Есть только две вещи, которые превращают мальчика в мужчину. Первая – это женщина, вторая – любовь к ней.
Сабит Алиев
... мужчине трудно отказаться от всех своих удовольствий, даже когда они больше удовольствия не доставляют.
Стивен Кинг
Я вот уже час смотрел на своё отражение в запотевшем зеркале в ванной комнате, откуда на меня смотрел какой-то блёклый призрак с впалыми глазницами вместо глаз.
Должно быть, я уже умер, иначе и не объяснить, почему в один миг мне стало все так безразлично. Сцилла растоптала и уничтожила одним махом весь тот мир, которым я жил и дышал. Она обесценила всё, что было для меня свято, заставив почувствовать себя полным ничтожеством на затворках жизни. В груди всё ещё были живы отголоски той тупой боли, что оставили ядовитые слова Сциллы, а в мозгу вертелся как заведенная пластика один и тот же вопрос без ответа: за что? Что я сделал не так? Нет, о Сцилле я уже не страдал в тот момент. Её образ уже не вызывал в моей душе ничего, кроме сплошного раздражения.
С этими вопросами я в отчаянии примчался в Сансет-Вэлли, промокший, как бродячий пёс, и беззащитный, как слепой котёнок.
У меня всё ещё болели глаза, и даже наспех купленные в аптеке аэропорта капли не помогали унять эту боль и вернуть прежнюю чёткость в очертании силуэтов. Я дошёл до дома тёти Хильдегард практически наощупь, по инерции из старых воспоминаний. Мне казалось, что только в стенах этого дома я смогу найти долгожданный покой и умиротворение для своей измученной души. Я был как в тумане и даже своё собственное тело чувствовал не так, как раньше. Движения были хаотичными, голос звучал с надрывом, словно на горле мне затянули тугой ошейник, и каждый вопрос про Сциллу автоматически превращал этот ошейник в смертельную удавку для меня, из-за чего мне казалось, что в комнате не хватает воздуха.
Хотя мне это только казалось, судя по тому, как испуганно смотрит на меня дядя Луис. Он смотрел на меня, как на буйно-помешенного, во все свои огромные светлые глаза на постаревшем и родном лице.
Первое, что он сделал после моей сумбурной тирады про разлад с Присциллой – сунул мне под нос стакан виски, а потом ещё один.
- Приди в себя, Эйнжел, - сурово скажет мне дядя Луис, сев рядом. – Поверь мне, свет клином не сошелся на этой рыжей шлюшке. У тебя их будет ещё много. Очень много, и Сцилла – это не самый фееричный секс в твоей жизни, хотя, на мой взгляд, любой опыт полезен. Ведь, по сути, сексом она тебя и взяла? Я прав?
- Отчасти, - неохотно согласился я смутно, припоминая сокровенные отрывки того безумного наваждения, что свело с ума моё тело и заглушило разум. – На какое-то мгновение мне показалось, что у Сциллы ко мне чувства…
- Стоп-стоп-стоп, - прервал меня тут же дядя Луис. – Никогда не смешивай лирику и секс. Оставь эту сентиментальную чепуху для женщин. Прежде всего, секс – это особый вид удовольствия, который время от времени может иметь легкий флёр неудовлетворения, если ошибёшься с выбором партнёрши. Для нас, мужчин, секс – это жизненная необходимость. Нет ничего хуже голодного мужика, который ещё вдобавок плохо разбирается в женщинах. Твоя проблема, Эйнжел, что ты не умеешь быть всё время сытым, как и общаться с женщинами. Это твоя слабость, как и твоя сентиментальность. Перестань заглядывать в рот каждой встречной юбке, перестань сюсюкать перед ними и подстраиваться под них. Делай, как тебе удобно, бери то, что хочешь ты, а не то, что предлагает она. Всегда бери больше, ведь женщины любят говорить намёками. Глазами она может уже отдаться тебе, а на словах водить за нос несльколько лет лишь потому, что будет ждать, когда ты проявишь себя как мужик. А с твоим подходом такая барышня будет ждать до пенсии!
- Мне кажется, ты преувеличиваешь тему секса, - смутился я, нервно улыбнувшись.
- Да? Тогда какого фига ты целых пять лет пускал слюни на Сциллу и так и не уложил её в кровать!? Я же помню, как вы смотрели друг на друга в студенческом городке, и она вполне явно давала тебе понять, что хочет тебя. Тупо хочет, и ты тоже хотел, но ничего не сделал, ничего! Ты почти всегда ходишь голодный, а когда подвернулся нормальный секс, вообще растёкся в тряпку… У тебя весь разум ушёл ниже пояса, и осталась одна послушная несчастная амёба. Ты ей просто надоел, надоел своими щенячьими взглядами, не говоря про твои наивные мечты о детях… Эйнж, так нельзя! Ты просто убиваешь в себе мужика таким способом! Я вообще не понимаю, как ты так долго держался. Неужели тебе ни разу не хотелось тупо отыиметь её как-нибудь после концерта??
- Хотелось, и не раз, - признался я, закусив губу, – но мне это казалось чем-то неправильном, ведь мы даже не встречались.
- О Господи! – закатил глаза дядя Луис, – видимо, промывание тебе мозгов в детстве от Хильды не прошло даром. Ты воспитан в страхе! В страхе перед своими страстями и желаниями, и с этим надо начинать немедленно бороться, и чем раньше, тем лучше. Сколько вообще у тебя было женщин на данный момент?
От такого неожиданного вопроса я впал в ступор, но спустя пару минут после нехитрых математических подсчетов, наконец пришёл к нужной цифре.
- Три или четыре, не больше.
- Плохо, - безрадостно констатировал дядя Луис.
- Да какое это имеет значение сейчас? – вздохнул я. – У меня ощущение, будто меня вывернули наизнанку и выпотрошили.
Заведи этот разговор дядя Луис при других обстоятельствах, я бы был смущен в два раза больше. Я не особо люблю распространяться на такие деликатные темы, но в тот момент мне было настолько всё равно, что я необычно легко начал делится подробностями своей личной жизни. Дядя Луис был разговорчив как никогда в тот вечер, и, если честно, я даже был рад такому повороту событий. Впервые в жизни мы с ним просто сидели рядом, пили чай и трепались о женщинах как старые приятели или отец и сын. Отец и сын, чёрт побери! Это было странное, но приятное чувство. Будто до этого момента я сидел на стуле, у которого не было спинки, а теперь она неожиданно появилась, будто долгожданная и твёрдая опора для больных позвонков усталой спины. На душе всё ещё было гадко, но благодаря дяде Луису эта странная трясина безысходности неожиданно начала рассасываться. И мне стало чуточку легче, когда после пары бокалов чая я ускользнул в душ.
Я отчаянно лил на себя воду снова и снова, желая смыть с себя все, что связано со Сциллой. Её запах, частички кожи, прикосновения и всё-всё, что было связано с ней, вместе с мыслями о нерожденном ребёнке, боль утраты которого не смягчил даже тот факт, что я не был его отцом. Моё сердце отказывалось в это верить, мне казалось, что Сцилла меня обманывает, чтобы просто сделать напоследок побольнее, и сам аборт был лишь показательной местью для меня за то, что я оказался совсем не таким, каким бы ей хотелось. Да я и сам не знаю, какой я настоящий? Эти полгода, проведенные рядом со Сциллой, совсем обезличили меня и превратили в амёбу. Меня морально уничтожили, и единственное, чего мне хотелось – это часами лежать на кровати в своей старой комнате и плевать в потолок, размышляя о смысле своей никчёмной жизни.
В таком состоянии и нашёл меня дядя Луис уже вечером.
- Вставай, Эйнжел, пойдём, немного проветримся, - решительным тоном поставил меня перед фактом он.
- Не хочу, - вяло ответил я, даже не встав с постели.
- А я и не спрашиваю, хочешь ты этого или нет. Я сказал вставай и одевайся! – заявил он, включив в комнате свет. – Будем лечить твою страдающую душу.
- Слишком поздно, - буркнул я. – Я умер душой и телом. Поэтому оставьте меня все в покое, я никого не хочу видеть.
- Ну уж нет! – дядя Луис решительно стащил меня за ноги с кровати, и я грохнулся на пол. – Я не собираюсь смотреть, как из-за какой-то дешёвки твоя самооценка будет продолжать падать ниже плинтуса. Тебе нужна жесткая встряска, и я знаю одно место, где тебя встряхнут и не только душой, но и телом. Ты мне ещё спасибо скажешь со временем!
- Такое чувство, что ты хочешь сдать меня в психушку…, - сдавшись, вздохнул я, осознав по суровому тону дяди Луиса, что любое сопротивление здесь бесполезно.
- А что у тебя с глазами? – наконец заметил он уже в прихожей, когда я только с третьей попытки смог завязать шнурки.
- Сам не знаю, - пожал плечами я, – уже пару дней в глаза будто песка насыпали и всё как в тумане.
- Завтра пойдём к окулисту, - быстро сказал он, застёгивая пуговицы своего пальто. - С такими вещами шутки плохи.
Мне было абсолютно всё равно куда поведёт меня дядя Луис сегодня, завтра… Да и какая разница? Что от этого может измениться? С такими безрадостными мыслями я и плелся рядом с ним по дождливым и сырым улицам Сансет-Вэлли. Мы долго шли пешком и много курили дорогой. Дядя Луис пытался отвлечь меня разговорами о своей юности и под конец нашего пути ему это почти удалось. Тяжёлые думы о Сцилле немного отпустили меня, а никотиновый дым, казалось, приобрел знакомый горьковатый успокаивающий вкус. Но самое большое потрясение ожидало меня в конце пути, когда я увидел вывеску местного борделя, о котором много чего слышал, но даже в самых смелых мечтах не мог подумать, что стану когда-нибудь его клиентом.
- Это же бордель? – с нервной усмешкой выпалил я, посмотрев на дядю Луиса.
- Да, - улыбнулся он, выпустив облако серого дыма. – А ты что, хотел, чтобы я отвёл тебя в мужской монастырь?
- Нет, но по-моему, это перебор…
- Перебор – это то, как Сцилла вытирала об тебя ноги, а всё, что происходит здесь, вполне нормальная часть нашей жизни. Поверь, уже на пятой ты уже забудешь свою Присциллу как страшный сон и поймёшь, что она ничем не лучше, а может быть, где-то и хуже тех шлюх, которые продаются здесь.
- И часто ты здесь бываешь? – зачем-то спросил я.
- Когда-то я был постоянным клиентом. Было время, когда я покупал сразу трёх девушек на всю ночь и отрывался до утра на всю катушку.
-Трёх!? - изумлённо открыл рот я, уставившись во все глаза на своего дядю, которого я, оказывается, совсем не знал. – Просто трёх?
- Согласен. Для тебя это много, поэтому рекомендую взять одну, но подороже, - спокойно пояснил он. – До определенного момента я считал это место своеобразным раем для грешников, пока не полюбил одну девушку, - сказав эти слова, дядя Луис осекся и замолчал. – Впервые в жизни я потерял душевное равновесие рядом с ней, после чего всё в моей старой жизни потеряло смысл. Всё стало серым и безвкусным. Всё, кроме неё. Надеюсь, для тебя не секрет, что наш брак с Хильдой сплошной фарс и обман.
- Я догадывался, - ошарашено кивнул я и поспешил спросить. - А кто эта девушка, и как часто вы с ней встречаетесь?
- Мы с ней не встречаемся, – помрачнел он, нахмурив брови и отвернулся в сторону выбросив тлеющий окурок. – Она умерла несколько лет назад.
- Прости, я не знал.
- Ничего, - шмыгнул носом он и добавил. – Забудь об этом. Это только моя боль, и тебе не нужно забивать ею голову. Пока ты молодой, тебе нужно жить полной жизнью, и ни в коем случае не повторяй моих ошибок. Не торопись жениться, Эйнжел, не торопись, ведь никогда не знаешь, где и когда найдёшь то, что тебе на самом деле нужно.
От этих слов меня будто током передёрнуло, и мне даже показалось, что за спиной дяди Луиса в свете уличных фонарей я увидел силуэт своей девушки из снов. Но это было лишь какое-то мгновение, как мираж, который тут же исчез.
Красный обволакивающий и таинственный свет. Мягкий полумрак и волнующие ароматы кальянного дыма вперемешку со сладкой горечью парфюмерного дурмана, исходящего от тел жриц любви, облачённых в соблазнительную полупрозрачную одежду. Хотя это трудно было назвать полноценной одеждой, скорее, это был лишь легкий намёк на её присутствие. В первые секунды мне было немного не по себе от этого места и грешных взглядов девиц, которые так и манили меня к себе. Голова шла кругом от всего этого, но больше всего мне стало неловко от того, что в этот момент со мной был дядя Луис. Он же был совершенно невозмутим и скучающим взглядом окинул каждую из девушек, пока неожиданно в его глазах не блеснул опасный хищный огонек и он ткнул пальцем в самую развязную и шикарную девицу в зале. Кажется, он ей подмигнул и поманил её одному ему понятным жестом руки. В ответ грешная сирена отложила в сторону трубку кальяна и, неспешно покачивая бёдрами, с грацией мартовской кошки в разгар брачных игр подошла к нам, и фривольно поинтересовалась у дяди Луиса:
- Ну, неужели сам неутолимый Луис решил порадовать меня сегодня? - улыбнулась она, откинув назад густую гриву чёрных волос. – Мне о тебе рассказывали такие невероятные вещи… Ммм… Уж не терпится с тобой опробовать их все, включая твою неподражаемую серенаду под каждый акт волнующего представления. Ну, идём же скорее в спальню!
- Делара, прекрати, - мягко усмехнувшись, скажет он, деликатно убрав её назойливые ручки прочь. - Ты же знаешь, что я завязал с этим делом и давно.
- Неужели мы совсем потеряли нашего Луиса? Печально…, – вздохнула она, поправив ему воротник, а потом обратила свой хищный взор на меня. – Ну а вы, молодой человек? Может быть, вы хотите развлечься с Деларой? Ведь не зря же вы сегодня оказались здесь?
- Я не знаю…, - опешил я, чувствуя, как постепенно начинаю туго соображать с каждым лишним сантиметром, сокращающим расстояния между мной и этой сногсшибальной полуобнажённой девицей, которая просто пылала каким-то внутренним огнём. В жизни на меня никогда не смотрела так ни одна девушка. Призывный взгляд Делары прямо пронзал мне душу.
- Ну так давай узнаем, - мягко улыбнулась она и потянула меня за руку куда-то вглубь, по узкому коридору.
Ноги сами несли меня в этот густой мрак, где последние остатки моего сознания отбросили прочь разъедающие душу проблемы со Сциллой. Возникало ощущение, что впервые в жизни я плыву против течения. Кругом горели огоньки декоративных светильников, а мимо проходили почти обнажённые девушки, и мне было даже немного страшно. Будто я готовлюсь совершить нечто постыдное и запретное. То, что было мне недоступно раньше. От волнения мне показалось, что вокруг стало душно, а в груди не хватает воздуха.
Очнулся я, уже сидя на огромной ядовито-розовой кровати и чувствуя, как женские холёные ручки стягивают с меня одежду, а Делара протягивает мне дымящуюся трубку… Втягиваюсь один раз так, что дыхание замирает, и весь мир пускается в какую-то странную феерию ощущений, где приятный ток по телу смешивается с ласками развратной девицы и несёт меня куда-то в долину грешных удовольствий, где облик Сциллы навсегда превращается в пыль и пепел. Пыль и пепел моей старой жизни.
Как бы это ни звучало парадоксально, но дядя Луис оказался прав. В этом не было ничего аморального и омерзительного. В комнате была расслабляющая обстановка, а от девушки шикарно пахло. Это была самая сумасшедшая ночь в моей жизни, где мне лечили душу ощущениями и не требовали слов любви, каких-то нелепых обещаний, и не высказывались раздраженно о неряшливо брошенной одежде. Впервые в жизни я почувствовал себя мужчиной в полном смысле этого слова. Мужчиной, который делает, что хочет только он, а не робким мальчиком, ожидающим ласковых подачек.
Под утро я принял бодрящий душ и, расплатившись с Деларой, шепнул на прощание ей на ушко несколько приятных слов.
После чего вышел к дяде Луису, который практически всю ночь провёл за душевными беседами с хозяином борделя, с которым их связывало очень много эпизодов из бурной молодости.
У меня было хорошее настроение, и я предложил немного пройтись по набережной. Дядя Луис бросил на меня бодрый взгляд и даже немного улыбнулся. Должно быть, все мои впечатления от этой ночи были написаны у меня на лице, но мне не хотелось об этом говорить. Даже с дядей Луисом. Впрочем, он и не спрашивал, мы просто молчали, вдыхая свежий утренний воздух, наполненный ароматом сырой листвы и влаги.
С набережной доносились крики чаек, а я был уже другим Эйнжелом. Я не чувствовал себя прежним мальчиком, я чувствовал себя другим мужчиной.
***
Буквально год назад Луис Лёвенфельд даже в самых смелых мечтах не мог представить себе, что следующее Рождество он будет встречать в статусе почти свободного мужчины, да и ещё в одном из лучших Гранд Отелей Китая.
Хильдегард проявила невероятно щедрый жест, организовав для них с Эйнжелом эту заграничную поездку, да ещё и на все рождественские каникулы. Возможно, таким образом она решила просто убрать с глаз долой своих раздражителей, хотя бы на тот период, пока адвокат занимается подготовкой документов к бракоразводному процессу, который, по сути, уже ничего не значил для самих супругов. Ведь незадолго до отъезда в Китай, они с Хильдой всё решили. Впервые в жизни без истерик, скандалов и взаимных упрёков. Быстро, чётко и по-деловому сдержанно.
Луис был приятно удивлён проявленной инициативой, но в той же мере он видел с какой болью в сердце, как это решение даётся Хильде. Как она старается смотреть будто сквозь него, как немного дрожит её верхняя губа, и как она не может найти место беспокойным рукам. Он столько лет относился к ней, как к вещи, как к пустому месту, даже ни на секунду не задумываясь, что у неё были свои мысли и чувства. И что, даже пережив от него столько унижений и измен, она до их пор так сильно привязана к нему, и даже хочет его, что с трудом скрывает это даже в такой критический момент их брака. Брака, который умер ещё двадцать лет назад, но признать это официально Хильда решилась только сейчас.
Луис в то утро смотрел на неё с каким-то восхищением и даже благодарностью, но сказать об этом он ей не решился. Он боялся, что любая, даже самая невинная нежность с его стороны может сломать новую Хильду, и тогда перед ним снова с лязгом опустится стальная решётка. Поэтому распрощались они весьма сухо, но без злобы. Хотя была секунда минутной слабости, когда Хильдегард хотела будто обнять его. Это было какое-то мгновение, она внимательно посмотрела на него во все свои бездонные глаза, а потом отшатнулась в сторону, тихо сказав на прощание:
- Как же сильно я тебя любила, Мюллер… Прям до смерти!
Эта фраза «До смерти!» эхом отразится от стен и осядет где-то в душе Луиса. Она будет преследовать его во сне, во время прогулок по китайским улочкам, и даже по вечерам за душевными беседами с Эйнжелом.
Впервые в жизни Луис чувствовал себя участником чего-то важного и значимого, когда давал свои наставления Эйнжелу и видел, как восхищённо этот молодой паренёк смотрит на него.
Как стремится походить на него, как с неподдельным интересом спрашивает совета и ждёт одобрения. Это было потрясающее чувство.
Чувство отца, который обрёл сына. У них даже с Уиллом никогда не было такой крепкой дружбы, которая сейчас зародилась с Эйнжелом. И от всего этого отголосок фразы Хильды приобретал какой-то ещё более трагичный оттенок, и Луис начинал презирать себя ещё сильнее.
Просыпался среди ночи и вертелся на исполинской кровати, до утра борясь со своими мыслями и переживаниями. Эйнжел, в отличие от него, спал сном младенца, и, кажется, в его глазах загорелся огонёк новой жизни, а ещё ему ужасно шли очки, которые ему выписал врач. Он прям на глазах повзрослел и возмужал, даже походка у него стала более раскованной и твёрдой. Эйнжел уже больше не посыпал голову пепеплом из-за Сциллы и не убивался из-за того, что произошло в Старлайт Шорз. Он наоборот, словно ястреб, спешил взмыть в небо новой жизни, окрылённый поддержкой Луиса, который, видя выздоровление сына, меньше всего хотел омрачать его радость своими воспоминаниями и тревогами. А их было немало, и даже молодые француженки, пытающиеся как-то в один из вечеров в баре отеля закадрить потрёпанного жизнью повесу, не трогали его. Луис составил им компанию, чтобы подыграть Эйнжелу, общаясь с блондинкой только на правах хорошего друга и приятного собеседника.
Последние дни отдыха они провели в Пекине, где их водили по вполне стандартному туристическому маршруту, из которого в памяти Луиса остались только рынок и густой туман, от которого запотел фотоаппарат и отказывался работать вплоть до вылета в Симландию.
- Темучин предлагает нам экскурсию в храм боевых искусств, если завтра мы вместо стандартной вечеринки для туристов поедем вместе с ним повидаться с буддистскими монахами, - скажет Эйнжел во время прогулки по городу.
- Я, пожалуй, воздержусь, - ответит Луис, будничным взглядом разглядывая пёструю толпу людей, суетливо спешащих мимо них туда-сюда. – Меня мало интересуют восточные единоборства, а точнее, не интересуют совсем. Кстати, а как у тебя продвигаются дела с той француженкой?
- С Жаннетт? - вскинул брови Эйнжел. – Всё чудесно, мы вчера потрясно провели время. Я сводил её в кино на фильм с Вуди Алленом, но в китайском варианте он оказался не так хорош, и поэтому Жаннетт попросила дать ей пару уроков немецкого у неё в номере. Я был не в силах отказать, а завтра она улетает в Париж.
- Надеюсь, она оказалась хорошей ученицей? – усмехнулся Луис.
- Я ещё не понял, как хорошо она закрепила пройденный материал, - широко улыбнулся Эйнжел. – Поэтому сегодня у нас в полночь запланирована масштабная работа над ошибками.
- Так держать! – одобрительно скажет Луис, хлопнув его по плечу.
Сын развлекался по полной программе, следуя наставлениям отца, в то время, как сам Луис терзался старым чувством вины перед ним за упущенное детство и свою страсть к наркотикам, которая едва не сломала жизнь маленькому Эйнжелу. Ведь это именно Луис много лет назад в наркотическом опьянении напугал до полусмерти семилетнего мальчика. Он был под героином и не сразу понял, что возле его постели стоит беззащитный мальчик в пижаме, который просит посмотреть вместе с ним перед сном какую-то книжку. Если бы знать, если бы не чертов героин… Если бы… А, чёрт! В висках всё сводило от боли, и он закрыл глаза, чтобы заглушить крик напуганного мальчика из прошлого.
Луис ударил его. Ударил с размаху, отчего бедняжка лишился чувств. А на синий джемпер закапала кровь из носа. Он ударил собственного сына, причинил боль своему маленькому ангелочку, и за это нет ему прощения. Луиса до сих пор передёргивало, когда он вспоминал об этом. «До смерти!» - эхом пронеслись в мозгу слова Хильды. Он до смерти напугал тогда Эйнжела, и у мальчика начались панические атаки. Он плохо спал, боялся выйти из дома, постоянно плакал и почти ничего не ел. Хильда долгое время безуспешно таскала его по психологам, пичкала какими-то успокоительными, но ничего не помогало. Эйнжел превратился в затравленного зверька, а Луис ничего не мог с этим поделать. Его тело выворачивало наизнанку от ломки, а душу от того, что он осмелился ударить собственного ребёнка. Он был в отчаянии и страхе не меньше самого Эйнжела, и именно чувство вины перед сыном и подтолкнуло его начать борьбу со своей зависимостью. Хильда быстро откликнулась на его просьбу «подлечиться от дряни» и отправила его в хорошую платную клинику, где, как уверяли в рекламе, возвращали к жизни даже самых безнадёжных наркоманов.
После длительного лечения и мучительной реабилитации Луис вернулся домой уже другим человеком, где к его облегчению всё тоже успело перемениться. Эйнжел, как ни в чём не бывало, ходил в школу, занимался сольфеджио и гонял по улице на велосипеде наперегонки с Уиллом. Для Луиса было настоящим чудом увидеть своего мальчика прежним и беззаботным ребёнком. Хильдегард пояснила мужу, что, измучившись таскать племянника по психологам, она поддалась уговором Иеремии и отвезла Эйнжела в Германию на сеансы гипноза к одному очень хорошему специалисту. Поначалу всё это ей казалось авантюрой, но когда спустя месяц Эйнжел перестал вскрикивать во сне и бояться собственной тени, она по-настоящему осознала всю силу и мощь настоящего гипноза. Немецкий медик сделал настоящее чудо, выдернув из памяти мальчика страшный эпизод испуга и боли. Эйнжел теперь ничего не помнил о том, как Луис когда-то ударил его и теперь смотрит на дядю с прежним доверием и радостью.
Всё, казалось бы, вошло в своё прежнее русло, но только не для Луиса. Он никогда не забудет напуганного до смерти собственного сына и капли крови на детском джемпере. Это всегда будет с ним, до самой смерти.
«До смерти!» - снова раздался у него в голове голос Хильды, превращаясь в сплошную и навязчивую головную боль.
***
Спустя почти пять лет, после нашего отъезда из Сансет-Вэлли, я наконец-то решился с дядей Луисом навестить могилу Эммы Лёвенфельд. И я был немного огорчён, увидев мамино захоронение в некотором запустении. Надгробие выглядело унылым и заброшенным. Неужели тётя Хильда не располагает средствами для этого? Вряд ли, ведь на соседних могилах Лёвенфельдов были свежие цветы и идеальный порядок. Однако, мне некогда было разбираться в причинах такой избирательной заботы к умершим, и я по совету дяди Луиса решил договориться за определённую плату с работниками кладбища, которые тут же пообещали мне обеспечить достойный уход за могилой Эммы Лёвенфельд. И для меня этого было вполне достаточно, чтобы отныне моя душа была спокойна.
Дядя Луис принёс мамины любимые красные розы и несколько минут стоял практически недвижно, взирая на каменный постамент. Такой ледяной, недвижный, вечный и такой же безмолвный, как эта кладбищенская тишина.
Стебель с могильно-чёрными ягодами сурово вился вдоль надгробной плиты, на которой зияли латинские буквы полустёртой ветрами и дождём надписи.
«Та, кто обрела покой здесь, и бессмертным духом на небесах всегда будет жить в наших сердцах. Пока существует вечность…»
Старые деревья, могучие дубы скрипели, роняя на вымощенную дорогу кладбища багровые листья. Они кружили и отчаянно бросались нам под ноги, пока мы неспешно, словно сквозь время, брели к воротам старого кладбища Сансет-Вэлли, на котором прекратили хоронить людей вот уже лет десять.
Однако, дядя Луис по-прежнему был непреклонен в своём желании упокоиться после смерти именно здесь, даже если его могилу придётся делать чуть ли не на задворках старых мавзолеев.
Будучи убеждённым атеистом, я всегда скептически относился к подобным вещам, а сейчас и подавно. Какая разница, где тебя закопают, когда ты будешь уже мёртв? Ведь после смерти ничего нет, одна сплошная пустота. Ничто. Мозг умирает, сознание умирает, а всё остальное – лирика религиозных фанатиков. Не более. Я вообще мечтаю, чтобы меня сожгли как Индиру Ганди и развеяли где-то над Риверсайдом, а лучше над каменным кругом. Пусть это было и бредовым желанием, но звучало уж больно поэтично и красиво.
«Прах Эйнжела Лёвенфельда был развеян над каменным кругом менгиров в чёрном лесу!» - я даже представил некролог в газете и свою пафосную фотографию на первой полосе, где безутешные родственники обливаются слезами.
Жена, дети, друзья. В общем, всё как положено, правда, я плохо представлял себя женатым, но тем не менее мне хотелось, чтобы после смерти у меня был полный набор. Ведь это так красиво и традиционно, чёрт возьми. С такими размышлениями мы и улетели обратно в Риверсайд, где мне пришлось задержаться всего лишь на сутки. Уже вечером позвонил директор филармонии и потребовал моего срочного присутствия в Старлайт Шорз. Что ж, жизнь на чемоданах давно стала для меня нормой. Вот уже несколько лет я разрывался между домом в Риверсайде и работой в Старле, где приходилась перебиваться на съёмных квартирах. Однако, вскоре такая жизнь мне даже пришлась по вкусу. Любимая работа, концерты, потрясающий коллектив и мимолётные романчики с дамами из оркестра, многие из которых маялись от одиночества из-за дефицита мужчин в нашей среде. Им хотелось подсластить горечь одиночества, а мне хотелось банального секса с флёром легкой романтики, и таким образом, наши пути перекались время от времени, на почве взаимного удобства. Я устраивал в их жизнях мимолётную сказку с цветами и поэтичными вечерами у старого рояля, а они, в свою очередь, не скупились на долгожданные женские ласки. Больше всего мне запомнилась моя несостоявшаяся интрижка с одной тридцатипятилетней арфисткой.
Кларисса давно пыталась мне строить глазки, но сначала я ограничивался с ней только чисто рабочим флиртом, так как у меня была на тот момент дама для утех, и заводить ещё одну я не видел необходимости. Однако, вскоре обстоятельства заставили меня к ней присмотреться поближе. Несмотря на возраст, она выглядела просто шикарно, а идеальной фигурой могла дать фору многим молодым девчонкам. И как-то во время небольшого капустника по поводу моего дня рождения, которые замутили коллеги для меня прямо в театре, я обратил своё мужское внимание именно на Клариссу, которая осмелилась преподнести мне персональный подарок в виде коллекции изумительного китайского чая. Подарок, что называется, пришёлся мне по душе, и я не остался в долгу, решив проводить даму после торжества прямо до дверей её дома.
Мы мило беседовали в холле, пока ждали приезда такси. Кларисса была уже изрядно пьяна после нескольких бокалов шампанского и заразительно смеялась над моими шутками, которыми я пытался расслабить свою спутницу. И когда мне это удалось, я воспользовался моментом и поцеловал её.
И тут случилось странное. Кларисса вся напряглась и покраснела, прям как школьница на уроке анатомии. От такой реакции взрослой женщины я даже опешил, а она поспешила оправдаться, мол, целоваться на суровом февральском морозе с ветром опасно. Можно испортить форму губ, да и вообще я слишком тороплю события.
Когда мы сели в такси, я успокоился мыслью о том, что Кларисса наверняка просто не хочет афишировать связь со мной на работе, чтобы эти слухи не дошли до кого-то другого, с кем у неё есть более серьёзная связь. Я был готов понять и принять что угодно, в конце концов, не под венец же я её вести планировал в этот вечер, а всего лишь уложить в кровать и сделать максимум того, чтобы приятно было нам обоим. Однако, истина оказалась гораздо хуже, чем я мог себе представить, но это я узнал уже в квартире Клариссы. Уже после того, как спустя почти два часа душещипательной беседы за чаем на диване с накрахмаленными салфетками, она решилась стянуть с меня рубашку и, краснея как чёрт знает кто, признать, что она девственница. Тридцатипятилетняя девственница, это даже для дяди Луиса было экзотично, не говоря обо мне, который прям там на этом диване с салфетками и обомлел, уставившись на Клариссу, стыдливо потупившую глаза в пол.
Повисла неловкая пауза, после которой Кларисса заявила, что в комнате душновато и нужно открыть окно. После чего она, поправив на себе немного сползшее, благодаря моим стараниям, платье, налила нам ещё чая и притащила свой альбом, где зачем-то стала показывать мне свои детские фотографии. А я так и сидел на этом дурацком велюровом диване с салфетками, ошарашенный и без рубашки в комнате, где через пару минут из-за отрытого настежь окна стало холодно, как в морге. В общем, ничего у нас в тот вечер е получилось. Кларисса оказалась совершенно не готова распрощаться со своей девственностью, а я был тоже не готов взять на себя такую ответственность, да и ещё с тридцатилетней выдержкой. Потом, когда я рассказал всю эту историю дяде Луису, он смеялся буквально до слёз, заметив, правда, что я, как настоящий мужчина, был просто обязан помочь бедняжке в такой деликатной ситуации.
После того случая наши пути с той арфисткой почти не пересекались. Она вскоре перевелась работать в другой театр, а я начал встречаться с одной замужней скрипачкой, у которой муж был пилотом гражданской авиации и ввиду своей профессии дома появлялся чрезвычайно редко, что создавало просто идеальную почву для измен благоверной на стороне.
Наличие мужа меня не смущало, как и шестилетнего сынишки, которого я пару раз водил в зоопарк и даже покупал ему игрушки на правах доброго друга семьи с маминой работы. Мы с ней, наверное, до сих пор бы встречались, если бы однажды меня не сдала со всеми потрохами соседка моей пассии. Дома был дикий скандал, хорошо ещё, что обманутый муж не примчался прямо в театр, чтобы поквитаться со мной за наставленные рога. Вместо этого, он разукрасил лицо своей супруги, после чего она мне деликатно намекнула, что нашим встречам положен безоговорочный конец.
Не успел я оправиться от передряг на личном фронте, отыгранного концерта и поездки в Сансет-Вэлли, как в тот же день меня неожиданно вызвал к себе мистер Фентэн. Как он шепнул мне на репетиции, у него была ко мне одна маленькая просьба, которая, как выяснилось, заключалась, в том, чтобы я непременно остался со всеми праздновать в ресторане, а не свалил бы по своим делам как обычно. Такое заботливое внимание со стороны Фэнтена к моей персоне объяснялось только одним фактом. По всей видимости, до него дошли слухи, что сразу же после благотворительного концерта в Бриджпорте, я собираюсь написать заявление на увольнение. Ведь ни для кого уже не было секретом, что Оззи по старой доброй дружбе похлопотал через одного важного человека, чтобы меня взяли на работу в Риверсайде, ибо все эти переезды между городами порядком достали меня за эти пять лет.
Пора бы уже и остепениться, и осесть где-то основательно. Вот Макнейл и похлопотал для меня, заверив, что работа просто мечта, и платить будут достойно. Этого было вполне достаточно, чтобы я согласился, даже толком не разобравшись, чем вообще мне предстоит заниматься.
После обсуждения дел, мы с Макнейлом ещё выпили по кружке пива в одной местной забегаловке, где он, сияя как начищенный таз, поделился, что совсем недавно стал отцом:
- У меня родился сын, Эйнж! Ты даже не представляешь, какое это офигеное чувство, знать, что ты продолжился в другом человека. Это просто кайф!
- Как же время всё меняет, - усмехнулся я. - Всего каких-то пять лет назад ты говорил мне о том, что кайф – это записать по альбому в месяц, а теперь всё свёл к рождению ребёнка.
- Да, время всё меняет, - кивнёт Оззи и чуть ли не с упрёком скажет. – Я не думал, что после того, что у вас случилось со Сциллой, ты станешь считать рождение ребёнка от любимой женщиной чем-то банальным
- Ты меня не так понял. Я за тебя очень рад, серьёзно рад! – поправил его я. – Просто в моём случае назвать Сциллу любимой женщиной было бы слишком громко, учитывая, как по-скотски она поступила со мной.
- Сцилла та ещё шлюшка, - усмехнулся он и неожиданно сказал. – Ты, кстати, слышал, что Вальцак её кинул с деньгами? Прямо после съёмок слил её, а имени даже в титрах нет. Бедняжка зря только обнажалась во весь кадр!
- Мне безразлично, что с ней происходит, - равнодушно отозвался я. – Меня теперь это не волнует. Кстати, а как назвал сына?
- Мордекай Макнейл, - гордо заявил Оззи. – Уменьшительно зовём его Морди, Лана была в шоке, когда узнала, как я записал мальчика.
- Ну, ты всегда у нас был сумасбродным оригиналом! – одобрительно засмеялся я. – Так что парню повезло. У него очень мало шансов встретить своего тёзку.
- Я знал, что ты оценишь, Эйнж, - ответил Оззи и, будто вспомнив первоначальную цель нашей встречи, спросил. – Кстати, твоего нового работодателя зовут Герман Фогель. Тебе это имя о чём-то говорит?
- Что-то знакомое, - нахмурился я. – Но, думаю, вряд ли. Мы точно не знакомы, я практически не бываю в Риверсайде. Только набегами, наскоками между репетициями и концертами. Ну, а вообще, что он за человек?
- Он хороший человек, деньгами не обидит, будь спокоен, - уверенно заявил Оззи. – По крайней мере, так мне сказал старина Мюррей, который и вывел меня на это предложение о работе. Фогель давно ищет музыканта, и желательно пианиста, чтобы тот занимался с его дочерью, которая просто бредит поступлением в какую-то академию искусств в Европе. Там такой строгий конкурс, что заниматься девочке нужно уже сейчас, пока техника игры у неё пластична, и слепить из неё будущую пианистку ещё не поздно.
- А сколько девочке лет? – уже по-деловому спросил я, чтобы примерно прикинуть, c чего мне начать подготовку будущей звездочки.
- Пятнадцать или четырнадцать, где-то около того. Я точно не помню, в общем, как приедешь в Риверсайд, позвонишь по этому телефону и договоришься о встрече с Фогелем, а там тебе всё подробно объяснят.
- Хорошо, - кивнул я, положив визитку с номером во внутренний карман пиджака, после чего мы распрощались с Макнейлом.
Последний концерт мне почему-то показался самым длинным и утомительным из всех, что когда-либо мне приходилось играть в моей жизни. Возможно, это было от того, что душой и телом я уже был в Риверсайде и мысленно прокручивал предполагаемую встречу с Фогелем. Кроме того, мне отчаянно не давало покоя странное чувство, что когда-то я точно слышал эту фамилию, но с чем это было связано, я совершенно не имел понятия. Да и потом, Фогель не такая уж и редкая фамилия, возможно, банальное совпадение, не более.
С такими мыслями я не спеша потягивал виски со льдом в одном из ресторанов Бриджпорта, где Фэнтен и организовал весь этот внеплановый корпоратив в честь моего ухода, как выяснилось. Коллеги наговорили мне столько хороших и пышных слов, что мне на секунду даже показалось, что мы собрались праздновать мой день рождения, свадьбу и похороны в одном флаконе. В общем, мне было жутко неловко от помпезных и пафосных речей, что толкали мои уже изрядно захмелевшие коллеги по сцене. У меня кусок не лез в горло от всего этого ненужного пафоса, хотя все блюда пахли просто чудесно, и готовили здесь наверняка замечательно. Мою персону оставили в покое только где-то спустя пару часов, когда после количества выпитого спиртного сам повод всего мероприятия стал не так важен, как дух хмельного веселья, который пустился в пляс под одобрительные возгласы наших музыкальных дам.
Меня тоже пыталась увести в пляс по старой дружбе моя скрипачка, но я деликатно отказался, и меня вскоре оставили в покое.
Наутро у меня же был забронирован билет на самолёт до Риверсайда, а ночь я планировал перекантоваться в отеле. Планировал до тех пор, пока на телефон не пришла смс-ка от одной моей знакомой из Бриджпорта, которая, прослышав, что я здесь, предложила мне заскочить к ней на огонёк до утра, если я не буду против.
Я не был против и ответил ей, что буду через полчаса. Что ж, вариант с отелем отпал сам собой, и я, опрокинув очередной бокал виски, спустил cвои шальные мысли с поводка, предвкушая во всех смыслах приятное ночное приключение, как вдруг рядом раздался до боли знакомый голос:
- Господи, Эйнжел, ты ли это? - восторженно протянула Сцилла, опустившись на стул рядом. – Я тебя еле узнала. Обалденно выглядишь!
- По-моему, я уже это где-то и когда-то слышал, - усмехнулся я, окинув взглядом большой вырез на её вульгарном платье и стройные ножки в соблазнительных чулках «а-ля куртизанка». – Прям дежавю какое-то.
Сцилла засмеялась и нарочно наклонилась вперёд, чтобы я мог во всей красоте оценить вырез её платья вплоть до кружевных трусиков. Глаза лихорадочно блестели, речь была спотыкающейся. По всей видимости, она уже была в достаточной степени пьяна.
- А ты изменился, - кокетливо скажет она, потрогав меня за мочку уха. – Такой мужчина интересный стал, я даже жалею, что так всё вышло у нас…
- Да неужели? - подыграл ей я.
- А ты какими судьбами здесь? – поинтересовалась она, соприкоснувшись со мной своими острыми коленками.
- По работе, - сухо ответил я и попросил бармена принести счёт. – А ты? Всё ищешь очередного спонсора?
- С чего ты взял? – нахмурилась она, изображая из себя мисс благополучие.
- Да так, слышал кое-что.
- Сплетни, - отмахнулась она, и тут я заметил, что её рука лежит на моём бедре.
- Что тебе от меня надо? – будничным голосом спрошу я, убрав её руку. – Что, перестала пользоваться спросом у мужиков, раз решила клеиться ко мне от отчаяния?
- Какой же ты говнюк! – разозлилась она, но не ушла, а даже начала оправдываться. – Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти!
- Ну, расскажи, может, я посмеюсь на досуге, - ироничным тоном ответил я.
- В общем, Вальцак оказался полным козлом, - призналась Сцилла. – Он меня просто использовал, выставил шлюхой перед всей Симландией и даже не заплатил. Я целых три года в полном неглиже корячилась в его театре, а он вешал мне лапшу на уши, оскорблял и параллельно спал ещё с какими-то дешёвыми актрисульками. Понимаешь, он променял меня на каких-то провинциальных кобыл с четвертым размером! Он не любил меня, Эйнж, вот нисколечко… Я только сейчас поняла, что только ты меня по-настоящему любил, только ты обо мне заботился. Ты настоящий, а он мусор. Знаешь, дня не прошло, чтобы я не пожалела о нашем разрыве, и кто знает, может быть у нас бы потом родился свой ребёнок? Ведь ты хотел ребёнка? Я же помню?
- Замолчи, - грубо её оборвал я. – Ты мне противна. Ты хорошая актриса, Сцилла, но для меня ты уже не представляешь интереса. Ни физического, ни духовного. Так что зря стараешься, ищи себе другого зрителя.
- Эйнжел, постой, - схватила она меня за руку, когда, взяв пиджак, я намеревался направиться к двери. – Но неужели ты всё забыл? Неужели забыл, как нам было хорошо вместе? У тебя же ни с кем так не было. Я же вижу.
- Бывало и лучше, - хмыкнул я, но она по-прежнему не отпускала мою руку и чего-то ждала.
- Эйнжел, ну ты же не такой…
- Ты даже представить не можешь, какой я на самом деле, - усмехнулся я, чувствуя, как бес где-то в глубине души нашёптывает мне свою безумную мысль.
- Ну так покажи мне.
- А смысл? – прищурился я. – Чего ты хочешь, коварная соблазнительница?
- Поехали в отель, - решительно предложила она. – Нам же есть что вспомнить и о чём поболтать. Мы же не чужие, Эйнжел?
И в этот момент бес внутри меня совсем сошёл с катушек, и его призыв совершить своеобразную месть над Сциллой взял вверх над прежним благоразумием. В следующую секунду я, особо не церемонясь, вывел свою бывшую зазнобу в вестибюль и, зажав её в угол возле женского туалета, задрал ей подол платья.
- Ты сбрендил?! - испуганно встрепенулась она от моей решительной грубости, но я закрыл ей рот грязным поцелуем и сделал с ней всё то, о чём так призывно кричал с первой встречи её дешёвый шлюховатый вид.
Всё случилось быстро и бешено. Я был быстр, а она была в бешенстве. Сцилла сладко стонала, щедро осыпая между делом проклятьями мою персону, а мне было хорошо как никогда.
Я смотрел, как она нервно одёргивает задравшееся платье, как поправляет сползшие чулки, и я видел перед собой лишь растрёпанную дешёвку из борделя. Ни больше, ни меньше. Это было потрясающее чувство.
- Ты подонок, Лёвенфельд! – кричала в ярости раскрасневшаяся от удовольствия Присцилла, пытаясь ударить меня своими холёными ручками. – Как ты мог!?
- Ну, ты же сама так настойчиво предлагала мне вспомнить старые времена. Вот я и решил напомнить тебе прямо здесь и сейчас. А чего тянуть-то? – засмеялся в голос я, застегнув брюки.
- Шизик! – прыснула сквозь зубы Сцилла и, подхватив упавшую на пол сумочку, хромая на шпильках, проскользнула к выходу, показав мне на прощание фак.
Однако, мне было всё равно. Мы были в расчете, и я искренне надеялся, что эта рыжеволосая бестия после всего случившегося никогда больше не посмеет ворваться в мою жизнь так же по-хозяйски, нагло и смело, будто имела на это какое-то особое право.
Протерев слегка залапанные пальцами Присциллы очки, я причесался, тщательно вымыл с мылом руки и надел пиджак.
***
Впервые за эти пять лет, приехав в Риверсайд, я решил доехать на такси лишь до автовокзала и совершить небольшую пешую прогулку до дома. Моей голове необходим был свежий воздух, чтобы выветрить последние остатки вчерашнего похмелья. Кроме того, я практически не спал прошлой ночью, и у меня даже не было сигарет, чтобы снять приступ начинающейся головной боли. Последнюю сигарету я выкурил в аэропорту сразу после перелёта, а приобрести новую пачку не посчитал нужным. Да и вообще, я в ближайшее время всерьёз подумывал завязать с этой пагубной привычкой. Новая жизнь и новая работа – просто отличный повод оставить какие-нибудь старые пристрастия в прошлом. И почему бы не бросить курить, например?
Риверсайд встретил меня тёплым сентябрьским солнцем, которое мне показалось даже чересчур обжигающим для первых недель осени. Воздух был наполнен ароматом дыма сгоревшей листвы, а где-то в чёрном лесу, заливаясь, пели птицы. Я шёл не спеша и с каким-то странным чувством вслушивался в эту сладкую трель, что эхом неслась над цветочным лугом с чуть выжженной от солнца травой. В песнях этих птиц мне слышалось что-то своё, родное и до боли знакомое. Будто мелодия детской колыбельной, что мне в младенчестве напевала мама. Это было странное чувство, а возможно, мне всё это показалось из-за банальной нехватки сна.
Во всяком случае, когда я уже оказался у ворот дома, пения птиц я больше не слышал.
Только ветер шелестел листьями над головой, и было слышно, как дядя Луис работает в саду.
За эти пять лет, что мы жили здесь, он развёл настоящую хозяйственную деятельность. Всё началось с обычного ухода за цветами в саду, которые стали отличным поводом для него, чтобы не страдать целыми днями бездельем и бросить пить.
И стоит отдать ему должное, с зелёным змеем он справился, а ещё неожиданно открыл в себе любовь к фермерскому делу, начав разводить кроликов. Я был крайне удивлён, когда неожиданно три года назад дядя Луис поднял тему животноводства и стал усиленно штудировать литературу по этой теме.
Сначала я воспринял это скептически, прекрасно зная жгучую нелюбовь дяди Луиса ко всей этой чёрной работе, опостылевшей ему с девства. Однако, когда я увидел, с каким неподдельным интересом он взялся за изготовление вольера для кроликов и как трепетно носится с чахлыми саженцами помидоров, то я с удовольствием поддержал его в новом деле. Теперь у нас был цветущий сад, огород с теплицей, целая орава кроликов и даже куры. В прошлом году дядя Луис ещё планировал приобрести козу, но в последний момент неожиданно передумал и закупил у заводчика ещё одну партию цыплят.
Кроме всего прочего, дядя Луис оказался ещё и неплохим поваром.
Особенно тушёное мясо в горшочках у него получалось просто пальчики оближешь! Вот и сегодня на кухне чем-то вкусно пахло, а на старом пне возле вольера с кроликами ещё виднелись свежие следы запечённой крови.
- Может, сначала пообедаем? – предложит дядя Луис после того, как я, приняв бодрящий душ, начну собираться на встречу с Фогелем.
- Потом, - ответил я, быстро причесавшись и поправив жёсткий ворот рубашки. – Фогель сказал, чтобы я явился в замок фон Геббельсов к двум часам, а на моих уже почти без пятнадцати.
- Странная какая-то работа, - заметил неожиданно дядя Луис. – Неужели тебе хочется быть петрушкой для утех капризной дочки богатых родителей?
- С чего ты взял, что я буду «петрушкой»? – нахмурился я. – Меня приглашают туда в качестве репетитора по игре на фортепиано, ни больше, ни меньше. Какие-либо другие функции в качестве дополнительного досуга или злоупотребление моим личным временем не оговаривались. Впрочем, а если и потребуется, то почему бы и нет? При условии, что девочка окажется способной. Просто я морально готов ко всему, учитывая, с каким пристрастием некоторые родители относятся к своим детям.
- Ну, тогда я искренне надеюсь, что роль музыкального «петрушки» в доме мэра и внучатой племянницы кайзера тебе придётся по вкусу! – усмехнулся дядя Луис.
- Меня совершенно не волнует их родословная, - отмахнулся я. – В конце концов, я же иду к ним наниматься на работу, а не свататься в женихи к их несовершеннолетней дочери. А это уже совершенно разные вещи. Не хочу больше смешивать деловое и личное. С меня хватило обилие интрижек в театре.
- Ох, - вздохнёт дядя Луис, покачав головой. – Не зарекался бы ты, Эйнжел!
Оставив его последние слова без внимания, я подхватил дипломат со всем необходимым и отправился в замок фон Геббельсов. Замок располагался на другом конце города, и поэтому, учитывая мою спешку, я взял такси.
Я много слышал про этот замок, как и про многочисленные поколения немецких лордов, живших здесь столетиями после того, как получили эти земли в благодарность от Папы за доблесть и отвагу, проявленную в крестовых походах против иноверцев. Вообще, у фон Геббельсов не самая радужная история, учитывая, что во вторую мировую войну лорд Клаус фон Геббельс был уличён в связи с Аненербе, которая тайно проводила в его замке какие-то опыты над душевнобольными людьми. В своё время дело фон Геббельса надело много шума на всю Симландию, а тот факт, что его в дальнейшем судили и в конце концов повесили как международного преступника, и вовсе положил чёрную тень на всех членов семьи. Дела дальних потомков умирающей немецкой аристократии шли всё хуже, и даже родство с аристократической знатью из Швеции не спасло их от потери авторитета и влияния в определённых кругах. А ведь до войны фон Геббельсы считались чуть ли не самым влиятельным кланом в Симландии. Их фамилии можно было встретить везде, от воротил крупного бизнеса, благотворителей, деятелей культуры и даже политиков. Самым харизматичным из них был Ганс фон Геббельс. Оратор от бога, говорят, мог часами общаться с простым народом. Люди его просто обожали, а вот для мафиози из Бриджпорта он реально был поперек горла. Неудивительно, что на посту мэра он продержался всего полгода. Однако, на сегодняшний день род фон Геббельсов практически угас, и единственным официальным представителем его считалась только Леди Лили фон Геббельс, супруга моего работодателя.
Интересно, сколько ей лет? Должно быть, стара, как динозавр, и выглядит как мисс Марпл за десять лет до выхода на пенсию. Хотя, учитывая, что их дочери пятнадцать лет, она должна быть значительно моложе. Впрочем, это не имеет значения. Самое главное, чтобы их чадо не оказалось избалованным и бездарным созданиям с раздутым самомнением, будто она сама Ванесса Мэй.
За своими размышлениями я и не заметил, как мы оказались у ворот мрачного замка с коваными огромными воротами. Он был в точности такой же, каким я его видел на фотографиях в местном музее. Мрачное изваяние из камня, от которого так и веяло зловещей атмосферой средневековья, а старые как мир могучие дубы только добавляли возраст родовому гнезду фон Геббельсов.
На воротах был расположен домофон, который выглядел как-то уж больно современно для общей атмосферы поместья в стиле замка престарелого Дракулы. Из динамика домофона послышались неприятные звуки, после чего меня попросили представиться и назвать цель визита:
- Мистер Лёвенфельд, по поводу работы учителя музыки. Мне назначена встреча, - как можно громче прокричал я своему невидимому собеседнику.
- Ожидайте, - последовал короткий ответ, и неприятный треск раздался из динамика вновь.
Ожидания затянулось минут на десять, и я по привычке потянулся за сигаретами, совершенно позабыв, что всего каких-то два часа назад планировал раз и навсегда бросить. С каждой пройденной минутой я всё больше начинал нервничать, и желание закурить от этого тоже усиливалось.
«Какого чёрта я так не вовремя решил бросить дымить!?» - чертыхнулся про себя я, когда наконец возле ворот появился огромный амбал с бейджем «охрана».
Обыскав меня с ног до головы металлоискателем, изучив документы и даже заглянув в дипломат, амбал только после всех этих утомительных манипуляций разрешил моей скромной персоне войти на территорию замка.
Однако, на этом мои препятствия не закончились. Прямо у входа в замок меня уже поджидал какой-то престарелый мужчина, возможно дворецкий.
- Добрый день, мистер Лёвенфельд! – доброжелательно отозвался он своим глухим старческим голосом. – Разрешите представиться – я Уиллоби, дворецкий. К сожалению, сэр Герман был вынужден уехать час назад по одному срочному делу, и поэтому просил передавать вам свои сожаления, что не сможет принять вас лично. Однако, попросил вас заверить, что Леди Лили окажет вам не менее достойный приём, и все вопросы касательно работы вы можете решить с ней.
- Прекрасно, - улыбнулся я, даже немного облегчённо вздохнув от такого поворота событий.
Наслушавшись от дяди Луиса историй о крутом и требовательном нраве Фогеля, я, если честно, испытывал небольшой мандраж от предстоящей встречи. Так что перспектива поболтать за чашечкой чая с его благоверной выглядела для меняя более заманчивой и безобидной, по крайней мере, на сегодняшний день.
Дворецкий проводил меня в гостиную через большой холл с пугающими картинами древних лордов на стенах, где досконально изучил мои документы, не постеснявшись даже изучить мои оценки в дипломе.
- Вот рекомендательное письмо от мистера Фэнтена, - сказал я, сунув быстро старику под нос бумажку, пока он не разглядел мой трояк по сольфеджио. – Там указаны ещё и награды, полученные на международных конкурсах. Правда, с собой у меня их нет.
- Хм, - нахмурился он. – Что ж! Весьма и весьма неплохо. Леди Лили примет вас через десять минут, как только закончит один важный телефонный разговор. Может быть, принести вам чаю или кофе?
- Благодарю, но не стоит. Я просто посижу здесь и подожду.
- Как вам будет угодно, - вежливо отозвался Уиллоби, вернув мои документы и уже у самой двери, добавил. – Если вам что-нибудь понадобится, вы сможете найти меня в столовой или же просто позовите.
- Хорошо.
И я остался в одиночестве в компании огромного чёрного рояля и напольных часов, чьё тиканье эхом разносилось по коридору.
Спящий инструмент был прекрасен и так манил меня к себе, чтобы я его разбудил какой-нибудь проникновенной пронзительной мелодией Рихарда Вагнера. Обожаю Вагнера, и если старая перечница не укажет мне сейчас на дверь, то это будет первый композитор, чьи произведения мы начнём играть с моей ученицей.
- Рада вас приветствовать в замке фон Геббельсов, мистер Лёвенфельд! – раздастся чистый, как хрусталь, мелодичный женский голос за спиной и, повернувшись к которому, я обомлею от живописности увиденного.
Передо мной стояла она! Моя Венера, живая, из плоти и крови. Те же глаза, та же белоснежная кожа, дышащая свежестью, которую так неистово ласкали мои руки в том странном сне. Старые воспоминания давно минувших дней вихрем закружились в моей голове. Я стоял как пораженный громом небесным и смотрел прямо в её бездонные глаза, не находя нужных слов и оправданий для той бури, что она подняла сейчас в моей душе, сердце и даже теле.
Какое-то мгновение она тоже пристально смотрела мне в глаза, будто чувствуя странную искру, вспыхнувшую между нами. Или мне это только показалось?
- Мистер Лёвенфельд? – растерянно окликнула она меня, смущенно улыбнувшись моему откровенному взгляду. – С вами всё в порядке?
Показалось.
- Да, всё хорошо, - шумно вздыхаю я, осознав, как бесцеремонно пялюсь на бедняжку. – Простите меня, но ваше лицо мне показалось очень знакомым. Вы очень похожи на одну девушку, просто поразительно! Поэтому я крайне удивлён!
- А, - только и смогла вымолвить она.
- Ради Бога, простите меня! – поспешил извиниться я. – Я не хотел вас напугать!
- Всё в порядке, - улыбнулась она. – Должно быть, вы просто обознались. Такое часто бывает, мистер Лёвенфельд.
- Да, бывает, - с каким-то драматизмом вздохнул я, и у меня даже чуть-чуть запотели очки от волнения.
Сердце в груди стучало как бешенное и даже не думало останавливаться. Внешне я был совершенно спокоен, как удав, а внутри был на грани нервного срыва от случившегося. В горле всё пересохло, мысли путались, и даже голос звучал непривычно низко. Надеюсь, она этого не заметила или сделала вид, что не заметила.
Во всяком случае, Лили выглядела спокойной, доброжелательной и даже какой-то умиротворённой. Однако, при всём при этом, она старалась не встречаться со мной взглядом, и я тоже пытался не смотреть в её сторону, однако боковым зрением видел её золотистые волосы, которые были зачёсаны назад, и тонкие изящные запястья рук.
- А вы немец? – неожиданно спросит она, когда все вопросы по поводу моего музыкального прошлого иссякнут.
- Да, - кивнул я. – Моя мать была немкой, а как вы узнали?
- Ваше горловое сдавленное «р» выдало вас, особый акцент на звуке «т» и характерная артикуляция гласных, которая свойственна жителям южных земель Германии, – пояснила Лили. – Должно быть, ваши предки родом из Баварии или Тюрингии?
- Вы совершенно правы, - приятно удивился я. – Лёвенфельды приехали в Симландию из Баварии. Мой предок был часовым мастером.
- Тем самым Лёвенфельдым, который создал знаменитую коллекцию часов с гравировкой головы льва? – изумилась она.
Я кивнул.
- Это просто невероятно, - скажет в следующую секунду Леди Лили. – У меня сохранилось несколько экземпляров от покойного брата. Возможно, вам будет интересно, как-нибудь взглянуть на них?
- Если вы не будете против, Леди Лили.
- Для меня это будет огромная честь, как и то, что такой человек как вы, согласился обучать мою дочь музыке. Я слышала вашу игру на концерте в Париже. Вы просто изумительно играете драматичные произведения, даже моего супруга поразила ваша техника, а Германа трудно чем-то поразить, можете мне поверить на слово, но вам это удалось. Поэтому мне вдвойне приятно, что судьба нас свела, мистер Лёвенфельд.
- Мне тоже очень приятно, - улыбнулся я и добавил. – И можете звать меня Эйнжел.
- Хорошо, Эйнжел, – радостно ответила она, протянув мне обратно мои документы. –Надеюсь вам, у нас понравится, и мы с вами подружимся. Приходите завтра к часу. Мы устраиваем небольшой семейный обед по поводу выздоровления Германа, заодно сможете поближе познакомиться со своей подопечной.
- Благодарю вас, Леди Лили. Я непременно приду.
С этими словами мы распрощались, и когда я, находясь ещё под своеобразным впечатлением от встречи, вышел за ворота замка, то к моему острому желанию закурить добавилось ещё желание выпить. И желательно чего-нибудь покрепче, чтобы унять эту безумную свистопляску чувств внутри.
+++
Луис и Эйнжел
Луис Лёвенфельд
Леди Лили фон Геббельс
Лили с братом Гансом фон Геббельсом
