Третий отчет
Здравствуй, дорогой Джо!
Мне наконец-то дали несколько заслуженных выходных, так что я блаженствую – пью какао (моя детская слабость), читаю книги, много гуляю… В общем, дышу полной грудью. По крайней мере очень стараюсь.
На днях мы отпраздновали тридцатилетие Тея. Братишка решил не устраивать пышных торжеств, хотя я уверена, его фанаты были бы рады поймать его где-нибудь на шальной пирушке. Но о фанатах позже.
Тейлор приехал с работы, делая вид, что ничего особенного не происходит. Не стоит даже и сомневаться, что он отлично знал – дома его ждет сюрприз. Но он тааак искренне сыграл удивление! Хаха!
- Ой, да ладно вам, не стоило… Ой, ну спасибо… Ну спасибо… - охал он, театрально хлопая глазами.
Интересно, что он загадал? Небось, чтобы их группа выбила себе наконец заграничное турне. Хотя… Кто его знает?
- Сын! С днем рождения, сын! – папа от души похлопал Тея по спине своей огромной ручищей, от чего мой тщедушный братишка едва не переломился пополам.
- Спппха…сибо, папа…
В разгар вечеринки я бросила взгляд на Эшли и нашего младшего. Они самозабвенно отдались играм, Эшли щекотала, а Джас (так его уже называют почти все в доме) заливисто смеялся.
И тут заметила, как сильно он похож на моего брата. Я вспомнила старое фото из семейного альбома, где мама так же щекочет Тейлора.
Мама говорила, это было перед отъездом в Аль-Симару. Ну надо же, а я и забыла уже почти, что мама ездила тогда заграницу. А Джас действительно вылитый папка.
А вообще парень молодцом растет, схватывает все налету – еще бы, с такими-то генами!
Помнишь, Джо, я упомянула о фанатах? Так вот, не так давно вышла статейка в местной газете – «Тейлор Дюваль. Новый поп-идол».
Мой брат и его банда теперь известны даже каждому таракану в нашем городе, а под окнами частенько караулят молоденькие девчонки, которые якобы «проходили мимо и что-то обронили». Хотя обычно они не разговаривают, а просто со звонким хихиканьем разлетаются врассыпную.
Блисс недавно не вернулась из школы на школьном автобусе. Эшли перепугалась до смерти, обзвонила всех знакомых родителей, позвонила папе в участок, тот поднял всех своих ребят в отделе, в общем устроили настоящий цирк. А Блисс, как оказалось, направилась в Парк заводить знакомства. Наша девочка-то, как я уже не раз замечала, ни секунды не сомневается в своей исключительности и гениальности (это уж я молчу о красоте). Вот она решила сыграть в шахматы с какой-то старшеклассницей, да еще и на спор.
Продула ей с разгромом, была обсмеяна наблюдавшими детьми и подростками, и красная как рак от стыда и возмущения принеслась домой. Да еще и на дедушкиной машине с мигалками. Мда… Насчет машин с мигалками – это, конечно, перебор. Сочувствую бедной Блисс. Все выходные сидит дома и никуда не высовывается. Рисует.
Смотрю на Эшли с Тейлором – ну как вот по ним скажешь, если не знать, что они воспитывают двух чад? Да сами же еще дети! Сегодня весь вечер на первом этаже шум, как будто через дом проходит гоночная трасса. Это они играют. Гонщики, тоже мне.
А папа… Мой папа меня недавно напугал. Правда, напугал. На прошлой неделе он ходил на кладбище. Нет, я серьезно, встал за полночь, взял машину и поехал. Я только слышала шум колес по гравию. Когда я спросила, что и где он забыл, папа ответил примерно следующее:
- Знаешь, дочка, годы летят, и рано или поздно понимаешь, что скоро настанет и твое время. Что пора передать заботу об этом мире в руки молодым и сильным.
Я обняла папу, чувствуя неприятный холодок в груди, обняла крепко, насколько хватило сил, чтобы показать, как он мне нужен и как сильно я его люблю. И все бы ничего, если бы папа не добавил:
- Я видел Тревора, моего старого друга Тревора… Он все такой же, каким я его запомнил. Только…кхм… несколько более прозрачный. Но говорит, что у него все прекрасно.
Боюсь признаться, но папа, мне кажется, сходит с ума. Тревор умер шесть лет назад.
Что до меня – все очень, очень сложно. Я устала думать, терзаться в поисках ответов на вопросы, которые толком не могу сформулировать.
После того разговора с Маркусом, в парке, я не спала по ночам около недели, наверное. Все думала, думала, думала… Ужасно сочувствовала, временами плакала, стискивала зубы и вцепляясь в спинку кровати, чтобы не броситься к нему, ловила себя на ревности к той девушке, тут же ругала себя на чем свет стоит за проявление слабости.
Я не видела Маркуса всю ту неделю, и, честно говоря, испугалась, что что-то стряслось. А вдруг он заболел? И некому за ним присмотреть. Или, что даже страшно представить, наложил на себя руки? Как же я рада была увидеть его снова! Все там же, на пляже, ранним утром, когда совсем не ожидала увидеть.
- Не хочешь со мной пробежаться? – спросила я, искренне улыбаясь.
Он тоже улыбался. И тоже, кажется, искренне. Хотя и не так широко и безмятежно, как я.
- Нет, боюсь, что…
Но я его перебила:
- Нечего бояться! Я не кусаюсь! Утро замечательное, такой свежий воздух. Давай, побежали вместе, от этого еще никто не умирал! Только выигрывали.
И он согласился.
Это было так здорово. Мы молчали, каждый думал о чем-то своем. Я – о нем. Он – остается загадкой. Хотелось бы верить, что… Что хотя бы не грустит.
С того дня Маркус каждый день был на пляже – ранним утром и поздним вечером. Он ни разу не показал, что ждал меня, если я задерживалась или вовсе не приходила из-за работы. Но все равно был там. И чуть поворачивал голову в мою сторону. Кивал, иногда сдержанно улыбался и отворачивался, пока (и если) я не подходила к нему.
Знаешь, Джо, я ужасно ему сочувствую. Я не представляю, что бы я делала, окажись на его месте, как бы я нашла в себе силы жить дальше. Вот и он не может. Его жизнь какая-то неполноценная, половинчатая, если можно так сказать. Понимаю, исправить уже ничего нельзя, но хоть как-то облегчить его страдания… Поэтому я решила, что если он сам не может, я должна, обязана ему помочь, должна встряхнуть его, убедить, что он должен продолжать жить дальше. В конце концов, это моя профессия – помогать людям и залечивать раны. Правда, с такими глубокими душевными ранами я еще не сталкивалась.
Поэтому однажды я уговорила Маркуса искупаться. Честно говоря, я поступила… немного жестоко, признаю. И даже сожалею о своем поступке. Дура.
Я специально надела купальник, пришла на пляж со вполне определенными намерениями. Мое приветствие он принял как обычно прохладно-спокойно, а предложение «испробовать водичку» и вовсе оставил без внимания.
«Ну ладно! – думала я с внезапной злобой. – Я заставлю тебя встать с этого долбаного места и заняться делом!»
Я сняла одежду, оставив только купальник, зашла в воду примерно по пояс и, сильно оттолкнувшись ногами, нырнула. Вверх – вдох – снова нырнула, еще несколько раз вверх и вниз, набрала побольше воздуха и… закричала…
- Помо…. – ушла под воду – гитееее!
Нырнула, в пену взбивая воду вокруг себя. И увидела Маркуса, который уже скинул с себя ботинки и прямо в одежде бросился ко мне. Через мгновение я почувствовала, как сильные руки обхватили меня и потащили наверх. Когда я оказалась на песке, я ощутила, что Маркус ритмично и сильно давит мне на грудь, а из меня даже не выходит вода, потому что я вовсе не тонула и вовремя задерживала дыхание. А потом я поняла, что еще секунда, и он начнет делать мне вентиляцию легких. Так заманчиво было ощутить вкус его губ, соленых от морской воды, но я заставила себя приподняться.
- Ты в порядке? – спросил он, сосредоточенно хмурясь.
- Да, в полном.
- Не умеешь плавать – нечего было соваться в воду! – выплюнул он грубо. «Что? Да как он посмел!» - меня это зацепило за самое нутро.
- Кто? Я? Да я с семи лет как рыба в воде! Я вообще-то бывшая спортсменка.
- А что тогда сегодня? Не с той ноги встала? Или разучилась?
Я встала, неторопливо отряхнула песок, поправила купальник, взмахнула волосами и произнесла:
- Я же говорила тебе, что хочу тебя немного расшевелить.
Он секунду переваривал информацию, а потом медленно сказал:
- Так ты что, обманула меня? Ты претворялась, что тонешь?
- Цель оправдывает средства, - я пожала плечами.
Маркус ничего не ответил. Просто развернулся и ушел, подхватил обувь и пошел прочь. Я бессмысленно окрикивала его несколько раз, понимая, что только еще больше разбередила незаживающие раны.
Тем же вечером я сидела на втором этаже, на диванчике у окошка и думала о своей наиглупейшей глупости, о своей идиотской выходке, от которой не было никакой пользы, как от козы молока. Да уж, не стоило мне себя переоценивать. Нашлась целительница сердечных ран. Мне только градусники ставить в нашей больнице. И то опасно, наверное, для окружающих.
Подошла мама.
- Милая, о чем ты думаешь?
- Долго объяснять мам… Все так запутанно, я думаю, мне с этим никогда не разобраться.
- Ну так на то и нужны родители, солнышко, и друзья.
- У меня нет друзей, - пожала плечами я.
- А Джош? – удивилась мама.
- Я не виделась с ним уже очень давно.
- Странно… А я думала ты из-за него грустишь.
- Да, немного, - ответила я, хотя знала, что за последнюю неделю ни разу о нем не вспомнила.
- Значит, тебя тревожат мысли о чем-то другом? О ком-то другом?
- Знаешь, мам, есть один человек, который очень-очень нуждается в поддержке, но он сам боится это признать. А мне тяжело видеть, как он страдает. Я хочу ему помочь.
- А что не так?
- Он отталкивает меня. Все время, раз за разом, и я знаю, у него есть причины. Но если бы только он подпустил меня чуть-чуть ближе…
- Дочка, мне кажется, ты тоже боишься себе кое в чем признаться.
- О чем ты?
- Ты влюбилась в этого парня, и, хотя я понятия не имею, кто он, я просто вижу по твоим глазам, - мама смотрела ласково и внимательно, ее слова все еще эхом отдавались у меня в голове.
Я молчала. Потому что вдруг поняла, что у меня нет честного ответа на этот вопрос. Даже перед самой собой. А маме лгать я точно не хотела.
- Не знаю… Но меня тянет к нему. И все время хочется помочь ему, сделать что-то хорошее, чтобы ему стало легче, увидеть его улыбку… А получается только хуже… - мой голос превратился в стенания и всхлипы маленькой обиженной девочки.
Мама обняла меня, провела теплой рукой по волосам.
- Уж не знаю, что эта за мужчина, кто так глубоко всколыхнул в сердце моей девочки… Но я знаю, моя Натали никогда не влюбилась бы в абы кого… Ты же у меня умная девочка.
- Я все расскажу тебе, мамочка, обязательно. Только не сейчас, ладно? – все еще всхлипывая, я уткнулась в мамино плечо.
- Конечно, родная. Все будет хорошо, все будет хорошо.