33. Я знаю, труден путь.
Пусть у меня нет моей былой прыти,
Хэй, вы, не тяните!
Все равно не сдамся, никогда не сдамся я вам!
(с)
Конечно я ни секунды не думала, что родители дружно схватятся за голову и в унисон будут кричать о том, какой позор я навлекла на нашу семью своей беременностью вне брака. У них всегда было особое отношение к детям, и для мамы, и для отца ребенок - высшее счастье, хотя, как мне пришлось испытать на своей шкурке, иногда они перебарщивают с заботой. К тому же мы живем в n-ом веке и отсутствие мужа при наличии ребенка давным-давно не считается ужасающим, из ряда вон выходящим проступком.
Родители были только счастливы узнать о скором появлении на свет внука или внучки, не упуская теперь случая погладить живот (ребенок уже вовсю толкался) или проявить и то самое избыточное внимание, от которого я так страдала в детстве.
Что касается Азы... Ну, она тоже была за меня рада, хотя сейчас она сама порядком занята.
Аза коротко стрижет волосы, а я люблю длинные.
Аза смеется и приводит домой гостей, а у меня нет никого.
Аза говорит Дэйву, что любит его, а я его ненавижу.
Аза носит его кольцо на безымянном пальце и его ребенка под сердцем, а этот мерзавец сидит в своей Бухте Беладонны и даже не может выхлопотать себе отпуск, чтобы быть рядом с невестой!
Аза терпит и понимает, что у него такая работа, а я думаю что он просто идиот.
Иногда, подводя такой итог я думаю, что у нас с Азиль только и общего, что примерно один и тот же срок - двадцать пять недель.
Но она почему-то устает сильнее меня.
Хотя Дэвид не мог (или не хотел?) приехать, но тем не менее они с Азой созванивались каждый вечер и болтали не меньше двух часов. Едва, ровно в восемь тридцать, раздавался звонок ее мобильного, ее лицо тут же словно светлело. Мне оставалось только уместить свое раздавшееся тело в одном из кресел бабушки Аниты, которые оказались как нельзя кстати в нашем с Азиль положении.
Тетушка и дядя Алан тоже были более чем счастливы грядущим пополнением в семье. Дядя, пользуясь своим авторитетом в этой сфере, особенно любил давать мне и Азиль советы, относительно сохранения здоровья себе и детям. Обычно кузина тщательно внимала словам отца, больше отдыхала, питалась полезной пищей и старалась вовремя проходить все обследования у врачей.
А мама и тетушка Лесса развернули масштабный проект по строительству детской, потому что в доме свободных комнат больше не было.
Я сама не хуже дядюшки знала что мне можно, а что нельзя, а потому продолжала ходить, а точнее летать на работу почти до последних дней. Представляю как это восхитительно выглядело - грузное тельце, в просторной одежде для беременных и тонкая палочка ведьминской метлы под всем этим.
Хотя это было не столь обусловлено моим рвением на вершины карьеры (хотя и этим тоже), сколько моим не желанием быть дома. Признаю свою глупость - сокрушаться о своем одиночестве и одновременно еще больше отдаляться от своей семьи, когда стоит напротив постараться стереть границу. Но мне было страшно снова потерять свою не без труда обретенную свободу, так что я предпочитала отгораживаться либо дверью кабинета, либо своей спальни.
Азиль на самом деле тоже иногда подолгу была у себя, я видела ее сквозь стекло, когда отцу все-таки удавалось вытащить меня покидать мяч, под предлогом пользы небольших физических упражнений. Кузина часто сидела в кресле у окна, ей нравилось смотреть на улицу и наблюдать за ее жизнью, хотя надо признать, что на нашей окраине она не была особо активной.
Беременность так же сделала Азу еще более сентиментальной, чем обычно - она часами возилась с Крекером, изрядно потяжелевшим и, кажется, в его шерсти уже начала пробиваться седина.
Мама и тетя, наконец-то, закончили мучить дизайнеров и архитекторов, оставшись довольными проектом - он не требовал перестраивать весь дом, отлично вписался в обстановку и даже вполне годился для дальнейшего использования. Хотя без основательной переделки, конечно, не обошлось, не так уж просто встроить в готовый проект еще одну комнату.
В первую очередь досталось ванной комнате на первом этаже - ее уменьшили и сравняли жуткий монстрообразный подиум с полом.
Душевая кабинка расположилась в самом углу, и прочие коммуникации тоже пришлось несколько подвинуть.
В общем зале поменяли местами столовую и кухонную зоны. Стол развернули перпендикулярно его прошлому положению и рядом устроилась дверь в собственно будущую детскую. Было решено, что комнату целесообразнее сделать все-таки на первом этаже - поближе к кухне и ванной, потому что дети есть дети.
Портреты папы и дедушки тоже нашли новые места - друг напротив друга в столовой, а между ними - ряд семейных фотографий, сделанных дядей Аланом.
Азиль отказалась от определения пола малыша, а я бы хотела, но даже лучший специалист по ультразвуку только разводил руками и говорил что подобное называется "хитрый ребенок" - особое положение плода, не дающее определить его пол. Ну и ладно.
Было решено, что малыши, будь они одного пола или разного, смогут лет до шесть спокойно жить в одном помещении, а позже мы надстроим еще одну комнату (прямо над этой) на втором этаже и каждый получит свою спальню.
А пока мы постарались сделать нечто в стиле унисекс, без обилия приторно-розовых или небесно-голубых оттенков в интерьере, и почти единогласно решили комнатку в светлой бело-серой гамме.
Хотя, конечно, встречались и зеленые пятна декоративных цветов, зеленоватый ковер, голубоватые кресла и яркие картинки над белыми кроватками. Но это все смотрелось органично и даже я не нашла к чему придраться. Дизайнеры не забыли и об уголке для родителей, которые, сидя в креслах и попивая кофе, могут не отходить далеко от малышей, требующих повышенного внимания в первые годы жизни. Поэтому кроме кроваток и пеленального стола в комнате был небольшой гарнитур из пары кресел и кофейного столика.
Тем временем пошла уже тридцать восьмая неделя нашей с Азиль беременности, прошедшей на удивление отлично - ни у одной из нас не было даже токсикоза. Родители пребывали в нетерпении, мы, кажется, тоже. Особенно я тосковала по своей стройной фигуре, обозревая огромный живот в зеркале - мы с кузиной стали похожи на два воздушных шарика, что выглядело еще смешнее, когда мы выбирались куда-нибудь вместе или просто здоровались после проведенного порознь дня.
Но скоро все ожидания были награждены сполна. Первой стала матерью Азиль, родив на свет симпатичного голубоглазого малыша со светлым пушком на голове и быстро став самой настоящей матерью, искренне любящей и тщательно заботящейся о своем ребенке.
Они с Дэйвом долго совещались по телефону, прежде чем дать ребенку имя и, в конце концов, в свидетельстве о рождении, начертанное каллиграфическим почерком паспортистки, появилось имя Уилла Чарльза Прайдона.
Я обрела свою долгожданную талию тремя днями позднее, вернувшись из роддома на руках со сморщенной девочкой, с синими глазами моей матери - Серафиной II де Лоран*. Мне всегда нравилось это имя моей прабабки, о которой я ничего почти не знала и, тем более, в жизни не видела. Единственной памятью о ней было то письмо, которое она написала деду Артемису перед смертью.
Но это было не важно, просто Серафина - красивое имя, так почему мою дочь не могут звать так? А можно даже сказать, что оно родовое.
(*прим. автора - читается "Серафина Вторая")
Детская моментально наполнилась народом никто не упускал случая понянчиться с детьми, а мама так и вовсе иногда даже не сменив рабочий халат кидалась к колыбели, куда внучку только-только укладывал отец. Дядя Ал был спокойнее и, во всяком случае, они с тетей Лессой давали Уиллу высыпаться, хотя я подозреваю здесь не малое влияние строгого взора Азы, внимательно следящей за режимом сна, бодрствования и кормления ребенка.
Я в очередной раз отделялась от семейства. Серафина вызывала во мне странные чувства, но желания сутками напролет сюсюкать с младенцем тут точно не было. Я даже не могла сказать люблю ли я ее, потому что в сущности никогда не хотела ребенка, особенно если он появился случайно, "по залету" от парня на одну ночь и было просто слишком рискованно делать аборт, когда я обнаружила этот скорее неприятный факт. Я совершенно точно была уверена в том, что не готова иметь детей и вряд ли вообще когда-нибудь приготовилась к такой роли, поэтому избрала свою излюбленную манеру поведения - пропадала на работе или в своей комнате, в компании фотографий бабушки и деда. А она была красивая, бабушка Анита. Очень.
Просиживание на работе всех возможных сверхурочных и самоотверженный отказ от декретного отпуска сделали свое дело - меня назначили главным врачом одного из отделений. Не простого отделения, в какой-то мере даже экспериментального. К нам поступали далеко не самые обычные пациенты - оборотни, вампиры, потомки внеземных цивилизаций, иногда даже волшебники. Главный врач-ведьма, даже такая жалкая нейтральная колдунья как я, тем не менее стала отличным пиар-ходом и всякая "нечисть" потянулась в спец. отделение косяком. Одновременно с лечебными работами велись и исследовательские (разумеется, только с разрешения пациентов), потому что и болезни здесь встречались под стать своим обладателям.
О Серафине беспокоится не стоило, я была уверена, что в маминых руках она будет в полном порядке, да и Азиль, напротив с удовольствием вышедшая в декрет, возилась не только с Уиллом, насквозь пропахнув детским кремом и присыпкой. Кроме того, оставались еще папа, тетя Лесса и дядя Ал, вполне достаточное количество рук на двух младенцев. Так что, с головой окунаясь в работу, я не испытывала угрызений совести на тему брошенной без внимания дочери.
И чем дальше, тем меньше желания возникало у меня бывать дома. Дэвид все-таки сумел вырваться из Бухты Беладонны, чтобы подержать на руках своего двухмесячного сына... Да так и не поехал обратно. Едва увидев ребенка он чуть не бросился перед Азиль на колени (и почему только "чуть"? Стоило бы в самом деле бросится!), вымаливая прощения. Но кузина только недоуменно пожала плечами и ответила, что не злиться, ведь "работа есть работа".
Дэйв разорвал контракт, что было глупо, потому что денег ему не выплатили даже за уже выполненную работу, да еще и взяли неустойку, как и предусматривали условия, и он переехал в наш дом, привезя только жалкие двенадцать тысяч симолеонов.
Свадьба вновь замаячила впереди, широким знаменем на весь горизонт. Каждый раз, когда я оказывалась за столом одновременно с этой парочкой, мне казалось, что меня догоняет так и не случившийся токсикоз. Воздушные поцелуи, нежные взгляды, ласковое кормление с вилочки или ложечки - ну просто сахарный сироп и розовые сопли. И все бы хорошо, но научился бы он сдерживаться хотя бы при мн... На людях!
Аза считала это приятными знаками внимания и вовсе не собиралась пресекать, так что мне приходилось стискивать зубы и, глядя на сладкую парочку, приторно умиляться в унисон остальным членам семьи. Получалось, впрочем, не всегда.
У тети случились очередные неприятности на работе, но в скором времени все вернулось в прежнее русло - это не могло не радовать, особенно в свете предшествующих событий, которые нагоняли на меня тоску, печаль и депрессию. И коллега у тетушки забавный, был бы моложе лет на десять, точно закрутила бы с ним роман, не смотря на то, что все-таки предпочитаю женщин.
После переезда Дэвида к нам Аза сочла возможным снова выйти на работу и, довольно быстро, получила кресло медиамагната, превратившись в издателя сразу нескольких весьма престижных и популярных журналов.
В тот день, когда повысили меня я устроила шикарный праздничный ужин и сообщила семье в торжественной обстановке, Аза же только пожала плечами и, отвечая на вопрос отца "Как дела на работе?" бросила:
- Хорошо. Меня как раз сегодня повысили.
Дэйву повезло меньше. Его работа оказалась как-то связана с армией и секретными разработками чего-то там (он утверждал, что не имеет права разглашать информацию государственной важности) и после расторжения контракта с правительством о нем пошла дурная слава. Никто не хотел верить, что молодой и перспективный сотрудник отказался от всего, чтобы растить сына, так что единственная должность, которую он смог занять была не очень лестна - измельчитель рыбы в Океанариуме, расположенном в соседнем городке. Добираться до работы ему приходилось по два часа в одну сторону, но Дэйв оптимистично уверял, что "это лучше, чем ничего!".
Конечно лучше, я не собиралась держать в доме нахлебника, когда сама работала почти без перерыва с пятнадцати лет.
Даже мама прониклась к Дэйву уважением и они часто оставались вдвоем в детской, присматривать за детьми. Не знаю уж что они там обсуждали и где нашли общие точки соприкосновения, но мне пришлось засунуть свою гордость подальше и проявлять всю возможную вежливость и "любовь" к новому члену моей семьи. И, может быть, Дэйв мне бы даже понравился в конце концов, если бы давным-давно не отнял у меня все шансы на счастье с любимым человеком.
С тех пор как Аза снова стала работать, а Дэйв просто стал работать у тетушки и дяди появилось гораздо больше возможностей общения с внуком. Азиль работала с утра и до вечера, уставшая приходила, кормила сын и ложилась спать под бок к все еще жениху. Дэвид работал по ночам, так что приходил утром и, поменяв сыну подгузник, покормив, поиграв и снова уложив ребенка спать сам так же отправлялся к Морфею. Тетя Лесса и дядя Ал, похоже, совсем не были против такого оборота, частенько нянчились с Уиллом, покупая ему различные погремушки и подолгу держа на руках и без того спокойного младенца.
Не то что бы я полностью отказывалась от ребенка, нет. Я исправно приходила к дочери после работы и брала ее на руки, порой кормила Сефи (к моему огромному облегчению родители с радостью называли внучку уменьшительно-ласкательным "Сефи") или купала ее, но все равно мне было неловко. Часто я смотрела на счастливых маму и папу, сохранивших свою любовь к друг другу через столько лет, и мне отчаянно хотелось, чтобы Серафина была их дочерью, а не моей. малютка была достойна материнской и отеческой любви как никто больше, и куда больше чем я. Но вряд ли она сможет получить это от меня.
Мне жаль, но видимо материнский инстинкт обошел меня стороной. Я не чувствовала трепета, держа в руках сверток из пеленок и распашонок, не билась в истерике от внезапной сыпи на маленьких щеках (банальная аллергия на сухую смесь), не испытывала желания каждому прохожему раструбить о своем счастье и с маниакальным блеском в глазах показывать всем знакомым фотографии краснолицего пупса в разноцветных чепчиках. Мне бы, наверное, даже самую малость хотелось все это испытать, но, видят Боги, когда я брала на руки свою дочь больше всего на свете мне хотелось, чтобы ее матерью была не я.