В нашем доме, всегда казавшимся мне таким тихим, все чаще звучат голоса. Вероятно, так происходит всегда, когда в семье появляется ребенок, окруженных поголовным обожанием взрослых, но я не могу припомнить ничего подобного в период взросления той же Исенары. Та всегда была тихой, ласковой, нетребовательной девочкой. Сейчас в доме больше мужчин. В каждый визит Алистера, а они случаются регулярно, отцом овладевает острый приступ мужской солидарности. Авторитетное мнение Алистера по вопросу воспитания Криса подвергается куда меньшему сомнению, чем мое, что чаще всего забавно, но иногда обидно.
Кристиан неизменно ликует при каждом отцовском визите, вызывая в глубине моей души трудноидентифицируемые угрызения совести. Мама каждый раз печет любимые Алистеровы блинчики с черникой, а на меня смотрит неизменно нежно и укоризненно.
Когда настает пора отправлять Криса в школу, среди длинного списка частных элитных учебных заведений, каждое из которых выражает горячую готовность принять отпрыска фон Вальде в свои стены, Крис, неожиданно оробев, выбирает государственную школу, ближайшую к нашему дому и отличающуюся сомнительной репутацией. На семейном совете повисает озадаченное молчание, отец задумчиво пожевывает губу, но Крис смотрит на меня снизу вверх умоляющими глазами и отказать ему выше моих сил.
- В конце концов, почему бы и нет. Я в свое время тоже учился в государственной школе и не могу пожаловаться на качество полученного образования, - наконец произносит Алистер и вопрос оказывается решенным. Кристиан светлеет лицом, а задумчивая морщинка на отцовском лбу разглаживается.
С началом учебного года почти каждое утро у наших ворот появляется ободранный желтый автобус. Он ежеутренне забирает Криса и ежевечернее привозит обратно. С каждым днем на лице сына все больше озадаченности и все меньше энтузиазма. На все дедушкины расспросы он качает головой и упрямо сцепляет зубы, а иногда, когда вопросы становятся слишком навязчивы, злиться и молча уходит к себе в комнату.
Однажды вечером, спустя несколько месяцев после начала учебного года, Крис прокрадывается в комнату, где я тешу душу чайной церемонией. Он опускается на подушку возле столика с очень серьезным и сосредоточенным выражением на мордашке. Он явно хочет чем-то поделиться и я, внутренне замирая, стараюсь смотреть на него ласково и поощрительно.
- Мама, я хочу пригласить в гости друга, - наконец выпаливает он, смотрит на меня этим своим взглядом и чашка с чаем в моих руках замирает на полпути ко рту.
- Не припомню, что бы запрещала приводить друзей, - озадаченно отзываюсь я. Крис чуточку расслабляется.
- Он хороший, - добавляет Крис после паузы, хотя убеждать меня нет необходимости. – Вы не обидите его?
Чашку приходиться отставить в сторону. Фарфоровое дно звонко ударяется о столешницу, но Крис не отводит от меня упрямого, предельно серьезного взгляда.
- Бога ради, за кого ты нас принимаешь? Мы не едим младенцев!
Сын, чуть помедлив, удовлетворенно кивает, улыбается, целует меня в щеку и убегает, оставив меня в некотором замешательстве. Чуть позже я вижу его на кухне, о чем-то очень важном шушукающимся с бабушкой.
Загадочный друг появляется у нас через пару дней. Его зовут Дин Сонерсон. Он смотрит на нас невероятно зеленющими глазами и неловко поправляет ветхую одежонку. При взгляде на него даже меня едва не прошибает слеза. Мама заботливо подкладывает ему кусочки побольше, посочнее, и какой то совершенно особенный, приготовленный специально по этому случаю, салат. Отец тоже проявляет к мальчишке определенный интерес. Он изучает его с таким бестактным, исследовательским интересом, что я начинаю считать обещание не есть младенцев несколько преждевременным.
Дин тих, скромен, за время обеда говорит едва ли пару фраз, и то только когда обращаются непосредственно к нему. Он смотрит на нас так настороженно, будто и правда попал в логово людоедов. Дин оттаивает только ближе к вечеру, когда его избавляют от общества взрослых. Крис утаскивает его на детскую площадку и некоторое время мы имеем удовольствие наблюдать из окна беззаботную радость детских игр.
Когда, ровно в 17.00, мальчики трогательно пожимают друг другу руки на прощание и отец отвозит Дина домой, Алистер провожает их долгим, задумчивым взглядом.
- Ты заметила, что мальчишка маг? – интересуется Ал. Вопрос скорее риторический. Алистер из вежливости льстит моим способностям. Это приятно, но неуместно.
- Сильный?
- Не думаю. Его силу едва удается рассмотреть. Если она и проснется, то скорее всего в мелочах: удача, хорошая интуиция.
- Пока он не слишком похож на удачливого.
- Да, видок у него не очень, - Алистер задумчиво трет пальцами висок, словно от назойливой головной боли, но дальнейшими размышлениями делиться не спешит, а я, в редком приступе деликатности, не настаиваю.
Когда в один прекрасный день меня вызывают к директору, родителями овладевает возмущение и негодование. И если мама возмущена потенциальным поклепом на нашего ангела, то отца бесит сам факт поползновений директора какой-то захудалой школы. Я, в свою очередь, не испытываю иллюзий относительно ангельского нрава Кристиана и не считаю зазорным явиться на ковер.
Стоит мне переступить порог довольно неплохо обставленного директорского кабинета, как его обладатель ошеломляет меня пижонской бородкой, неистово розовым пиджаком и брюками с розовыми лампасами. Сперва директор рассыпается в велеричивых комплиментах и в выражении почтения нашему семейству, но присесть так и не предлагает.
- Мне так жаль говорить вам это, - восклицает он, наконец переходя к делу. – Но мне придется. Ваш сын, он.. – директор выдерживает паузу столь драматичную, что мне впору хвататься за сердце, - ваш сын – хулиган.
Я едва не давлюсь этим откровением.
- Кристиан, и еще один мальчик, избили трех пятиклассников, - голос директора дрожит.
- Трех пятиклассников? – озадачено переспрашиваю я, и директор с готовностью кивает. – Должно быть это были очень хлипкие пятиклассники.
На мгновение он теряет дар речи, но я не в силах ему помочь и должным образом поддержать его праведный ужас. Когда я обещаю поговорить с сыном и сделать щедрое пожертвование школе, лицо директора расплывается в удовлетворенной, мечтательной, полной благожелательности улыбке. Он только благодарит меня, не говорит больше ничего, но по пылкости, с которой он трясет мою руку на прощание, я понимаю, что отныне Крис может бить сколько угодно пятиклассников в любое удобное ему время.
Я забираю Криса из школы и он садиться в машину с видом осужденного на казнь. В зеркало заднего вида я вижу, как он угрюмо смотрит сквозь падающую на глаза челку и до побелевших костяшек стискивает на коленях сцепленные в замок пальцы.
- Ну и что это было? – спрашиваю я, когда молчание начинает затягиваться. Я стараюсь говорить миролюбиво, но Крис все равно бурчит так невнятно, что едва удается его расслышать.
- Они обижали Дина.
- Ах, ну раз Дина, - мне не удается удержаться от смешка. Крис коситься на меня насторожено, но и с надеждой.
- Их правда было трое?
Крис шморкает носом и я с удивлением понимаю, что сын готовился вот-вот всплакнуть.
- Да. Но один споткнулся и упал в кусты шиповника, а второго Дин укусил и расцарапал ему лицо.
На этот раз мне все таки удается сохранить серьезное выражение лица.
- Ты не пострадал?
Крис качает головой и подается ко мне.
- Давай съездим к Дину? Его родители не такие хорошие, как ты, вдруг что то случилось!
Его бесхитростная лесть забавна и все же невыразимо приятна. Внутри растекается что-то приятное, теплое. Что-то, чему совершенно невозможно противиться.
***
Дом Дина производит угнетающее впечатление уже на подъезде. Небольшой загаженный участок и крохотный, особенно в сравнении с особняком фон Вальде, ветхий дом с перекошенными ставнями и косяками. Дверь нам открывает Дин. В первую очередь он замечает Криса и лицо его озаряется такой искренней, незамутненной радостью, что мне становится неловко от ощущения собственной неуместности. Когда мальчик замечает меня, он замирает и цепенеет. Его правый глаз старательно прикрывают светлые пряди волос, но сквозь них все равно отчетливо просвечивает синева фингала.
- Я могу войти? – как можно деликатнее интересуюсь я, но Дин не двигается с места и не торопиться пропускать меня в дом. Он отводит от меня взгляд, смотрит на Криса долго и не по-детски внимательно и, наконец, решает для себя, что я достойна доверия.
- Кто там приперся?! – из дальнего угла гостиной, соединенной с прихожей общим пространством, доносится хриплый ворчливый голос. Из мебели в комнате только грязные мешки, пустые бутылки и старый, ободранный диван, на котором и обнаруживается источник звука. Преждевременно постаревшая, обрюзгшая женщина неловко приподнимается при виде нас. Она явно некая родственница Дина, хотя, кроме цвета сосульками свисающих волос, ничем не напоминает мальчишку.
- Это моя мать, мисс фон Вальде, - торопливо шепчет Дин, выступая чуть вперед, словно защищая то ли нас от нее, то ли ее от нас. Только краем сознания я успеваю подумать, что в его возрасте и сложившихся обстоятельствах ему куда уместнее было бы обращаться ко мне «миссис», но эта мысль быстро исчезает, когда женщина с трудом фокусирует взгляд на мальчике.
- Врешь, щенок… - хрипит она, предпринимает попытку подняться, но снова опадает на диван. Из под ее ноги со звоном выкатывается, оставляя за собой мокрый след, полуопустошенная бутылка дешевого коньяка. – Ты всегда врешь…
Вежливо здороваться и говорить, сколь приятно мне это знакомство, у меня не поворачивается язык.
- Мы хотели бы пригласить Дина погостить у нас, - не интересуясь мнением сына, уведомляю я. Но Крис не против, он расцветает и с надеждой смотрит на друга, а не на его мать. Рука женщины, протянутая к бутылке на полу, замирает в нерешительности.
- Кого? – хрипло переспрашивает она.
- Нет, извините, - отвечает за нее Дин. Мальчишка очень серьезен, а Крис, наш упрямый, привыкший добиваться своего одним только жалостливым взглядом, Крис не спорит и, хотя заметно грустнеет, смиряется. Покидая их дом, я чувствую себя очень неуютно и беспомощно гадко.
Это один из тех случаев, когда в поисках душевного равновесия я вламливаюсь к Алистеру. Ребенок остается на попечение бабушки с дедушкой, я же пускаюсь во все тяжкие в пределах одной отдельно взятой квартиры и в обществе одного отдельно взятого человека. Квартира все та же, что и много лет назад, с той же парадной и, как мне кажется, даже с теми же бабульками возле него. Квартира все еще числиться за Алистером, хотя больше половины своего времени он проводит у нас.
В его доме всегда есть неплохой выбор алкоголя, неизменно приходящийся кстати в почти любой ситуации, но сегодня даже один только запах вызывает у меня дурные ассоциации. Алистер понятливо заказывает доставку китайской еды и терпеливо слушает мое малосвязное бормотание. Сегодня я говорлива. Почти не замолкая, я выплескиваю на Алистера поток возмущения, растерянности и стыдливого смущения.
- Ты бы видел этот дом! – я воздеваю руки и стараюсь не поднимать перед мысленным взором детали. – Дин не производит впечатление неуравновешенного, он бы не стал просто так кусать пятиклассников, ты так не думаешь? – Алистер поддакивает, заботливо вкладывает в мои руки палочки и открывает пластиковую коробку с лапшой. Мои мысли скачут.– Думаешь это дурной знак, что Крис в столь юном возрасте начал драться? – я нервически втягиваю в себя ленту стеклянной лапши. – Хотя я тоже в первом классе стукнула в глаз одноклассницу. И посмотри, что со мной стало. Я не хочу, что бы наш сын вырос похожим на меня!
- Он защищал своего друга. Я думаю это благородный порыв, - мягко замечает Алистер и протягивает мне влажную салфетку, когда кусок болгарского перца срывается с палочек и падает мне на брюки. – Кроме того, кого бы ты ни била в первом классе, сейчас ты меня полностью устраиваешь.
- Это очень мило. Повторяй почаще, мне нравиться это слушать. И все же, - я отставляю в сторону коробку, бросаю в нее палочки и со вздохом облокачиваюсь на его плечо. Алистер, в отличие от меня, еще не доел, но в ущерб своему удобству с готовностью подстраивается так, что бы было удобнее мне. – Ты бы видел эту женщину. Она явно нездорова. Во всех смыслах. И самое досадное, я не представляю, что с этим можно сделать.
Алистер выдерживает паузу, достаточную, что бы убедиться, что я сказала все, что хотела.
- Возможно, стоит аккуратно пообщаться со службами опеки. Ты было в этом доме только однажды и, хотя я не сомневаюсь в твоем суждении, у них должно быть больше информации.
- Ты иногда такой умный, аж противно, - ворчу я, но улыбаюсь. Алистер тихо смеется в ответ, отставляет свою коробку в сторону и, вытерев руки салфеткой, бережно приобнимает меня за талию. Прикрывая глаза, я чувствую, как по телу растекается тепло. В эту ночь я остаюсь у него.
В результате изысканий Алистера относительно интересующего нас предмета, удается узнать не так уж много. Дело не в недостатке стараний или возможностей, а скорее в отсутсвии самой информации. Оказывается, что миссис Сонерсон с сыном прибыла в Верону откуда то из Ирландии года три назад. Она ведет образ жизни столь замкнутый, что никто ничего толком не может сказать, а социальные службы не проявляют интереса к семейству за отсутствием поводов. Наблюдается ли миссис Сонерсон в каких-либо лечебных заведениях тоже остается загадкой. Все так туманно и загадочно, что Алистер начинает подозревать в ней толи беглую жертву мафии, толи ее беглого члена. Однако наши исследования теряют смысл, когда однажды миссис Сонерсон находят повесившейся на осине в центральном парке. Город едва это замечает, соседи оказываются умеренно шокированы и немного обсуждают это на рынке, в школе Криса пожимают плечами, а встрепенувшиеся социальные службы забирают Дина в приют. Все это случается с такой ошеломляющей быстротой, что я едва понимаю, что происходит. Дин Сонерсон исчезает из нашей жизни так же стремительно, как и появился, но оставляет после себя пустоту и острое сожаление, а в глазах Криса – бездонную тоску. Из всего спектра чувств, главное, что я осознаю – это ощущение выскальзывающих из рук вожжей. Неприятное и достаточно новое для меня чувство.
Я действую стремительно, зло. Я не задумываюсь и ни с кем не советуюсь, только довожу до сведения семейства. Отец поджимает губы, но одобрительно кивает, мама охает и улыбается, Алистер предлагает подвезти. Крису мы ничего не говорим до того момента, как все не становиться решено.
Проблем с усыновлением не возникает ни в малейшей степени, хотя я, начиная эту затею, готовлюсь бороться и преодолевать препятствия. Фамилия фон Вальде на хорошем счету, приют рад без проволочек избавиться от забот о десятке сирот, но мне, нам, нужен только один. На следующий день после подписания всех документов, Дина привозят в наш дом. Крис в школе, хотя заставить его туда ходить после исчезновения Дина оказывается изрядной проблемой. Сначала Дин неуверенно мнется на пороге, опасливо, словно звереныш, украдкой косится на нас, а затем отец, проснувшийся для себя непривычно рано – в полдень, и не потрудившийся ради встречи с новым членом семьи переодеть пижаму, шагает вперед и распахивает объятия.
- Я рад, что ты снова с нами, паршивец, - со смехом приветствует он. Дин срывается с места и с радостным писком повисает у него на шее.
Дин осваивается в доме и в семье на удивление быстро, словно всегда здесь был и лишь вернулся на свое законное место. Иногда я все еще вижу его настороженный взгляд, но все ценные советы детских психологов относительно реабилитации ребенка из неблагополучной семьи оказываются невостребованы. Мама не чает в нем души, и с обретением второго внука становиться вдвойне счастливой. Отец относится к Дину с таким панибратским дружелюбием, что иногда мне кажется это неуместным по отношению к семилетнему ребенку, но самого Дина это нисколько не смущает. С Крисом они, как и прежде, по-братски дружны. Но нас с Алистером, особенно меня, Дин по-прежнему сторониться. Для установления теплых отношений я регулярно, каждые выходные, выгуливаю мальчишек в местах общественного отдыха. Отец смеется, что это больше, чем я гуляла за всю свою жизнь. Дин всегда безупречно вежлив и скромен в моем присутствии. Лишь Крис может позволить себе радостные или, в зависимости от результата в игре, негодующие вопли, беготню, пыхтение, он может хватать нас за руки и тащить в заинтересовавшее его место.
- Как насчет называть меня просто Сатин? – предлагаю я однажды, пока Крис энергично ворочает шары для боулинга и мы с Дином остаемся наедине. Мальчик поднимает на меня свои невероятные зеленющие глаза и немного медлит перед тем, как кивнуть.
- Конечно. Как скажете.
Вместо удовлетворения я ощущаю себя несколько уязвленной. Шар стремительно скатывается в лунку, сопровождаемый возмущенным воплем Криса, и сын тут же упрямо хватается за следующий. Дин переводит на него взгляд и мягко улыбается самым краешком губ.
Мы переводим обоих в частную школу святого Этельвольда и с этого момента никто никого не кусает, а конфликты с одноклассниками сходят на нет. И хотя меня все еще немного тревожит Дин, его спокойствие, граничащее с равнодушием, его отрешенность, с которой он крайне редко вспоминает погибшую мать, все, кажется, успокаивается и встает на круги своя.
Большую часть свободного времени мальчики проводят в домике на игровой площадке. Там Дин словно оживает, а Крис напротив, становиться спокойнее. Там они делятся друг с другом своими, недоступными взрослым тайнами. Иногда, глядя на них, я немного, самую малость, завидую им.
