Стремительный новогодний эпилог. С праздником, читатели, мимопроходящие, те, кто помнят, и те, кто нет!
Первая сцена после титров
Ты, конечно же, знаешь: все, что случилось, того не стоило,
Но на самом деле у нас с тобой не было даже выбора -
Мы из этой страшной игры перед самым финалом выбыли.
Rowana
Мы потеряли сутки, и ничего
Не говори, не трать себя на слова.
Знаешь, как больно чувствовать, что живой?
Знаешь, как страшно чувствовать, что жива?
Красное солнце капает на живот.
Я вернусь,
Чтобы тебя еще раз поцеловать.
Анна Мария открыла глаза.
Белизна залила ей зрачки, просочилась в нервы, замкнув на яркой, как вспышка от ожога, боли. Она заморгала, с опозданием чувствуя слезы, и повернула голову. Вздулись, наливаясь намеком на многоцветье, и лопнули пузыри, под ними проступила ширма, квадраты пола. Похоже на палату? Палата? Я в больнице? Ужас разбудил её. Анна Мария пошевелила рукой, такой тяжелой, что сердце забилось почти больно. Живота она не чувствовала тоже.
Где он? Где он? Где он? Гдеонгдеонгдеонгдеон.
Она стала задыхаться, выталкивая пересохшим горлом рваный судорожный всхлип.
— Аннемари?
На щеку что-то легло. Рука? Теплая.
— Эй, Аннемари, ты что? Позвать доктора?
Ей придержали затылок, губ коснулась гладкая кромка, и в рот полилась вода. Глотнув, Анна Мария вновь смогла дышать.
— Где… — проговорила она, еле ворочая языком, но Брайан её понял.
— Он в порядке, детка. Его скоро принесут обратно вместе с кроваткой и прочими штуками, — он помог Анне Марии сесть; от движения все её тело закололо. — Аннемари, у нас сын. Самый настоящий ребенок.
Голова опять засбоила. Анну Марию накрыло волной, точно при всплеске адреналина. Она сползла обратно на подушку и наконец засмеялась словам Брайана. Настоящий ребенок. Скоро — это когда? Анна Мария не хотела столько ждать, она и так почти девять месяцев протянула. Ей стало немного обидно, что Брайан увидел его первым.
— Так странно, — сказала она.
Брайан переплел её пальцы со своими. Машинально Анна Мария отметила ссадину у него на шее, но тотчас об этом забыла, когда открылась дверь.
Её — их — сын смотрел на Анну Марию спокойными светлыми глазами.
— Привет, Лукас, — прошептал Брайан.
Не выпуская его руки, она потянулась к ребенку.
***
От двойной смены Анну Марию спасло чудо. Стоя в пробке, она постукивала пальцем по рулю в такт заставки новостей; солнце, разогревшись, плавило тех, кому кондиционер был не по карману. На стекле джипа впереди блестела полусодранная рождественская наклейка. Тут же вспомнился рождественский банкет, на который она пришла с Брайаном. Важные шишки узнавали его, но держали лицо, пока он представлял им не студентку медицинской школы Варис, а миссис Моргенштерн.
Поженились они вскоре после двадцатого дня рождения Анны Марии в сонной от зимних праздников мэрии. За плечами Брайана уже были каникулы в реабилитационной клинике, вскоре наступили вторые, а потом он бросил колледж и добровольно пошел в армию. Как же Анна Мария ненавидела его за это. Она прятала слезы от Лукаса и курила, пока дрожь в руках не стихала. Ни одной из тварей-мамаш уже не было в их жизни, хоть в этом повезло.
Река автомобилей ожила. Меньше чем через час Анна Мария подъехала к пляжному домику. Она прошла сквозь кухню, повесила ключи и открыла заднюю дверь.
Волны были цвета его глаз.
Вторая сцена после титров
В легкие свежий воздух - и я лечу.
Радость, как ток, мурашками по плечу.
Милая, может хватит? - Еще чуть-чуть,
Только не отпускай.
Rowana
— Время смерти: шесть часов четырнадцать минут.
ДжиЭм обмякла в его объятиях. Тело в палате за стеклом накрыли простыней. Поверх головы ДжиЭм Лукас смотрел, как все уходят, оставляя её. Он машинально погладил сестру по затылку, вплел пальцы в шелковистые глядкие пряди. Это больше успокаивало его, чем ДжиЭм.
Автокатастрофа, ха.
Как глупо.
Как отвратительно иронично.
Лукас закрыл глаза, провел ладонью по мелко вздрагивающей спине ДжиЭм. Запах духов Анны Марии, такой невозможный здесь, заполнил его всего. Нет, не время для этого.
Не нужно было спрашивать, хочет ли ДжиЭм уйти. Лукас вывел её наружу, закутал в свой плащ. К дьяволу все остальное. Он пристегнул её ремнем безопасности, но сам долго не мог повернуть ключ и уехать с больничной парковки.
Что-то умерло в нем вместе с его матерью.
Похороны были быстрыми и как, шепнула какая-то выхолощенная томная дамочка, «самыми красивыми в истории Шарлотт». Анну Марию бы это повеселило. Книга при входе полнилась цветистыми соболезнованиями. Лукас не знал, что выбить на могильной плите Анны Марии, все казалось слишком пустым и пафосным.
В конце концов, он велел выгравировать каракурта над её именем.
ДжиЭм приехала в самом конце. Со спины она была так похожа на Анну Марию, что больно сдавило виски.
Траур делал её старше. Завитые волосы трогали обострившиеся скулы.
— Привет, — сказала она тихо и как будто виновато, точно снова была школьницей, устроившей невиданную глупость.
— Привет.
Подошла ДжиЭм сама, прижалась, обхватив холодными руками. Он слышал, как бьется её сердце.
Лукас закрыл глаза.