[Лалэль]

Второй отчет

Недели вторая и третья

Робинзон находит Пятницу

Звучит странно, но моя жизнь стала… стабильной. Хотя само слово «стабильность» в наше время звучит как горькое издевательство. Но мои дела и вправду наладились. У меня есть все, что нужно – крыша над головой, кусок хлеба, работа.

На работе меня ценят, кстати. Повысили – и отправили прямо с полевых работ

… в школу. Учить детей физике. Когда я увидел, что здесь называют «школой» - эти голые кирпичные стены, окна, заткнутые чем попало, эти рваные учебники, эти вытянувшиеся бледные лица трех с половиной учеников... Боже, зачем ты снова и снова показываешь мне последствия моего поступка? Неужели так нужно, чтобы я до конца жизни страдал?

Впрочем, промучился я недолго – учительствовать мне пришлось всего неделю. Хотя за эти дни мы с ребятками многого достигли, в том числе и подтянули успеваемость, так что я всем доволен. Благодаря мне еще пятнадцать человек узнали про правило Буравчика, и про то, что фотон – это не только частица, но и волна – и я могу считать это своей личной победой.

Попрощавшись с учениками, я вернулся в лабораторию, по которой уже успел соскучиться. И тут суровые начальники обрадовали меня, сказав, что поручают мне проект. Орррр, как же мне этого не хватало! Дни, полные самой напряженной работы, ночи без сна, когда ты не можешь сомкнуть глаз, вертишься, в сотый раз обдумывая одну и ту же идею… Да, я правильно сделал, что вернулся в науку. Это моя стихия, я дышу ей, как воздухом, плаваю в ней, как рыба в воде. Без занятия физикой мой мозг сохнет.
Ученые изменили свое отношение ко мне – раз уж я стал их коллегой (в прямом смысле этого слова: коллега – это тот, с кем работаешь рядом). Они хлопают меня по плечу, угощают сигарами и обещают, что если я справлюсь, меня будет ждать новое и интересное задание. И я чувствую, что до заветной цели остается совсем немного.

И все же я начинаю уставать. Раньше я мог пахать, как вол, день и ночь. Но раньше я был моложе. Раньше я был сильнее. Раньше, до взрыва, у меня была нормальная иммунная система и крепкое здоровье. А сейчас все уже не так.
И я начинаю уставать от своего бешеного образа жизни.

А еще меня стало сильно тяготить одиночество. Хотя раньше я его не замечал.

В нашем несчастном городке слишком много непристроенных женщин. Куда больше, чем их должно быть. Этим бедняжкам очень нелегко жить, они жаждут мужской заботы и внимания, и потому инстинктивно тянутся к каждому, в ком хотя бы отчасти увидят кормильца и защитника. И даже на меня – да, даже на меня, монстра – обращают внимание.

Среди моих подруг много достойных дам, красивых и умных. Я мог бы выбрать любую из них, подселить её к себе и окружить теплом и заботой. Возможно, она сделала бы меня счастливым, а я – её. Но я не хочу.

Черт подери! Да, я до сих пор не могу забыть девушку со шрамом. Она всего лишь пару раз прошла мимо, а в моей душе уже остался её легкий след, и её образ, как тень, прочно засел у меня в мозгах. Как-то на днях мне даже показалось, что она стоит рядом, хотя вокруг не было ни души. После этого мне и стало так одиноко.

В общем, как ни грустно это признавать, я влюбился в эту малышку.
Лучше бы я заболел холерой. Лучше бы я отравился и умер.
Какая, к чертям, любовь? Я калека! Зачем я ей нужен?

Но я ждал. Я не признавался себе, но я её ждал. И потому, когда она снова пришла и встала на пороге, я не был удивлен.

- У тебя даже губы синие. Как можно так морозиться? Заходи и грейся.
- А ты так-кой же, - захихикала она, и темные глаза послали лукавые искорки из-под бледных век, - по-жевать есть что?
Никогда раньше не видел, чтобы тарелке желе так радовались.
- Ух, ты! Прям как у ма-мочки!

Возможно, праздничное ярко-красное желе с застывшими кусочками фруктов напомнило ей детство. Но для меня это была просто еда, причем не очень-то вкусная. Желатин и тушенка – единственные два продукта, которые хорошо сохранились на складах, и поэтому каждый день приходится выбирать один из них. От говяжьей поджарки меня уже тошнит, так что приходится глотать это невкусное и несладкое желе.
- Ты никогда не снимаешь эту штуку? – Поинтересовалась гостья, активно орудуя вилкой. И я понял, что она точно не слепая. Что ж, нужно за неё порадоваться.

- Тебе так надо, чтобы я снял противогаз?
- Но ты-то видишь мое лицо, - хихикнула девушка, - а я тебя – нет. И как ты со-бираешься есть?
А никак! Я вяло ковырял желе вилкой и понимал, что у меня совсем нет аппетита.
- Останься еще, - предложил я, когда обе тарелки были подчищены и облизаны, - погреешься, отдохнешь.
- И как будем от-дыхать? – Соблазнительно улыбнулась гостья. У меня в глазах потемнело, и я, пошатнувшись, наклонился к ней. Девушка тоже наклонилась ко мне, слегка приоткрыв губы для поцелуя. От неё по-прежнему веяло морозом, и к нижней губе пристал маленький кусочек желе. Зимняя стужа и сладости – запахи детства, но её они почему-то делали такой сексуальной, такой привлекательной…

И вдруг меня как током ударило – мой разум, как обычно, бежал впереди чувств.
Мне придется это сделать. Придется снять противогаз. Как мне целовать её в этом шлеме?
А когда я его сниму, она увидит мое лицо. Точнее, его отсутствие.
Она не поняла, почему я вдруг от неё отшатнулся. И объяснила все по-своему.
- Ка-жется, мне пора.
-Нет! – всполошился я, - не уходи!
- По-ка, - сухо ответила она, даже не оборачиваясь. И я понял, что ничто её больше здесь не удержит. Больше она ко мне не придет.

Да, я дурак. Я сам все разрушил. Конечно, это к лучшему, но почему, почему мне тогда так больно?
Я не могу показаться тебе таким, не могу, не могу. Лучше забудь меня или возненавидь. Потому что такой мужчина тебе не нужен.

Проревевшись, я успокоился. Стал жить, как раньше жил – днями пропадал на работе, вечерами играл в шахматы. Эта игра, кстати, стала моим любимым хобби.

Вроде бы ничего в моей повседневности не изменилось, и в то же время – что-то ощутимое из неё ушло, и взамен появилось что-то новое. Тоска, зеленая тоска – вот что исчезло из моей жизни. Теперь вместо неё появилось какое-то легкое ощущение – ожидание чего-то нового, может быть, надежда.
Не придет, и не придет. Пусть будет счастлива. Но я все же верю, что рано или поздно девушка со шрамом все равно вернется ко мне.
После нескольких недель упорной работы над проектом меня все-таки повысили – и я стал, наконец, полноправным членом команды. Я снова стал Ученым! Это было все, о чем я мог только мечтать.

От автора

Итак, третья неделя, пятница – Робин достигает вершины карьеры Наука и снимает первое ограничение! Прощай, тьма невежества, здравствуй, свет электрических лампочек! Пока-пока, безнадега! Можно съезжаться, жениться, заводить детишек и вить свое гнездышко. Заодно наш изобретатель открывает Эликсир Бессмертия - чтобы отложить свою старость... и ускорить взросление надоедливых детишек-подростков.

Вероятно, кто-то на небесах устал слушать мое нытье, и поэтому решил, для разнообразия, сделать меня счастливым. И я очень благодарен этому благодетелю. За то, что я добился успеха на работе. И за то, что снова смог обнять её за тонкую талию.
- Так и живешь один, как Робинзон? – Хихикала она, доверчиво прижимаясь ко мне. – Робин-Робин-Робинзон...
- А ты будешь моей Пятницей?
Видимо, она не ожидала такого предложения, потому что даже растерялась немного.
- Хорошо, - кивнула она, - буду. Ты – Робинзон, я – Пятница.

Так я её потом всю жизнь и звал – Пятница.

Тык

День пролетел, как на крыльях, и я, счастливый, порхал, как мотылек. Только одна вещь омрачала мне настроение: я ведь так и не признался.
Что будет, если она увидит меня и испугается? Если решит, что больше не хочет быть со мной?
Держать её в руках и потерять – это самое худшее, что я могу сделать.
Вечером Пятница, зевнув, скромно пожелала мне спокойной ночи и тихо удалилась в спальню. Я подождал полчаса и тоже пошел спать, стараясь успокоить яростно бьющееся сердце.
Нет, я с удовольствием уступил бы девушке свою кровать и лег спать на диване. Но ночь была холодная, и я боялся, что замерзну. Я решил подождать, пока Пятница заснет, и тихонько прилечь рядом.
Итак, я разделся, повесил свои вещи на стул и обнаженным (и невидимым) пробрался в спальню. Там я еще четверть часа ходил вокруг Пятницы, дожидаясь, пока она заснет. Когда же она наконец закрыла глаза, я, вконец околевший, шустро нырнул под одеяло, борясь с искушением прижаться к горячему женскому телу. Я так устал, что вырубился практически мгновенно, и не знаю, что было дальше. Бедная же Пятница потом рассказывала, что пару раз просыпалась и видела, как рядом с ней колышется от храпа одеяло, под которым никого нет…

Рано утром я проснулся, сбросил с себя одеяло и, сладко позевывая, широко раскинул руки. Причем одной рукой случайно ударил Пятницу по скуле. Та вскрикнула.
- Прости…
- Робин? – изумленно пробормотала она, - Робин, это ты?
Я промолчал. Она на ощупь нашла мою ладонь и неуверенно её сжала.
- Так вот кто всю ночь храпел, - она еще пыталась шутить. У меня кровь в висках застучала. Она лежала рядом, такая теплая, такая желанная, - а у меня так давно не было женщины…
- Робин? Робин, это ты?
- Тихо, тихо,- шептал я, покрывая поцелуями её горящие щеки, - тихо, моя хорошая…

- Подожди, подожди, - стыдливо смеясь, отбивалась Пятница, пытаясь остановить мою отчаянную атаку, - подожди ты… Ну как же так, я ведь тебя даже не видела!