[Influence]

- Я, конечно, не могу настаивать на том, чтобы ты избавилась от плода, но подумай, что за будущее тебя ждёт? Никто не кинется брать на работу незамужнюю сотрудницу с...
- Ребёнком, мама, - закончил за неё я, - у неё будет ребёнок.
- Я знаю, - она непонимающе уставилась на меня.
- Именно ребёнок, а не плод, как ты выразилась, - пояснил я, - ты не медик, и сказать так было совсем не в твоём духе, однако, ты предпочла использовать именно это слово, вместо логичного в данном случае «ребёнок». А знаешь, почему?
Мама нахмурилась, но рефлекторно мотнула головой в ответ на вопрос, и я продолжил:
- Потому что тебе не хочется считать себя причастной к убийству ребёнка. Ты отгораживаешься этим словом от правды – это своеобразная попытка снять с себя ответственность. Мол, если не было никакого ребёнка, то тебе не в чем себя обвинить.

III.11. Игра окончена

- У них вообще очень забавный язык, как-то делилась со мной Юльхен, - они редко говорят «извини». Чаще – «я сожалею». Понимаешь?
Я не понимал - мне казалось, это безответственно. Мол, не ты берешь на себя вину, а тебе просто жаль, что так получилось. Да и слишком пафосно и неестественно звучало это на симлише.
Однако, когда я сидел там, прислушиваясь к каждому звуку, и тщательно планируя свою покаянную речь – на ум лезло именно это. Мне было, лотарио возьми, жаль, что так вышло.

- Ты так и не поговорил с Исси? – вздохнула она, - позвони ей. Хватит вести себя, как ребёнок, ты, слава Мортимеру, давно вышел из школьного возраста.
«Во всём, что касается отношений, я застрял на стадии эмбрионального развития» фыркнул я, но вслух так и не сказал.

- Я сожалею о многом в отношении тебя, это правда. Например, мне жаль, что я вовремя не сказал, насколько ты важна для меня, продолжая тратить время на совершенно чужого мне человека. Или, жаль, что позволил потерять тебе место в одном из лучших высших учебных заведений Великого Континента, вместо того, чтобы взять вину на себя, что было бы более справедливо. А ещё жаль, что я несколько месяцев не решался позвонить тебе, потому что, лотарио, боялся, что ты не захочешь меня слушать. Но я никогда не жалел, что тогда, в Тотенбурге, предложил тебе уехать со мной. Поэтому теперь я хочу предложить тебе это ещё раз. Только теперь уже навсегда.
Я достал из кармана коробочку с золотым кольцом – бриллиант, обошедшийся мне ровно в тринадцать тысяч симолеонов, засиял в свете светящихся гирлянд.
- Я пойму, если ты откажешь, - продолжил я, не сводя с неё глаз. Мне казалось, я лопну сейчас от волнения и страха, но что-то внутри не давало мне просто отвести взгляд, - ты всё равно всегда будешь моим другом, и я даже обещаю не бросаться на твоего жениха, если ты пригласишь меня на свадьбу. Но, я клянусь тебе, если ты согласишься, я сделаю всё, чтобы ты никогда не пожалела об этом. И если тебе нужно подумать, или, скажем, посоветоваться с сестрой, - я улыбнулся, - я готов ждать, сколько скажешь.
Исенара сделала глубокий вдох и шагнула ко мне.
- Нет, Даниель, - сказала она, заставив моё сердце оборваться и рухнуть тяжёлым камнем куда-то вниз, - мне не нужно ни с кем советоваться. Я поеду с тобой.

III.12. Сожаление

Крутили как-то раньше по Первому Симлендскому ролик – они рекламировали маргарин «Сказка». Сюжет там был следующий - заходит, значит, на кухню тотенбуржский генерал, и ожидавшая его дома возлюбленная радостно протягивает ему хлеб, намазанный этим самым маргарином. Генерал откусывает, возлюбленная пару секунд созерцает выражение блаженства на его лице, а потом заявляет:
- А ты знаешь, это вовсе не масло!
Лицо генерала вытягивается, и он с непередаваемым удивлением спрашивает:
- Ты серьёзно?!
- Конечно, ведь это «Сказка»! – заявляет в ответ возлюбленная.
Я чего вспомнил-то. Сейчас, пока мама переваривала едва сообщённую ей новость, лицо у неё было точь-в-точь как у того генерала. Мне было даже неловко на неё смотреть. С полминуты она открывала и закрывала рот, пытаясь сформулировать фразу, пока, в конце концов, не выдавила из себя всего три слова:
- Зачем это, Дэнни?
<...>
Мама прикрыла рот ладошками.
- Дэнни, я не могу поверить, что ты серьёзно!
«Конечно, мама. Ведь это «Сказка»!».

- Какие-то вопросы?
- Разве только один, - кивнул я, - у вас не найдётся чего-нибудь выпить?
Лайз понимающе улыбнулась.
- Конечно. У меня в шкафу стоит бутылка коньяка 35-го года, и по окончанию эксперимента она будет в полном вашем распоряжении. Сможете распить её всем отделением, я смогу распить её вместе с вами, или вы можете запереться здесь и выпить её всю в гордом одиночестве. Однако, пока этот прекрасный миг не наступил – чтобы ни капли спиртного, господин Хагенштрем. Или я лично выпущу вам кишки.

- Это страшно, на самом деле, - с готовностью делилась Юльхен, когда я просил её рассказать мне о том, что она чувствовала, когда была беременна, - он такой маленький, и ты знаешь, что без тебя он не выживет, но ты всё равно чувствуешь, что ты в полной его власти. Всё, что ты делаешь все девять месяцев, целиком подчинено его желаниям.
- Я тебе больше скажу, это порой длится не девять месяцев, а и всю последующую жизнь, - вмешивалась мама.

- Оно не отпустит меня так просто, - усмехнулся я, - оно ещё недостаточно надо мной поиздевалось.
- Мне не нравится, как ты его называешь, - нахмурилась Исенара, - может, придумаешь ему какое-нибудь имя?
- Рано. Я ещё не знаю его пол, - пожал плечами я.
Лайз тщетно пыталась разглядеть что-то на узи – но оно, очевидно, не собиралось раскрывать все свои тайны до рождения.
- Ты ведь оставишь его? – Исенара подняла на меня глаза, - вы столько пережили вместе. Разве ты сможешь сдать его после этого в приют?
- Ни за что, - заверил её я, - я тоже недостаточно над ним поиздевался.

III.14. Я и Оно (обратный отсчёт)

- Она просто чудо, - шептала мисс Кранц, осторожно передавая её мне, - я знаю, тебе непросто, мой мальчик, но Мортимер вознаградил тебя за страдания прекрасным ребёнком. Уверена, она принесёт тебе немало радостных минут!
«Уже приносит, мисс» хотелось ответить мне «когда спит».

Что могла поменять в нашей жизни пара подписей в документах? Мы и так жили, как муж и жена. Я готовил ей завтрак по утрам, она гладила мои рубашки. Я доверял ей ключи от своей машины, она сидела с моим ребёнком. Я спас её от изнасилования, она меня – от исключения из Академии. Что нового, лотарио побери, могла привнести церемония в наши отношения?

Я застал Исенару в детской. Она смотрела на спящую Омегу в кроватке и улыбалась – в один момент даже протянула руку и поправила ей одеяло.
- Я бы не распускал руки на твоем месте, - негромко сказал я, - у синдромников крепкая хватка и рано режутся зубы.
Исенара рассмеялась в полголоса.
- Мег рано уснула, мне даже не пришлось включать ей «Стренджтаунскую бензопилу 4», чтобы успокоилась перед сном, - Исенара вновь заглянула в кроватку, - и ела сегодня хорошо. Я даже удивилась.
- Может, сегодня какой-нибудь религиозный праздник? – предположил я, - и...почему Мег?
Исенара поёжилась от холода, и я прижал её к себе, чтобы согреть.
- Сокращённо от Омега. Даже почти похоже на настоящее имя, - она подняла на меня глаза, - мне кажется, если она будет чувствовать себя ребёнком, а не подопытным кроликом, она и вести себя будет лучше.
Я согласно кивнул, просто чтобы не разрушать её хрупкую веру в человечество.

III.15. Красавица и чудовище

- Я хочу сказать, что Кай научил меня не бояться. И это, наверное, сделало меня гораздо лучшим человеком, чем я был бы без него. Именно страх душит в нас всё то человеческое, что в нас есть – и я, повторюсь, рад видеть, что Кай выжег это позорное чувство в большинстве из вас. Потому что сейчас, глядя в ваши глаза, я не вижу там постыдной радости от мысли, что вы не были на его месте, что вы не сидели в том поезде и избежали взрыва. Потому что каждый из вас знает, что вы уже на его месте – и с радостью оказались бы там прямо сейчас, будь у вас хоть тысячная доля вероятности всё предотвратить. Потому что поражения у нас одни на всех, как одни на всех и победы – и поэтому я не хочу призывать вас сейчас к трауру, это успеется. Я хочу призвать вас к радости за самую большую в жизни Кая победу – потому что он бы радовался, будь он сейчас здесь.

Я всё понял, когда вдруг увидел Элис. Я не замечал её до этого момента – что странно, синдромников обычно замечаешь сразу – и в первый момент даже испугался.
Она выглядела – не убитой даже, нет. Это хорошее слово, чтобы её описать, но оно так заштамповано множеством дешёвых книжных сцен и ситуаций, что давно потеряло силу своей образности.
Но она выглядела так, будто сама умерла. В том поезде, вместе с ним. Просто по какой-то нелепой ошибке умудрялась дышать и сохранять вертикальное положение тела. Мне было не то чтобы жаль Элис – мне было физически больно на неё смотреть.

Опоздание не делало мне чести, но неторопливое опоздание – будто я важный деловой человек, что задержался на важной деловой встрече - виделось мне более достойным, нежели опоздание суетливое.

- Керан, - вернула ему улыбку мама, - вы, случайно, не состоите в родстве с нашей Исенарой? У вас довольно редкая фамилия, и, мне кажется, вы даже похожи.
- Я думаю, мы просто однофамильцы, - тот отхлебнул чая, - но я давно не поддерживаю связь с семьёй, так что всё может быть.
Ну, разумеется, похожи. Как две капли воды – две руки, две ноги. Поразительное сходство.

III.17. По ком звонит колокол

В зеркале она страшная. Так выглядела Молли, когда умирала от рака. Она хрипела, почти уже не могла говорить, но обнимала её так же отчаянно крепко, как и Кэрол – как будто они обе ей родные дочери. Скользила мокрыми пальцами по её спине, норовила ухватиться за рубашку, уже не получалось – сил не хватало.
У Элис силы есть. Не то чтобы они ей сейчас очень нужны – больше всего ей теперь хочется свернуться калачиком и упиваться сладкой жалостью к себе. Но глупое тело упорно разливает кровь по сосудам, накачивает лёгкие воздухом, выжимая для каждой клетки максимум из тех жалких питательных веществ, которыми Элис его снабжает. Чёртова вибрация в мышцах не даёт спать - уже спустя четыре часа сна она, как правило, вскакивает с постели, готовая, кажется, весь мир поднять одной рукой. И идёт на стадион, бежать круг за кругом - пока не иссушит себя до капли, опять не почувствует долгожданную усталость и не сможет вернуться в ставшее уже привычным состояние безвольного придатка к собственному дивану.

Когда Элис, наконец, подводят к накрытому простынёй телу, её отстранённое равнодушие мигом сменяется нервозностью. Да, лотарио, это он, он именно там, под куском белой ткани – и как же сложно поверить сейчас, спустя столько недель, что Кай – это не кучка воспоминаний в её голове, а нечто физически существующее в этом мире, из плоти и крови. Когда Петерсон осторожно убирает простынь с его лица, Элис понимает, что, несмотря на интенсивный аутотренинг и порцию успокоительных дома, она совершенно не была к этому готова. Это что, правда, он? Почему она не знала, что он может быть таким? Почему никто не предупредил её, что он может быть таким? Крохотный плеер выскальзывает из рук и летит на пол, обрывая последнюю ниточку, что связывало Элис с Каем прежним, способным говорить, дышать, двигать руками и ногами. Лотарио, какая же глупость – она что, правда, думала, что жалкая запись может заменить ей его настоящего? Да ни на йоту – настоящий он здесь, вот тут, перед ней, настоящий – он вот такой.

Жизнь продолжается /Элис/

- Доброе утро, папочка, - просияла она, стоило мне переступить порог. <...>
- Денег не дам, - буркнул я и направился к холодильнику. <...>
Обращение «папочка» от Мег неприятно резало слух. Обычно она звала меня Даниель /если рядом был кто-то, кого она считала важным/ или Дэн /если вокруг были только какие-то жалкие родственники/. В «папочку» я превращался в двух случаях: либо когда ей что-то было от меня нужно, либо когда она сделала какую-то мерзость.
- Фу, какой ты корыстный, - скривилась она. Мег смотрела на меня, как будто я дней десять её не кормил. Эта гримаса должна была внушить мне чувство вины?

В прошлый раз, когда Тэм застукала нас за пивом /пивом, лотарио!/ она клялась подвесить его за причинное место на статую Беллы в Церкви Всех Святых – я не узнал, воплотила ли она угрозу в жизнь, потому что сразу ушёл от греха подальше.

Меня, пожалуй, где-то кольнуло, что у моего восьмилетнего сына личная жизнь складывается успешнее, чем у меня, но где-то я даже гордился им – в его возрасте мы с Каем максимум пускали понравившимся девочкам жуков за ворот, как проявление величайшей симпатии. Чарли же, казалось, не обращал никакого внимания на умильные взгляды старших, а просто молча снимал с Дейзи пальто - осторожно, стараясь не задеть её причёску.

- Ну, изначально я планировал его как многофункциональную машину для уборки, но позже увлёкся, - я улыбнулся; Стефан зашумел водой в раковине, тут же снова обратив на себя взгляды присутствующих, - я использовал здесь свои разработки по протезированию, которыми занимался ещё при Коварде, и в процессе несколько увеличил арсенал его возможностей. Он реагирует на голосовые команды – но только тех, чьи голоса есть в базе. Способен выполнять любую стандартную домашнюю работу, готовить более тридцати блюд, даже служить навигатором – если загрузить в его базу данных карту, он станет неплохим проводником в незнакомом городе. Ну, и сейчас я работаю над тем, чтобы он мог водить машину. Непросто, но, если я получу разрешение, то он вполне сможет отвозить детей в школу вместо меня.
- Даниель, если тебе просто нужна была женщина – я мог бы с кем-нибудь тебя познакомить, - подал голос Керан, вызвав несколько смешков за столом.

- А младшая? - нетерпеливо заёрзала Мег, - она-то вышла замуж за чудовище?
- Да, - кивнула Исенара, - она не смогла противиться отцовской воле. Но она любила чудовище так сильно, что оно тоже превратилось в прекрасного принца. И они зажили долго и счастливо.
- Мамочка, это же про тебя? – Сандра прильнула к ней, заставив меня ощутить укол ревности – это я, лотарио возьми, был тем, кто кормил её, одевал и платил за частную школу, но Исенара была и оставалась любимым родителем с самого начала, - ты – младшая принцесса?
- Дурочка, ну конечно нет, - ответила Мег, - если бы она могла жить с чудовищем, она бы ни за что не развелась с Дэном.

III.19. Железное сердце

- Мег моет посуду, - сообщил папа и сложил столовые приборы на тарелку.
- А волшебное слово? – мурлыкнула Мег, проглотив очередной кусок сырого бифштекса. Я снова уткнулась в чашку с кофе, чтобы меня не стошнило.
- Военная Академия Десидерата, - отчеканил папа, не сводя с неё стального взгляда.

IV.1. Кольцо Нины

Другие девушки с детства готовили себя к мыслям о колледже. Но зачем бы об этом думала я? Это всем остальным нужно было обретать профессию, чтобы иметь потом возможность прокормить свою семью, но разве нужна была семья мне? Я не особенно расстроилась, когда в мои двенадцать папа признался мне, что я бесплодна. Напротив, тогда я увидела высший смысл в моей болезни, повод отказаться от мирского и уйти в монастырь. Но даже тогда я, наверное, знала, что не решусь – это убило бы мою маму. Поэтому и приходилось мне сейчас вместо мыслей о своём истинном предназначении, пытаться пролезть в безжалостную социальную машину, что перемалывала всех, без исключения – тех, кто годен для неё, и тех, кто только старается эту годность изобразить. Что могло ждать меня потом, после колледжа? Конечно, никто не сподобится взять меня замуж – ни один мужчина не будет столь благородным, чтобы жениться на девушке, неспособной подарить ему наследника. А даже если и найдётся – то на что это будет похоже? Пародия на семью, пародия на жизнь. Как пытаться влезть в тесные сандалии, которые носила в третьем классе. Пыжишься, стараешься, терпишь боль в пальцах – но никто ведь не позволит мне просто пойти босиком, правда?
- Ты переживаешь, что не попала на свой бал, детка? – госпожа Кранц, как всегда, по-своему истолковала мою задумчивость, - твой отец сказал мне, что ты неважно себя чувствовала.
- Теперь всё в порядке, - попыталась улыбнуться я. Вышло так себе.
- Ну-ну, не дело грустить из-за такой ерунды, - сухие сморщенные губы госпожи Кранц также растянулись в улыбке, породив новые борозды морщин на щеках, - всё к лучшему. Ты ведь сама знаешь, у мальчиков твоего возраста только одно на уме. Зато теперь ты точно не попадёшь в неприятную историю.
Интересно, что она подразумевала под неприятной историей? Секс? О, боюсь, в эту неприятную историю мне не попасть даже если мы с Билли останемся единственными людьми на земле.
Я смотрела на её иссохшую фигурку, и думала, что в ней совсем больше нет жизни. Она просто до самой макушки забита праведностью. Почти как я. Да, нам обеим больше ничего и не остается.

Присси, очевидно, почувствовав себя неудобно, как-то неловко повела плечом.
- Глупая война, - она поспешно сменила тему, - если бы эта дурочка Несса сразу приняла Мортимера в своё сердце, никакой войны бы не было. Нельзя злить этих неотёсанных болванов, это всякий знает.
Я поспешила потушить внутренний огонь, что разгорелся было от слов Присси. Рут, которая была как раз в числе неотёсанных болванов по её словам, набрала 97 баллов из 100 за историю. Но откуда Присси об этом знать?
- Тогда речь не шла о мортемианстве, Присси, - сказала я, - тотенбуржцы поклонялись Шести Демонам. Чтобы принять Мортимера в своё сердце, Нессе пришлось бы подождать лет двести.
- Боюсь, к тому моменту она уже утратила бы товарный вид, - прыснул Тайлер, заслужив заискивающий смешок Присси.

- Мне нужно кое в чём вам признаться.
- Ты снималась в порно? – весело предположила Мег, - если не дашь посмотреть кассету – ты мне больше не сестра.

Мне хотелось подняться за ним – очень хотелось. Свернуться калачиком на кровати, закрыться от всех в свою ракушку, как обычно, скулить и зализывать раны, может, доесть оставшееся печенье. Но что-то заставило меня задержаться. Точно, папин взгляд. Глаза. Моя любимая часть папы. Она всегда была – живой, живее всего остального. Как будто только через них было видно человека сквозь это безжизненное равнодушное тело. Они-то и заставили меня задержаться в гостиной ещё ненадолго, преодолевая жгучее желание убраться прочь отсюда в свою тесную комнатушку. Всё ещё плохо осознавая, что делаю, что вообще надо делать, я подошла к папе, и быстро – не давая себе передумать – обхватила его руками. Уткнулась носом в его плечо. И поймала себя на мысли, что, наверное, никогда не подходила к нему настолько близко – во всяком случае, в сознательном возрасте. Разве могла я сейчас ощущать неловкость? Разве имела она значение, когда всю меня заполняло гораздо более сильное чувство – чувство всепоглощающей боли, заставляющей тянуться к кому-то близкому, забывать о таких формальных нормах поведения и личных границах.

IV.3. Риверхилл мёртв

Чарли был совершенно парадоксален в этом вопросе – несмотря на привычку покупать Дейзи баснословно дорогие подарки, он скорее руку бы себе отрезал, чем оставил на чай. Или, скажем, был вполне способен поехать в другой конец города за деталью для машины, из-за того что она на двадцать симолеонов дешевле.
«Наплачешься с этим жмотом», говорила Дейзи мама, пропитанная жизненным цинизмом насквозь домохозяйка Тамара Деннис.
«Буду истерически всхлипывать, сидя в яхте, на которую он для меня заработает», отвечала сама Дейзи, нисколько не смутившись.

IV.4. Риверхилл жив

Ему вряд ли было больше тридцати пяти, но он уже выглядел так, будто смертельно устал. Так обычно не выглядят люди в восемь утра.

- Я спросила, зачем нам нужен этот предмет, - не меняя тона, ответила Мег, - я приехала сюда учить литературу. Чтобы потом стать преподавателем литературы. Где мне потом будет нужна эта околовоенная ерунда?
Тот медленно встал и подошёл к её парте. Мне этого факта хватило бы, чтобы тут же извиниться и заткнуться навеки в его присутствии. Но, к несчастью, Мег была сильно хуже приспособлена к выживанию на нашей планете, чем я. Поэтому у неё даже глаз не дёрнулся. Она продолжала смотреть на Фарбера с вызовом снизу вверх. И я вдруг подумала – ну, конечно. Если она в штыки воспринимала попытки папы хотя бы посоветовать ей как нужно поступать в той или иной ситуации, как ещё она могла бы отреагировать на присутствие человека, который вообще в принципе отказывался признавать право других людей на мнение?
- Вот представь, что пока ты сидела на паре литературы, ваш университет захватили дергийские террористы, - ответил он, - что делать будешь? «Беллу Всепрощающую» им прочтёшь?
- Хоть бы и так, - буркнула та, - зря, что ли, руководство университета вас наняло? Вы с ними и разберётесь.
Наверное, не просто так Мортимер позволил ей написать Тест на пятьдесят семь баллов. Ей не стоило ехать в колледж. Это всё – не для неё.
- Надеюсь, она у тебя от зубов отскакивает, - вздохнул Фарбер, - будет обидно запнуться и умереть на полуслове с простреленной башкой, не досказав её до конца.

Он говорил очень спокойно, но я чувствовала себя хуже, чем в те редкие моменты, когда отец орал на меня. Мой трепещущий внутренний кролик не то чтобы был готов к нападению удава, он почти что хотел сам лечь перед ним и умереть в удобной для поедания позе. Даже когда удав нападать не собирался.

IV.5. Возлюбленный инквизитор

- Как сказать на тотенбуржском «ты очень красивая»? – решился сказать Тайлер, подняв глаза на Чарли.
- Nackt würdest du besser aussehen,

IV.6. Альфа и Омега

Когда я думаю о Дэвиде Фарбере, я всегда вспоминаю первую из тотенбуржских войн прошлого века. Тогда ведь никто не подозревал об истинной мощи Малого Континента. Их все считали отсталыми неудачниками без культуры, религии, образования и плодородных земель. К несчастью, помимо этого у них всё в порядке было с вооружением, стратегиями и пропагандой. Поэтому Тотенбург они взяли в считанные дни. И долгие годы потом подавляли жалкие восстания, инициируемые полузадушенными, но ещё живо трепещущимися в рыбацкой сети дергийских захватчиков тотенбуржскими активистами.
Фарбера ведь тоже никто не воспринимал всерьёз, когда он только пришёл. Мало своих варваров было, ещё одного позвали – ухмылялись преподаватели. Да куда ему людьми командовать, этот и имя своё без ошибок не напишет – вторили им студенты. Вот только уже через пару дней, когда его люди заполонили университет полностью, и зелень мортимеровых камней померкла перед зеленью их военной формы, все вдруг перестали ухмыляться.

Наверное, так и должно было быть. Всё получилось из-за контраста. Я думала о нём, потому что он слишком отличался от всего моего окружения. Так ведь и работает инстинкт познания, кажется – мозг выделяет среди окружающих объектов самый непонятный, тот, для которого нейронные связи не успели создать подходящих шаблонов, и изучает его со всех сторон. В детстве я во все глаза смотрела на медицинскую аппаратуру в СНЦ, сейчас я знала там всё так хорошо, что едва ли замечала.
С Фарбером то же самое – я так пристально изучала его, потому что он был не такой, как я. Он - светловолосый, синеглазый, широкоплечий, как древний воин из Люментуло. Способный, кажется, любого пополам сломать, кто кривое слово ему скажет. Моментально притягивающий к себе каждого, кому хочет понравиться, и отталкивающий всех, кого хочет держать на расстоянии. Благородный рыцарь из Темновековья, убивший не одного дракона, и покоривший сердце не одной дамы.
Я – хрупкая, слабая, почти прозрачная, с бледно-голубыми венами на руках. Подстреленная куропатка, ковыляющая прочь от каждого шума. Девочка, застрявшая в позапрошлом десятилетии. Последняя девственница Торвилля. Первая посетительница лазарета.
Когда я изучу его до конца, как всё прочее, что успела изучить до сего момента, я и про него забуду тоже. Наверное.

Я была проклятой невидимкой. Никто не видел меня, поэтому я тоже никого не видела. Это был маленький городок, где все друг друга с детства знали – и раз уж мне сразу не выпало влюбиться в кого-нибудь из соседей или одноклассников, мне просто не откуда было взять спусковой крючок, при нажатии на который наружу вырвалась бы лавина скопившегося во мне неизрасходованного чувства. Я приехала в Риверхилл чистым полотном, белизну которого легко мог бы нарушить любой непреднамеренный мазок кистью. Поэтому здесь, оказавшись в гуще людей и событий, я оказалась не просто разрисована – меня просто покрыли потоком тяжёлой масляной краски с ног до головы.

IV.7. Блицкриг

- Профессор Фарбер, а не могли бы вы кондиционер выключить? - чинно начала она, - ой, простите. Я хотела сказать, господин Фарбер. Забыла, что вы у нас без степени преподаёте.
Тот, вопреки ожиданиям, даже усмехнулся в ответ на остроту.
- Не мог бы, - просто ответил он, - и всё в порядке, зелёная, Фарбер тоже не обязательно. Можно просто господин.

- Что такое «Бэмби»? – подала голос Рут, - он всё время тебя так называет, но ни разу не объяснил.
Я пожала плечами.
- Думаю, его любимая порноактриса, - хохотнула Мег за моей спиной, - по-моему, похож на любителя этого дела, да?

Я открыла было рот, чтобы ответить ей, но челюсть почему-то захлопнулась сама. Беспомощно глядя ей в удаляющуюся спину, я ощущала, будто уменьшаюсь в размерах. Съеживаюсь и падаю на землю обратно. Полетали и хватит.
Только что я была самой красивой девушкой в этом зале – а сейчас вдруг вспомнила, что не умею ходить на каблуках. И укладка, наверное, уже растрепалась. И платья такие мне вообще не идут. Всего секунда – и я перестала быть красивой. Я снова стала собой.

Я собиралась с духом, чтобы просто схватить её за руку и оттащить оттуда, как кто-то вдруг положил мне ладонь на плечо, заставив посторониться. Я подняла голову и увидела Тайлера, что решительно выступил вперед. На лице его застыло выражение…а, Мортимер, его обычное выражение. Оно у него всегда одинаковое.
- Тебе чего? – буркнул Питер, когда тот с ним поравнялся.
Возле бугая Тайлера он казался ещё более щуплым, чем обычно.
- Ничего, - ответил Тайлер и со всей силы врезал ему по лицу.

IV.8. Медведь и медвежата

- О, Бэмби, - Фарбер закрыл за собой дверь, отчего та негромко щёлкнула, - в гости зашла или хотела чего?
«Да. Выйти за вас замуж».

Прислушиваясь к ощущениям в своём теле, я привычно остановилась на сжимающем палец кольце. После болезни я немного похудела, и теперь мне даже не требовалось снимать его на ночь, чтобы дать себе отдохнуть от давления. Сколько себя помню, я им гордилась. Пусть и гнала эти мысли прочь, но, думаю, именно желание почувствовать себя немного особенной сыграло немалую роль в моём принятии мортемианства. Я и правда это чувствовала. Я гордилась собой. Сплошь сотканной из недостатков, болезней и внешних изъянов, мне позволено было немного возвышаться над такими безупречными окружающими. В детстве, когда вера ещё не успела стать для меня чем-то привычным – как рука или нога – меня часто накрывал религиозный экстаз, и я, окрылённая, бормотала благодарности Мортимеру и Белле. За то, что мне позволили узнать истину так рано. За то, что позволили мне родиться в четвёртой параллели. За то, что послали мне вовремя госпожу Кранц и разрешили ей повлиять на меня. Все прочие, не разделявшие моего священного восторга, казались мне какими-то немного жалкими. Долгие годы это злое чувство было отрадой моего злого сердца.
Только сейчас, думая о Фарбере и обнимающей его «Нине», мне вдруг подумалось, что жалкими они оба не были. Как ни силилась, я всё же не могла заставить себя посмотреть на них, как привыкла, сверху вниз. Теперь они казались выше, чем я. Лучше, чем я, осведомлённей, чем я, как будто это они знали что-то истинное, а я увязла во грехе и лжи. Я сжала кольцо пальцем другой руки, чтобы напомнить себе о нём – но его очевидная материальность так и не заставила меня испытать стыд за то, что я чувствовала. Я любила неверующего чужака Дэвида Фарбера, и мне больше нисколько не хотелось этому противиться. Прости, Нина. Я тебя подвела.
Наверное, никогда я так отчаянно не хотела снять проклятое кольцо, как в этот год. Глядя на него, я не ощущала дух волшебной романтической сказки, как другие – здоровые – девушки. Я не представляла себе, как насмерть влюблённый в меня жених снимает его с моей руки у алтаря, чтобы надеть другое, обручальное. Я видела его на пальце себя старухи, каких толпы были в каждой церкви во все времена. Оно будет плотно сжимать мою сморщенную кожу, заявляя во всеуслышание как о моей безупречной святости, так и о моей откровенной ненужности. Я видела, как меня кладут вместе с ним в могилу.

IV.9. Прости, Нина

Изморенная летним зноем и однообразием домашних проблем, я совсем забыла, что могу что-то чувствовать. Я была спокойна, как будто меня чем-то накачали. Ничто не могло пробраться в моё сердце кроме редких коротких вспышек злости или раздражения. Я снова получила себя назад – такую, какой была до Риверхилла.
Но стоило затылку Фарбера всего на миг возникнуть перед моими глазами, и проклятая мутная дрянь снова сгустилась в моей груди. Обрывки воспоминаний, которые я совсем было похоронила, снова таранили по очереди моё размякшее сознание – жесты и выражения лица, любимые фразы, интонации голоса – всё то, что я месяцами складывала во внутреннюю шкатулку и ночами заботливо перебирала. Оно снова ко мне вернулось, ничуть не тронутое временем, и снова захватило меня целиком – как рецидив тяжёлой болезни после обнадёживающе долгой ремиссии.
Если раньше я могла надеяться, что эта блажь со временем потускнеет и пройдёт, сейчас я никак не могла заставить себя в это поверить. Из бестелесного призрака Фарбер снова превратился в человека. Лучше бы ему вовсе не быть настоящим.

IV.10. Жизнь замечательных людей

Династия Хагенштрем: расцвет одного семейства