I. Просто человек
Кэрол роняет чемодан, едва подхватив его на руки. Ругается еле слышно. О помощи, конечно, не просит. Снова пытается поднять - теперь уже двумя руками.
- Оставь его, - говорит Элис и вырывает чемодан из её рук, - давай лучше я.
Кэрол только теперь разжимает хватку и позволяет ей поставить его в багажник. Помимо чемодана там только одна небольшая сумка и приёмник, который Элис даже упаковывать не стала. Немного. Восемнадцать лет назад, когда она уезжала из этого дома в Техуниверситет, вещей было больше раза в три.
- Я готова, - кивает Элис водителю.
Мотор начинает гудеть, а Кэрол вдруг цепляется за неё и притягивает что есть силы к себе.
- Точно хочешь жить одна? - спрашивает она, уткнувшись Элис в плечо. - Ты можешь остаться с нами навсегда. Папа не будет против, он сам сказал.
Элис качает головой. Разумеется, несчастную вдову, что вдобавок столько сделала для их страны, никто не посмеет выгнать из дому. Но выносить эти усталые взгляды - выше её сил.
- Со мной всё будет в порядке, - говорит она. - Мне лучше, правда. Нельзя вечно болтаться на вашей шее.
Кэрол закатывает глаза, чуть ослабляет хватку, и Элис, воспользовавшись этим, размыкает объятие. А потом открывает дверь такси и садится внутрь.
- Позвони, когда приедешь, - доносится голос Кэрол сквозь стекло.
Теперь он звучит тихо. Как из другого мира. Элис отворачивается и принимается смотреть на дорогу. До конца поездки она больше никаких звуков не различает.
****
Добравшись до их с Каем квартиры, Элис чувствует упадок сил. Её хватает только на то, чтобы разобрать чемодан - сумку и приёмник она просто бросает у порога. Затем она придирчиво изучает диван в кухне-гостиной и остаётся вполне довольна. Он, конечно, не такой большой и мягкий, как тот, что стоит в доме Кэрол, но вполне пригоден для того, чтобы вдавить в него собственное тело на ближайшие лет шестьдесят. Ну, или сколько там ей осталось.
Конечно, дело было не в том, что ей стало лучше. Ни на грамм не стало. Тупая боль никуда не делась из её груди, даже когда стресс от возобновившегося взросления остался позади. Просто продолжать морально и физически деградировать, оставаясь дома, было бы невозможно. Как бы ни давили на неё призраки Кая в этих стенах, Кэрол всегда давила сильнее. Тянула за волосы вверх, когда хотелось лежать в своём болоте лицом вниз. Здесь же Элис может делать, что угодно. Чувство свободы, впервые возникшее, когда они с Каем только сюда въехали, захлёстывает её снова.
Распоряжаться этой свободой, правда, приходится совсем иначе. Кай умер, а вместе с ним умерли партийные посиделки в их гостиной, вечеринки у друзей и ужины в кафе на соседней улице. Их совокупный доход в десять тысяч симолеонов сократился до пятисот - именно такую ежемесячную поддержку оказывает ей государство в связи с потерей кормильца. Конечно, у них были кое-какие сбережения, но почти все они ушли на похороны и оставшиеся платежи за квартиру. Теперь Элис приходится жить скромнее. Нынешнего дохода хватает только на то, чтобы оплатить счета и забить морозильную камеру полуфабрикатами. Энергии хватает на немногим большее - она даже не выходит на пробежки. Сейчас Элис проводит дни в основном лёжа. Раз в день шлёт дежурное сообщение Кэрол и машинально сбрасывает звонки Сью, что почему-то никак не хочет оставить её в покое. Утром разогревает лазанью или пиццу - она почему-то вечно выставляет неправильное время в микроволновке, поэтому ужин у неё обычно бывает либо полузамороженным, либо пережаренным. От такой еды крутит желудок, но мысль приготовить что-нибудь посъедобней в её голове не возникает ни разу. Оставшееся время Элис посвящает просмотру телепрограмм. Комедии и телешоу она смотрит спокойно, новости тут же переключает, а на мелодрамах - ревёт, как старшеклассница. Сперва только на кульминационных моментах, теперь же - чаще с первых минут. К концу фильма лицо Элис становится опухшим, как после аллергии, поэтому спустя некоторое время она начинает смотреть мелодрамы без звука. Вместо него она включает аудиозапись с голосом Кая и крутит на повторе, пока идёт фильм. Смотреть на счастливые пары в телевизоре становится легче, если слушать голос человека, который её любил.
В конце концов, Элис окончательно уходит в себя. Почтовый ящик пестрит красными счетами, но она этого больше не видит, потому что перестаёт выходить даже за покупками. Звонки телефона она тоже больше не слышит - как и голодное урчание желудка. Тело бета-синдромника может выдержать многое, Элис это знает, но всё равно надеется, что время возьмёт своё и она умрёт здесь. Одним солнечным днём ей кажется, так оно и будет. Но именно в этот день для неё всё меняется. Если бы Элис подняла голову и посмотрела на календарь, она увидела бы, что этот день - пятница.
Именно в пятницу, двадцать девятого марта три тысячи шестьдесят четвёртого года, Элис просыпается не от голода и не от шума за окном, а от запаха кофе. И не какого-нибудь, а совершенно определённого кофе - сорта твиккианка, самого лучшего сорта на свете. Такой варят в сети кофеен "Четвертак", куда они с Каем любили захаживать примерно миллион лет назад.
Элис открывает глаза, чтобы проверить, не начались ли у неё обонятельные галлюцинации, но перед ней и правда стоит стаканчик. Источающий запах, который самого лотарио из могилы поднять может. Давным-давно, когда у Элис ещё случались бессонные ночи на работе, она душу могла продать за него.
Она тянется к стаканчику, полубессознательно, не думая, откуда он мог здесь взяться, когда понимает, что за ним стоят ещё и чьи-то ноги. Осторожный взгляд вверх показывает, что к ногам прилагается и вся остальная часть человека. Он тоже смотрит на неё, а так как кроме них двоих в комнате больше никого не оказывается, Элис заключает, что кофе именно он и принёс.
- Мне его забрать?
Элис вздрагивает от звука его голоса и качает головой. А потом хватает стаканчик и осушает его наполовину в несколько секунд. Правда, почти сразу об этом жалеет - когда понимает, что обожгла горло. В голове от кофе слегка проясняется.
- Ты кто?
Уголок его губ ползёт вверх, и Элис вдруг понимает, кто. Они виделись у Хагенштремов, незадолго после окончания войны. Кажется, им даже поговорить ни разу не довелось. Юльхен представила его как своего жениха, и Элис, от зависти, что кому-то другому повезло вернуться - кому-то, кто не Кай - нашла повод сбежать оттуда. Они, конечно, пригласили её на свадьбу. Она, конечно, не пошла.
Как же его звали?
- Ну ты себя и запустила, - качает головой он. Под его взглядом Элис становится неуютно. - К зеркалу давно подходила? Выглядишь, как уличная попрошайка.
- Как ты вошёл?
Керан, вспоминает Элис. И фамилия какая-то тотенбуржская. На вопрос он не отвечает, вместо этого подходит к окну и дёргает штору что есть силы к краю окна.
- Скажи мне, как так получилось, что никто в твоей семье не знает, где ты живёшь? - штора отодвигается движением его руки. Вжжик. - Твоя сестра всех на голову подняла. Ещё немного, и тебя с собаками стали бы искать.
Вторая штора тоже улетает в сторону - вжжик. Элис морщится от этого звука. Несколько минут назад в ней не было ничего, кроме боли - в ней одной тонуло её тело, то и дело грозясь всплыть животом вверх - теперь же она с удивлением обнаруживает в себе ещё одну эмоцию. Имя ей - злость.
- Ты что, взломал дверь?!
- Зачем, если ты её не запираешь? - отвечает тот. Расправившись с шторами, он снова подходит к ней и кивает на стаканчик кофе. - Допивай и одевайся. Съездим кое-куда, развеешься.
Элис смотрит на него, и понимает, что он действительно ждёт. Ну, что она кивнёт и станет выполнять его команды. А потому намеренно не двигается с места. Конечно, стоило ждать кого-то вроде него. Навязчивого и активного, но на самом деле безразличного дальнего родственника, который любит прогибаться перед женой и не гнушается лезть в чужие жизни. Могло быть и хуже, на самом деле. По-крайней мере, он приехал один.
- Слушай, Керан, - говорит Элис. - Спасибо за кофе, но мне сейчас нужно побыть одной. Поэтому давай избавим нас от общества друг друга, ладно? Кэрол я позвоню сама.
- Чтобы ты здесь руки на себя наложила? - хмыкает тот. - Нет, Элис, так не пойдёт. Нехорошо заставлять всех так о себе беспокоиться. Ты поедешь со мной. Только в порядок себя сначала приведи, там будут люди.
Элис щурится. Будь у неё тот злополучный стаканчик в руке, она смяла бы его в комок.
- Тебя никак не касается, чем я буду здесь заниматься, - чеканит она. - Поэтому или ты уберёшься отсюда сам, или я позвоню в полицию, и они помогут тебе это сделать. Выбирай.
Брови Керана взлетают вверх, а в ещё совсем недавно безжизненных пальцах Элис появляются зачатки силы. Плевать на полицию, она сама его вытолкает отсюда.
- Значит, пока семья нужна тебе, ты тут же повисаешь у них на шее, а когда наоборот - играешь в независимость? Весьма удобно.
- Семья - это кто? - уточняет Элис. - Ты?
- А ты ещё кого-то здесь видишь?
Повисает пауза. Хочется ответить что-то едкое, но полуживое чувство вины вдруг просыпается в ней и поднимает голову. Попал в точку, зараза.
- Поехали, Элис, - уже мягче говорит он. - Пожалуйста. Это не займёт много времени.
Та тянется к стаканчику и делает ещё глоток. Кофе уже успел немного остыть, но на вкус всё такой же потрясающий. Сколько она его не пила? Пять месяцев? Шесть?
- Ловлю на слове, - произносит она в конце концов. - И мне нужен час, чтобы собраться.
Керан кивает.
- Подожду тебя в машине.
Когда дверь за ним закрывается, Элис идёт в ванную. Конечности едва слушаются её - что неудивительно, учитывая, сколько времени они провели без движения. Она заходит в душевую кабину, стараясь не коситься на своё отражение в зеркале, и включает воду. Проходит не меньше двадцати минут, прежде чем она начинает ощущать холод.
****
- Серьёзно? - спрашивает Элис, когда видит машину с открытым верхом, - даже упряжка лошадей выглядела бы не так претенциозно.
Керан вместо ответа просто распахивает перед ней дверь.
- Куда мы поедем?
Тот снова не отвечает, и Элис второй раз за день ощущает вспышку злости в груди. Не то, чтобы она забыла, что это за чувство - ей пришлось долго злиться на судьбу, за то что та посадила Кая именно в тот поезд и именно в тот день. Но злиться на живого человека оказывается приятнее. С него ведь можно спросить.
Всю дорогу Элис представляет себя героиней пошлого фильма, из тех, что были популярны в начале века. Она - в косынке и в "стрекозиных" солнцезащитных очках, а он - в смокинге и с сигарой в зубах. Красивый и богатый. Поджигающий купюры зажигалкой и бросающий их на ветер. Покосившись на Керана в очередной раз, Элис усмехается этой своей мысли. Богатый - может быть, даже наверняка. Но не красивый, нет. Таким не улыбаются дорогие девушки в дорогих машинах. Таким отдают честь такие же некрасивые мужчины в некрасивой военной форме.
Керан тормозит у госпиталя и протягивает руку прямо через неё, чтобы расстегнуть на ней ремень безопасности и открыть дверь - словно она инвалид и не может сделать это сама.
- Если собираешься сдать меня психиатрам, у тебя ничего не выйдет, - вздыхает Элис. - Я здорова.
- Это детская клиника, - усмехается Керан. - Пойдём.
Они не успевают дойти до порога, когда Элис понимает, что это за место. Такое можно найти в каждом городе, и финансируют их обычно Айни - потому что больше некому. На входе висит, как правило, табличка, гласящая, что данное заведение является отделением младшего детства, прикреплённым к одной из городских клиник. В таких лежат отказники, ожидающие, пока их определят в приёмную семью или какое-нибудь детское учреждение. Надпись на табличке, правда, никто не читает - это место люди привыкли называть "зелёным госпиталем". Нетрудно догадаться, почему: за младенцами без синдрома стоит целая очередь потенциальных усыновителей.
Девушка за стойкой регистратуры улыбается Керану и не задаёт вопросов, когда тот ведёт Элис к лестнице на второй этаж. Та закатывает глаза. Конечно, он свои деньги не только на пафосные машины тратит. Такие как он всегда кого-нибудь благородно спонсируют.
- Что мы здесь делаем? - спрашивает она, ускоряя шаг, чтобы с ним поравняться.
Керан по обыкновению не реагирует. Просто идёт вперёд, периодически оглядываясь назад, чтобы посмотреть, не отстала ли она, или чтобы мило улыбнуться кому-то из санитарок.
Останавливается у большого стекла в полстены, и жестом велит Элис остановиться тоже. От взгляда за это стекло у неё в глазах рябит - столько там крошечных кроваток. С такими же крошечными зелёными младенцами внутри.
- Видишь её?
Керан указывает на малышку почти у самой стены.
- Это Бета Астория, - говорит он, - её отец-носитель употреблял наркотики в течение всего срока, поэтому она родилась уже будучи зависимой от дряни, которую он себе колол. А вон там, рядом - Альфа Мортимер. Его отец был беспризорником, и на учёт, конечно, не становился. Он умер в парке, произведя его на свет - добрые люди целые сутки игнорировали мёртвого мужчину в кустах с надрывающимся от плача младенцем. Рядом с ним - Гамма Октавия. Её нашли в мусорном баке. До сих пор не понимаю, как ей удалось выжить, учитывая, что перед тем как выбросить, её пытались задушить. О её происхождении ничего узнать не удалось. А вон там...
- Керан, - не выдерживает Элис, - прекрати.
Тот оторывает взгляд от стекла и поворачивается к ней. Ждёт, что она продолжит.
- Думаешь, я не вижу, что ты делаешь?
- А видишь?
- Да, - отрезает Элис. - Ты пытаешься дать понять, что не мне одной плохо, и вокруг полно людей, которые тоже испытывают боль. Чтобы я перестала сидеть дома и смотреть в потолок, а собралась с силами и начала жить дальше.
- Так и есть, - кивает Керан. - Получилось?
- Нет. И не получится. Знаешь почему? Потому что плевать я хотела на чужую боль, - почти рычит Элис. - Думаешь, я чувствую стыд, когда смотрю на этих обездоленных крошек? Нет, Керан, я ни-че-го не чувствую. Ты бы это понял, если бы хоть раз, хоть на секунду ощутил то, что чувствовала я. На фронте ты этого ощутить не мог - вы все почему-то думаете, что больно именно вам, но это только потому что вы не знаете, что чувствуют те, кто остался дома. Вот им - больно по-настоящему. Поэтому если ты испытываешь катарсис, глядя на больных младенцев - смотри на них, будь добр, сам. А меня оставь в покое. Считай, что я уже умерла. Нет меня больше. Понял?
На секунду в коридоре повисает пауза. Керан ничего не говорит, только смотрит на неё - внимательно, даже глубоко как-то. Элис становится неловко за всё, что она только что сказала, но прежде чем чувство стыда успевает разлиться по её телу до последнего кончика пальца, Керан вдруг кивает.
- Да. Я понял тебя, Элис, - говорит он. - Больше никаких больных младенцев. Пойдём, я отвезу тебя домой.
И всё? Вот так вот просто? Элис стоит истуканом, пытаясь понять, говорит ли он серьёзно - и приходит к выводу, что да. Следуя за ним обратно по коридору, она ощущает снова накатившую волну чувства вины. Он ведь не хотел ничего плохого, и зачем она набросилась? Да, навязчивый, да, бесцеремонный, но он ведь просто человек. Элис смотрит, как быстро и ловко он спускается по ступенькам, и ждёт, не оступится ли. Просто человек не может так быстро спускаться. Он должен оступиться хоть раз.
В момент, когда ноги Керана мягко и безопасно касаются пола у лестницы, она чувствует, как начинает кружиться голова. В глазах темнеет, пальцы скользят по перилам, тело заваливается вперёд.
Последним, что она ощущает, оказываются его руки.
II. Огнём и железом
Когда Элис открывает глаза, мир вокруг всё ещё кружится. Впереди темно. Она моргает несколько раз, прежде чем обьекты перед глазами начинают приобретать очертания. Несколько ящиков. Трубы. Дверь. Сзади слышится шорох, после чего она вдруг вспоминает.
- Керан?
- Да?
Он стоит где-то сзади, и ей хочется повернуться, чтобы удобнее было с ним говорить. Почему-то не получается.
- Что со мной случилось?
- Голодный обморок, - отзывается Керан. - Ты что, вообще не ешь?
Он сам выходит из-за её спины, и кладёт что-то шуршащее ей под ноги. Элис приглядывается, и видит, что это ветки. Рядом, на полу, их оказывается целая масса. Тогда-то картинка и складывается в её голове окончательно. Она сидит на стуле посреди сухих веток. А пошевелиться она не может, потому что руки за её спиной связаны.
- Керан, ты что, связал меня? - шепчет она. - Зачем?
Тот оставляет её вопрос без ответа. Только раскладывает ветки поближе к стулу и снова уходит куда-то ей за спину.
- Керан, это не смешно, - снова подаёт голос Элис. - Развяжи меня. Что ты собираешься делать?
- Сжечь тебя.
- Что? - Элис дёргает руками что есть силы, но даже слегка растянуть верёвки не получается. - Ты что, больной?
- Слышала об обряде нанди? - спрашивает Керан. - Он всё ещё распространён у некоторых племён в Люментуло. Когда умирает последний мужчина в семье, всех женщин, о которых он не может больше заботиться - жён, дочерей, сестёр - сжигают вместе с ним на его погребальном костре. Звучит жестоко, но многие женщины поднимаются туда добровольно. Ты должна их понимать.
Керан говорит вдумчиво и спокойно, и от этого голоса у Элис стынет кровь. Он и правда больной. Он не понимает, что делает. Сейчас он подожжёт проклятые ветки и будет смотреть, как её тело плавится в языках пламени. И словно в доказательство она слышит, как чиркает спичка о коробок.
- Керан, не делай глупостей, тебя же посадят, - говорит Элис.
Голос срывается, и последние слова получаются снова шёпотом. Это не прибавляет ей убедительности.
- Не беспокойся, - отвечает он и снова выходит вперёд. - На этом складе часто собираются наркоманы. Если тебя и найдут, то просто решат, что ты погибла в результате несчастного случая. В котором сама же, наверное, и виновата.
Огонь опускается всё ниже по спичке, и ему приходится держаться за самый её кончик.
- Поверь, умереть от огня - гораздо проще и быстрее, чем от тоски и голода в твоей квартире, - продолжает Керан. - И часа не пройдёт, как все твои мучения останутся позади. Это весьма болезненно, конечно. Но ты ведь всё равно больше ни-че-го не чувствуешь?
Он взмахивает спичкой - театрально, словно волшебной палочкой - и бросает её в ветки. Те схватываются пламенем мгновенно, и тёмный склад в одну секунду становится светлее.
Элис дышит теперь часто-часто, смотрит на языки пламени, что опасно близко подвигаются к её ногам. Огонь почти касается её, и она с визгом отдёргивает ногу.
- Керан! - вскрикивает она. - Развяжи меня, лотарио тебя возьми! Ты что, не понимаешь, что мне больно?!
- Не понимаю, - пожимает плечами тот. - Я ведь всего лишь на фронте воевал.
Элис прижимает ноги как можно ближе к стулу, но огонь всё равно дышит жаром на её кожу. Когда он охватывает одну из деревянных ножек, паника подскакивает участившимся пульсом в её теле.
- Керан, Керан, развяжи меня, прошу тебя, - шепчет она. - Я же умру. Пожалуйста. Мне больно.
Керан не двигается с места. Его лицо в свете пламени приобретает какие-то демонические черты.
- Знаешь почему больно, Элис?
Элис мотает головой из стороны в сторону, но на самом деле - понимает, да. Потому что в её тело вшито множество нервных окончаний. И они не могут не реагировать на приближающийся источник опасности. Они обязаны подавать сигналы в мозг, чтобы тот не позволил ей умереть.
Ей больно, потому что она жива.
Керан ловит её взгляд и вытаскивает карманный нож из-за пояса. Преодолевает разделяющее их расстояние в два шага, и разрезает верёвки за её спиной. Едва сообразив, что случилось, Элис отталкивает его и вскакивает на ноги. А потом несётся к двери.
Она не оглядывается, пока бежит, и не не замедляет шаг. Пару раз почти падает, но быстро вскакивает опять. Склад остаётся позади, как остаются и все прочие редкие постройки. В какой-то момент остаётся только лес и дорога. Тогда-то Элис и замедляет шаг - буквально на несколько секунд, а затем останавливается вовсе. Тело исчерпало все резервы, и она понимает это, только когда в горле начинает першить от сбившегося дыхания. Отряхнув одежду, Элис поворачивает голову, но сзади одни только деревья. Никто не гонится за ней. Никто даже не собирался. Вот же больной ублюдок.
Голова гудит, и Элис приходится провести открытой ладонью по лбу, чтобы убедиться, что она не развалится сейчас на части. Попытки определить, в каком районе она может находиться, ни к чему не приводят - возможно, это даже не Торвилль. Лотарио знает, куда ему взбрело в голову её отвезти. Элис ловит первую попавшуюся машину. Просит про себя, остановись, пожалуйста, остановись.
Та останавливается. И Элис, всё ещё тяжело дыша, склоняется над спускающимся стеклом бокового окна.
- Мне нужно в город, - говорит она. - Только у меня нет денег.
- Садись, - кивает девушка за рулём, и Элис забирается на заднее сидение. Выдыхает.
Потрёпанный салон - не чета новёхонькой машине Керана - даёт настолько сильное чувство безопасности, что ей хочется расплакаться.
****
Элис закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной. А потом медленно сползает по её поверхности вниз. Вокруг темно, но она не включает свет - ждёт, пока глаза привыкнут и начнут различать предметы.
Слева стоит её холодильник. Его всё ещё плохо видно, но он возвышается над прочими предметами кухни, а значит, ничем другим быть не может. Рядом - её плита. Зажигается через раз, да и вообще давно пора сменить её на электрическую, но Элис нравится эта плита, потому что она - её. Справа стоит её диван. Напротив - её телевизор. А на полу у двери сидит её тело. Оно - только её и ничьё больше. И она никому теперь его не отдаст.
Элис тянется за телефоном на тумбочке и принимается листать вызовы. Отыскав номер Кэрол, прикладывает телефон к уху. Её голос раздаётся после второго гудка.
- Элис! Это ты?!
- Да, - отвечает она. И прокашливается, чтобы не хрипеть, как туберкулёзница. - Я хотела сказать, что я в порядке.
- Я думала, ты умерла, - всхлипывает Кэрол, и Элис тут же ощущает тиски чувства вины вокруг шеи.
Надо же было стать такой сволочью.
- Прости меня, Кэрол. Мне было плохо, и хотелось побыть одной. Теперь я буду тебе звонить, обещаю.
- Скажи, где ты живёшь, - требует Кэрол. - Я не нашла тебя в вашей старой квартире. Продиктуй адрес, я сейчас приеду.
- Сейчас не самое подходящее время. Давай лучше встретимся завтра в городе? Где захочешь.
- Ладно, - отвечает та. - Только не пугай меня больше так.
Элис кивает, совсем позабыв, что Кэрол не может видеть её сейчас. Но та каким-то образом считывает сигнал, и говорит дальше так, словно услышала ответ. Элис - молчит, только слушает, и с каждой минутой сердце бьётся всё спокойнее. Кэрол - самая лучшая часть её жизни сейчас. Нельзя было выбрасывать её оттуда вот так бесцеремонно.
Закончив разговор, Элис поднимается на ноги и идёт к холодильнику. Только сейчас она вспоминает, что за весь день в её желудке побывал лишь принесённый Кераном кофе. Предыдущие несколько дней вытащить из памяти так и не удаётся.
В морозильной камере осталось ещё несколько упаковок замороженной пиццы, и Элис почти уже тянет к ним руку, но в последний момент понимает, что есть это ни за что не станет. Обшарив все полки, она с тоской понимает, что нормальных продуктов здесь не было очень давно - если были вообще. Только на самой нижней полке чудом оказывается полпачки томатного соуса и банка фасоли.
Элис ставит её на огонь и не отводит взгляд, пока вода не начинает кипеть.
****
Утро начинается в постели. Элис открывает глаза и с минуту пытается понять, где находится. Трещина на потолке подтверждает мысль, что сейчас она - в спальне. Эта самая трещина была единственным, что она запомнила в этой комнате, потому что почти не бывает здесь. Засыпать она привыкла в гостиной, свернувшись на узком диване. В той же одежде, что была на ней днём.
Опустив глаза, Элис подтверждает и эту догадку - она в пижаме. Что было вечером, она всё ещё помнит плохо - память, привыкшая, что ничего важного в её жизни больше не происходит, совсем обленилась. Но если у неё хватило сил добраться до кровати и снять одежду, значит, с ней не так всё и плохо. Тогда Элис решает жить.
И начинает с холодильника. Когда упаковки замороженных полуфабрикатов оказываются в мусорном ведре, она составляет список необходимого и отправляется за покупками. Энергии всё ещё недостаточно, чтобы задуматься о поиске работы, но её вполне хватает, чтобы научиться выбирать недорогие акционные продукты и каждый день что-то из них готовить.
Кроме того, Элис снова начинает бегать. Спустя неделю она определяет для себя несколько любимых маршрутов, но всё равно старается не замыкаться только на них. Ей кажется, что до этого времени она не знала Торвилль вовсе.
О том, что произошло в тот день на складе, Элис старается не думать. Мысли об этом вызывают дискомфорт, а значит, вряд ли поспособствуют устойчивости, которую она хочет себе вернуть. Керан так или иначе врывается в её голову, чем бы она ни занималась, и Элис каждый раз усилием воли спроваживает его оттуда. Какое-то время ей удаётся, пока однажды, вернувшись утром с пробежки, она не видит его на собственном диване. Сердце делает кульбит, но Элис стоит прямо, не выдавая эмоций. Спровадить его из квартиры может быть сложнее, чем из головы.
- Когда дверь запирать научишься? - спрашивает он.
Смотрит на неё стеклянным взглядом. Изучает. Принёс же его лотарио.
- У меня нечего воровать, - бросает она и направляется в ванную.
Сунув голову под струю холодной воды в умывальнике, Элис чувствует облегчение. Откидывает волосы назад и морщится, когда холодные мокрые пряди касаются разгорячённой бегом спины. Глупая привычка. Можно было так делать, пока волосы были короткими - они и высыхали обычно за полчаса. Теперь, чтобы вымыть их, стоило сначала снять одежду и встать под душ. Но не сейчас. Нельзя, пока враг сидит в гостиной.
- Кто-нибудь может украсть тебя, - отвечает Керан, когда Элис вновь возвращается к нему.
- Уйди из моей квартиры.
Керан всё же поднимается с дивана. Но к двери идти не торопится. Элис вдруг приходит в голову, что родные вообще могут не знать о том, что он к ней приезжал. И сделать это он мог не из желания угодить жене, а по своим, Мортимер знает каким, мотивам.
- Хочу отвезти тебя кое-куда, - говорит Керан. - Обещаю, что тебе понравится.
Элис ждёт, что он ещё что-то скажет, но тот только смотрит и ждёт.
- Я никуда с тобой не поеду, - говорит она. - Ты пытался меня убить.
Керан качает головой.
- Не пытался. Я никогда бы этого не сделал.
- Тогда зачем?
Керан вздыхает.
- Нужно было привести тебя в чувство. Насколько я могу судить, мне удалось.
- Да пошёл ты.
Элис подходит к холодильнику и достаёт бутылку минеральной воды. "Акватик", элитная марка. Её не продают в сетевых супермаркетах вроде "Едоков", за ней Элис приходится ездить в другой конец города. Это единственная роскошь, которую она себе теперь позволяет, а потому пьёт обычно не больше полулитра в неделю, смакуя каждый глоток.
Теперь же Элис осушает половину бутылки за раз.
- Я подожду тебя внизу, - говорит Керан.
- Жди, - бросает ему Элис и идёт в душ.
Струи воды по плечам на этот раз приятны. Накопленный за последние несколько минут негатив стекает с её тела вниз и отправляется в водосток. Хорошо, что он ушёл. Теперь пусть хоть до скончания века ждёт.
Потом Элис наскоро сушит волосы, одевается, берёт со столика ключи и выходит из квартиры. Ветер морозит её ещё слегка влажную кожу - приходится обхватить себя руками, чтобы создать иллюзию тепла.
Керан щёлкает дверью машины, и та открывается. Элис идёт к нему.
****
На этот раз Элис не спрашивает, куда они едут. Вместо этого она рисует картины собственной смерти от его рук. Вот он набрасывает верёвку на её шею, и душит, стоя сзади. Вот он привязывает к её телу куски железа и бросает в реку. Вот он заковывает в наручники её запястья и толкает в чан с кислотой. Картины - одна красочней другой, но Элис, как ни старается, не может заставить себя в них поверить. Потому что Керан однозначно не станет воплощать в жизнь ни одну из них.
Во-первых, ему незачем. А во-вторых, он давно сделал бы это, если бы хотел. Если не сделал - значит, не хочет. Сейчас Элис этого достаточно.
Они въезжают на территорию военной базы. Постовой пропускает их, только взглянув на Керана, и Элис качает головой. Наверное, для этого ему и нужна машина с открытым верхом - чтобы его лощённое богатое благородное самодовольное узнаваемое лицо видели до того, как он возьмёт на себя труд опустить боковое стекло.
Он проводит её по этажам вниз, то и дело пиликая пропуском у дверных механизмов, отчего ей становится не по себе. Каждая закрытая для простых смертных дверь напоминает, что её здесь быть не должно, и с каждым встречающимся им прохожим она не перестаёт дергаться от мысли, что тот их остановит и выгонит её вон. Но вот только она даже косых взглядов не удостаивается, потому что сейчас она - с ним. С одной стороны, Элис радуется, что избежала неловких ситуаций, а с другой - очевидно высокое положение Керана здесь ещё раз указывает на его власть. Уверенность в том, что он - безопасен, снова заколебалась.
Нужное им помещение оказывается где-то ниже уровня земли - Элис не знает точно, но долгий спуск на лифте и отсутствие окон весьма непрозрачно на это намекают. Керан открывает дверь, и Элис видит множество мишеней у стены. Значит, полигон для стрельбы. Она не сдерживается, и всё же рисует мысленно последнюю ситуацию - вот он привязывает её к одной из мишеней и принимается стрелять, сначала по конечностям, и только потом - в сердце. Чтобы она успела испытать максимум боли, прежде чем умрёт.
Элис оборачивается, и на самом деле видит в руках Керана пистолет. Да, именно такой, каким она его представляла.
- Возьми, - Керан снимает его с предохранителя и протягивает ей. - Только надень наушники, прежде чем стрелять.
Элис колеблется, но в конце концов берёт. Обхватывает пистолет левой рукой, кладёт указательный палец на спусковой крючок. Но направляет его не в центр мишени, а Керану в голову. Прицелившись как следует, она приходит к выводу, что смотреть на него вот так ей нравится.
Керан никак не реагирует на её демонстративный жест. Не пытается забрать пистолет, отшутиться - напротив, закладывает руки за спину. Открывает живот, самое уязвимое место. Жест безоговорочного доверия в животном мире. И Элис даже слегка поникает. Неужели он совсем нисколечки не испугался?
- Наушники, Элис, - напоминает Керан. - Оглохнешь.
Эта его заботливость не к месту порядком злит, но она всё равно делает, как он сказал. И поворачивается к мишени.
- Меня уже пытались научить, - говорит она. - В плане навыков самозащиты я безнадежна.
- Согласен, - кивает Керан. - Но меня не навыки твои заботят. Стрельба - это психотерапия. Вместо того, чтобы причинять боль себе или окружающим, можно выместить её на ком-то, кому всё равно. Например, вот на том парне.
Он кивает на мишень. Берёт пистолет у Элис из рук и стреляет почти неглядя. Попадает в самый центр, конечно. И выходит это у него так легко, что ей тут же кажется - она тоже так сможет. Поэтому когда Керан снова протягивает ей пистолет - другой, полегче - она смело берёт его и прицеливается. Долго-долго, пока не находит то самое идеальное положение. Прищуривается и нажимает на курок.
Когда раздаётся выстрел, Элис инстинктивно закрывает глаза. Чтобы в следующую секунду распахнуть их снова и приняться искать след на мишени, оставленный её пулей. Когда спустя секунду, две, три, след не обнаруживается, восторг разливается по телу от мысли, что, должно быть, её пуля тоже оказалась в самом центре, поэтому её и не видно.
- Ты попала мимо мишени, - говорит Керан.
И восторг проваливается в яму. Головой Элис понимает, что не он виноват в её криворукости, но сердцем ей хочется приложить его за эту фразу о бетонный пол.
- Покажи, если умный такой, - говорит она.
Керан становится сзади и кладёт свою руку поверх её. Выравнивает позицию, а затем делает шаг назад. Элис кажется, она рассыплется, едва он отойдёт, но отчего-то остаётся стоять, так же ровно и правильно.
- Не жди выстрела, - говорит Керан. - Если ждёшь - будешь отводить взгляд от прицела, и смотреть, куда попала. Сейчас это вообще не должно тебя волновать. Стреляй, пока патроны не кончатся.
- Не получится, - говорит Элис.
Но всё-таки стреляет. Считает выстрелы про себя, и почти не двигается. Только когда слышит последний, ощущает, как устала рука.
- Два - почти в цель, - кивает Керан. - Видишь? Стоило отпустить себя, и всё вышло.
- Я просто представила твоё лицо, - поясняет она.
Керан смеётся.
III. Корм для души
Элис рассматривает себя в зеркало уже добрых полчаса. За несколько минувших месяцев она успела забыть, как выглядит - собственная внешность была последним, что её волновало. И теперь, глядя на своё отражение, она ловит себя на мысли, что видит там совершенно незнакомую девушку.
Вот, к примеру, волосы. Вскоре после остановки взросления она их обрезала, и ни разу об этом не пожалела. Да, пусть они и росли по сантиметру в год, но с короткой стрижкой она выглядела серьёзней и старше, а значит, внушала больше доверия избирателям. Когда организм запустил взросление на полную катушку, Элис однажды вдруг обнаружила длинные чёрные пряди на своих плечах. Раз Кэрол её подстригла, но те за какой-то месяц отросли обратно.
Разглядывая своё отражение, Элис ловит себя на мысли, что только сейчас, пожалуй, стала выглядеть честно. Стрижка и "офисные" костюмы прибавляли лет десять к её биологическому возрасту, теперь же она выглядит на свои позорные детские девятнадцать. Куда ушли те долгие годы не-старения? Были ли они вообще? Всё, что ей удалось приобрести за это время, растворилось, как дым в воздухе. Она не смогла стать сильным лидером - ей просто повезло оказаться в нужном месте и в нужное время, а потому политическая воронка СНП закрутилась именно во главе с ней. Она не научилась строить отношения - Кай сам всё сделал, с её минимальным участием. Деньги она тоже больше тратила, чем копила - и сейчас на её счету было не больше двухсот симолеонов, которые нужно было растянуть на две недели. Теперь всё обнулилось, откатилось до заводских настроек. У неё снова совсем ничего нет.
И вот теперь, спустя полгода этого нулевого дефолтного состояния, она впервые чувствует, что может жить. Ей по силам построить свою жизнь заново - не иллюзорно на этот раз, а по-настоящему. Закатывать каждое своё достижение в бетон, и строить новые на их фундаменте. Даже тот скромный аванс, что есть у неё сейчас, можно приумножить в миллионы раз и пустить на построение целой империи.
И причиной тому - всего один человек, тот, чьё имя она и произносить боялась несколько дней назад. Как разительно всё может изменить час стрельбы по мишеням на торвилльской военной базе.
Он пообещал, что больше никак о себе не напомнит, если она попадёт в центр мишени хотя бы три раза подряд. Элис согласилась, закатив глаза, мол, что угодно, лишь бы от тебя отвязаться. А затем сделала пять точных выстрелов прямо в цель. И получила от этого удовольствие.
Ему она об этом не сказала, конечно. Сухо попрощалась у двери своего дома, нехотя записала его телефон - опять же, словно делая ему одолжение. А потом двое суток подряд то и дело открывала записную книжку и гипнотизировала его номер взглядом.
Теперь, когда она решилась, наконец, его набрать, её пальцы едва попадают по кнопкам.
- Да, - отзывается Керан, и Элис на миг холодеет.
Она ещё не научилась слушать этот голос без дрожи, но она обязательно научится. Если он только даст ей шанс.
- Здравствуй, Керан, это Элис Файт, - говорит она в трубку. - Мне нужно тебя увидеть.
Он молчит несколько секунд, никак не выдавая раздумий - ни междометиями, ни словами-паразитами. Её ладони успевают взмокнуть так, что едва не роняют телефон.
- Хорошо, - отвечает он. - Заеду за тобой через два часа.
****
- Красный - не твой цвет, - говорит Керан, когда они останавливаются у кофейни.
Элис вздрагивает. В другой раз она почувствовала бы себя уязвлённой, но за то время, пока они ехали, он ни слова ей не сказал, и она счастлива до дрожи в коленях услышать от него хоть что-нибудь.
- Тебе не нравится, как я выгляжу? - спрашивает Элис.
Керан качает головой.
- Нравится. Ты выглядишь намного лучше, чем тогда.
Он улыбается как-то по-отечески, и Элис, пусть и выпросила фактически эту оценку, ощущает небольшой подъём. Нравится.
Они выбирают столик на террасе, хотя весной здесь ещё прохладно. Керан заказывает её любимый кофе и коробку пирожных, но сам к ним не прикасается. Просто сидит и смотрит, как Элис заглатывает их одно за другим. После третьего ей приходит в голову, что это не очень прилично, но она так давно не ела ничего по-настоящему вкусного, что не может себе отказать.
Керан никак не комментирует её нездоровый аппетит и не пытается начать разговор, отчего его молчание снова начинает действовать на нервы. Вот ведь, когда не надо - у него рот не закрывается.
- У тебя голубые глаза, - замечает вдруг Элис. - Раньше были темнее. Это зависит от настроения?
- Я слышал, синдромники умеют делать это сознательно, - отвечает тот. - Ты умеешь?
- Только омегийцы умеют. Не все.
Керан кивает, а Элис пытается вспомнить, почему сочла его некрасивым сначала. Он красивый. Очень. Резкий просто, как будто его из скалы высекли. Ни намёка на мягкие юношеские черты Кая.
Они с ним разные настолько, насколько вообще могут быть разными люди. Кай - горячий, но деликатный. Керан - холодный, но бесцеремонный. Кай - громкий, но мягкий. Керан - тихий, но жёсткий. Кай восхищался тем, как она выглядит сонная в пижаме. Керан нашёл к чему придраться, даже когда она надела лучшее платье. И всё же, что-то общее у них было. Они оба заставляли её чувствовать себя лучше.
- Твоя жена знает, где ты?
- Не знает.
- Скрываешь?
- Нет. Просто она не задаёт вопросов.
- А ты не любишь, когда тебе задают вопросы?
Керан усмехается, ничего не говорит. Берёт стакан в руки, подносит ко рту, делает глоток. Элис ловит себя на том, что смотреть на него такого - странно. Странно, что он пользуется человеческой посудой и пьёт человеческие напитки. Судя по тому, что она о нём знает, он должен питаться исключительно кровью, причём не из стакана, а из чужой шеи.
- Ты никогда не говоришь о себе, - замечает Элис. - Почему?
Керан пожимает плечами.
- Мне нравится давать людям возможность самим составить мнение обо мне. Нет ничего более жалкого, чем человек, диктующий другим, как его следует воспринимать.
- Но тогда люди могут составить о тебе неправильное мнение, - возражает Элис. - Не боишься отвратительных слухов?
- Обо мне говорят не так много, чтобы этого бояться, - смеется Керан. - Но я люблю отвратительные слухи. Правда - это скучно, Элис.
Элис не согласна, но возражать ему не спешит. Вместо этого она делает ещё глоток кофе для храбрости.
- А если я сама попробую угадать что-нибудь о тебе? Скажешь, права я или нет?
- Скажу, - усмехается тот. - Но до первой ошибки. Говоришь неправильно - угадывать буду уже я. Идёт?
- Идёт, - кивает Элис. - Ты - военный, но больше не служишь.
- Да.
- На базе у тебя особое положение, потому что ты всё ещё полезен вооружённым силам страны.
- Да.
- Почему?
- Мы так не договаривались, - качает головой Керан. - Предположения здесь делаешь ты.
- Ладно. Ты больше не служишь, потому что хочешь больше времени проводить с семьёй.
- Да.
- А занимаешься ты чем-то не очень времязатратным. Скажем, предпринимательством. Хотя нет! Преподаёшь.
- Да.
- Стрельбу?
- Нет, - отвечает Керан и склоняется чуть ниже над столом. - Ты закончила Техуниверситет.
- Читерство, Керан, - качает головой Элис. - Об этом в любой статье о деятельности СНП можно прочесть.
- Специальность, правда, нигде не упоминается, - продолжает тот. - Наверное, потому что она гуманитарная, а гуманитариев из Теха сложно воспринимать всерьёз.
Элис неохотно кивает.
- Но не философия - с твоими оценками можно было выбрать что-то получше. Ты - технический переводчик.
- Да.
- Твои приёмные родители не хотели, чтобы ты ехала так далеко, но тебе хотелось оказаться как можно дальше, чтобы получить хоть немного воздуха.
- Да.
- В политику ты пошла не из тщеславия, а из желания обрести контроль.
- Да.
- Тебе не нравится нынешний кандидат в президенты от СНП.
- Нет, - качает головой Элис. - Я даже не знаю, как его зовут.
Победа над ним, пусть и такая крошечная, немного её воодушевляет.
- Ты считаешь себя умнее большинства людей, - говорит она.
- Нет.
- Врёшь.
- Да, - усмехается тот.
- Ты любишь детей, но своих у тебя нет.
- Да.
- Ты не веришь в Мортимера и Беллу, но иногда упоминаешь их в речи, чтобы не выделяться.
- Да.
- Ты хорошо знаешь симлиш, но твой родной язык - тотенбуржский.
- Нет. Ты не любишь детей, но думала об усыновлении.
- Да.
- Ты веришь в Мортимера и Беллу, но с окончания войны не была в церкви.
- Была, - возражает Элис. - На похоронах Кая.
- Осечка, - соглашается Керан.
- Ты думаешь, что видишь людей насквозь.
- Да.
- И меня тоже.
- Да.
- Но ты не знаешь, зачем я вдруг пригласила тебя встретиться.
Она сама не ждала, что скажет это, а потому испуганно замолкает, едва закончив предложение. Керан смотрит прямо на неё, не отводя глаз, отчего у неё все внутренности холодеют.
- Знаю.
Знает?
- И зачем же?
- Это не по правилам, Элис, - говорит он. - Ты ошиблась, значит, теперь вопросы задаю я.
Она кивает, но Керан больше ничего не спрашивает. Элис доедает последнее пирожное молча.
****
Элис считает кварталы. Чем ближе они к её дому, тем больше ноет у неё в груди. В детстве она считала так дни каникул - последние два обычно не приносили удовольствия, всё портило ожидание школы.
- Хочешь зайти? - спрашивает она, когда Керан останавливается.
Вопрос звучит торопливо, но она так боится, что он выставит её из машины и уедет, что спешит задать его ещё до того, как затихнет двигатель.
- Зачем?
Элис вздыхает. Ты же всё знаешь, Керан. Неужели тебе правда нужно объяснять?
Она смотрит ему в глаза какое-то время, а потом сокращает расстояние между ними и целует. Целых полгода она никого не целовала, и потому ощущает сейчас прилив адреналина, едва касается его губ. Они - тоже не такие, как у Кая. Тонкие, сухие. А ещё - никак ей не отвечают. Совсем.
Элис отстраняется, смущённая отсутствием инициативы, и видит, что взгляд Керана изменился.
- Больше так не делай.
Вспышка пролетает сквозь солнечное сплетение - р-р-раз. Состояние лёгкого волнения, с которым она пришла на встречу с ним, сменяется нервозностью.
- Почему?
- Потому что я не хочу тебя, - вздыхает Керан. - И ты меня тоже не хочешь.
Ещё одна вспышка летит вслед за первой - два. В груди горит, и совсем не от страсти. На него хочется тут же обидеться, но Элис заставляет себя остаться на месте.
- Совсем не хочешь? - спрашивает она. - И возишься со мной только из благородных побуждений?
- Именно так, - кивает Керан. - Ну, и жалко тебя.
Третья вспышка загорается ярче первых двух, и в какой-то момент Элис кажется, что она сожжёт её изнутри. Ему прекрасно удаётся всё поджигать, забери его лотарио.
- Ты даже не влюблена в меня, - говорит он. - Просто со мной ты ощутила себя чуть сильнее, и решила, что что-то чувствуешь ко мне. Поверь, это скоро пройдёт.
Элис мутит от его наставительных интонаций. Теперь напряжённое молчание в кофейне показалось бы ей мортимеровым даром.
- Я не прошу от тебя чувств, Керан, - говорит она. - Плевать я на них хотела. Я просто хочу, чтобы ты поднялся со мной в спальню и трахнул меня. Ничего больше.
- А ты в это время будешь представлять своего мёртвого мужа? - хмыкает Керан. - Нет, Элис. Я не ем объедки.
Элис задыхается от возмущения. Секунду осмысливает, что он сказал, а потом дёргает на себя ручку двери. Та не поддаётся.
- Лотарио, выпусти меня отсюда! - рычит она.
Керан протягивает руку и открывает дверь - совершенно спокойно, одним движением. Элис вылетает из машины и звенит ключами. В момент, когда она отпирает замок, сзади слышится гудение мотора. Ну и уезжай. Скатертью дорога.
Ключи летят на пол, туда же отправляется телефон и стопка журналов со столика рядом - ей просто невыносимо хочется что-нибудь швырнуть. Боль, убаюканная и заснувшая было мёртвым сном, снова посылает сигналы сквозь всё её тело, начиная где-то с области сердца и стремясь от него вниз, к пальцам ног. Элис злится - на Керана, что унизил её, на себя, что унизилась, и на Кая, что умер и позволил всему этому случиться.
Лучше бы она сгорела тогда на складе, лучше бы этот ублюдок сжёг её тогда. Или застрелил на базе - сослуживцы бы его не сдали, ещё и помогли бы избавиться от трупа. Лучше бы она умерла тогда. Лучше бы умерла.
Поймав себя на этой мысли, Элис бросается на кухню. Открывает все ящики подряд, выбрасывает оттуда всю найденную утварь - ложки, вилки, пакетики со специями и полпачки соли - пока не находит единственный нож. Туповат, конечно, но сейчас и этот сгодится.
Элис заносит ладонь и принимается делать на ней короткие порезы - чтобы сделать длинный, кожу пришлось бы пилить. Царапины алеют выступившей кровью, окрашивают красным острие ножа, пока задремавший было инстинкт самосохранения не начинает бить тревогу. Тогда она выливает полбутылки спирта на ладонь, шипит, наскоро заматывает ладонь бинтом, но не пытается унять боль. От боли становится легче, яснее, проще, понятнее. Боль возвращает её с небес на землю. Ей больно, значит она жива. И она больше никогда об этом не забудет.
****
Руки Элис потрескались от стирки. То и дело цепляются за ткань, пока она перебирает вещи. Здесь - белые, там - цветные. Их так много, хотя ей вечно кажется, что носить нечего. Аппарат послушно глотает просунтую в него купюру. Благослови Мортимер ландроматы.
Наблюдать за тем, как движется барабан стиральной машины, немного успокаивает, но Элис сейчас не в том состоянии, чтобы можно было так легко отвлечься. Раньше ей казалось, разруха наступила со сметрью Кая. Он изчез из её жизни, а вместе с ним исчез смысл, исчезло дело жизни, мировоззрение и идеалы. Но нет, настоящий хаос она устроила себе сейчас. На этот раз без помощи дергийских террористов. Сама.
Дело ведь даже не в том, что мог подумать Керан. Ему всё равно. И не в том, что мог подумать Кай. Ему всё равно тем более. Не всё равно ей, но о себе она подумала отчего-то в последнюю очередь. Продала душу за кривой симолеон уверенности. Тянулась за чужой рукой, барахтаясь в тине, вместо того, чтобы хвататься собственными руками за острые камни и тащить своё тело вверх. Как будто она ничего не стоит. Как будто её вообще нет. Мортимер, она почти себя уничтожила.
Элис с минуту листает номера в телефоне, пока не выбирает один - самый главный, самый важный сейчас - и не нажимает кнопку вызова. На это тоже было непросто решиться, и сейчас её руки тоже подрагивают от волнения, потому что она снова совсем ни в чём не уверена. Но сейчас ощущения другие.
- Центр занятости Торвилль, - отзывается оператор. - Чем могу помочь?
Элис сжимает телефон крепче.
- Мне нужна какая-нибудь работа, - говорит она. - Как можно быстрее.
IV. Путь мёртвых и путь живых
Пламя разгорелось так, что возвышается над забором, и Элис косится в сторону улицы - проверить, не идёт ли кто. Было бы смешно загреметь в участок за импровизированный поджог. Кэрол припоминала бы ей это потом полжизни.
Элис ставит стаканчик с кофе на пол - расставаться с ним жаль даже на секунду, но у неё сейчас есть дело поважнее. Она пообещала себе, что с места не сдвинется, пока не покончит с ним.
Освободившейся рукой Элис достаёт плеер из заднего кармана и в последний раз оглаживает пальцами корпус. Несколько месяцев подряд этот жалкий кусок пластика был самым большим её сокровищем, потому что он был последним пристанищем голоса Кая в этой вселенной. Этой записи нет больше нигде. Элис сама не понимает, почему не делала резервов, но ей это даже на руку - теперь, когда она решила от неё избавиться.
- Я люблю тебя, Кай, - шепчет она, оглаживая подушечкой указательного пальца каждую кнопку. - Ты же знаешь, да? Это совсем ничего не меняет. Но чтобы всплыть, мне придётся бросить тебя, иначе ко дну пойдём мы оба. Прости меня за это, ладно?
Элис бросает плеер в огонь и смотрит, как он чернеет и плавится. А затем достаёт телефон и одним нажатием стирает оттуда номер Керана. За последнюю неделю он звонил ей несколько раз, но она ни разу не взяла трубку. Ей больше незачем кормиться его чувством вины. Теперь она станет кормить себя сама.
Элис поднимает стаканчик с пола и делает глоток. У неё есть ещё около двух часов, прежде чем начнётся её первый рабочий день.
****
- Сотрудники Айни у нас, безусловно, на особом счету, - говорит Белла Рид, пока они идут по коридору, - но поймите и меня. Чем младше ребёнок - тем большее количество потенциальных усыновителей на него приходится. Поэтому если появляется малыш нужного пола и категории, а у вас, допустим, нет на руках всех документов, я буду вынуждена уступить его другим. Ну, и если ребёнок нужен вам быстро, приготовьтесь к тому, что у него может быть один или несколько диагнозов - не все из них так уж серьёзны, но...
- Это неважно, - отмахивается Элис. - И у меня нет предпочтений насчёт пола и категории.
Рид кивает, и, к счастью, умолкает. Они проходят в ту самую комнату, и Элис понимает, что это - первый раз, когда ей позволили оказаться по другую сторону стекла. Она ждёт, что узнает его сразу, почувствует, как все другие усыновители, чьими сообщениями она зачитывалась на городском форуме. Но с каждым новым младенцем в ней не появляется никаких новых эмоций. Маленькие, зелёные и совершенно одинаковые лица сливаются в кашу уже спустя минут десять.
- Здесь - дети после реанимации, - напоминает Рид, когда Элис успевает о ней забыть. - Здоровые - в другом корпусе, но мы туда никого не пускаем. Могу показать их карточки в кабинете.
- А там - кто? - кивает Элис на кроватку, что стоит у самой стены. - Почему он не лежит вместе со всеми?
- Это Бета Сайрус, - отвечает Рид. - Его согласились взять в приюте Святой Дины, поэтому здесь он ненадолго. Просто теперь, когда он начал дышать сам, его временно перевели сюда.
Элис подходит ближе. Тот никак не реагирует на её появление - не просыпается, не кричит и не тянет к ней крошечные ручки. Но она всё равно задерживается у его кроватки.
- Что с ним было?
- Родился недоношенным, - вздыхает Рид. - Отца-носителя спасти не удалось, а малыш три месяца боролся за жизнь. У нас все рукой на него махнули, но он выкарабкался.
- Я хочу посмотреть его карту, - говорит Элис.
Сайрус открывает глаза и фиксирует на ней взгляд. Она ждёт, он заплачет, но тот и рта не открывает.
- Я не рекомендую, если хотите знать моё мнение, - говорит Рид ей в спину. - Вы ведь одна. Когда по врачам бегать, если вы вечно на работе? У нас и здоровые малютки есть.
Элис качает головой и поправляет Сайрусу смявшуюся пелёнку. К лотарио здоровых малюток. Её ребёнком не может стать тот, кто ничего не знает о боли.
****
Официант спохватывается в последний момент и открывает перед ней дверь. Элис улыбается ему самой очаровательной улыбкой, на которую только способна, и проходит внутрь.
Брать Сайруса в кофейню, конечно, не стоило. Во-первых, неудобно - поносив его на животе час, Элис хочется лечь и умереть, а ведь он ещё продолжает расти. А во-вторых - косые взгляды менеджера действуют на нервы. Но сейчас она просто не может себе отказать. Вечером она уезжает с Айни в Тотенбург, а так как из переводчиков будет только она и придурок Альфа Калеб, у неё нет ни шанса вернуться раньше воскресенья. Поэтому перед тем, как вручить Сайруса Кэрол на целых четыре дня, она собирается заранее по-максимуму их себе компенсировать.
Элис берёт кофе и уже присматривает себе свободный столик в углу, как вдруг слышит за спиной:
- Элис! Это ты?
Игнорировать невежливо, поэтому приходится обернуться - это ведь может быть кто-то знакомый. Однако, направляясь к столику окликнувшей её девушки, Элис до последнего надеется, что это какая-нибудь старая поклонница идей СНП, мечтающая с ней сфотографироваться. Пока надежды не разбиваются о её, девушки, улыбающееся лицо.
- Я Юльхен, помнишь меня? - говорит она. - Ты садись. Сто лет тебя не видела!
И с удовольствием не видела бы ещё столько же, думает Элис. Но всё равно садится на предложенный стул. Конечно, она её помнит. Юльхен, кузина Кая. Юльхен, жена Керана. Как же.
- Такой хорошенький, - шепчет она и склоняется над столешницей, чтобы поближе взглянуть на Сайруса. - Сколько ему?
- Семь месяцев.
- У нас с Кераном две девочки его возраста, - улыбается в ответ та.
Элис вздрагивает, услышав его имя, и думает, что Юльхен, пусть и милая, но слишком...как все. Слишком заурядная для такого, как он.
Поймав себя на этой мысли, Элис встряхивает головой. Нет, так она думать не станет. Если он её выбрал - значит, она особенная. Значит, она для него лучше.
- Вот и он, кстати, - прерывает Юльхен её мыслепоток. - Ты ведь посидишь с нами?
Элис мотает головой и вскакивает с места. Он что, тоже здесь? Нет, на это она не соглашалась. Придерживая Сайруса, она случайно смахивает стаканчик кофе со стола, и тот летит прямиком на пол - вот же неловкая.
Керан успевает преодолеть расстояние между ними в полсекунды и ловит его буквально на лету.
- Спасибо, - шепчет Элис, когда он протягивает стаканчик ей.
Они не виделись года четыре точно, но сейчас кажется, он только вчера кормил её здесь пирожными. С ума сойти, он ведь даже не изменился.
- За что? - спрашивает Керан.
И голос не изменился тоже, как и манера задавать вопросы с очевидными ответами. Ну как это, за что?
За то, что спас ей жизнь.
За то, что вытащил за волосы из ямы, которую она сама себе вырыла.
За то, что не воспользовался ею, когда она так любезно ему себя предложила.
За то, что вовремя ушёл, и не дал ей сбиться с верного пути.
За то, что причинил ей боль.
- За кофе, - говорит Элис.
Керан улыбается уголком губ и кивает, мол, всегда пожалуйста.
- Составишь нам компанию?
- Извини, мне нужно идти. Была рада вас обоих увидеть.
Элис сжимает стаканчик крепче и идёт к выходу, проигнорировав слабые возражения Юльхен. И очень старается не думать, смотрит ли Керан сейчас ей в спину.
