[Pona]

Недавно прочла "Демоны в раю" Дмитрия Липскерова. Когда начинала читать, относилась весьма скептически к книге - поскольку до этого прочла его же "Пространство Готлиба", "Сорок лет Чанчжоэ", и еще два романа названия которых не помню Думала, будет какой-то жесский сюрр и вывороченные наизнанку мозги (впрочем, мне это нравится, потому и прочла ) а оказалось - нет... Сюрр весьма мягкий, а вообще повествование безумно интересное и захватывающее, хоть и жестокое... Ну любит Липскеров убивать своих героев, разве это плохо? )) Масштабно, эпохально даже я б сказала. Мощно. Впечатлило Настолько, что я для своей интернедной подруги кусочек даже вручную перепечатывала - книга новая и скачать пока негде. Кому не лень, можете почитать, пихну его сюда под cut, а вдруг понравится... Просьба детям не лезть

Кусок тегзда, который засел у меня в мозгу.

Он так умел скрипеть зубами, как никто другой… Ощущение от его громкого зубовного скрежета превосходило омерзение от вилки по стеклу. Одноклассники маленькой сельской хасаньевской кабардино-балкарской школы, в шестидесяти километрах от Нальчика, в которой он учился, часто перед контрольной его просили произвести зубовный скрежет, дабы довести учительницу Розу Мамлеевну до истерики и сорвать экзамен. Сами они при этой пытке затыкали уши… Он никогда не отказывал своим, что помогало при мальчишеских разборках. Все мальчики школы, от мала до велика, стремились вырасти борцами, по три часа в день тренируясь в школьном спортивном зале. Только он никогда не появлялся в зале, никогда никому не объясняя причин, оставляя свою фигуру тонкой и стройной. Он никогда не желал принимать участия в драках, почти не высказывая себя мужчиной, лишь независимый, чуть надменный взгляд да фокус с зубами оставляли его равным среди коренастых, по-медвежьи сильных одноклассников.
За этот зубовный скрежет в восьмом классе в него влюбилась девочка Эля. В ней его необычайное умение почему-то вызывало противоположные чувства. Под фирменный зубовный скрежет Эля сделала его мужчиной, а себя – женщиной.
- Рюмин, я тебя люблю! – признавалась Эля запросто.
Она была красива, как ночное небо. И глаза ее были ночным небом…
В ее теле было сокрыто столько юной красоты, которой предстояло превосходить себя ежесекундно, так яблочко под постоянным солнышком меняется на глазах – розовеет, потом чуть краснеет, бока наливаются, под упругой кожей бродят соки…
Она открывалась для него целиком, без остатка, так открываются только при первой любви, которая не отягощена никакими предрассудками и страхами… Он рассматривал ее часами, а она позволяла ему это делать, не стесняясь, даря свою неспелую наготу ненасытному мальчишескому взору. Казалось, он не мог напитаться ею досыта, хотя разведал все девичье тело и знал его наизусть – где нежно-розовое, а где опять цвет ночного неба… Он сходил с ума от крошечной родинки, рожденной у нее в самом тайном месте… Он трясся, словно охваченный лихорадкой, и почти терял рассудок, когда лишь воображал, что эту крапинку когда-нибудь увидит другой мужчина!..
- Никогда и никто не увидит меня такой! – обещала девочка.
От посторонних глаз они скрывались в горах, найдя себе крошечную сухую пещерку, перетащив в нее старые одеяла и ватные халаты… Когда он засыпал, девочка, в свою очередь, разглядывала его, дивясь мужскому телу, совершенно не походящему на женское… Ее смешило и умиляло главное мужское отличие, находящееся в состоянии отдыха. Совсем что-то такое непонятное и беззащитное, как будто новорожденный зверек. Тогда она, защитница, прятала это место под своей ладошкой, стараясь укрыть его от всевозможных напастей. И здесь обязательно случалось чудо. Зверек выскальзывал из-под пальчиков, в мгновение ока становясь каким-то хищным, проворным и сильным… Теперь он уже ее не смешил и не умилял. Он был частью ее… А когда они, истощенные до края, лежали на старых одеялах и глядели в ночное небо, юноша спрашивал:
- Почему, когда в тебе, мне хочется растерзать твое тело?.. А когда мы вот так лежим, просто, одно желание – защищать тебя всегда?
- Может, ты меня любишь, Рюмин?
Он молчал в ответ, а она зала, что из балкарских мужчин лишь поэты о любви говорят вслух. Да и потом, слова – что мелкий горный ручеек, струятся, исчезая неведомо где, тогда как молчание необъятно и таинственно, как ночное небо…
- У тебя красивое лицо, - только и сказал он в ответ.
- Спасибо, Вэл. – Она так его называла, по-модному, решив сократить для близости Валерия.
Она улыбалась от счастья…
Ночное небо, со всем своим необъятным космосом, владеет улыбками счастливых влюбленных. Вдобавок космос присваивает себе и песни страсти – сладкие стоны любовников. В коллекции мироздания миллиарды миллиардов отрывков из песен человеческого счастья… Когда-нибудь, в самый сложны для человечества час, когда оно, в предсмертном ужасе рухнувшее на колени, будет ползти к вратам Апокалипсиса, космос, словно вселенский диджей, проиграет одновременно все людские арии страсти, слив их во единый стон. И потечет с небес благодать чистейшей любви, сокрывая страшный человеческий конец… Так думал он, Валерий Рюмин, сын почетного селекционера-зоолога, орденоносца Станислава Рюмина.
Он ее очень любил… Если они не виделись день, его сердце стучало так громко и отчаянно, как колокол набатный. Если разлука растягивалась на три дня, лицо Вэла чернело, щеки проваливались, казалось, чума овладевала его телом… На четвертый день он мог умереть. Но четвертого дня никогда не случалось, так как она тоже могла умереть
А потом родители девочки уехали в какую-то африканскую страну консультантами по разработкам нефтяных скважин, забрав ее с собой. Она, конечно, умоляла мать и отца оставить ее в Кабарде с бабушкой, с которой прожила всю жизнь, и все вроде складывалось по ее сердечному пути, но бабушка подвела неожиданным инфарктом и полной инвалидностью впоследствии.
Он не понимал, как это – «не увидимся долго-долго»! Долго быть не могло. Он просто умрет на четвертый день и все…
- Не умирай! – просила девочка Эля. – Прошу тебя, не умирай!
Он не отвечал, только растерянно улыбался… Так сильные мира сего принимают на эшафоте смерть…