Я всегда любила дождь. Гулять под ним или наблюдать из окна теплой, уютной комнаты, как холодные капли бьются о стекло. Любила и все. Больше любых других состояний природы. Под дождь хорошо думалось, о чем-нибудь абстрактном, далеком от реальности и даже от бурных фантазий. В Ля Тур часто шли дожди. Или, быть может, это повезло мне.
Под дождь хорошо дышалось. И так прекрасно смотрелось в небо.
Если условно разделять общаги по оценке пятибальной шкалы, то та, в которую заселили нас, была где то на твердую троечку. Комнатушки полтора на полтора с суровыми деревянными кроватями на скрипучих сетках, открытые душевые с потрескавшейся холодной плиткой, вроде как довольно опрятная столовая с вечным запахом гари, обшарпаные стены и занозы от стульев. Выбор именно такого места нашего проживания был, само собой, идеей Даламара. Бывает с ним периодически что-то эдакое, внезапный прилив воспитательного энтузиазма. Я бы назвала это «урок жизни». Нашему дражайшему родителю периодами приходит в голову, что отпрыски его чрезмерно избалованы и неприспособленны к реальной жизни, а посему просто жизненно необходимо лишить их части комфорта, не входящего в список жизненно необходимого. Приучать к труду, терпению и неприхотливости. Без сомнение благое начинание, не стремись он сделать его очевидным до смехотворности. Если лет в 14-15 это еще как то работало, то в 17 это начало восприниматься, как «а, пофиг, если уж тебе так приспичило». То, что мы вроде как жажды роскоши и пуховых перин не проявляли, Даламара ни в коей мере не останавливало.
Перед отправкой в Ля Тур, завидя в глазах Даламара знакомый блеск и сурово сжатые губы (видимо для придания большей солидности и авторитетности процессу), я думала будет страшнее. Да что говорить, я уже мысленно была готова жить в палатках и собственоручно рубить лес и ставить избы, с Даламара бы сталось. Но все оказалось не настолько запущено. На втором этаже общаги мы даже обнаружили телевизор, маленький, старенький, страшненький и давно сломанный. После некоторых манипуляций нашего отважного мужчины, телевизор подал признаки жизни. Общага ликовала и носила Гавэйна на руках. Пока брат их отвлекал, мы с Хиз, запасшись попкорном и стопками пачек салфеток, смотрели фильмы типа «Хатико» и самозабвенно на пару ревели, от избытка чувств давясь попкорном.
На второй неделе нашего проживания, обнаружилось несколько немаловажных фактов. Первое: в общаге живет слишком много рыжих. Второе: в общаге живет слишком много идиотов. Третье: дерево во дворе обладает какой то странной мистической силой.
Последнее было обосновано странной, просто таки поразительной любовью молний к этой скромной и молодой березке. Каждый раз, когда начинался более менее серьезный дождь, молния, даже если она была одна-единственная, неизменно била в несчастное дерево. Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, береза не взметнулась к небу костром. Такое зрелище я наблюдала впервые. Дождь, огонь, толпа мечущихся вокруг огня идиотов, ммм…. Предусмотрительно держась подальше, я попивала кофеек и наблюдала за разворачивающимся действом из окна, поджидая появления храбрых пожарных, призваных положить конец творящемуся безумию. Березка пылала. Я заподозрила неладное минуте, наверное, на седьмой. Кофе заканчивалось, дерево преломилось и грозилось рухнуть нафиг на здание, идиоты метались, пожарных не было. Я даже заволновалась. Поймав одного мимопробегающего за рукав, удалось выяснить что, о ужас, телефон в общаге сломан, посему пожарных не будет. Просто гвоздь в крышку моего гроба.
Идиоты.
Смутные воспоминания нашептывали мне, что где то тут, на втором этаже я видела огнетушитель. Точно был. Ну и где же наши славные парни с огнетушителем наперевес, спасающие прекрасных дам и свои задницы. Все та же память подсказывала, что Гавэйн на лекции.
Идиоты метались вокруг дерева. Ну или его пылающих останков.
Огнетушитель был обнаружен там, где я и припоминала. Старый и чертовски тяжелый. Из чугуна их, что ли, делают? Ухватив его устойчиво только со второго раза, я была зла, как черт. Первое, в чем я применила огнетушитель, это, спустившись на первый этаж, заехала этой красной бандурой первому же попавшемуся парню, отказавшемуся принимать этот бесценный дар, даром по колену. Парень выл и матерился за моей спиной, я пыхтела, материлась ему в тон и волокла эту дрянь.
Огнетушитель я держала впервые в жизни. Отодрать винтиль, или что это у него за хрень была, нам удалось совместно с Хиз. Тогда я и уверилась, что чудеса бывают.
Спасибо, Даламар.
- Это было в самом деле круто!
Я вымучено улыбалась и ковыряла свой омлет вилкой. Смуглая блондинка Таяна, моя однокурсница, не нуждалась в моих ответах, ей достаточно было собственного голоса. И все же я висла. Репутация моя в универе вспыхнула как тот костер и носила весьма противоречивый характер. С одной стороны – героическое явление с огнетушителем. С другой – я сломала ногу главному красавчику курса. Обугленные останки многострадальной березы лежали во дворе, красавчик лежал в гипсе и стенал, что мне надо ставить прививки от бешенства. Я навестила его только однажды, принесла апельсинок, показала неприличный жест и удалилась на пары.
- А у нас тут посвящение на днях! – продолжала вещать Таяна и я заинтересованно приподняла глаз. – В боулинге, а потом пижамная вечеринка! Пойдешь?
- Пойду… - задумчиво отозвалась я. Кажеться жизнь в универе обещала быть не такой уж скучной.
В бильярде я была впервые. Все когда-нибудь случаеться впервые. Прощальные наставления Хиз в духе «нагибаешься, складываешь на стол бюст… ну или что там у тебя…» и «запомни, Вен, водку надо пить залпом», нисколько не помогали. С молчаливой сосредоточеностью я тыкала кием в шары, отпинываясь от советов особо умных бить в лунку. Кто бы мог подумать, а? А я то думала эти дырки здесь для того, что бы мышкам было где прятаться! Какие лунки, вы о чем, мне бы по шару попасть…
Не сказать, что матч прошел так уж неудачно. Совершенно случайно я загнала шара два, после чего наша не слишком дружная компания отправилась гулять дальше.
- Ой, слушай, а у тебя тушь с блесточками?
- А тени какие интересные!
- Вен, а тебе не нужны тени? Ты совсем не красишься тенями?
- А парень у тебя есть?
- Нет? Ну в общем то, судя по страсти к огнетушителям…
- А как там он?
- Говорят не скоро встанет…
Хихиканье, журналы, зеркальца, блесточки. Я сидела, кивала, улыбалась уголком губ.
- А ты пиво будешь?
- Только сок? Да брось? Чего ты как маленькая… нет?
Шум, хихиканье, шорохи. Они медленно передвигались куда то дальше по пути посвящения, а я оставалась недвижной на своем месте. Когда они завернули за угол, я с нескрываемым облегчением отправилась домой. К родному соку, Гавэйну и Хиз. Полагаю и однокурсники облегченно вздохнули, избавившись от моей постной мины.
В общаге, сразу видно, зря время не теряли. Пока я шлялась где попало, в поредевшую, не без моей помощи, нишу местных красавчиков с изаществом ледокола вплыл мой ненаглядный братец. Никогда, признаться, не считала его особым красавцем, однако девицы млели и ложились штабелями, неизвестно чем пораженные, то ли его экзотичной сиреневостью, то ли манерой разгуливать в одних пижамных штанах, то ли наглостью. В общаге закипал период гормональной бури и я была намерена переждать его, примерно эдак недельки две-три по моим расчетам, как можно реже высовываясь из своей комнаты, дабы сохранить собственную нервную систему как можно более целой.
Итог гормональных брожений настал неожиданно быстро и с крайне неожиданной стороны. Пока я, аки партизан, отсиживалась в своей келье, жизнь не стояла на месте.
- Помнишь Марианну? – спросил меня однажды Эйн, неизвестно зачем заглянувший.
- Такая размалеванная брюнетка с притензиями на этничность, заливавшая твои следы слюной?
- Да-да, она самая. Ты знала, что у них с Хиз роман?
- С чего ты взял? Если Хиз пару раз погладила ее по ручке, это еще ничего не значит. Это ж Хиз.
- Они с Марианной бурно целуються в коридоре. Все мужское население общаги скучковалось, затаило дыхание и рукоплещет.
- О, надо же. И почему ты не там, элемент мужского населения?
- Я помню Хиз с тех пор, как она совочком нагребла мне в ползунки муравейник. Вряд ли я увижу что то более захватывающее в ее исполнении.
Особо отметить, пожалуй, стоит встречу, произошедшую чуть позже, в преддверье первой сессии. Первокурсница-культоролог с оригинальным именем Ядвига. Довольнао симпатичная особа, внешность которой, пожалуй, имела только один глобальный недостаток – при приближении к ней ближе, чем на пару метров, ее взгляд приобретал суровое угрюмое выражение в духе «а че эт тебе от меня надо, а?... Не дам списать! И не списать тоже не дам!». Я не испытывала склонности к общению с подобными личностями, наши с Хиз прыжки по лестнице под радостное гоготание тоже не вызывали у нее одобрения, и жили бы мы так мирно, пусть и не совсем тихо, в приятном отдалении друг от друга. Но. Но однажды судьбе взбрендило пошутить. Ах, как приятно будет вспоминать потом, лет десять спустя: наша дружба началоась с того, что мы уронили на нее из окна половое ведро.
Узнав Ядвигу поближе, я не устаю задаваться вопросом, какое чудо нас тогда спасло от смерти быстрой, но мучительной? Наверное шок. А когда она пришла в себя и уже была в состоянии подавать признаки жизни, мы затащили ее же к себе, прыгая вокруг, вытирая, хлопоча, подпаивая горячим чаем с молоком и даже достав из закромов печенье с кунжутом. Убедившись в нашем чистосердечном раскаянии, нас простили и мы уже довольно душевно обсудили недостатки современных писателей-фантастов, тонким ценителем которых оказалась Ядвига.
Нас спасла печенька с кунжутом, точно.
Не прошло и недели, как мы в шесть утра танцевали макарену уже втроем. Суровая подозрительность в синем взоре Ядвиги растаяла без следа, добитая несокрушимым натиском легкомысленого обаяния Хиз.
Было, пожалуй, только одно но, не то что бы насторожившее меня, но заставившее закатить глаза и тоскливо закусить печенькой. До определенного момента все казалось прелестно, но, вскоре, взгляды Ядвиги, полные тоной и печальной мечтательности, обращенные на незабвенного моего брата, не смогла игнорировать даже я. Ядвига молчала, Хиз делала мне страшные глаза, Эйн любезничал с симпатичной блондиночкой Авророй. И что ж, в конце концов, в нем бабы то находят? Дав себе слово приглядеться к брату повнимательнее, я очень скоро дождалась удивленного вопроса «Вен, сколько можно на меня пялиться?!», и была вынуждена смириться с этим, как с частью мироздания, моему пониманию неподвластного.
Дни шли. Сменялись один другим, неумолимо приближая первые экзамены и нагнетая панику. Жизнь в общаге с каждым днем казалась все менее привлекательной. Нет, я без проблем мирилась с жесткими кроватями, дующими окнами, кашей из опилков и даже научилась не выскакивать из душа с дикими воплями в чем мать родила, завидев на потрескавшейся плитке наглого, рыжего, усатого таракана. Но обилие и гнятущая эгоистичная безалаберность соседей с каждым днем повергала в тоску все больше. Я была готова принять во внимание, что мы тоже далеки от идеала и нередко с гоготом и сбивая мебель носимся по общаге. Но, черт возьми, я не позволяля себе оставлять на столах свои грязные тарелки, забывать на неделю по диванам собственные носки и майки. Я впадала в тоску и меланхолию. Именно тогда, однажды за обедом, Хиз, мрачная и не выспавшаяся, призналась, что все это достало ее не меньше меня. Так родилась идея о собственном доме.
Попросить помощи у родителей? Ха. Я уже видела как на яву сжатые губы Даламара и его жалостливый взгляд, в котором без труда читалось «я надеялся, что вы способны на большее, но раз вы не смогли даже этого…». К черту. Стиснув зубы, я договорилась с нашей поварихой, смутно надеясь, что моя стряпня, всегда носившая довольно сомнительный характер, будет хотя бы столь же терпимой, как и ее.
Сомнительное удовольствие. Древняя, как египетские фараоны, посудомоечная машина, в которой, судя по запаху, где то в недрах механизма сдохла мышь. Моющее средство в виде кусков хозяйственного мыла. Я крепилась, мрачно скалилась особо остроумным однокурсникам, еле живая плелась на пары и предавалась смутным мечтам о нормальном туалете и приятном уединении завтрака.
Мечта обрела свое реальное воплощение уже после сессии. Чудо – не единой пересдачи. Стипендия приятно проспонсировала аренду, Гавэйн поулыбался местной студенческой риэлторши и вот мы, счастливые и без копейки в кармане, стояли на пороге собственного обиталища. За день до этого я потребовала расчет у поварихи в столовой и теперь, свободная, как птица, была готова рыдать и целовать ступени дома.
Мир казался беспредельно прекрасным.
