаться переубедить других, чтобы в конце концов заслужить единогласное мнение о себе, как о легкомысленной дурочке, которая забила себе голову всякой ерундой и когда-нибудь непременно за это поплатится (и тогда-то уж конечно поймет, как все вокруг были правы!).
Но сейчас, как я уже говорила, думать об этом совершенно не хотелось. Хотелось лишь кружиться, как маленькой девочке, по комнате, забыв о ране, и повторять воспетые поэтами и попсой три слова в неизвестно на чем основанной уверенности, что все непременно будет хорошо и я обязательно буду счастлива. Вот просто счастлива – и все. Раздумья о том, каким образом этого достичь, были легкомысленно отложены на потом.
Но, стоило мне вспомнить, где сейчас Даниэль, до чего неспокойные здесь мертвецы и какая сейчас темная ночь, как внезапно затопившая меня непонятная радость мгновенно исчезла, уступив место холодной решимости.
Куда идти и что делать, мы уже приблизительно знаем, остается только решить одну досадную мелочь – как это сделать.
Решив, что длинный наряд с узкой юбкой – не слишком подходящий наряд для охоты на зомби, я быстро переоделась в свое старое домашнее платье, измявшееся донельзя за время лежания в рюкзаке (но, в конце концов, я же не очаровывать этих мертвецов иду! Эстетическое удовольствие пусть в другое время получают). Из оружия (или, во всяком случае, из того, что могло издали сойти за таковое) у меня был нож для резки фарша и тяжелая табуретка. Что ж, мелочиться не буду – возьму и то, и другое. Недостаток, правда, состоял в том, что больная девушка в «сорочке» и с ножом в руках, тащащая за собой тяжелую табуретку, могла произвести в зале трактира (где, судя по доносящимся с первого этажа музыке и смеху, сейчас было полно народу) совсем нежелательный фурор. Время для того, чтобы совершать революцию в мире моды и объяснять народу принципы женской эмансипации было неподходящее – да и вообще, я не думаю, что человека с раной, ради оказания помощи которому поставили на уши пол-деревни, легко выпустят ночью навстречу зомби (да еще в таком интересном виде). В лучшем случае – отправят обратно наверх, в худшем… интересно, в этом захолустье есть психбольница?
Значит, оставался только один путь…
Я выглянула из окна и нервно сглотнула. Конечно, дома здесь были довольно приземистые, и второй этаж располагался не так уж далеко от земли, но все равно – если я неудачно приземлюсь, можно будет смело переименовывать «Хромую лошадь» в «Хромую Лену». Ничего похожего на веревку у меня не было. Разве что… конечно, я никогда не спускалась со второго этажа таким оригинальным способом, но вроде в книгах это у героев лихо получалось – что ни роман, так они бегут из тюрьмы или осажденной крепости, связав веревку из простыней. Правда, я весьма смутно представляла себе, как это осуществляется на практике, но попробовать было можно.
В отличие от стоявших у нас дома стеклопакетов, это окно, к счастью, легко открывалось и наружу. Правда, превращать наспех содранную с кровати простыню во что-то, похожее на веревку, оказалось довольно сложно, но жажда действий переполняла меня, и даже то, что распутывание неудачных узлов заняло больше времени, чем непосредственно работа, меня не остановило и бросить свою самоубийственную затею не заставило, и под аккомпанемент моих бормотаний «ну все… сейчас я вам покажу… тоже мне, макраме недоделанное…» работа пошла споро. Так что некоторое время спустя я уже задумчиво оглядывала лежащую в моих руках петлю, отбрасывающую зловещую тень на стену, и усиленно отгоняла мысли о других возможных ее применениях. «Веревка» получилось довольно короткой, но для того, чтобы спуститься и ничего себе при приземлении не сломать, ее вполне хватало. Недолго думая, я запихнула ножик в карман платья, взяла табуретку в левую руку, правой, свесившись через подоконник, вцепилась в кое-как прилаженную простыню, и, приготовившись к своему тайному побегу, соскользнула вниз…
В следующую секунду просторные окрестности огласил крик, от которого, должно быть, даже зомби на кладбище вздрогнули, а зверье в местных лесах дружно решило впасть во внеплановый летаргический сон от греха подальше. А это всего лишь я почему-то решила, что падаю.
Переведя дух и решившись открыть глаза, я обнаружила, что вполне благополучно повисла где-то сантиметрах в двадцати от земли, судорожно сжав несчастную, ни в чем не повинную простыню и все так же держа в руках табуретку. Повернувшись в сторону трактира, я наткнулась на ошалелый взгляд какого-то позднего посетителя, сидящего у окна. Я, не зная, что еще делать, приветливо улыбнулась и помахала ему (учитывая, что одной рукой я все еще держалась за простыню, а во второй была зажата упомянутая табуретка, выглядело это своеобразно). После чего любитель ночных посиделок в легком шоке отвернулся от окна, чуть ли не крестясь. Спрыгивая на землю, я мысленно поздравила себя с тем, что, кажется, благодаря мне в здешней округе станет одним трезвенником больше. И, не задумываясь больше ни о чем, стремительно (насколько это позволяла ноша) побежала прочь от постоялого двора – туда, где зловеще темнела строгая ограда кладбища…
За ней меня встретило безмолвие. То есть, конечно, это не была абсолютная мертвая тишина – ломкие листья шуршали под ногами, заставляя меня вздрагивать и затравленно оглядываться при каждом шаге, холодный осенний ветер шелестел в редких кронах деревьев, оставшаяся открытой старенькая калитка издавала печальный скрип, который я мысленно окрестила «реквиемом по ремонту». Но голодные мертвецы не рычали у меня за спиной, могильные камни не падали на землю, и полчища нежити не спешили являться по мою душу.
Я присвистнула, оглядев простиравшиеся передо мной длинные, нескончаемые ряды крестов, мраморных ангелочков и надгробных плит. Почему-то, думая о деревенском кладбище, я представляла себе «три могилки в шесть рядов», но на этом некрополе я бы с успехом могла лет десять назад играть с друзьями в прятки (если бы не боялась зомби).
- Эй! Есть здесь кто живой! – крикнула я, отчетливо ощущая, как мои ладони, вцепившиеся одна – в нож, а другая – в ножку табуретки, покрываются холодным потом – Эй, вы! Всем выйти из сумрака!
Неподалеку послышалась какая-то возня, но я постаралась убедить себя в том, что это всего лишь ветер шуршит в кустах.
- П-повторяю – всем выйти из сумрака! У меня табуретка! – дрожащим голосом повторила я, мысленно умоляя высшие силы, чтобы никто не отозвался. Я уже отчаянно кляла свою глупость и начинала понимать, что планы, выглядящие единственно верными в теплой комнате за относительно надежными стенами постоялого двора, смотрятся совсем по-другому на темном кладбище, обитатели которого подвержены пагубной привычке есть по ночам.
Прошла одна секунда. Затем вторая. Они отчего-то вдруг сделались ужасно медленными и тягучими, как подогретая карамель, краснодарский мед или переживания героинь любовных романов. И, когда я, уже не слыша вокруг ничего, кроме стука собственных зубов, уже собиралась малодушно сбежать, заколотить в двери трактира и попросить там политического убежища под кроватью, как откуда-то из-за спины вдруг заметно повеяло холодом…
Я, угрожающе взмахнув табуреткой, повернулась… и столкнулась буквально нос к носу с радостно улыбающимся зомби, решившим, кажется, поприветствовать нежданную гостью. Впрочем, насколько я могла судить по полуистлевшему погребальному платью и длинным волосам, это была скорее зомбя (зомбиха? Зомбячка? Зомбесса?). Обитательница погоста, кажется, уже достаточно давно обрела свое последнее пристанище, вследствие чего ее внешность (обнажившиеся почти до костей руки, трупные пятна, провалившиеся глаза… а я-то раньше считала самой жуткой вещью на свете фотографии звезд без макияжа…) не обладала особой приятностью. Прогнивший рот, полуразложившееся лицо и вываливающийся язык тоже не добавляли ее улыбке очарования…
Хотя, наверное, так визжать мне все же не стоило. В конце концов, какой женщине понравится, что ее новый имидж вызывает у окружающих ужас? Вот и зомбячка, кажется, обиделась, насколько можно было судить по ее раздавшемуся в следующую секунду возмущенному реву. Я не растерялась и ответила ей плавно переходящим в ультразвук визгом, от которого все летучие мыши в округе наверняка приобрели полную глухоту, впредь постоянно натыкаясь на деревья. Неизвестно, сколько времени бы продолжалась эта сугубо женская ссора, но тут рев зазвучал уже дуэтом – это супруг милой дамы поспешил на защиту своей спутницы нежизни. После непродолжительного обмена репликами (криками) оба, кажется, порешили на том, что воспринимать меня следует как угрозу их семейному благополучию…
Доселе я была вполне обычной правшой, никаких признаков того, что орудовать левой рукой мне удобнее, не подавала, но сейчас, понимая, что нож этой парочке вряд ли причинит много вреда, как-то резко передумала.
По моему скромному мнению, после удара по голове такой табуреткой (нет, скажем гордо – табуретиной!) человек мог бы смело отправляться если и не на погост, то, во всяком случае, в больницу. К восставшим мертвецам это, наверное, не относилось. Но у меня не было возможности это проверить, так как, опустив данный предмет меблировки на головы парочки (боль в плече вспыхнула с новой силой, но в тот момент это волновало меня меньше всего), я сорвалась с места и побежала, не оглядываясь, вперед. Возможно, зомби были вообще оглушены, но мне чудился позади топот ног и порой казалось, что преследователи вот-вот настигнут меня. Я бежала со всех ног, петляя между могил, охваченная отчаянием и ужасом. По бокам мне мерещились опрокинутые надгробия, разрытая земля и бесконечная рать мертвецов, выбирающихся из своих гробниц. Скорее всего, это были всего лишь мельком уловленные краем глаза неясные тени, смутные очертания самых обычных вещей, искаженных ночной тьмой, но иногда нет ничего хуже развитого воображения, подстегнутого к тому же самым обыкновенным страхом…
В конце концов – я не выдержала. Просто свалилась без сил. Сначала на колени, обхватив руками голову, пытаясь заставить себя встать и продолжить бег, а потом и ничком, на холодную утоптанную землю. Мир у меня перед глазами словно распался на расплывшиеся, смазанные фрагменты, которые я никак не могла собрать воедино. Сквозь полуприкрытые веки я видела вдалеке заднюю ограду некрополя, через которую я могла бы в своем обычном состоянии легко перемахнуть и скрыться в лежащей за ней ночной тиши спящей деревни, чтобы дождаться наступления утра. Но я не могла заставить себя даже пошевелить рукой, не говоря уже о том, чтобы встать. Голова безумно кружилась, мысли путались. В конце концов я разжала ослабевшие руки – осталась лежать рядом несчастная табуретка, блеснув на мгновение в лунном свете упал на землю нож.
Откуда-то справа послышались глухие шаги.
«Сейчас меня убьют» - вяло подумала я.
«Как обидно». – даже не мысль – отголосок мысли.
Мир вокруг кружится, гаснет и куда-то уплывает, однако я все еще в сознании.
Весь боевой настрой, с которым я отправлялась на кладбище, пропал куда-то еще во время встречи с зомби. Равно как и силы сопротивляться или хотя бы бежать. Я прикрыла глаза, слабо надеясь на спасительный обморок, который хотя бы избавит меня от боли, если и не заставит врагов счесть меня мертвой.
Не вышло.
Черт.
Он устал, очень устал. Он шел теперь, не разбирая дороги, видя перед собой лишь далекий свет окон злосчастного трактира. Где-то там сейчас мирно спит Эллен.
Эллен…
Схватка вышла долгой, очень долгой – он и не ожидал обнаружить на этом захолустном кладбище такое гнездо нежити. Даже удивительно, что деревенские не стали разбираться с этим раньше – а ведь, насколько он слышал, работа кладбищенского сторожа начала почитаться тут экстремальной уже довольно давно.
Много, очень много было развороченных могил, захоронений с расколотыми надгробиями и свежей, недавно разрытой землей. Одни восставшие мертвецы сами радостно лезли навстречу ему, другие – те, что послабее – мешкали или надеялись, что «старшие товарищи» сами потом поделятся с ними добычей.
Так и не дождались.
Боль от ран пока слегка притуплена усталостью и еще не до конца прошедшим азартом битвы. Завтра утром она навалится на него со всей силой. Пусть.
Боль – старая знакомая, верная приятельница, она идет рядом с ним уже много лет. Они уже успели привыкнуть друг к другу.
А завтра – если, конечно, Эллен не станет хуже – они вновь отправятся в путь, и к сумеркам будут уже далеко отсюда.
Эллен…
Красивое имя. Словно маленькие жемчужины на языке перекатываются. Идеально круглые белые жемчужины, все еще хранящие терпкий вкус далекого берега.
Эллен…
Хрупкая фигурка девушки в длинном платье, похожая на тонкий стебелек неведомого цветка, застывшая на краю бескрайнего верескового поля. Оно залито мягким янтарным светом угасающего солнца. Девушка, закрыв глаза, простирает вперед руки, словно пытаясь поймать приятный теплый ветер, колышущий стебли вереска. Возможно ли это – поймать ветер? Пылающий закат окрашивает ее черные волосы в рыжеватый, и наблюдающему со стороны может показаться, как будто она светится… или охвачена огнем.
Эллен…
Бескрайнюю ночную тьму освещают лишь всполохи походного костра. Широко распахнутые глаза серебристо-серого цвета горькой полыни глядят с потерянностью и отчаянием. «Даниэль, мне страшно…».
Тонкий стебелек неведомого цветка. Хочется защитить ото всех порывов ветра.
Эллен…
Нет ничего больше в этом враждебном и темном мире – есть только свет в тех окнах, горящий еще ярче в окружающей мгле, где его ждет она…
Кровь на руках. Своя или врагов? А есть ли разница?
Темная фигурка, лежащая между надгробий. Еле заметный силуэт.
Ему показалось, что его сердце остановилось на миг. А потом – что перед ногами разверзлась бездна, которая примет его, стоит ему шагнуть вперед, чтобы получше рассмотреть этот силуэт. И он падает в бездну. Голова кружится, полет бесконечен. И все тяжелее делать следующий шаг. А потом – ему кажется, что где-то вдалеке гаснет тот зовущий свет, не имеющий ничего общего с масляными лампами трактира.
«О боже… нет… неужели… нет, этого не может быть…»
Да, вне всяких сомнений – это она. Лежит перед ним, не шевелясь, на могильной земле. И – ни кровинки в лице.
«Нет, только не это… только не ОПЯТЬ…»
И вновь в памяти всплывает давняя картина. Нет, не всплывает – вспыхивает безжалостным ярким светом, словно кто-то наводит луч прожектора на сцену, где разыгрывается мучительная смерть, придавая и без того жуткому зрелищу фантасмагорические очертания.
И даже чувствовал он себя тогда похоже – усталость от жестокой схватки, пьянящая радость победы, счастливое предвкушение скорого возвращения…
Капли дождя катились по лицу, но он не счел нужным их стереть.
- Эллис! Где ты? – крикнул он, откидывая со лба прилипшую прядь волос – Мы все уже тебя ждем! Эллис!
Да где же она? Далеко уйти не могла, «поле битвы» не такое уж большое. Неужели побежала в замок?! Хм… а ведь с нее станется… ищи ее теперь…
- Эл… - слова застревают у него в горле, переходя в неясный хрип, когда он видит лежащую у подножия замковой стены молодую женщину, одетую в свой любимый костюм для стрельбы из лука. Ее руки и ноги неестественно вывернуты, как у изломанной куклы. Огненно-рыжие волосы кажутся темными из-за напитавшей их крови. Некогда горевшее радостным румянцем, а теперь мертвенно-белое лицо, застывшее, как маски на саркофагах прекрасных правительниц древности. Вот только вместо невозмутимого спокойствия оно являет миру безумную боль и страх, исказивших навеки некогда нежные черты. Верный лук переломан пополам и валяется рядом, половина стрел высыпалась из колчана. Пустые серые глаза беспомощно смотрят вверх, и в них отражается хмурое осеннее небо. Капли крови бегут по бледному лицу, смешиваясь с дождевой водой…
- Эллис! – не было никакой надежды, что с такими ранами она еще жива, но он все же позвал ее, перед тем, как бережно взять на руки и осторожно стереть кровь с ее лба.
Значит, она упала с крыши?
Получается, Эллис все-таки пошла в замок. Только гораздо раньше, еще во время боя, если не в его начале. Это, зная безрассудной характер рыжеволосой лучницы, вовсе не удивляло. Но как она оказалась на крыше? Преследовала кого-то? Убегала от кого-то? Или…
Ответ пришел мгновенно.
Высокая фигура, закутанная в темные одежды. Неподвижная, похожая на высеченную из обсидиана статую на фоне затянутого тучами неба. Хозяин прекрасного имения. Повелитель жуткой рати воскресших мертвецов, вставших на сегодняшнюю битву.
Эллис – его милая, храбрая Эллис – должно быть, решила не тратить силы на мелкую нежить, а покончить с неприятелем одним махом – тем более, что неприятель так близко. И пошла сражаться с Высшим, копившим свои силы столетиями – со своими несчастными стрелами, которыми и обычного-то упыря не сразу свалишь…
Что произошло там, наверху, когда Даниэль, слишком увлеченный схваткой на земле, не счел нужным посмотреть вверх, пропустил в пылу сражения тот момент, когда пропала из виду заплетенная в косу рыжая шевелюра молодой Странницы? Какая битва разыгралась там, под холодными небесами? Как нашла свою нелепую смерть отважная Эллис Морган, выжившая в сотне жестоких схваток? Всего лишь поскользнулась на мокрой крыше (несмотря на общую неромантичность такого варианта, его приходилось тоже признать вероятным)? Или была сброшена?
А все из-за одного-единственного наглого вурдалака, страдающего манией величия. Ничего бы не случилось, если бы не он. Ничего. Не было бы этого кошмара, не было бы кровавого сражения, своры нежити, смертей и ужаса. И Эллис – Эллис была бы жива…
Бессильная ярость затопила душу Даниэля, и он почувствовал, как непроизвольно сжимаются в кулаки его руки. Если бы здесь сейчас находился его противник, он бы сомкнул эти руки на его шее, и сжимал бы, пока не услышал бы хруст шейных позвонков.
- Ненавижу тебя… - хрипло прошептал Странник, с ненавистью глядя на уже пустую крышу, где совсем, казалось бы, недавно был его враг - Ненавижу тебя… Дамиан Хэлкар…
Молчание было ему ответом.
Ливень уже заканчивался. Из-за разрыва туч, сквозь который виднелся крошечный кусочек чистого синего неба, блеснул прохладный луч солнца, скользнул по лицу Эллис, сделав его на миг ослепительно-белым, словно охваченным неким неземным сиянием, и прощально блеснул золотистым цветом на ее рыжих волосах.
Даниэль с легким недоумением поднял голову. Что же это? Небеса не рухнули, земля не разверзлась? И даже солнце светит по-прежнему? Но… как такое может быть, если Эллис мертва?
Мертва…
Произнесенное еле слышным шепотом слово упало на землю, как тяжелый камень.
Мертва.
- Даниэль, что с тобой? Ты в порядке? – спросила подошедшая сзади Сильви. В другое время охотник на нежить заметил бы, что она измождена, ранена и дышит тяжело, но тогда он не мог, не смел отвести взгляда от мертвого тела своей возлюбленной. Весь мир, казалось, сжался для него до размеров ее бледного, окровавленного личика, из-за своей белизны казавшемуся ему сияющим в этой непроглядной серой мгле.
- Что… - Сильви осеклась – О, Господи… Эллис…
Даниэль молча кивнул, все так же неотрывно глядя на лежащую у него на руках мертвую девушку.
- Боже… я говорила ей… я говорила… - прошептала Странница, прежде чем захлебнуться в рыданиях – Почему она меня не послушала… почему… если бы она…
Охотник на нежить молчал. Он все понимал – у него тоже было свое «если бы».
Если бы он тогда не упустил ее… если бы последовал за ней… если бы успел… если бы помог…
Варианты, следующие за этими двумя словами, всегда хороши. У них есть только один недостаток – они никогда не исполняются.
- Я сам донесу ее. – произнес он тихо, нарушив наконец гробовую тишину.
Сильви медленно кивнула, украдкой вытирая слезы. Она очень не любила, когда кто-то видел ее плачущей или слабой.
Вся дорога домой прошла для него, как в тумане – он не видел ничего перед собой, и нередко его удерживал от падения или недружественной встречи с ближайшим деревом лишь окрик кого-то из спутников.
Потом было многое. Было понимание того, что не одна Эллис вернулась с той битвы только для того, чтобы быть преданной земле под мерный голос местного пастора. Были похороны на маленьком кладбище, прежде принадлежавшем обретавшимся в имении раньше людям. Что ж, теперь на чинных мраморных надгробиях рядом с белокаменными могильными памятниками благородного семейства появились и другие фамилии, к маленькому дворянскому роду никакого отношения не имевших…
Похороны очень мучительны – как будто ты заново прощаешься с человеком, которого уже потерял. Причем долго прощаешься, каждую секунду ощущая, как медленно, неумолимо овладевает тобой безнадежность потери, как вползает в душу холодное отчаяние.
И, когда с мерным, сводящим с ума стуком забивали гвозди в маленький гроб, ему хотелось броситься вперед и умолять прекратить, ведь Эллис же так не любит мрак и тесноту… но нельзя, нельзя. И оставалось лишь сидеть, впившись ногтями в ладони, неотрывно глядя на деревянную домовину, чувствуя, что это ты оставляешь и хоронишь себя там, под наглухо заколоченной крышкой, это ты медленно погружаешься в душный мрак, и тебе становится все труднее дышать с каждой секундой, и темнота обступает тебя со всех сторон…
«Нет же, что вы… ей же нельзя так, она же задохнется…» - мечутся, как в мучительном бреду лихорадки, мысли.
И когда сосновый гроб наконец-то опустили в предназначенную ему яму, Даниэлю на миг показалось, что это врата в некий другой мир на миг распахнулись в глубине равнодушной холодной бездны, чтобы принять очередную жертву – и тут же захлопнулись. В мир, куда ему нет пока дороги, а ей нет оттуда возврата.
«Она не вернется». – безжалостная в своей ясности мысль. Безумная, глупая надежда – нет, даже не надежда, а просто нежелание верить в ее гибель – осталась где-то там, в ледяной могильной тьме.
«Она не вернется».
Должно быть, он, забывшись, высказал эту гениальную в своем опоздании мысль вслух.
- Вернется, она упорная. – честно попыталась улыбнуться сидящая рядом Сильви. Глаза красные, уставшие от бессонницы и бесконечных слез, лицо белое как мел, что особенно заметно на фоне черного траурного платья, голос предательски подрагивает. И все-таки она пытается улыбнуться.
- Сильви, это не смешно.
- У меня не настолько извращенное чувство юмора, чтобы шутить на похоронах лучшей подруги.
- Так ты и вправду в это веришь? Сильви, я же не ребенок. Из этого мира не возвращаются даже Странники. Ты когда-нибудь слышала о ком-то, кто вернулся… оттуда?
- А ты когда-нибудь слышал о ком-то, кто удрал от толпы вурдалаков в длинном платье и на шпильках? Вот и я не слышала. До знакомства с Эллис.
- Сравнила…
- Неужели ты думаешь, что она тебя оставит? От нашей мисс Морган так легко не отделаешься. Даже и не надейся.
Он был бы рад «не надеяться». Но, увы, не мог.
А потом потянулись дни. Долгие, мутные, серые дни, заполненные в основном перебиранием старых фотографий и портретов Эллис, мучительных воспоминаний и долгими «бдениями» возле ее могилы. Ночь иногда приносила успокоение – но часто его терзали вязкие, долгие, надежно поймавшие его в свои сети кошмары. Вновь и вновь он видел изломанную, окровавленную Эллис, но, в отличие от реальности, во снах она чаще всего бывала еще жива после падения – хрипела, мучилась, умоляла его о помощи, а он стоял, почему-то не в силах двинуться с места, и не мог к ней подойти, просыпаясь потом в холодном поту, судорожно шепча то имя любимой, то проклятия Дамиану Хэлкару.
Сначала была боль – острая, непреходящая боль, которую Даниэль мог притупить лишь одним способом – бесконечной жестокой охотой на упырей. Он бы посвящал этому занятию двадцать четыре часа в сутки, если бы не глупое устававшее тело. В каждом встречном вурдалаке он видел Дамиана – насмешливый взгляд его холодных серых глаз, ироничную усмешку (не)человека, уверенного в полном своем превосходстве. Бледное, осунувшееся лицо Даниэля с почти бескровными губами, на котором ярко выделялись лишь горящие фанатичным огнем полубезумные темные глаза, походило на лик не то неупокоенного мертвеца, не то жуткого призрака. Собственно говоря, порой его за кого-то из них и принимали, и пугливых россказней о таинственном жестоком убийце многие обыватели теперь боялись ничуть не меньше, чем вполне реальных зомби и упырей.
Потом – на очень короткое время – пришла вызванная загадочными словами Сильви надежда, и часто он напряженно вглядывался в лица виденных на улице женщин, жадно ища в каждой из них дорогую Эллис. Но их глаза казались пустыми и чужими, да и не верил он особо в «предсказание» соратницы, и сумасшедшая надежда не просуществовала долго.
А потом пришла пустота. Просто – пустота. Она менее мучительна, чем боль, она не грозит разочарованием, как надежда. Просто – пустота, как будто он никогда не испытывал ни безумного счастья, ни любви, ни обжигающей ненависти, ни мальчишеского азарта перед очередной охотой. Но… в этом ведь нет ничего страшного, так? Так ведь многие живут, верно?
Время милосердно, особенно, если тебе дано бессмертие – боль и горечь мало-помалу притупились и сгладились, но друзья из Ордена понимали, что прежним он уже не будет никогда. Разве что если Эллис действительно вздумается вернуться с того света.
Он-прежний наверняка бы помчался мстить Хэлкару, невзирая на то, что бы ему это стоило. Но он-нынешний лишь отмахнулся от такой мысли – зачем куда-то бежать, кому-то мстить? Ведь Эллис все равно не вернешь… да и Сильви вряд ли бы поддержала подобную идею. С головой погруженная в собственные думы и страдания, она бы лишь устало ответила: «Куда нам… мы еле-еле несчастных оборотней одолели, где уж нам с Высшими воевать!». Конечно, она была бы права – Орден был обескровлен и истощен. Вскоре после памятных похорон пришло известие – Мира и Ворон сгинули в северных лесах далекого края оживших скандинавских легенд, из всех их спутников только бедняга Джонатан смог добраться до нового «штаба», из последних сил пробормотать что-то про племя равков и, залечив тяжелые раны, впредь заречься иметь дела с Орденом. Немногим позже выяснилось, что Кристин, давнюю наставницу Сильви, найти так и не удалось – погибла ли она, или просто решила, как и Джонатан, «уйти на покой» и затеряться на одном из бескрайних миров – тайна и по сей день.
Тогда Даниэль впервые понял – Ордена больше нет. Во всяком случае, того Ордена, что знал он. Есть только десяток человек, осколков обретающегося в холодной могиле славного прошлого, пытающихся довести до конца свое погибающее дело. Прежний Орден остался в прошлом, как остался и прежний он.
И потянулись года, складывающиеся в долгие десятилетия. И не вызвало никакого удивления, предвкушения или жажды действий новое задание – привезти в Орден внезапно обнаружившуюся девушку-Странника. Правда, с ней были связаны довольно странные вещи – по словам Сильви, рядом с ней – точнее, тем местом, где она жила – крутилась какая-то мелкая нечисть, которой в родном мире девушки по определению быть не могло.
Ну что ж, нечисть так нечисть. Разберемся потом.
При встрече новоявленная Странница показалась Даниэлю странно знакомой, и он долго не мог понять, в чем дело и кого она ему так настойчиво напоминает. А когда понял – он почувствовал, что его не то гром среди ясного неба поразил, не то земля уплыла из-под ног.
Это был ее взгляд. Ее голос. Ее улыбка.
Неужели… неужели Сильви была права? Или все это – сон, бред, наваждение? И то, какой щемящей болью отзывается сердце, когда в ее серебристо-полынных глазах вспыхивает такой знакомый ему веселый огонек, или когда в ее голосе слышатся нотки какого-то полудетского озорства, и чудящийся ему безмолвный крик: «Вспомни, вспомни, вспомни!». Нет, такого не может быть. Это все, что угодно, только не наваждение и уж точно не сон.
Если бы он сейчас рассказал о своих догадках кому-то из знакомых, они бы, должно быть, решили, что он сошел с ума. Если бы поделился ими с Сильви – она бы, скорее всего, неуверенно пожала плечами – мол, все может быть. Но он не собирался думать о том, что скажут остальные.
Возможно, это правда, и действительно любимая нашла некий способ вернуться к нему через года.
Возможно, ему просто очень хочется в это верить.
Но это все было неважно. Если его предположения верны – прекрасно. Если это всего лишь вера в желаемое, которое никогда не станет действительным – а разве не наша вера чаще всего заставляет оживать и казаться реальными вещи, даже никогда не существовавшие в природе?
Важно то, что у нее глаза серебристого цвета, в которых ему порой мерещилась некая тайна, улыбка, глядя на которую, он чувствовал приятный покой и странную тихую радость, и восхитительно безрассудный характер. А еще – то, что она сейчас ждала его где-то там, на втором этаже «Хромой лошади», и, честное слово, ему было совсем не жалко положить ради нее пару десятков зомби.
Тем горше было его отчаяние, когда взгляд Даниэля коснулся неподвижного тела лежащей возле надгробий девушки.
«Нет. Этого не может произойти опять. Не может».
Шаг.
«Элл… Эллен, ты же можешь снова…»
Шаг.
«Не можешь снова умереть так!».
Шаг.
«Пусть она окажется живой. Господи, пусть она окажется живой… все, что угодно – но пусть она не погибнет!».
Шаг.
Наклонившись к ней, он понял, что, кажется, никогда не испытывал такого всепоглощающего счастья и невероятного облегчения.
Она дышала. Да, она была, кажется, без сознания, изможденная и замерзшая, но – живая!
Он склонился ниже, провел рукой по ее щеке. Девушка с некоторым трудом открыла глаза и проговорила…
- Живой не дамся! – взвизгнула я, почувствовав на своем лице чье-то холодное прикосновение. Головокружение головокружением, а становиться легкой добычей какого-нибудь зомби хотелось чуть меньше, чем никак. Рука нащупала ножку табуретки… однако, когда перед глазами перестали плыть темные круги и я рассмотрела лицо склонившегося надо мной Даниэля, из моей груди вырвался вздох облегчения – А… это вы… как хорошо…
- Милая, ты в порядке? – озабоченно спросил охотник на нежить. Что-то странное мелькнуло в его взгляде…
Я в шоке посмотрела на него. Наверное, издали меня в тот момент можно было принять за сову-переростка из-за моих идеально округлившихся глаз.
«Милая?! Ну ничего себе… я его что, все-таки зацепила ненароком табуреткой? Эх, знала бы, что это дает такой эффект – давно бы подкараулила его где-нибудь с походной сковородкой! Правда, у нас нет походной сковородки… ну ничего, ради такого случая купила бы!».
- Милая? Надо же… что же, тем лучше… - слабо улыбнулась я, разыгрывая давно отработанный любимый этюд «хрупкая девушка, нуждающаяся в защите». Правда, на кишащем зомби кладбище особых актерских способностей для создания такого образа не требовалось – Я же… я ж зачем сюда пошла… - я с некоторым трудом встала, поморщившись – Я ж хотела вам сказать… ну, вообще еще в комнате могла бы, но я как-то… не подумала, что ли… или побоялась… или еще что… а потом – тут, это… и мне как-то страшно стало… я и подумала – а может, я за ним… ну, вы понимаете, да?
Судя по лицу Даниэля, отражавшему крайне сложные мысленные процессы, целью которых являлось заведомо невозможное достижение «понять женщину», ответ был отрицательным. Но я не отчаивалась.
- Ну, я говорю, зачем сюда пришла-то! С табуреткой… я ж хотела сказать, что я…это…в общем… люблю вас… вот. – радостно сообщила я, и, не давая бедному Страннику опомниться, обвила руки вокруг его шеи (отчасти это было продиктовано исключительно корыстными мотивами – я все еще нетвердо стояла на ногах и голова сильно кружилась, а опереться на что-то было надо) и неуклюже прижалась губами к его губам.
Кажется, он был совсем не против такого способа «не дать ему опомниться».
Прошло, кажется, много времени. И даже зомби не мешали романтическому моменту, что не могло не радовать. Хотя, возможно, мы просто ничего не замечали, а мертвецы уже собрались возле нас кругом и тихонько считали хором: «Один… два… три… четыре…пять…».
Картина была достойна кисти импрессиониста или видеокамеры Стивена Соммерса – ночь, кладбище, лунный свет, заливающий развороченные могилы, окровавленные останки зомби, равномерно раскиданные по округе, уханье совы где-то вдалеке – и посреди всего этого великолепия стоит парочка и целуется.
Романтика…
- Хорошо все-таки… - мечтательно сказала я, роняя голову ему на грудь – Мне, правда, плохо. Но все равно хорошо.
Даниэль задумчиво и медленно кивнул с видом человека, который ничего не понимает, но на всякий случай соглашается.
Он мог перебить целое кладбище обезумевших зомби или справиться в одиночку с бандой упырей, но против женской логики был бессилен.
- Наверное, нужно уходить. – с сожалением вздохнула я – А жалко. Тут тихо. И звезды красивые…
- Можем и остаться. – улыбнулся Даниэль – Вряд ли нас кто-то хватится.
- Ну, даже не знаю… а мертвецы ведь все теперь упокоены, да?
- Все до единого. – успокаивающе произнес он, убирая прядку волос с моего лба.
- Тогда можно и остаться.
Я прилегла на чуть подернутую инеем траву, спустя пару секунд почувствовав теплую руку на своем плече.
- Знаешь, никогда не любовалась звездами на кладбище. – сообщила я, глядя на раскинувшееся надо мной бархатно-темное ночное небо – Не то чтобы я вообще очень часто ими любовалась … большие города немного условий для этого предоставляют…
Простиравшиеся передо мной звезды иного мира больше не казались мне чужими и холодными, как прежде.
- Самые яркие звезды ночью в горах.
- А ты был когда-нибудь ночью в горах? – полюбопытствовала я.
- Не раз. Правда, все эти разы мне было несколько не до любования ночным небом…
- А как там? – затаив дыхание, спросила я. Никогда не была в горах, тем более ночью. Если говорить не о горнолыжных курортах, а о настоящих горах, не изрезанных бесконечными линиями фуникулеров, маленьких отелей и дешевых кафешек.
- Там… - Даниэль задумался – Там красиво. Только это странная красота. Лунный свет отражается от снега… и там вечно стоит тишина. Такая гулкая тишина. К ней трудно привыкнуть…
Я неожиданно для себя тихонько засмеялась.
- Что такое?
- Да ничего… просто… я сейчас подумала… ну и темы для разговора у нас. Обычно после признания в любви о другом говорят. Вечно я говорю и делаю не то, что надо…
- Будем считать, что это наша общая беда. – улыбнулся Даниэль.
- Вот! – я наставительно воздела палец к потолку (точнее, к небу) – А неправильные люди должны держаться вместе. Это закон сохранения энергии. – причем тут закон сохранения энергии, я ни понять, ни сформулировать не могла. Но звучало красиво.
Кажется, мы долго так лежали. Во всяком случае, до тех пор, пока я не почувствовала, что глаза у меня слипаются, и еще чуть-чуть, и я засну прямо на этой холодной земле. Обратный путь пришлось проделать уже в полудреме, еле переставляя ноги, оперевшись о плечо Даниэля.
Неизвестно, что подумали хозяин трактира и благочестивая Кэролайн, когда к ним в дверь ввалился охотник на нежить в обнимку с растрепанной девицей в мятой «сорочке».
Но, в конце концов, мы их от зомби избавлять приехали, а не образец морали показывать!