[Influence]

В этом мире страдания не выбирают. Но мы вполне можем выбрать тех, кто причинит нам их.

Но в тоже время я с Бриттани Эллис, и я словно приклеен к ней суперклеем - не могу сдвинуться ни на шаг и оставить ее одну. Я не могу перестать думать о ней - для этого будет недостаточно даже растворителя в моих мозгах. А когда я закрываю глаза - вижу ее; даже щедрая порция кислоты не поможет мне прекратить представлять ее облик.
Она словно мой счастливый билет. В такую жизнь, которой у меня никогда не было и не будет.

Секс - это как прыжок с банджи. Я вас умоляю - но вы никогда не будете готовы прыгнуть с огромной высоты с привязанной веревкой вокруг лодыжки. Есть такие вещи, к которым мы не можем быть готовы никогда. Иногда просто необходимо, чтобы кто то вас подтолкнул.

Первое, что я вижу каждый раз, стоит мне только выбраться из липких пучин очередного кошмара, - это заплаканные карие глаза. Они смотрят на меня всегда по-новому: то испуганно, то растерянно, то даже затравленно... Однако непременно с некоторой мрачной решимостью. И это ни что иное, как взгляд чужой матери. Волчицы, подобравшей щенка, или кошки, спрятавшей под свое теплое брюшко утенка. Взгляд, полный жалости, полный растерянности... От свалившейся ответственности за жизнь чужого дитя.
Это взгляд миссис Беннет.
- Здравствуй, Лендон, солнышко...
Как бы не так, миссис Беннет. Я уже вас ненавижу, правда, скорее интуитивно, чем осмысленно. Вы живы, а она нет.
<...>
Воспоминания. Они мгновенно пронзают мой мозг сотнями осколков битого стекла, заставляя сердце разбиться раз и навсегда.
<...>
В некотором отупении я молча смотрю на ее огромный живот. Я еще не знаю, но всего-то два месяца пройдет, как на свет появится этот мелкий говнюк Мартин. И у него будет мама. А у меня нет.
Уже больше никогда.
- Мама, - повторяю я. - Мамамамамама. Мама. Мама!
Полная хрень. Откровенная ложь. Если бы сердце разбивалось только раз...

Ну, святой отец, вы нарвались.
- Ладно, - я поднимаюсь и вытираю ладони о джинсы. - Я вообще не хотел делать это вслух, но вы меня вынудили. Обещаю, будет экспресс-вариант.
Вся небольшая группка людей, участвующих в вечерней службе, и парочка прихожан на соседних скамейках уставились на меня в недоумении. А я набираю в легкие побольше воздуха выдаю свое коронное:
- Иисус! - ору я. - Да пошел ты нахрен!
Повисает гробовая тишина. Лица этих людей... Это надо было видеть. И, кажется, где-то что-то загремело - похоже, свалился подсвечник.
Я еще раз делаю глубокий вздох и продолжаю:
- Святая дева Мария! Катись к черту! Ты маленькая, лживая сучка!
Лицо бабули неподалеку становится белее мела. Она начинает медленно оседать.
- Иосиф, ты просто ублюдок! Вы все! Идите все лесом! Бог, да пошел ты! - мой вопль разносится по всей церкви, кажется, даже витражные окна слегка задребезжали.
Затем я переключился на Аллаха и Будду; так, всякий случай, досталось даже Иуде.
- Почему? Почему ты забрал ее? Ты, жалкий жадный ублюдок!.. Но вторая тебе не достанется, ясно, урод? Я спалю этот чертов мир дотла, но спасу ее! Выкуси!
Самое время расстегнуть ремень и посверкать голой задницей перед иконами, но что-то старушка выглядит совсем неважно.

Ну кто бы мог подумать, я живой. Сейчас, именно в этот момент я полон жизни как никогда. Нет никакой умирающей прямо на моих руках белокурой девочки, за которую я чувствую такую большую ответственность и ничем не могу помочь, нет никакой уже умершей матери, которую я так и не смог спасти, нет никакого покинутого мной же отца, стоящего уже одной ногой в могиле, нет никакой розоволосой Триши, тихо напевающей себе под нос "Мистер Браунстоун"* и вводящей иглу шприца прямиком в вену, нет никакого несчастного и обиженного вниманием олуха Мартина, нет никакой маленькой сиротки Маккензи, нет никаких спивающихся и одиноких детских онкологов, нет никого! Я словно родился заново в эти секунды и прожил совершенно другую жизнь, где нет никого из них всех, где нет боли, нет слез, нет ошибок, нет смерти.
И это была восхитительная жизнь.

- Ваши таланты просто не перестают меня удивлять, мистер Максфилд, - восхищенно пробормотала Бриттани, рассматривая рисунок из молочной пены. И я понял, что потеря моего мужского достоинства совершено окупилась только после одной этой фразы.
Вот только не надо считать меня подкаблучником! Женщины знают, когда у них в руках власть. Вы же знаете, о чем я. Дни после того, как ваш благоверный забыл про годовщину, или когда ваш бойфренд провел слишком много времени с ребятами в баре, наблюдая за игрой. Дни после величайших мужских косяков. Дни после скандала, когда наконец-то выигрыш на стороне прекрасных дам, - спокойны. Полны любви. Мужчины из кожи вон лезут, чтобы быть внимательными и заботливыми. Ставят свои ботинки в шкаф, выносят мусор без напоминания, и помнят о том, что надо поднять седушку унитаза, когда они мочатся.
И я не являюсь исключением. И веду себя как шелковый.

А ведь вам от вашего любимого человека наверняка нужно очень многое. Чтобы он оказывал внимание, был нежным и чутким, говорил сладкие слова, в том случае, если вы девчонка. Или, если вы парень, не выносил мозг, одевался в латекс и давал так, словно завтра конец света. Мне же теперь не надо было от нее ничего. Лишь бы дышала.

Слышу голоса: перепуганный женский, с дрожащей хрипотцой и сосредоточенный, довольно напряженный мужской. Кажется, он что-то ей разъясняет, будто поучает. Слух улавливает беспорядочные обрывки слов: разрывы, связки, поврежденный сустав, перелом, глубокая рана. Зачем так распинаться, если всему этому есть один прекрасный синоним - адская боль.

Dynasty Maxfield