У него были пустые, лишенные жизненного света глаза, взгляд которых рассеянно блуждал в окне, где под дробный стук металлических колес пролетали леса и реки, поля и озера. Сутулая осанка, опущенные плечи, и лицо, похожее на каменную маску. Без грусти и без радости.
Он смотрел в окно вагона, иногда потирая ладонью усталые глаза, но не видел ничего вокруг себя. Безразличие. Пустота. Смирение…
Это был вполне симпатичный, средней комплекции подросток с длинными светлыми прядями волос, опускающимися до плеч и глазами, напоминавшими голубой хрусталь. В простенькой, потрепанной курточке, футболке и потертых широких штанах.
На пейзажи за окном быстро опустились сумерки и, когда разглядеть что-либо через стекло стало трудно, он прилег на своей верхней полке, зябко съежившись, будто бы от холода и задремал.
Бессмысленно искать тепла в удачной позе и даже под теплым шерстяным пледом, когда лед сковал душу. Не согреться. Что бы ты ни делал, тебе это не удастся.
Я вздрогнул во сне, будто невидимая сила толкнула меня, заставив проснуться и медленно открыть глаза.
Тусклый, приглушенный свет ночного вагона, запах табака и недопитого кофе из кружки, стоящей на столе. Мерный стук колес, легкое покачивание. В тишине все еще спящего вагона, одинокий храп раздается особенно звучно и громко. По оконному стеклу текут слезы… то есть капли!
С трудом оторвав тяжелую голову от жесткой полки, я подсел поближе к окну и зябко закутался в предоставленный проводницей плед. Уже начинающее светлеть небо, было затянуто серыми облаками, из них сыпались крупные дождевые капли. На минуту мне подумалось, что хорошо бы вот так всю жизнь ехать в этом вагоне, слушать звуки поезда, смотреть в окно… Отстраненно наблюдать, не становясь больше причастным к тому, что происходит снаружи поезда, увозящего меня на юго-запад.
То, что не убивает нас – обязательно делает сильнее. Я не ощущал в себе какой-то необыкновенной силы, только одиночество и смирение. Смирение со всем, что произошло в моей жизни за последние годы.
Когда врач, пожилой мужчина с добрыми, но грустными глазами сообщил, что бабушка, единственный родной человек, что еще остался в моей жизни, умерла, я почувствовал уже знакомый обжигающий холод, уничтожающий в душе человека все живое, и оставляющий только боль. Всепоглощающую, как воронка. Она беспощадна, из нее не выбраться.
Я до сих пор не помню всего, что происходило дальше. Только обрывки. Мир, разом потерявший остатки красок. Невыносимый шум у себя в голове, заглушающий все звуки вокруг. Холодное оконное стекло. Противная, щиплющая глаза и щеки влага. Тишина ночных больничных коридоров…
Но опуская на могилу пару темно-красных гвоздик, я с удивлением обнаружил внутри себя абсолютную пустоту. Там, где все эти дни пульсировала мучительная боль, не оказалось больше ни боли, ни, кажется, даже живого, бьющегося сердца. Никаких чувств. Только пустота, смирение и одиночество. Оказывается можно быть еще более одиноким, чем я был, когда любимая моя бабушка была жива.
Но мир вокруг так и остался бесцветен. Чужой, равнодушный мир, в котором нет больше никого, кому я бы не был безразличен. Пугала мысль о том, чтобы вернуться в уютный, очень аккуратный и чистый дом моей бабушки, в котором больше никого кроме меня нет. Я не хотел туда возвращаться и, покидая кладбище вместе с несколькими людьми, которые помогли мне организовать похороны, не знал, куда мне идти, как жить дальше и что делать.
Школа окончена. Всего только школа, а мне кажется, будто бы кончилась уже вся моя жизнь. И как смешно думать о многих годах сидения в душных классах! Что они дали мне? Много ли знаний об этом мире? О жизни? Жизнь сама по себе за какие-то четыре года научила меня таким вещам, о которых не рассказывают в учебниках. Мои сверстники, беззаботно строили, (порой очень наивные) планы на будущее. Они вызывали у меня только сожаление и снисхождение. Они казались мне легкомысленными, неразумными детьми, хотя высокомерия я за собой никогда не замечал.
Я сидел на влажной от дождя скамье и разглядывал свои собственные ботинки. Сбитый с толку, потерявший все на свете и, кажется, даже самого себя, я просто сидел, не находя у себя ни единой мысли о том, как я буду жить дальше. Приходила только малодушная мысль не жить совсем, от которой я со стыдом отказывался, обзывая себя трусом и слабаком.
В тот момент на мое плече легла большая, шершавая ладонь, заставившая меня поднять глаза на ее обладателя. Это был приятель моего покойного отца, который все эти четыре года очень внимательно относился к нашей маленькой семье и всегда предлагал помощь.
- Прекрати распускать сопли, слышишь! – эта фраза от всегда великодушного и тактичного человека мгновенно вывела меня из оцепенения, заставив порывисто встать. Я почувствовал, как внутри закипает ярость. Как он смеет так говорить со мной?! Даже кулак на правой руке непроизвольно сжался, и я почувствовал в себе твердую, спокойную уверенность, готовность защищать самого себя от подобных оскорблений.
- Вот так уже гораздо лучше, - проговорил мужчина более спокойным голосом и, вздохнув, уселся на лавочку рядом со мной. Потянул за край куртки, молчаливо указывая садиться тоже. Это был высокий, грузный мужчина, широкий в кости. У него были крупные черты лица, густые светлые брови и аккуратно подстриженная борода. Он ссутулился, облокотил руки на свои колени, свесив крупные, шершавые ладони. – Будь настоящим мужчиной, Эмиль Эйлерт. Чтобы Фредерик мог гордиться тобой. Как бы ни было тяжело, ты должен оставаться сильным.
Ему говорить, конечно, легко. Я присел, медленно гася в себе вспыхнувшие эмоции.
- Все в порядке, мистер Ульфгарт. Я справлюсь. Правда. Я привык, - изрек я таким будничным тоном, будто это бабочки вновь оставили меня без урожая капусты.
- Что собираешься делать дальше? Школа закончена. Куда ты планировал поступать? Где собирался продолжать учебу?
Ах да… я ведь собирался.
- В военной академии, - со вздохом признался я. – и ответ оттуда уже пришел. Меня приняли! Но что толку? – немного подумал, борясь со стыдом, но решил признаться, - у меня ведь нет денег, чтобы оплатить учебу. Все бабушкины сбережения уже давно подходили к концу. Большая их часть ушла на попытки спасти Кайю. Остальные ушли на мою подготовку, учебу, и прочие мои расходы. Как я ни просил ее не тратить на меня столько денег.
Мистер Ульфгарт вздохнул еще раз, помолчал.
- По крайней мере, у тебя есть дом, крыша над головой. Это не так уж мало, поверь мне! И, - он решительно посмотрел мне в глаза, предупреждая, что возражений он не потерпит. – Я оплачу твою учебу, это не большая проблема для меня, - чувствуя, что я собираюсь его перебить, с нажимом добавил, - я не желаю ничего слушать! Никаких возражений!
- Мистер Ульфгарт, мне не нужна ваша помощь. Я не маленький…
- … да не валяй дурака, Эмиль! – не дав мне говорить дальше, продолжил мужчина раздраженно.
- Все равно уже поздно. Бабушка болела, я не мог… Да и какое мне было дело! А время ушло. Я не смогу принять Вашу помощь, простите, - я говорил это вроде бы спокойно, но тон получился несколько взволнованный, оправдывающийся.
Друг отца помолчал еще немного.
- Значит, поедешь учиться в Государственный университет. Военного факультета там нет, но есть исторический факультет. На нем готовят будущих историков, политиков, дипломатов. В том числе есть кафедра академической военной подготовки. Это мощная образовательная база для будущего офицера. Физическая подготовка, правда, слабовата. Практики там нет совсем. И конечно, в армии придется начать с низов, зато долго ты там не засидишься.
Я посмотрел на него раздраженно и досадливо одновременно. Он что, не слышит меня? Какой университет? Это лучшее учебное заведение страны. Где я возьму столько денег?
- Я тебе еще раз повторяю! – терпеливо, но непреклонно продолжил мистер Ульфгарт. – Ты поедешь учиться. Расходы я беру на себя. Подвести тебя домой? У тебя уже вся макушка от дождя сырая.
- Нет. Нет, дядя Альберт, я не хочу домой. Я не могу там… не хочу… один… - на какое-то мгновенье я вдруг почувствовал себя совсем маленьким мальчиком, которому слишком тоскливо оставаться одному в пустом доме и который цепляется за любого знакомого человека в поисках поддержки. Захотелось прекратить строить из себя взрослого и сильного мужчину, хоть на некоторое время стать тем шестнадцатилетним подростком, которым я и был на самом деле. Он ведь был лучшим другом отца.
И вот я уже сижу в теплом, стареньком внедорожнике, пью купленный по дороге кофе из стаканчика. Чужой дом. Понимающие, ласковые взгляды. Но чужие… Я провел в доме дяди Альберта всего неделю, ожидая ответа из приемной комиссии, собирая документы и вещи. Мистер и миссис Ульфгарт обещали мне следить за домом, пока я не вернусь в него через четыре года.
Но я решил, что уже никогда не вернусь туда.
• Все 7 поколений не имеют права заснуть на полу ,или справить нужду туда же. Младенцы, малыши и гости попадают под это ограничение. Сон лицом в тарелке не считается нарушением.
• Основатель и наследники должны иметь интерес к культуре 10 до того, как станут пожилыми.
• Основатель и наследник должен иметь детей только от сима, с которым у него три молнии.
• Они могут жениться или вселить в дом любого сима, но дети должны быть только от сима, с которым у него три молнии.
• Если три молнии основаны на ситуациях (духи, одежда),то вы можете сразу вуу-хнуться,и потом кол-во молний может уменьшиться.
• Если не можете найти пару, чтоб получить три молнии, можете изменить вкусы вашего сима.
• Если дети появились вследствие похищения инопланетянами или размножением спорами у ростомана, ограничение не нарушено.
• Основатель заселяется в маленькую квартирку стоимостью 120$-450$ и с 800 симолеонами в кармане.
• Основатель может купить собственный участок только после рождения 2 поколения, или может переехать в более просторную квартиру. В свою очередь наследники также могут выбирать, где жить.
• Основатель и наследники должны иметь интерес к экологии 10 до того, как станут старыми.
• Сим не может использовать эликсир жизни.
• Эликсир из коровы может использоваться.
• Использовать лампу джинна для омоложения можно.
• Можете использовать эликсир жизни для зарабатывания баллов.
• Вы не можете использовать никакие награды стремления. Исключение:сфера re-nu-yu для изменения стремления на «жареный сыр».
• Фактически это ограничение стоит 3 балла, так как выполняется ограничение "Одна дорога"
• Вы можете использовать только официальные объекты, сделанные Maxis (сюда так же относятся объекты, представленные на официальном сайте игры, объекты из серии The Sims Stories, объекты-бонусы к предзаказам дополнений и стаффпаков, объекты из EA Store).
• Вы по прежнему можете использовать перекраски Максиса, а также Вы можете использовать любые пользовательские обои, полы, окна и двери(следите за соответствием цены и качества!), генетику(скинтон, прически, макияж), одежду, украшения.
• Ваш основатель не должен быть толстым.
• Основатель не может иметь меньше 5 параметров «активный»
• Никакой сим в семье не может быть толстым.
• Принятые в семью симы должны стать худыми до того, как станут пожилыми.
• Рожденные в семье симы должны стать худыми до того ,как станут взрослыми.
• Основатель и наследники должны иметь интерес к спорту 10 до того, как станут пожилыми
Категория "Друзья"
0,25 за Гвендолин
0,25 за Вильгельма
0,25 за Проф. Ларсена
0,25 за Рут
Автор выражает горячую благодарность villain за проверку династии и зеленый свет для нее.
Так же благодарю Emija и Influence за бесконечные вопросы, на которые им пришлось отвечать. Спасибо Вам за внимание и терпение.
Кроме того, хочу поблагодарить Алисса за небольшую помощь в плане графики.
Это моя первая династия, которую я, наконец, решилась выложить. Не судите строго, я буду очень стараться. Хочу отметить, что эта династия практически полностью живая. В ней нет постановочных скринов, только такие, которые были сделаны в ходе игры. Главный герой, события, которые с ним случаются не подстраиваются под заранее придуманный сюжет.
Заранее хочу извиниться за будущие отчеты, содержащие скрины, отличающиеся по размеру и качеству. Моя скрин-программа не всегда корректно работает и мне приходится дублировать скрины игровым фотоаппаратом. Довольно часто в отчетах будут такие скрины. Это происходит потому, что я снимаю в игре и ничего не могу переснять.
На данный момент рейтинга у династии нет, если я не ошиблась.
Приятного прочтения.
Последний раз редактировалось Arrien, 21.02.2022 в 15:57.
Причина: Добавлена ссылка на отчет
Arrien,
повторяется самая первая в записи картинка. Или так и должно быть? И там, и там речь про суп, может, так и должно быть, а я тут придираюсь
Вполне возможно, я не очень хорошо оформила этот переход и возникло впечатление, что скриншот случайный. На деле это не ошибка, а просто возврат читателя к настоящему времен после перечисления событий в прошлом.
Arrien, я прошу прощения за свое отсутствие - и поздравляю Эмиля и Рут со сказкой. которя всё длится и длится. )) Им правда очень повезло друг с другом, как мне кажется.
Счастья им, да. И вдохновения автору. ))
Arrien, я прошу прощения за свое отсутствие - и поздравляю Эмиля и Рут со сказкой. которя всё длится и длится. )) Им правда очень повезло друг с другом, как мне кажется.
Счастья им, да. И вдохновения автору. ))
Хотелось бы, чтоб было как-то по-другому? Но сказка, и правда, только начинается для них.
Спасибо за пожелания и... заходи почаще, рада тебя видеть.
Несомненно, этого отчета не должно было быть по плану. И, строго говоря, этот кусочек, на самом деле исполненный кнут, не дотягивает по масштабам до полноценного отчета и я не собираюсь считать это таковым. Но в результате работы над продолжением событий в династии, он очень удобно и логично, гармонично влился в сюжет. Я сама назвала бы его подотчетом, превью для следующего по порядку, вполне запланированного отчета. И посоветовала бы читать сразу после «Касания прошлого» следующий за ним «Бесконечное море романтики», который, правда, я выложу чуть позднее - сегодня вечером.. Хотя, конечно, решать вам, уважаемые читатели.
Приятного прочтения.
Шум прибоя. Откуда он может быть слышен здесь? Откуда мне может быть известно, какой звук издают волны с шипением обрушиваясь на песчаные откосы, если я никогда еще ничего подобного не слышал? Или слышал?
Вокруг лежат сероватые тени, не позволяющие разглядеть ничего вокруг меня. Это потому что глаза закрыты. Или нет? Тени, иногда сменяющиеся яркими всполохами, оставляющими после себя красноватые пятна. Резкий толчок…
- Эмиль, ты не ушибся? Осторожнее! – я с силой разлепляю глаза и встряхиваю головой, пытаясь прогнать тяжесть из тела. Но получается плохо. Откуда-то мне известно, что я только что с силой ударился лбом о прохладное стекло. Машинально тру место ушиба. Но боли не чувствую, а только досаду. Этот голос…
- Ерунда… Когда это я успел заснуть?
Марта участливо касается моего локтя. Кожу на запястье щекочет молочно-белая прядь ее длинных волос. Марта…
Мне почему-то радостно и грустно видеть ее сейчас. Она такая красивая. У нее очень приятный голос с едва различимой бархатной ноткой. Но она… я чувствую затапливающее разум сожаление. Я ведь вроде бы так и не сумел с ней толком попрощаться после всего, что произошло? Или это еще не произошло?
Я со вздохом касаюсь рукой ее пряди и с нарастающей тревогой внутри заправляю за ее ушко. Что я делаю? Зачем? Но она ведь моя девушка. Или нет?
Слишком много вопросов. Слишком много теней вокруг, хотя глаза я, кажется, уже открыл. Может быть, попробовать еще раз?
- На следующей мне выходить… - девочка очень старается казаться непосредственной, но на ее щеках выступает румянец. Наверное, ей кажется, что на нас сейчас смотрят все пассажиры автобуса. Но они не смотрят, почему-то я это знаю, хотя не искал вокруг себя любопытных глаз. – Я сегодня иду в библиотеку делать доклад по астрономии. Может быть… ты не хотел бы прогуляться вечером? Если, конечно, торнадо никакое не случится?
Нет… Нет, нет, нельзя, но… Она ведь приглашает меня. Темно-синее небо, тысячи звезд над головой и… И Марта. Еще раз, почему нет?
- Почему нет? – эхом внутреннего голоса отвечаю я – Я зайду за тобой в библиотеку в шесть часов. Провожу тебя. Зайдем куда-нибудь поесть мороженное.
На губах Марты вспыхивает счастливая, немного стыдливая улыбка. Она ведь первый раз пригласила меня встретиться сама. Да, первый. Или это уже случалось?
Быстрым движением она целует меня в щеку и поскорее убегает в как раз раскрывшиеся двери автобуса.
Наверное, она кажется себе невероятно смелой и… нахальной. Зря. Марта очень милая. Внутри разливается сладкое чувство…
Оно затмевает все другие ощущения, и я снова прислоняюсь лбом к холодному стеклу, стараясь погасить внутри тянущее, мучительное ощущения счастья и… вины? Почему?
Перед глазами снова встают серые тени и я с удовольствием погружаюсь в них. Но чувство вины не проходит, а продолжает мучить меня, точить изнутри. Я не должен был… не должен был… У меня ведь есть… Прости меня… Или это всего лишь сон? А что, если нет? Рут меня не простит, если узнает… нужно проснуться… Сейчас!
- Эмиль? – но… это же… - Эмиль, ты дома?
Темнота.
Сквозь приотворенную дверь в комнату проникает приглушенный свет. Я с усилием пытаюсь открыть глаза, чтобы увидеть обладательницу голоса и убедиться, что не сплю уже на этот раз. Ее фигура пока еще находится в тени. Но голос. Он был же! Значит, она есть. Веки не слушаются. Язык не слушается, хотя нужно ответить…
Но получается только что-то невнятное промычать.
- Просыпайся скорее и спускайся вниз, будем ужинать. Представляешь, Кая сегодня запустила резиновым кроликом в бабушкину подругу!
Дверь закрывается и в комнате снова становится серо, бесцветно. Удается-таки по-хорошему открыть глаза, а вот мозг еще плавает во сне. Нет, мне не послышалось. Это мамин голос. Вон она громко и строго отчитывает сестренку, а та капризничает, не желая снимать чем-то полюбившиеся ей, но мокрые штанишки.
Кая запустила кроликом в миссис Кемпдон?
- Ма-а-ам! – пытаюсь я прокричать так, чтобы меня было слышно через две стены. Но понимаю, что это бесполезно и понижаю голос – Она попала?
Будет очень жалко, если нет. Миссис Кемпдон, - противная, вредная, ворчливая старушка. Однажды она оттаскала меня в детстве за ухо, и я до сих пор не знаю за что.
Перед глазами на секунду всплывает эта картина. Когда всполохи искр перед глазами были такими яркими, что я почти не видел ничего, когда миссис Кемпдон держала мое ухо. Дикая боль… в ухе, да. Но где-то внутри еще больнее. От непонимания, за что. От поднимающейся, пока еще где-то глубоко, ярости. От слез, которые неистово щипали мои глаза, но я помнил, я уже знал от папы, что мужчины не плачут. По крайней мере, в таких ситуациях. Слава Богу, что мне удалось не заплакать, потому что это совсем уж убило бы меня. Хотя, конечно, трудно еще пока назвать шестилетнего мальчика мужчиной. Но отец всегда ставил передо мной очень высокую планку.
Странно, что тот момент, эмоции, испытанные мною тогда, я увидел настолько живо. Я, кажется, даже со стороны увидел того мальчика, который шел, не разбирая дороги, спрятав от прохожих покрасневшие глаза и стараясь не замечать все еще пульсирующий жар в ухе. Потому что мужчины не плачут.
Перед глазами вспыхивают отрывки… Как будто мозг отключается на некоторое время, а потом начинает работать снова.
Вот я сталкиваюсь в коридоре с мамой. Она держит на руках Каю, смотрит на меня ласково, но строго.
- Эмиль, это нехорошо кричать в другую комнату. Если нужно что-то сказать, то ты должен подойти, а не кричать. Это некрасиво. – Она быстро сменяет напускную сердитость на мягкую, немного озорную улыбку. Всегда удивлялся маме. Ее умению улыбаться. На секунду она закатывает глаза, молча кивает головой и почти заговорческим шепотом добавляет – Нет, она промахнулась. Так что научи ее, будь добр, метать кроликов точнее.
И она уходит. Не видит, как я давлюсь беззвучным смехом, который сгибает меня пополам…
Перед глазами снова встают серые тени. Они, как и прежде, холодны. Холодны, как длинные ночи Нортона в любое время года, какое бы не случилось в календаре. Но… это ведь совсем не важно, когда внутри тебя самого очень тепло. Тепло. Некоторое время только оно и существует в моем сознании.
Мама… Нет, она, конечно же не может быть сном. Она родная, ласковая. Конечно же, живая. Мама!
Тени становятся все гуще. Мне уже из-за них совсем ничего не видно. Но внутри тепло и спокойно, потому что я знаю - мама где-то рядом. Она здесь, я слышал ее голос. Мама…
- Нет! – произносит тоненький голос маленькой девочки. Любимый, знакомый, который я не спутал бы ни с чьим другим. Кая еще не умеет говорить по-настоящему, но некоторые слова уже знает хорошо. И ее голос звучит твердо и требовательно.
Но я уже не в силах толком открыть глаза, разогнать тени… не могу. Лишь слегка приотворяю веки и вижу… большие синие глаза. Глаза, в которых я вижу целый мир и самого себя. Видел когда-то. Печальные глаза…
- Нет! – повторяет Кая и касается ладошкой моей щеки. Не хочет расставаться со мной на этот раз. Но мама и папа просили меня больше не брать сестренку в свою кровать. Я должен уйти…
Я обязательно вернусь к тебе Кая. Только подожди немного. Я вернусь…
Но, засыпая, я все еще продолжаю чувствовать… боль. Тоску. Смятение от бессилия что-либо теперь изменить. И теплое касание ее маленькой теплой ладошки. От ощущения которого, почему-то, еще хуже. Я вернусь. Обязательно.
Не понятно только, почему я все еще слышу его? Шепот волн, ласкающих песчаный откос…
А вот и он. Изначально была договоренность с модератором о том, чтобы проверить этот отчет, поскольку я ни в чем не могу быть уверена, когда дело касается рейтинга. Но автор провалыжил, писал отчет слишком долго, вследствие чего затянулось и выкладывание кнута. Поскольку он обязательно должен был выйти в один день с отчетом. А потому, рискуя своей головой, выкладываю как есть, на страх и риск ставлю рейтинг 13+ и надеюсь, что не ошиблась. Техничка к нему не полагается, поскольку дело ведь было на острове.
Приятного прочтения
Морской прибой. Последнее время он постоянно шумит в моей голове. даже тогда, когда я никак не мог бы его слышать. Даже во сне, так немилосердно показавшимся явью…
Просыпаясь, я почувствовал, будто по моему лицу что-то ползет. Не велико событие, если учесть, что последнее время я постоянно ночую под матерчатым куполом палатки, практически на голой земле. Да и излишней брезгливостью я никогда на своей памяти не обладал. Однако же, я, кажется, вздрогнул, почувствовав это едва уловимое прикосновение, и это послужило началом пробуждения.
Постепенно в сознание ворвались звуки окружающего мира. Сначала, конечно, шум прибоя. Хотя здесь, в глубине острова во время отлива я вряд ли мог бы слышать его на самом деле. Потом крик какой-то шальной, залетной чайки, всю ночь кружившей над лагерем. Трели маленьких тропических птичек, доносящиеся из прилегающего леса. И привычное, но удивительно вписывающееся в не вполне привычное окружение кваканье травяных лягушек – тихое, едва различимое за остальными звуками.
Едва вернув себе спросоне способность мыслить хоть как-нибудь, я поскорее смахнул ползущее по щеке насекомое… Точнее попытался сделать это, но наткнулся рукой на совсем иное, от чего окончательно проснулся и открыл глаза. Моей щеки касалась Рут, от чего-то не спящая в такое время. Очевидно, девушка не хотела будить меня этим прикосновением, потому что в ее, изначально затуманенном задумчивостью и невыразимой нежностью взгляде, мелькнула досада и вина. Девушка поспешила убрать руку, хотя, конечно, понимала, что теперь уже это можно не делать. Я перехватил ее руку и прислонил к губам холодные кончики пальцев. После чего немедленно спрятал ее ладошку в своих, стараясь согреть.
- Что такое, ты замерзла?
- Нет. Ты… Эмиль, извини, я не хотела будить тебя…
- Что же ты сама не спишь? – я оперся головой на локте и распахнул одеяло, под которым спал. – Иди-ка сюда, ко мне. У тебя руки холодные.
- Нет, Эмиль, я не… - увидев укоризненное и настойчивое выражение на моем лице, она послушно придвинулась, уткнувшись носом в мое плечо. Я укутал нас обоих своим одеялом. – Но я, правда, не замерзла. Просто… я проснулась ночью и не смогла уже больше уснуть. Почему-то…
Это как раз было вполне объяснимо. Несколько дней назад на остров Твикки обрушился настоящий шторм. Местные жители утверждали, что он совсем не велик по здешним меркам и в сезон штормов остров выглядит гораздо менее уютным местом, чем в тот раз, невольными свидетелями которому оказались я и Рут. Шторм надвигался постепенно. Сначала набежали не предвещавшие беды облака, затем налетел неслабый, прохладный ветер. А уже ночью небо разрывали на части ослепительные молнии, а купол палатки прогибался от ливня. Жуткие осадки с немного поумерившими мощь громовыми раскатами продолжались целый день и большую часть следующей ночи. И хотя к вчерашнему утру от непогоды практически не осталось и следа, морские волны все еще с громким гулом обрушивались на песчаную отмель, а порывистый ветер доносил до лагеря соленые брызги. За время шторма, поскольку заняться в такую погоду было определенно больше нечем, мы вдоволь насиделись внутри палатки и выспались на несколько недель вперед. Поэтому и проснулись оба в такую несусветную рань. В другой раз какие-то неведомые букашки не смогли бы разбудить меня, даже если бы стали ползать по мне перманентно.
Конечно, надо было поселиться в гостиничном номере на время, пока погода не наладится. Это было бы разумнее всего, но Рут заупрямилась и упросила меня остаться в лагере. Пожалуй, она была права, потому что я тогда никогда не узнал бы, что это такое, быть в палатке, когда снаружи творится такое… Иногда мне казалось, что ветер сейчас подхватит палатку вместе с нами и унесет нас, как девочку в сказке за тридевять земель.
- Куда мы отправимся с тобой сегодня? – спросила Рут. Немного подумала и коснулась губами кожи возле моей левой ключицы. Я не смог сдержать судорожного вздоха и крепко зажмурился, пытаясь унять мгновенно всколыхнувшееся внутри желание. Нет, так, и правда, не трудно с ума сойти. Пора с этим что-то делать. Рут не торопила меня с ответом, хотя молчание сильно затянулось.
- Быть может, прогуляемся на катере? Вроде бы вечером море выглядело совсем немного встревоженным, возможно уже успокоилось совсем.
- Давай… Но если волны действительно унялись, может быть искупаемся? Я совсем не прочь поваляться на горячем песке пару часиков…
В самом начале отдыха Рут так старательно загорала на протяжении целого дня, что к вечеру ее светлую кожу обильно раскрасили не очень эстетичные красноватые ожоги. Ожоги уже успели полностью пройти, но унесли с собой и вожделенный ею загар. Полагаю, в этот раз вряд ли получится лучше… Но вслух я этого решил не говорить.
- Поему бы и нет. Если ты этого хочешь, то давай искупаемся. Только ближе к вечеру, м? Когда солнце уже не будет таким горячим? А утром прогуляемся на катере.
- Да! Ты здорово придумал. – она улыбнулась. Немного помолчала, уткнувшись взглядом в мою грудь. Потом задумчиво провела кончиками теперь уже почти горячих пальцев по коже в том же месте, где касалась губами. На этот раз я вздохнул еще громче и, прижав девушку к покрывалу, устилавшему пол палатки, поцеловал ее. Жарко, требовательно, мучительно. Не ужели она не понимает, что мне едва хватает самообладания, чтобы не… Наверное, она это, как раз, очень хорошо понимает. Мошенница.
- А почему бы нам не отправиться к пляжу уже сейчас? Это было бы так здорово - увидеть набережною на рассвете. Я засиделась, хочу немного прогуляться, м? – спросила Рут после некоторой паузы. Разглядывая сине-желтую материю над головой, я украдкой скосил глаза на девушку, но не нашел в ее взгляде ни торжества, ни самодовольства. Наверное, если бы я увидел в ее взгляде именно это, мне стало бы легче.
- Да? – я снова приподнялся на локте, в упор разглядывая лицо Рут и насмешливо изогнул бровь. За ней немедленно повторили движение губы, растянувшиеся в ироничной ухмылке. – А мне показалось, что ты не прочь остаться здесь со мной еще на несколько часиков…
Я снова поцеловал ее. Медленно, сладко, с нарастающим внутри желанием, но коротко. Красноречиво очертил ладонью контуры тела девушки, почти, тем не менее, не коснувшись, и принялся натягивать на себя чистую футболку, чтобы идти на предрассветную прогулку по пути к пляжу.
Снаружи палатки оказалось не настолько уж темно, как я предполагал. Небо ощутимо подрастеряло черноту, окрасившись в пронзительный синий цвет. Мерцали яркие утренние звезды. Воздух все еще пах по-ночному, но все звуки, свойственные острову ночью уже успели смолкнуть, погрузив все вокруг в торжественную предрассветную тишину.
Нам тоже по необъяснимой причинt почти сразу передалось состояние природы в этот момент. Мы шли вдоль дороги по направлению к центру города молча, стараясь производить как можно меньше звуков. Время от времени Рут зябко поводила плечами, и я безмолвно предлагал ей отдать свою футболку, но она, почему-то, отказывалась. Допустим, что бродить по городу, а не по пляжу с голым торсом – не самая хорошая идея. Но сейчас ведь еще так рано. Никому и в голову не придет выйти на улицу сейчас, так что меня никто бы и не увидел. После нескольких попыток поделиться с девушкой одеждой и стольких же ее упрямых отказов, я, не собираясь терпеть никаких возражений, приобнял Рут, положив руку на талию, и притянул к себе. Идти стало не так уже удобно, зато однозначно теплее нам обоим.
Впрочем, утренняя прохлада здесь никогда задерживается слишком уж надолго. Ее прогоняют стремительный рассвет и чуть более медленный восход. Прогуливаясь, мы не особенно-то торопились, так что к тому времени, когда мы добрались до побережья, солнце уже успело выкатиться из-за горизонта на четверть.
- Ух ты, смотри Эмиль! Тут выступает мастер огня! – восторженно проворковала Рут мне на ухо, когда мы как раз добрались до одного из общественных пляжей. Мы сошли с прогулочного катера не больше пятнадцати минут назад, поэтому меня все еще немного по инерции штормило. Девушка вложила свою ладонь в мою и мягко, зато настойчиво повлекла меня к циновке, на которых, обычно, выступали танцоры с огнем. Здесь их называли мастерами огня.
И за столько дней проведенных на острове я уже вдоволь налюбовался этим, признаюсь, впечатляющим и захватывающим зрелищем. А Рут, напротив, никогда не могла пройти мимо танцующих полуобнаженных мужчин с горящими палками.
Чем очень раздражала меня. Нельзя сказать, что я не понимал, насколько глупо выгляжу со своей необоснованной ревностью. И, хотя очень старался держать ее при себе, Рут все равно всегда обращала на это внимание. Один раз даже обиделась.
- И не стыдно тебе думать о такой чепухе, а? Нашел повод.
Согласен – повод тот еще. Но… Но ревность не та штука, которую можно подчинить разуму. Она, как и любовь, никогда ничему не подчиняется, как ни старайся. К тому же, подозреваю, в глубине души, Рут нравится, что я ее ревную. Кому бы это не понравилось?
Как я и предполагал, к сегодняшнему дню море уже успело полностью оправиться от недавнего шторма. Вполне приемлемые волны с шелестом катили свои пушистые, сверкающие гребни, только немного возвышаясь над основным уровнем воды. Светило уже привычно жаркое солнце, едва успевшее склонить сверкающий диск к западу.
- Ну что, попробуем водичку? – я, не дожидаясь ответа, скинул футболку и шорты, уверенным шагом приблизился к кромке. Мокрый песок, а тем паче вода, слегка лизнувшая мои ноги, как это и бывает в жаркие дни, показались мне обжигающе-холодными. Стараясь поскорее избавиться от этого заблуждения, я сделал несколько больших шагов навстречу пенистому гребню и с громким звуком нырнул в воду с головой. Мгновение почти непереносимого холода, резкий выброс адреналина и вот, я уже плыву, покачиваясь на приливных волнах. Точнее, пытаюсь плыть.
Вода прозрачна и чиста. Сквозь нее, как сквозь простое стекло, видно крупный сероватый песок и мелкие ракушки. Конечно, крупные, давно уже выбрали другие отдыхающие. Даже те раковины, которые выбросило на берег штормом. А может быть, их собрали местные жители, чтобы сделать какое-нибудь острое блюдо с моллюсками, а панцири пустили на сувениры.
- Эмиль, подожди меня, - жалобный голос Рут чуть дрогнул, заставив меня немедленно найти ногами дно и обернуться. Я успокоено вдохнул, снисходительно улыбнувшись.
Девушка стояла по пояс в воде и старалась как можно меньше шевелиться. Как же ей не надоест каждый раз заходить в воду с такими медленными пытками? На этот раз я решил воздержаться от уговоров. От предложенной руки Рут отказалась, а на попытку просто утащить ее в воду с ужасом отшатнулась.
- Нет! – Рут несколько раз звучно стукнула зубами. – Не тр-рогай меня своими руками! Они же холодные.
С минуту еще, ожидая, пока она решится продвинуться на пару шагов, я излучал снисхождение и терпение, а затем, не выдержал. Одним легким движением руки слегка толкнул ее вперед, одновременно подставив ей под ноги свою ступню. Рут испуганно взмахнула руками, но устоять на ногах так не с могла, с громким всплеском погрузилась в воду почти по самую макушку. Я торопливо подстраховал ее руками снизу, на всякий случай, и, пока девушка протирала глаза, отплевывалась и откашливалась, поспешил немного увеличить расстояние между нами. Как выяснилось, не зря.
- Эмиль, ты что, сошел с ума? Зачем ты меня толкнул, я же… - она осеклась, догадавшись об ответе раньше, чем договорила вопрос. Особенно ясно его подтвердила моя ослепительная, самодовольная улыбка. Недоуменный, растерянный взгляд серых глаз сразу превратился в гневный и крайне возмущенный, но, тем не менее, искрящийся озорством и весельем. - Ну, сейчас я тебе покажу, хулиган!
Не успел я опомниться, как сначала на мою голову обрушилась волна, побольше чем те, которые бежали по поверхности моря, а следующим выпадом Рут с силой толкнула меня в бок. Песок поехал под моими ногами, и я шлепнулся в воду спиной вперед. К тому времени, как я успел вынырнуть из воды, у меня от нее едко щипало глаза, невыносимо свербело в носу, но все это и вполовину не волновало меня так, как смех, от которого я осел на пятую точку уже по собственному почину.
Рут смеялась тоже. На толкания, брызги, визги и смех мы потратили больше часа. Плавали, ныряли, с разбегу погружаясь в соленую, теперь уже совсем не кажущуюся холодной, воду. Стояли по грудь в воде, обнявшись. И, нисколько не стесняясь, страстно целовались, лежа на песчаном откосе в воде, когда чуть обеспокоенные волны порой укрывали нас с головой.
Все эти игры несколько утомили нас обоих. Рут, едва расстелив свое полотенце и расположившись на нем, сразу же задремала, а я, хоть и не смог действительно уснуть, закрыл глаза, приготовившись блаженно плавиться под солнечными лучами.
И некоторое время мне действительно удавалось думать только о море, солнце, о Рут. О том, как было бы здорово, если бы этот пляж на самом деле лежал не в центре оживленного туристического городка, а где-то на необитаемом, диком острове. Тогда я мог бы сейчас перебраться поближе к девушке, на ее полотенце и… И там уже есть несколько вариантов того, чем мы могли бы с ней вместе заняться. Думаю, что ровно ложащийся загар волновал бы нас с ней в последнюю очередь.
Но потом… Потом вспомнилась беспокойная, болезненная ночь. Вспомнился сон, приснившийся мне прошлой ночью. Сладкий, желанный, наполнивший сердце теплотой и… и мукой. Болью. Сегодня ночью я видел во сне свою маму. Я даже слышал ее голос. Возможно, чувствовал даже ее духи. Древесные, с яркой ноткой аромата листьев лимонника. Или это мое подсознание дорисовало образ мамы с помощью запаха, который она обычно источала.
А еще я видел Каю. Но к этому я, как раз, уже давно привык. Человек ко всему привыкает. Моя сестренка так часто навещала меня в моих снах, что это уже не удивляло. И не причиняло боли почти. Я часто видел ее милую детскую улыбку. А вот маму я видел во сне первый раз. Она никогда за все эти годы еще не снилась мне. И потому ее появление вызвало гораздо больше эмоций – как приятных, так и мучительных. Взрослый мужчина не должен скучать по маме. Это смешно и стыдно, я в этом совершенно уверен.
А еще почему-то стыдно от того, что в этот раз мне приснился человек, увидеть которого я уж точно не мог ожидать. Я никогда не вспоминал о Марте, признаться, успел напрочь позабыть о ее существовании и о том, что между нами было. А она вот так, неожиданно, напомнила о себе.
Интересно, а она сама все еще помнит меня? Надеюсь, что она уже давно выкинула из головы все мысли обо мне. Чего бы я точно не хотел, так это чтобы она думала обо мне, вспоминала и тратила нервы на эти воспоминания, переживала. Конечно, время давно уже стерло из моего сердца романтические чувства к ней. И всеже, когда-то я очень сильно любил ее. Она не может мне стать совсем безразличной. Даже теперь.
Я бы очень хотел, чтобы у Марты все было очень хорошо. Я всегда этого хотел. Иначе… Иначе мы до сих пор были бы с нею в месте и в моей жизни никогда не появилась бы Рут.
В голове не укладывается даже. Разве это возможно, чтобы Рут не было со мною рядом? Что я сам-то значу без нее? И что значит без нее моя жизнь…
- Эмиль?
Я услышал голос Рут, но из-за мыслей, поглотивших меня без остатка, не сумел понять, что она меня зовет. Так и продолжил сидеть на песке, скрестив ноги и всматриваясь в далекую линию горизонта. Других попыток привлечь мое внимание не последовало.
Несколько минут, наверное, Рут обдумывала, чем бы ей заняться. Так, чтобы это не помешало мне думать. А затем, с неподдельным энтузиазмом и искрой творчества в глазах принялась сгребать песок пластиковым ведерком. Которое непонятно где взяла.
Некоторое время еще я с рассеянным видом наблюдал за этим процессом, постепенно отходя от раздумий. А затем, пару раз встряхнув головой, но так и не добившись толком в ней ясности, присоединился к песчаному зодчеству. Все еще молчаливый и немного потерянный.
Я видел, как девушка бросила на меня слегка обеспокоенный взгляд. Один раз. Потом еще. Она явно не хотела беспокоить меня сейчас вопросами, но все-таки беспокойство перевесило.
- Эмиль, с тобой все в порядке? Случилось что-нибудь? Ты какой-то… - она прищурила один глаз, подбирая слова, – грустный? Или нет… растерянный? Я очень редко вижу тебя таким.
Ну что я сейчас могу ей ответить? Хотя, конечно, врать ни к чему. Она, без всякого сомнения, поймет. Но я все равно взял некоторую паузу, прежде чем заговорить.
- Да. И нет. Просто сегодня ночью мне приснился сон…
- Неприятный?
Я, против воли, улыбнулся, понимая, что ответ будет тот же.
- Сложно сказать. И да, и нет. Это… из прошлого.
- Может быть, расскажешь? – Рут, напротив, не улыбалась – она выглядела серьезной. Но я сразу услышал в ее голосе, что она не станет настаивать. Это было предложение, но не требование и даже не просьба.
- Когда-нибудь обязательно расскажу, - я на секунду отвлекся от сотворения песчаного шедевра. Искоса, опасливо взглянул на девушку и понял, что оказался прав. Рут не собиралась больше задавать мне вопросов на эту тему. По крайней мере до тех пор, пока я сам не буду готов на них ответить. Но…
Но рассказать ей обо всем гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Рассказать, значит еще раз, пусть и не настолько ярко, но всеже, пережить все это. Все то, что и так чуть не убило во мне когда-то даже просто желание жить дальше. Как будто этого мало, я опасался, что мой рассказ будет выглядеть, как попытка поплакаться. Как просьба, чтобы меня пожалели. Это покажет мою уязвимость. Слабость. Я никогда не хотел ни чувствовать себя, ни выглядеть слабым в глазах других.
Все равно, рассказать обо всем Рут придется. Она имеет право знать обо мне все. Выглядеть слабым, конечно, страшно. Но перед ней, почему-то не настолько страшно, как перед кем-нибудь другим…
Я бросил на Рут быстрый взгляд. Она уже прекратила строить замок и, вытянув ноги вперед, сидела, рассеянно пересыпая горсть песка из руки в руку.
- Смотри, вон там, я видел, продают горячие сосиски в булочках, приготовленные на углях. Давай перекусим немного? – Последний раз мы ели на катере и я бы не сказал, что завтрак получился достаточно плотным. А после купания всегда сильно хочется есть.
- Да, - Рут сразу же оживилась, - Только давай еще возьмем несколько сырых сосисок и приготовим их на гриле в лагере, м?
Так оно обычно и получалось, пока мы жили на острове Твикки. Мы плавали, развлекались, посещали разные экскурсии или прогуливались по тропическому лесу в сопровождении гида. А о еде вспоминали только тогда, когда начинал недовольно урчать желудок ли вообще – слегка кружиться голова.
Этот вечер ничем не отличился в плане подхода к питанию. Облюбовав один из дощатых столиков на пляже, мы с неприличным аппетитом употребляли фаст-фуд и запивали его настолько же вредной, сладкой газировкой. От чего я подозревал, что когда вернусь в кампус, то не смогу поднять в тренажерном зале не только штангу, но и собственные полушария от скамейки. Тем не менее, не наевшись, конечно, одной порцией, я охотно прогулялся от столика к киоску с едой еще не один раз.
Вдоволь насытившись, еще немного повалявшись на теплом песке, мы закупили, чтобы взять с собой, сыр, сосиски, томатный соус и мягкие свежие сдобные булочки. А потом отправились в обратный путь к лагерю, когда солнце уже давно успело опуститься за горизонт, а на остров уже начинали опускаться пока еще жидкие сумерки.
Лагерь сегодня, как и все последние пару дней выглядел пустым. Большинство постояльцев во время шторма предпочло убраться отсюда в более приемлемые удобства гостиничных номеров, предоставив нам с Рут возможность побыть здесь практически наедине друг с другом. Обычно шумное даже по вечерам, сегодня это место хранило молчание и тишину. В этой тишине я слышал даже, как бьется мое сердце. И как шумят на незримом отсюда берегу морские волны.
Служители лагеря на ночь уже тоже успели покинуть рабочее место, включив тут искусственное освещение фонарей и оставив свет в маленьком бревенчатом домике, где находились душевые, баня и санитарные узлы. Тут же располагалась большая ванна-джакузи с гидромассажем, отделанная деревом средних тонов. Конечно, это был общественный джакузи, и я по привычке собирался было пройти в одну из душевых комнат, чтобы смыть с тела морскую соль, но почти сразу передумал. Потому что понял, что сейчас в этот момент поблизости вообще никого нет, и вряд ли кто-нибудь может нам с Рут помешать понежиться в горячей воде наедине друг с другом.
Проследив за моим взглядом, девушка остановилась напротив меня, немного подумала и, сбросив с ног босоножки, и стала распускать завязки своего платья. Но мой пристальный, красноречивый взгляд заставил ее остановиться. Девушка замерла в нерешительности. На ее щеках выступил легкий румянец. Отвлекшись, Рут неловко затянула поясок в узел. И, когда попыталась продолжить снимать платье, обнаружила эту проблему. Я позволил ей несколько секунд поковыряться в учиненном безобразии и решительно отодвинул ее руки. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы ослабить узел и совсем его распустить. Затем я провел кончиками пальцев по ее неловко опущенным рукам, убрал с лица выпавшую прядку и, легким касанием спуская с плеч рут ее платье, почти без всякого намека на чувственность, поцеловал. Как ни странно, от этого, исполненного нежностью поцелуя я сразу же начал терять голову. Пришлось прервать без сомнения, волшебное мгновение, уткнуться носом в ее плечо. Это была слабая попытка удержать себя. Пряди ее волос коснулись моего носа и я сразу же почувствовал запах жасмина, мускуса и, как я теперь уже точно знал, ванили.
Когда я снова нашел силы взглянуть девушке в лицо, она слабо улыбалась. Теперь уже ее щеки пылали от жаркого румянца. Но она выглядела в этот момент гораздо более уверенной в себе, чем я. Кажется, я начинаю понимать, почему это так.
Потому что в отличие от меня Рут не прячет свои эмоции и не пытается сдерживать свои настоящие чувства. Она уже давно все для себя решила, поэтому чувствует себя свободно и уверенно. А мне… мне стоит только протянуть руку и взять… взять то, на что я, на самом деле имею право. Не ясно только в таком случае, зачем все это нужно мне самому?
Оперативно скинув с себя верхнюю одежду, пока Рут наполняла ванну водой и растворяла в ней какое-то эфирное масло (флакончики с ними стояли рядом на маленькой деревянной полочке). Придержав девушку за запястье, я помог ей взобраться по низкой лесенке и не поскользнуться, когда ее ножка коснулась дна ванной, а затем залез туда сам.
После прохладной морской воды, та, что в ванной первое время казалась слишком горячей. Прошло несколько минут, прежде чем мы оба более менее привыкли к температуре. Зато почти сразу кожу перестало щипать от налипшей на нее морской соли, а усталые мысли прекратили так сильно ныть. Со дна время от времени устремлялись к поверхности крупные пузырьки воздуха. Пахло лавандой. Успокаивающий, умиротворяющий запах, как это не удивительно, действовал на меня сейчас совсем иначе.
Придвинувшись поближе к девушке, я одновременно собственническим жестом притянул ее к себе и обнял. Рут тихо охнула:
- Эмиль! – она стойко выдержала мой нарочито пристальный взгляд, уже привычно ответив мне тем же. И все-таки, зная ее, я чувствовал, насколько девушка смущена сейчас.
- Надеюсь, ты не станешь делать глупости? Суда ведь может кто-нибудь зайти!
Не сводя с нее глаз, я только широко и насмешливо улыбнулся.
- Не знаю. Не уверен. Не стал бы тебе это обещать.
Рут скользнула ладонью по моему плечу, провела ей немного по руке и положила мне на грудь. Чуть правее того места, где бьется сердце. Я отчетливо слышал и чувствовал, как оно стучит.
Перебирая кончиками пальцев по плечу Рут, я почувствовал мелкие крупинки, очевидно, не пожелавшие смываться так же легко, как соль.
- У тебя вся спина в песке. Повернись, я помогу тебе смыть.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять мои слова. Так же как и я, девушка все больше погружалась в чарующую атмосферу этого вечера. Могу предположить, что если кому-нибудь и пришло бы в голову навестить бревенчатый домик, стоящий на краю палаточного лагеря, то мы бы даже не заметили этого неурочного посетителя. Рут послушно собрала кончик хвоста в кулак и повернулась ко мне спиной.
На самом деле, мелкие крупинки белого пляжного песка смывались от легкого прикосновения. Но мне захотелось немного растянуть удовольствие и для себя самого и для Рут, снова и снова проводя ладонями по ее спине. Несмотря на все сегодняшние усилия, кожа девушки почти не изменила цвета, оставшись сливочно-белой, кажется, даже полупрозрачной. И нежной, как цветочный лепесток.
Касаясь ее медленно и осторожно, я слегка увеличивал нажим. Напоследок, с умеренной силой помассировал усталые, напряженные плечи, с удовольствием услышав глубокий вздох.
Удивительно, что эта ситуация, хоть и произвела на меня, конечно, впечатление, но не заставила почувствовать, как я теряю контроль над своим сознанием. Не потому ли, что я безмолвно ответил на заданный самому себе вопрос? И, сразу почувствовав себя свободным от созданных мной же оков, стал увереннее в своих силах? А может, это все потому, что я больше думал не о себе, а о том, что чувствует девушка, загипнотизированная моими движениями?
Когда Рут снова повернулась ко мне, я заметил в ее изменившемся взгляде что-то… Что-то такое, едва уловимое, я бы затруднился найти слово, как-то это описать. Но взгляд мне определенно понравился. Я хотел опять прижать девушку к себе и оплести руками, но Рут придвинулась ко мне сама. Какое-то мгновение смотрела мне в глаза, потом взгляд скользнул немного ниже… Девушка подняла руку. Мимолетным движением провела ею по моей щеке, от виска до подбородка и коснулась своими губами моих губ.
Сначала только коснулась. А потом поцеловала. Сладко и бесконечно нежно, хотя и коротко. В точности повторив мой собственный недавний поцелуй. И на этот раз у меня уже не было ни сил, ни желания держать себя в руках.
Не позволив Рут разорвать соприкосновение наших губ, я отозвался таким же коротким, но обжигающе страстным поцелуем. Потом еще одним. Но чувство, так долго сдерживаемое мной внутри, рвалось наружу. С громким, мучительным вздохом, больше похожим на рычание, я прижал свою девушку к бортику ванной, уперся в него ладонями, будто бы боялся, что Рут испугается и убежит. Очевидно, я и правда слегка напугал ее, потому что девушка слабо пискнула, но вырваться или хоть как-нибудь противодействовать не пыталась. Она, кажется, несколько секунд была сбита с толку, не до конца понимала, что происходит и потому почти не отвечала кА мой поцелуй. А потом ответила. Пылко, нежно, со сводящей с ума медлительностью. Непроизвольно прильнула ко мне плотнее, обвила руками мою шею.
Нет, я, конечно, не собирался прямо здесь и сейчас заниматься нею любовью. В моей голове все еще остались необходимые «тормоза», чтобы этого не допустить. А может быть, я просто зануден. Но Рут отвечала на мои поцелуи, ничем не уступая моим собственным порывам, и я смог прекратить целовать ее только тогда, когда уже почти совсем задохнулся. Мы оба тяжело дышали, прислонившись лбами друг к другу. В голове стучала кровь. Глаза девушки в эту минуту выглядели безумными от желания. Полагаю, что мои глаза мало чем отличались. Понимает ли Рут сейчас, как сильно я хочу ее? Наверное, понимает. Она ведь всегда понимает все гораздо лучше меня…
Стоило только отдышаться… Все еще держа Рут в клетке из своих рук, упираясь в ее лоб своим, я облизал почему-то пересохшие губы и улыбнулся. Я в этот момент чувствовал себя победителем и абсолютно счастливым, будто бы сделал что-то такое, чего раньше не мог или не получалось. Губы Рут слабо дрогнули. Ее улыбка немного отличалась от моей: в ней не было ни моего самодовольства, ни собственнического налета. Просто улыбка. Спокойная, счастливая и чуть выжидательная.
Так ты хочешь знать, что будет дальше, любовь моя? Разве ты не знаешь еще?
Не в силах выдержать искушение, я еще раз поцеловал Рут, в конце чуть дольше обычного задержал прикосновение губ. Ответил на ее вопрос. А потом, все еще пытаясь вернуть дыханию привычный ритм, принялся смывать с себя соль и песок.
Когда мы вылезали из ванной, вода в ней уже успела сильно остыть. Мы тщательно вытерли друг друга полотенцами, оделись в прежнюю одежду, зажгли в печи, стоявшей здесь же, в углу комнаты, огонь. В воздухе разлился запах смолы и горящей древесины. Уютно пощелкивал от удовольствия споро разгоревшийся огонь. Не идущий ни в какое сравнение с тем, который все еще горел в моей груди. Не желая так быстро заканчивать волшебный вечер, я предложил Рут еще немного посидеть здесь, на небольшом диванчике. Девушка хотела пристроиться рядом со мной и, очевидно, пристроить свою голову на моем плече, но я думал иначе. Прежде чем рут успела сесть на диван, я ухватил ее за запястье, притянул к себе и усадил на колени.
- Тебе разве не тяжело меня держать? – застенчиво пробормотала девушка, обвивая мою голову руками и утыкаясь носом в плечо.
- Ты шутишь, да? Посмотри сюда, - я обхватил двумя пальцами ее тоненькое запястье и слегка покачал в воздухе. Рут послушно понаблюдала за этой демонстрацией. – От чего мне может быть тяжело тебя держать? Ты же легкая, как перышко.
- Врешь! – довольно хихикнула Рут. – Меня ветром пока ни разу не сдуло. И вообще, я всегда считала себя… эм… менее стройной, чем хотелось бы.
- Куда уж?! – я удивленно приподнял брови, а Рут весело рассмеялась над моим ответом, видимо сочтя его иронией. А я сказал вполне серьезно.
Несколько минут мы просто сидели, глядя друг другу в глаза. Я – прямо и серьезно, постоянно съезжая взглядом к ее губам. Рут – с едва заметной улыбкой, она смотрела на меня, скромно спрятав взгляд под слегка опущенными ресницами. Она даже не заметила, как моя рука поднялась от ее колена к бедру, но мгновенно ответила на поцелуй.
А дальше – все как в тумане. Запах лаванды, все еще витающий в воздухе. Ароматы древесины и смолы. Уютно потрескивающие дрова в печке, наполняющей комнату теплом. Кожаный диван. Поцелуи, бесконечно перетекающие один в другой. Мои руки, свободно гуляющие по телу девушке, уже плотно прижатому к кожаной обивке скамейки. Рыжие волосы, похожие на пламя сами по себе, шелковисто рассыпающиеся в моих ладонях. Безумная страсть, выпущенная на волю. Сметающая на своем пути разум. Настолько, что я почти сразу забыл, где мы находимся.
Рут отвечала на каждый мой поцелуй, на каждое касание Просто предоставила мне делать с собой все, что мне придет в голову. Но в какой-то момент она изумленно охнула, наверное, слегка вернув себе способность сколько-нибудь разумно мыслить. И прежде чем я успел продолжить целовать ее после глубокого вздоха, прислонила к моим губам ладонь. Сначала я не понял, что все это значит. Почувствовал досаду, недоумение. Наверное, Рут заметила настойчивость и несогласие в моих глазах, поэтому слабо улыбнулась.
- Нет, Эмиль, остановись! – она сдвинула свою ладонь к моей щеке, ее голос звучал очень тихо, мягко. В глазах горело желание и, понятное для девственницы смятение. Замечательно, что страха в них я не заметил нисколько. – Не хмурься так. делай со мной все, что хочешь. Ничего не имею против, но… Не здесь же? Давай вернемся в палатку. И я обещаю тебе больше не отвлекаться.
Мне потребовалась еще пара секунд, чтобы понять смысл сказанного Рут. А когда я смог услышать ее до конца, смог только громко выдохнуть и едва слышно выругаться. Черт возьми! Она права.
Понятия не имею, как это мы оба нашли в себе силы дойти от дома до занятой нами на постоянной основе палатки. По пути туда, я очень старался прикасаться к девушке как можно меньше. Потому что сердце все еще бешено стучало в груди. Я слишком сильно хотел ее в эти минуты, и мне требовалось чертовски много волевых усилий, чтобы не заняться с ней любовью прямо на влажной от росы траве, в еще менее подходящем для этого месте, чем прежнее.
Утешала только мысль о том, что сегодня это случится. Что с сегодняшнего дня это будет случаться так часто, как мы оба этого захотим. И мне больше не придется молчаливо сходить с ума, не смея прикоснуться к Рут из-за дурацких, ничего не имеющих общего со здравым смыслом, причин.
__________________
Последний раз редактировалось Arrien, 30.03.2018 в 22:07.
Причина: Добавлено сообщение
Arrien, привет) Эмиль и Рут на всё лето на моря уехали? Хотя если жить в палатке, то даже студенческой стипендии может хватить на целое лето. Смелые они, особенно Рут, когда придумала ночевать в палатке во время шторма. Опасно же, мокро, холодно. Да и насекомые лазиют везде.
Рут с челкой лучше
Не совсем понятно мнение Эмиля относительно, скажем так, романтических отношений. Ясно, что, живя в одном доме с девушкой, могут возникнуть всяческие искушения. А они ещё и спят на одной кровати. Не поторопились ли они съехаться вместе? Не проще ли было сначала закончить университет, а потом устраивать совместную жизнь?
Что же такое случилось с родителями и сестрой? Я так понимаю, родители умерли или погибли. А сестра? В предыстории есть фраза о том, что Каю надо было спасти. От болезни или злобных врагов? Хотелось бы узнать о прошлом Эмиля побольше.
Я сначала подумала, что на этом скрине далёкое будущее с детьми Эмиля, а это он сам с сестрой в прошлом)
Arkada, здравствуй
Нет, они провели на острове 12 дней. И почти 2 суток были в дороге, то есть в сумме эта затея заняла две недели.
Я не думаю, что принимая решение, Эмиль знал что у него возникнут такие проблемы с романтическими отношениями. Во всяком случае, в прошлый раз никаких таких проблем у него не было. А съезжаться - точно не рано. Эмиль все для себя тут уже решил и для него тянуть с предложением смысла уже не было. И объяснения того, почему не смотря на свои чувства и желания он так долго с Рут не спал он дает сам в прошлом отчете. Не очень понятное, совсем не логичное. Такое иногда бывает. Я могла бы разъяснить этот вопрос подробнее, если тебе это нужно.
А что касается прошлого... Всему свое время
В этом месяце фортуна наградила меня двумя кнутами сразу:
- Дом мечты
и
- Мелочи жизни.
Ну что ж, приступим в указанном порядке.
Поскольку никаким династийным лотом мои золотые симы все еще не владеют (надо бы ускориться уже), я решила скопировать коттедж, в котором они живут в университете и переделать его. На свой вкус, разумеется, но все-таки с учетом того, что это именно кампусный арендный домик Эйлертов и обязательно мне нужно было, чтобы они тоже приложили руку и душу к этому проекту.
Содержимое карманов Эмиля Эйлерта
Конечно же чуть-чуть расскажу об этих предметах.
1) Чистый носовой платок - отец и мать очень твердо учили Эмиля хорошим манерам. С детства он знает, что платок может пригодиться в самых разных ситуациях.
2) Карманный электронный метроном - он никогда точно не знает, когда снова найдется часок, чтобы поколотить любимые барабаны и носит метроном с собой всегда.
3) Кастет - на самом деле Эмиль не склонен решать вопросы путем мордобоя, но иногда обстоятельства не предоставляют ему другого выхода. И ударить в грязь лицом перед самим собой же он никак не может. Кастет не бывает нужен ему в большинстве случаев, ведь Эйлерт - будущий военный и драться умеет, физически подготовлен. Этот предмет он носит для того случая, когда силы окажутся уж слишком неравными.
4) Заколка-бантик и маленькая женская резинка для волос. первый из предметов Рут когда-то на одной из прогулок сняла и попросила Эмиля положить куда-нибудь к себе. С тех пор он там и валяется. Резинку Эмиль положил туда сам, чтобы одалживать Рут в ветреную погоду, поскольку она сама часто забывает в таких случаях забрать волосы в хвост или взять что-нибудь для этого с собой.
4) Бокнот и ручка - чтобы записывать разные важные мелочи.
На картинке отсутствует мобильный телефон Эмиля, поскольку автор забыл указать его. но, конечно, телефон Эйлерт тоже всегда носит с собой.
Что-то я подумала и решила пока в розыгрыше не участвовать, поскольку очень уж затягивается дело с первым поколением и мне нужно сосредоточиться на написании сложного, очень важного для поколения отчета.
__________________
Последний раз редактировалось Arrien, 28.05.2018 в 23:43.
Причина: Добавлено сообщение
Она думала, что я крепко сплю и, стараясь ничем не потревожить мой сон, убрала голову с моего плеча и слегка отодвинулась в сторону. Немного подумав, она расстегнула молнию импровизированного окна в куполе палатки и, улегшись на живот, задумчиво уткнулась подбородком на руки, согнутые в локтях. Сначала прятала лицо в ладонях, потом положила подбородок на сплетенные в замочек пальцы и стала мечтательно и задумчиво наблюдать в «окно» открывшийся кусочек звездного неба.
Нет, на самом деле я не спал. Да и как бы я мог уснуть, когда в моем теле все еще бродила растревоженная и недостаточно растраченная энергия. Я все еще находился под впечатлением от того, что произошло в этой палатке менее часа назад. Тело было налито некоторой усталостью, давно забытым ощущением легкости, опустошенности. Перед глазами вспыхивали образы воспоминаний о том, что произошло, и я даже слегка усомнился в том, что все это могло произойти со мной на самом деле. Быть может, все это мне только приснилось? Но я ведь не спал. И вокруг меня было достаточно свидетельств любви. Ею пах даже слегка спертый воздух в палатке.
Задумчивая, обнаженная, с шелковистыми прядями волос, рассыпавшимися по спине, Рут напомнила мне русалку. Внутри немедленно шевельнулось желание, просыпаясь вновь. Напрасно: как бы сильно я не желал повторить все то, что уже случилось между нами этой ночью, я не стану ничего такого больше делать. Нельзя. Потому что для Рут это было сегодня в первый раз. Нужно дать ей немного времени.
Очевидно, девушка очень глубоко погрузилась в свои мысли. Она не заметила, как я потянулся всем телом, окончательно прогоняя сонливость и, повернувшись на бок, уперся локтем в одеяло, на котором лежал. Зато мой пристальный взгляд она почувствовала почти сразу. Повернула голову, слегка приподняла уголки губ в робкой улыбке. Несколько раз удивленно моргнула, смутилась и нашарила в темноте одеяло, которым собиралась укрыться, но я его немедленно отобрал.
- Брось, - тихо, в пол голоса, проговорил я. Тон был понимающий, но укоризненный и слегка шутливый. - Ты не находишь, что прятаться теперь уже не имеет никакого смысла? Не сомневайся, я уже достаточно успел разглядеть. И ты бесподобно красива сейчас, позволь мне посмотреть на тебя еще?
Как я и предполагал, от моих слов Рут смутилась еще сильнее, но послушно отложила одеяло в сторону, довольная моей просьбой.
- Я думала, что ты давно уже уснул… - пробормотала девушка и громко вздохнула, когда моя рука скользнула по ее плечу. Я слегка покачал головой.
- Я слишком взволнован, чтобы спать.
Некоторое время Рут все так же задумчиво смотрела в окно и молчала, а потом, улеглась на одеяло и перекатилась на бок, лицом ко мне, попутно потянувшись всем телом и вызвав во мне прилив возбуждения снова. Наши глаза оказались ровно напротив. Ее взгляд был спокойным, но серьезным и что-то в нем вызвало у меня тревогу.
- Раз уж мы оба все равно не собираемся спать этой ночью, тогда давай поговорим? – тон был ровным, не требовательным, слегка нарочито-небрежным. От него моя тревога только усилилась.
- О чем, например? – я постарался быть внешне спокоен, но отчего-то подозревал, что сейчас мне ответит Рут. Подозревал, но даже представить не мог весь масштаб надвигающейся на меня проблемы. Я почувствовал даже некоторый прилив адреналина, когда услышал ее ответ:
- Например, о том, что тебя беспокоит. Я давно заметила, что ты часто бываешь хмурым, задумчивым, каким-то закрытым от меня. Я так понимаю, это связано с твоей семьей?
Еще не осознав сказанное ею до конца, я резко сел на одеяле, скрестив по-турецки ноги и оперевшись ладонями по бокам от себя.
- А почему ты думаешь, что дело в этом? – голос получился гораздо более напряженным, чем мне бы того хотелось. Глупо, конечно, отпираться, зная, что Рут очень умна и проницательна. Всего лишь жалкая попытка уйти от нежеланной темы. Я вздохнул, опустил глаза и упавшим тоном спросил: - Откуда тебе это известно? Я никому не рассказывал…
- Не пугайся так. Я ничего не знаю об этом. Знаю только, что что-то у тебя не так, тебя что-то тяготит. Терзает. И могу только предполагать, в чем состоит проблема. А еще ты никогда не рассказывал мне о своих родителях. Ничего вообще. Может быть, они не одобряют меня в качестве твоей будущей жены? Ты не хочешь меня с ними знакомить поэтому. Или не знаешь, что с этим делать…
Нет, так не пойдет. Если я сейчас снова как-нибудь уклонюсь от этого разговора, то Рут может придумать еще очень много подобных версий, одна невероятнее другой. Но все равно я в последний раз попытался свернуть с темы разговора, чувствуя одновременно стыд за свою трусость и досаду.
- Как ты себя чувствуешь? Тебе очень больно? – задал я наиболее волнующий меня вопрос. А заодно взял некоторую паузу для размышлений.
- Больно? – брови Рут удивленно взлетели, потом она слегка наморщила лоб, напряженно думая и, сообразив о чем я ее спрашиваю, беззаботно махнула рукой. – Не думай об этом, я почти ничего не чувствую.
Но по чему-то не очень понятному в ее взгляде я догадался, что это ложь. Причину этой лжи не понял бы разве что идиот. И хотя я бы хотел слышать от нее правду в ответ на подобные вопросы, уличать невесту во лжи посчитал бестактным. Кажется, мы и без того поняли друг друга очень хорошо.
- Расскажи мне, Эмиль. Пожалуйста. Я… я люблю тебя. Я переживаю.
Я вздохнул. Надо. Я могу попросить ее не спрашивать меня ни о чем, отказаться даже впредь разговаривать на эту тему. Мне не хотелось выглядеть слабым, я не желал видеть ее жалость ко мне, и в то же время чувствовать себя трусом я тоже не хотел. Но все равно не нашел в себе сил поднять глаза. Просто снова лег в той же позе и стал чертить пальцем на одеяле невидимые контуры.
- Нет. Ты ошиблась. Я бы очень хотел иметь возможность узнать их мнение по этому вопросу. И я не стану врать, говоря тебе о том, что их мнение мало бы значило для меня. Я всегда уважал суждения моего отца. Но я не знаю ничего такого, что им могло бы в тебе не понравиться. Сомневаюсь, что вообще выбрал бы себе в жены девушку, которая с их точки зрения могла бы мне не подойти. Потому что мои родители не просто дали мне жизнь: они меня воспитали, буквально создали таким, какой я есть. Вложили принципы, взгляд на жизнь, мои мысли и поступки. И раз я выбрал тебя, значит ты бы им точно понравилась. Нет, Рут, тут дело в другом. Хотя, ты все правильно рассудила и это трудно теперь уже скрывать, что проблема действительно касается моей семьи. И я не очень хочу об этом рассказывать. Я не привык – меня учили, что мужчина жаловаться не должен. И сам я не хочу. Жаловаться – это значит, быть слабым.
Я услышал тихий смешок и поднял на девушку, наконец, глаза. Она улыбалась мне. Спокойно, хитро и доверительно.
- Не хочу огорчать тебя, Эмиль. Но ты и так уже имеешь слабость, о которой мне хорошо известно. Ты любишь меня, очень надеюсь, что в этом я не ошиблась тоже, а любовь – это уязвимость…
- Нет! – я запальчиво перебил ее, извинившись за это взглядом, и договорил: – любовь – это сила.
Рут, все так же улыбаясь мне, кивнула, взмахнув ресницами.
- Да, любовь – это великая сила, но она же и великая слабость. Некоторое время назад мы пообещали принадлежать друг-другу. Ты – мой. И я хочу, чтобы ты не прятал себя от меня. Такого, какой ты есть.
Я вздохнул. Вслушался в ночные звуки, собрался с мыслями. Все попытки отступить остались позади. В моей голове уже начинали всплывать картины из прошлого. Вроде бы давно забытые. Но нет – они появлялись в моей голове так четко, были такими ясными и подробными, будто бы все это произошло со мной только вчера. И сам не заметил, как начал рассказывать…
Утро. Сильный запах древесины, привычный в доме, построенном из бревен. И аромат, долетающий с кухни, способный поднять мертвого из могилы.
Но я уже давно не сплю. Проснулся еще перед восходом солнца, чтобы дописать домашнюю работу по математике.
На свежую голову, она всегда у меня получается лучше. Закончил уже почти час назад, а теперь вот читаю какую-то художественную книгу. Сейчас уже, конечно, я не вспомню, о чем она.
Иду на запах какой-то каши снизу, уже не в силах слушать урчание собственного живота, в коридоре сталкиваясь с мамой.
Кая сидит у нее на руках, но сразу же обращает взгляд своих огромных глаз на меня и пытается ухватиться за мою школьную жилетку.
- Эмиль, переодень эту рубашку. Смотри, у тебя на воротнике какое-то пятно. Я вчера выгладила тебе, одень другую. А эту положи мне на кровать, я попробую отстирать пятно днем. Если мы с Каей успеем вернуться из поликлиники хотя бы после обеда.
Я целую сестренку в пухлую розовую щечку и послушно возвращаюсь в комнату.
В кухне пахнет едой еще сильнее, еще сильнее хочется есть. Приветствую отца, который смотрит новости по ТВ кивком и направляюсь к детскому стульчику, где сидит сестренка и нетерпеливо барабанит сандаликами по всему, до чего достает.
Вспомнил я и замечательные, наполненные теплом и светом, не имеющими отношения к уютно потрескивающему в камине огню, вечера. Когда мы я просиживал часами за шахматной доской, играя с отцом и ведя с ним тихую беседу. Я задавал ему самые разные вопросы.
Порой, когда речь заходила об отношениях с противоположным полом, я краснел и стеснялся, но все равно спрашивал. А отец неизменно невозмутимо, рассудительно мне отвечал, укрепляя во мне во мне уверенность, что я могу задать любой вопрос, ответ на который меня интересует. Не смущаясь и не страшась услышать хоть что-нибудь не справедливое, насмешливое или осуждающее.
Мама и папа всегда были для меня примером, я любил и уважал их.
Даже кризис подросткового возраста как-то практически обошел меня стороной. Тот период, когда хочется быть очень взрослым и не зависеть от мнения старших. И дело не в том, что я хотел или нуждался в том, чтобы зависеть. Я просто считал нормальным прислушиваться к мнению родителей.
Они никогда на меня не кричали, ни за что не наказывали, не говоря уж о том, чтобы поднять руку. Возможно это все потому, что я был очень послушным и старательным, серьезным ребенком. Конечно, и я, как все дети, совершал ошибки и шалости. Меня ругали, отчитывали. Но при этом никогда не повышали голоса. Они всегда все мне объясняли и не жалели времени на это. Самым большим наказанием для меня всегда был стыд, если я повел себя некрасиво или недостойно.
Надеюсь, что у меня самого, когда я стану воспитывать своих собственных детей, найдется такое количество терпения, как у них. И такой опыт, знания, чтобы объяснить доходчиво и понятно.
Больнее всего вспоминать тот самый зимний вечер… Вечер, после которого все изменилось. И мой мир уже не был прежним никогда.
Помню, как сидел над своим заданием по химии и слушал звуки, доносящиеся до моих ушей с первого этажа.
В тот вечер отец потратил не один час времени, занимаясь с Каей: учил ее разговаривать. Тоненький голосок, неумело и неразборчиво повторяющий за папой разные слова, иногда звучит в моей голове и по сей день.
Позднее, когда я закончил с химией и спустился вниз, кто-то предложил погулять на улице, пока еще там не стемнело до конца. Вечер, полный радости, смеха, веселья.
Последний раз я ощущал в душе такое тепло. Хотя, конечно, тогда я не ощущал и не понимал, насколько ценно все это, что я имею.
И Кая. Милая сестричка. Как же сильно я ее любил.
Бесконечно, безмерно. С того самого момента, когда в двенадцать лет впервые взял ее, замотанную в одеяльце, на руки. Влюбился.
Безнадежно и бесповоротно.
Я добровольно возился с ней и умел делать все, что могло потребоваться. Когда Кае исполнился годик, ее поселили в соседней комнате, со мной, на втором этаже, а родители спали у себя, на первом и ничуть не беспокоились о нас. Часто они ругали меня за то, что я забирал сестру спать в свою кровать. Говорили, что Кая должна учиться оставаться на ночь одна.
Последний вечер, когда у меня была семья. А потом… потом я все это потерял.
На следующий день после школы я должен был ехать к бабушке, куда позднее, вечером, собирались приехать и родители с сестрой. Но они не приехали. Попали в аварию. А мы с бабушкой вдоль и поперек измерили все комнаты в ее доме, почти до самой полуночи не зная, что с ними случилось. Мама и отец погибли на месте, как сказали врачи – практически мгновенно. Кая осталась жива, но ее привезли в больницу в очень тяжелом состоянии. Была серьезная черепно-мозговая травма. Врачи делали все, что могли, Кая несколько раз приходила в себя. Но утром на вторые сутки она впала в кому. И мне трудно сейчас сказать, что из этого было для меня тяжелее всего. Меня забрала жить к себе бабушка, но в ее доме я почти не появлялся, иногда даже не приходил ночевать. После школы я спешил в больницу к сестре. Все время сидел возле нее в надежде, что она очнется.
Мне было больно. Невыносимо. Боль разрывала меня на части. Но я не плакал. Ни слезинки не проронил. Не потому, что мужчины не плачут. Я меньше всего думал в те дни об этом. Я почему-то просто не мог плакать. И мне казалось, что если заплачу, то боль меня просто убьет. Так продолжалось почти полгода. Но я надеялся напрасно – Кая умерла, так и не придя в сознание. У нее просто остановилось сердце. Был человек, и вот его нет…
Эта автокатастрофа изменило все. Мир вокруг меня, мою жизнь, меня самого. Я стал задумчивым, мрачным, замкнутым. Нет, я не уходил в себя, просто не находил в себе сил подняться. Идти вперед, жить дальше. Мне потребовалось много времени, чтобы хоть немного отойти, оттаять после случившегося с моей семьей. Но у меня все еще была бабушка. Она любила меня, заботилась, не позволяла раскисать, унывать. Заставляла учиться так же прилежно, как я это делал, когда родители еще были живы. Под влиянием бабушки я осознал, что не имею права сдаваться. Что я должен жить дальше, никогда не забывая все то, чему меня успели научить родители. И нести ответственность перед ними за нашу семью. Это стало очень важно для меня и я взял себе второе имя – Фредерик. Это имя моего отца. А маму звали Ивэта. Я бы, наверное, все таки справился. Потому что у меня еще оставалась бабушка.
Я не успел справиться со своим горем до конца. Прошло больше года с тех пор, когда умерла Кая. Бабушка, стараясь выглядеть беззаботной и не придавать этому большого значения, стала все чаще чувствовать недомогание и боли в области сердца. Возвращаясь от врача, она чаще всего отмахивалась и заявляла, что с ней на самом деле все хорошо. Но я прекрасно видел, что с ней происходило. Гибель моих родителей, переживания за Каю, за меня очень сильно подточили ее здоровье. Каждый новый день давался ей все хуже.
Но все равно, даже наблюдая за тем, как бабушка болеет и тает с каждым днем на моих глазах, я не был готов… возможно ли вообще быть готовым к такому?
Врач сказала мне в тот день, что моя бабушка очень серьезно больна и ей требуется срочная, немедленная операция на сердце. Выйдя в больничный коридор вместе со мной, бабушка старалась сохранять спокойный вид, преувеличенно весело попеняла мне за мое мрачное выражение лица, заверила меня, что с ней «все будет хорошо» и велела возвращаться домой и ждать ее там.
Только это были безуспешные попытки успокоить меня с ее стороны. Я-то все понял, мне не нужны были объяснения того, что происходило на самом деле. Потому что людям не делают срочные операции на сердце без веских на то причин. Я только сделал вид, что поверил бабушке, чтобы не волновать ее еще больше. Но когда анестезиолог увел ее в операционную, я закрылся в туалете, едва сдержав себя в руках до того момента, когда за моей спиной закрылась дверь.
Там, наедине с самим собой, я уже не обязан был сдерживать душащие меня слезы. Не помню, чтобы я даже ребенком плакал когда-нибудь так. Мне хотелось рыдать, мне хотелось кричать. Я даже не заметил, как под тяжестью слез и боли я сполз на кафельный, холодный пол. И не знаю, сколько времени я просидел там, тупо таращась перед собой. Пустой. Одинокий.
Когда я вернулся в коридор, за окном уже успели опуститься сумерки. Конечно же, я не собирался идти домой. Одна мысль об этом пугала меня. Мне было холодно, меня колотило толи от озноба, толи от нервов. Тряслись руки. Я сидел на жестком больничном диванчике и смотрел на табличку, висящую на двери операционной. Потом лежал. До последнего стараясь держать открытыми уставшие глаза…
А когда я проснулся, уже было утро. И моей бабушки уже не было в живых. Ее не спасли. Я остался один.
см. клип, приложенный к отчету в следующем посте
__________________
Последний раз редактировалось Arrien, 23.08.2019 в 18:03.
Династия Эйлерт
Но сказка, и правда, только начинается для них.
Линейный вид
