Династия Эйберхарт - Страница 19 - Prosims: новости, обзоры, дополнения, файлы, коды, объекты, скины и скриншоты The Sims 3 и The Sims 2

Мэриан · 18.05.2012, 16:40

Пока моя новая глава отдыхает у фотографа, я вспомнила о забытой радости династийца

Мой новый ноутбук обещает не слетать, игра загружена, а впереди каникулы...
Строгой исторической стилизации под Америку шестидесятых тут ждать не стоит - это скорее эксперимент, вариация на тему

Ну а пока...

In der Heimat wohnt ein kleines Mägdelein
Und das heißt: Erika.
Dieses Mädel ist mein treues Schätzelein
Und mein Glück, Erika...

Эрика Рената Эйберхарт была девушкой из хорошей семьи.
Это могло бы звучать как похвала. Или приговор. Или диагноз.
Возможно, ей следовало родиться на пару десятилетий раньше – тогда ее светлые косы, голубые до прозрачности глаза, прямой нос и не по-женски сильные руки пришлись бы как раз к месту и ко времени. Она заслуживала бы благосклонный взгляд учительницы чуть чаще, чем курносые и темноглазые одноклассницы. Ее бы фотографировали для школьных альбомов, может быть, даже ставили бы в пример. Позже ей бы легко устроили «удачный брак» с кем-нибудь таким же белокурым, светлоглазым, «правильным».
В школе ее любимая химия и алгебра неуклонно уступали бы шитью, рукоделию и домоводству – ведь, в самом деле, зачем нагружать хрупкий женский интеллект этими чересчур сложными для него знаниями, когда будущей жене и матери они все равно едва ли пригодятся?
О брюках и академической гребле тоже пришлось бы забыть… нет, все же Эрике повезло, что она родилась именно тогда, когда родилась.
Однако она была девушкой из хорошей семьи – со всеми вытекающими последствиями. С детства Эрика знала, что обязана соответствовать. Ее отец имел ученое звание и читал лекции на кафедре теоретической физики? Значит, она должна была не посрамить громкой фамилии и быть круглой отличницей в гимназии. Ее мать, фрау Гертруда, была прекрасной хозяйкой, вложившей все свои усилия, весь свой пыл и изобретательность в чистый дом, вышитые занавески, глаженые полотенца и горячие обеды из трех блюд? Значит, ее дочь обязана с ранних лет учиться всем этим премудростям, чтобы потом не ударить в грязь лицом. «А как же ты будешь выходить замуж? Как же ты будешь завтрак готовить?» - мягко журила ее мать, когда у Эрики что-то не получалось. Пару раз в голову последней забредала крамольная мысль, что, пожалуй, взрослый человек в состоянии приготовить себе яичницу и сам – если, конечно, он не инвалид и не паралитик. Однако в целом она долго пребывала в уверенности, что мужчины – сущие дети, которые непременно пропадут без заботы таких хороших хозяек, как фрау Гертруда и фройляйн Эрика.
Пожалуй, гораздо больше девочке нравилось общение с отцом, никогда не запиравшем от нее книжные шкафы, не жалевшим времени, чтобы объяснить дочери какой-нибудь заковыристый закон.
Как девочка из хорошей семьи, она молилась перед едой – однако гораздо более важной ей казалась необходимость мыть перед едой руки. Не жалея горячей воды для своих кос, отдавая в стирку блузку, надетую более трех раз, она всячески избегала школьных походов с палатками, часто сказываясь больной – мысль об отсутствии ванны, зубного порошка, о ночлеге в старых спальных мешках внушала ей ужас. Переживая угар первой влюбленности, она не раз отказывалась от поцелуя с красавчиком Рольфом в первую очередь из-за боязливой брезгливости и иллюстраций к статьям о микробах (вторым пунктом в списке были странные разговоры об исторической несправедливости и величии Германии, которые он имел привычку заводить, а уже третьим шло строгое воспитание девушки).
Она с презрением относилась к суевериям, хмыкала в ответ на рассказы об упырях и привидениях, признавала возможность существования инопланетного разума, однако все существующие на этот счет теории считала несостоятельными.
Мало кого удивило, что после окончания школы Эрика решила, во-первых, поступать в заокеанский университет (и не в какой-нибудь, а непременно в самый лучший!), а во-вторых, на медицинский факультет.

За оформление спасибо Lullabe.

Мэриан · 22.10.2012, 20:02

"В рюкзаке моем сало и спички
И Тургенева восемь томов"(с)

Мэриан · 29.10.2012, 04:19

Половину скринов пожрал неправильно настроенный после перезагрузки скринсейвер >_< Я торжественно обещаю, что уже в следующем отчете вернусь в нормальное династийное русло ))) Почти сразу ) Но надо же мне как-то относительно достойно завершить все линии...

Хочешь птицей вспорхнуть,
Но душа тяжела.
Ею я завладела и на дно увлекла.
Ты со мною навек,
Ты останешься здесь.
Мальчик мой, ты же знаешь,
Что любовь - это смерть…

Лизелотта отстраненно глядела в выпуклый, сероватый экран телевизора, ничем не выказывая скрутившего ее напряжения. Холодные руки девушки были сжаты на коленях.

Нереальность ситуации заслонила для Лизелотты ее ужас – когда побежали первые секунды записи и на экране засветилось бледно-синяя, пульсирующая картинка, девушка могла думать лишь о том, как абсурден стал соткавшийся вокруг нее мир – вампиры и высокие технологии, помпезное убранство мрачного склепа ван Торстенов и стыдливая дешевизна любительской пленки…

По изображению побежали нетерпеливые полосы перемотки. Когда они исчезли, на экране уже темнела, возвышаясь меж бледными гробами, фигура хрупкой женщины, сжимавшей ладонь ребенка лет восьми. Приглядевшись, Лизелотта поняла, что одета незнакомка была в обыкновенное домашнее платье послевоенной моды. Талия ее была с трогательным кокетством перехвачена шелковым шарфом, целомудренный подол широким веером развернулся пониже колен. Правой рукой она смущенно поправляла ленту в волосах. Того и гляди, сейчас скажет: «Милый, ужин уже готов!»…
Она склонилась над гробом; из-под отодвинутой крышки на нее невидяще глядело нечто белесое, восковое. Женщина еле слышно проговорила что-то – ее морозный шепот, ветерком пронесшийся по комнате, не представлялось возможным расслышать – и, подхватив ребенка, точно тряпичную куклу, передала его существу, лежащему в гробу.
… В медленном безумии черных вод, сомкнувшихся вокруг, он не различал голосов и лиц. Лишь несколько простых, инстинктивных понятий стали зыбким, бледным светом болотных огней, успокоивших его и направлявших его смутный путь. Мир вокруг него был соткан из ясных, полузвериных чувств – голода, слабости, страха, тяжкого гранитного сна. Собственного тела он почти не чувствовал, морщась от болезненной непривычности, утопая в странном ощущении, точно его измяли, разрезали на части, перекроили по собственному прихотливому вкусу и после этого милостиво соизволили вернуть к жизни – забрав, правда, дыхание и пульс.

Единственной постоянной величиной, не то мрачным идолом, не то богиней жизни оставалась Она. Возлюбленная? Сестра? Наставница? Или же все сразу? Впрочем, едва ли она была его сестрой – это слово отзывалось на одеревеневшем языке теплой горечью, а в памяти тогда вспыхивали, мгновенно угасая, милосердные карие глаза и каштановый локон. Нет, Она не была его сестрой, но заботилась о нем сильней, чем нежнейшая из сестер. Она гладила его по голове и говорила о бесконечных лунных просторах, что расстилаются перед ними; Она сожалела о том, что он так тяжело перенес трансформацию и сочувствовала его мучениям; Она обещала научить его охоте, как только он немного наберет сил…
Она кормила его.
Он смутно ощутил трепет теплой плоти совсем рядом и, превознемогая вязкую слабость, обхватил истончившимися пальцами повисшую ручку. «Опять мало!» - мелькнула недовольная мысль на краю еще тлеющего сознания.
У пищи не было и не могло быть имени. Даже его собственное имя осталось где-то за гранью реальности, в плотном и болезненно-ярком мире.
Вожделенная теплая кровь, пьянящая и божественная, хлынула в рот, потекла на грудь. Пронзительный крик добычи раздражал, мешая спокойно пить, но он вскоре затих. Кровь из разодранной артерии капала с губ, заливала подбородок. «Опять неаккуратно…» - Ее шепот укоряющим, еле слышным вздохом коснулся слуха.
Опустошенная добыча безвольно повисла на Ее белоснежных руках.
Где-то в другом мире, за холодным и безопасным экраном пронзительно закричала бледная девушка с милосердными карими глазами.
***
- Вы ведь понимаете, что я не могу принять подобное решение? – Хайден говорил спокойно, четко разделяя каждое слово, точно боясь, что кто-то заметит, что пальцы его сжаты в напряженный замок и сведены дрожью – Вы понимаете, что, по сути дела, предлагаете мне оплатить убийство собственного сына?
Рената молчала, откинувшись на софу, и, должно быть, впервые в жизни с мертвым безучастием наблюдала за происходящим вокруг.
Хайден не собирался обвинять друга дочери в чудовищной мистификации – он понимал, что тот говорит правду, даже слишком хорошо. Он сам изучал этих существ не год и не два, знал их не только по гротескным средневековым гравюрам и тем более не по поэмам лорда Байрона. Он понимал, что Генрих, скорее всего, умер в ночь собственного исчезновения, и сейчас глазами Хайни на мир глядит незнакомая, голодная тварь. Но он не мог – не мог физически – не смел произнести роковое слово.
Вынести приговор.
- Я не могу этого сделать. – зло и глухо проговорила Рената, обводя взглядом собравшихся – Что вы ждете от меня? Я не дам своего согласия. Я не верю. Я не знаю…он же может питаться, я не знаю… какими-нибудь кроликами? – уткнув лицо в раскрытые ладони, давя звериные стоны и мучительные рыдания, она всхлипнула – Просто оставьте его в покое… он всегда… всегда был таким хорошим мальчиком… моим…хорошим…
Задумчивым спокойствием отличались слова Рейнхарда, проговорившего так, словно только что очнулся от глубоких размышлений:
- Кстати, я встретил утром миссис Коннер, она расклеивала объявления. Просила срочно дать знать, если мы видели в последние дни ее сына или что-нибудь слышали о нем. Может быть, стоит ей позвонить?...
Точно воздух дрогнул в предгрозовом мгновении.
- Должен быть другой путь. – никогда еще голос Лизелотты не звучал так тихо и в то же время так непреклонно. – Разве нет возможности как-то вернуть его к жизни? Все исправить…
Да, «все исправить». Отчаянные два слова, преследовавшие ее и раньше.
Все исправить. Вернуть. Зачеркнуть. Стереть.
Только – как?
…Гэбриел проклинавший день, когда вообще ввязался в эту историю, уже собирался честно ответить «Нет» - и запнулся, оглядев напряженные, бледные лица, горевшие одинаковым ожиданием. И, чувствуя на сердце предательскую тяжесть, сообщил:
- Теоретически, возможность есть. Согласно некоторым непроверенным источникам, если умертвить создателя – или создательницу – исчезновение ее власти над обращенным поможет повернуть процесс трансформации вспять. Если, конечно, он еще не завершен.
Нет, все же разговаривать с клиентами он не умел совершенно. Надо было отрядить деловитого и спокойного Карла. Тот без обиняков бы сказал, что благостные теории коллеги не имеют под собой никакой почвы; что изменения в организме, скорее всего, необратимы; что под непроверенными источниками подразумевались по большей части западноевропейские сказки. Что мистическая природа вампиризма пока вообще не доказана (да и кто бы мог озаботиться поиском этих доказательств?), что это может быть с равной степенью вероятности и вирус, и мутация, и гипноз.
Он сказал бы все то, что Гэбриел сказать не смог, не посмел, глядя в пылающее надеждой лицо Лизелотты.
- Вы сделаете все, что сможете? Вы не повредите ему? – настойчиво спрашивала она.
И, кивая в ответ, обещая не поднимать на Хайни руку, даже если тот вцепится ему в шею, он ощущал себя последним мерзавцем.
***
Она чувствовала опасность.
Лежа в тесном ей гробу, предназначенном когда-то для дочери давно усопшего негоцианта, сквозь неподъемную ледяную черноту вечного сна без снов, она слышала шуршание и шорохи – может, мыши скребутся по углам? – смутно различала плывущий во тьме звук чьих-то шагов, крутила головой и вздыхала во сне. Она ощущала кожей, что горячий и угрожающий мир, простирающийся вокруг, бурлит, готовясь нанести ей новый удар, ворваться в ее хрупкое убежище.
Молчаливое создание, давно отгородившееся даже от собственных соплеменников, она научилась доверять своим предчувствиям. Запахи и туманы, чужие шаги и глаза обветшавших статуй говорили с ней, открываясь полноправной владетельнице ночи, шептали об опасности.
Должно быть, она сама была виновата, сама допустила ошибку. Не стоило трогать того мальчика, надо было, как всегда, обходиться незаметными бродяжками – призраками любых городов… но ей так хотелось сделать Хайни приятное…
Хайни, ее милый Хайни! Разбитый и измученный, беспомощный, как дитя, бесконечно трогательно благодарный… и оттого еще более милый.
Она бы убежала, улетела, скрылась легким призраком, как делала уже не раз, если бы не он. Он был пока слишком слаб, следовало подождать еще немного… ах, как же не вовремя, как все это не вовремя…
В это утро она сопротивлялась до последнего, не желая погружаться в сон, навеянный неумолимым бледным рассветом, однако в конце концов все же сомкнула глаза. Но чувство опасности не умолкло, продолжая тревожно звенеть внутри, точно натянутая до предела струна.
Глухой грохот отпертой двери и шаги она скорее различила, угадала, повинуясь выпестованному за долгие годы чутью, чем услышала. И, почувствовав кожей чужеродное тепло склонившегося над ней человека, яростным усилием воли сбросила с себя гибельный дремотный морок.
Упорно, точно идя против течения, преодолевая обычную дневную немощь, она открыла глаза. Чувствуя, как расплывается мир в болезненном тумане, она вцепилась руками в плечи неведомого врага, прополосовала мстительные алые раны на его коже. Услышала, как закричал тот от боли, почувствовала, как красным туманом окутывает ее, застилая глаза и лишая разума, запах его крови… она была так голодна, она осталась ни с чем прошлой ночью…
Но – нет, времени сейчас не было.
Приготовившись к смертельному броску, она почувствовала, как притягивает ее к себе холодный каменный пол, почти ощутила кожей беспощадные лучи полудня, горящие за пределами безопасного склепа. Решимость все еще горела в ее жилах, но стены вокруг кружились, а голод и страшный, мстительный день высасывали ее силы.
Прозрачные, бессильно обвисшие запястья были сейчас слабей, чем руки любого смертного.
Ни следа ни осталось от мерцающего морока, окутывавшего вампиршу, когда та отправлялась на охоту или навещала Хайни. Молочное сияние, распахнутые лунные глаза, нежность вкрадчивого голоса и сладкий туман иллюзий – маленький спектакль для обреченных, блистательный театр одной актрисы.
Единственная мысль билась в голове, единственную фразу она повторяла про себя, глядя в глаза охотникам, спуская последние силы – «Я здесь одна. Я здесь одна. Я здесь одна…».
Распятая на полу, чувствуя, как жжет, давя ее болью, забитый в грудь кол из осины – ей казалось, что он словно бы расширялся, расползался вместе с раной, превращаясь в пронзавший ее огненный столп света – она не заметила, как в углу склепа мелькнула бледная тень.
… Внезапная боль обожгла его, вырвав из плена вялого, холодного сна. Грохот – крики – чей-то хрип... Преобразование далось ему тяжело – искореженное, болезненное тело не желало слушаться. Чуткие глаза летучей мыши прорезали полумрак склепа с неожиданной легкостью. Кажется, Она что-то шептала ему о грядущем восторге полета?

Росчерк боли – в едином стремлении: достичь, увидеть, спасти…
Черная скорбь, мучительная тяжесть обрушилась на него могильной плитой. Сухой пепел засыпал камень; краски меркли в глазах, пока болезненно рвалась незримая и незыблемая связь. Крылья летучей мыши поникли, как изломанные, не давая ему взлететь – он задыхался от боли, чувствуя, как рушится то, на чем держался его собранный из хрупких осколков темный мир, как уходит сила, связывавшая его, обескровленного и мертвого, с этой реальностью.
Чьи-то руки подхватили его, но он этого почти не почувствовал. Мир исчезал, точно стираемый мокрой тряпкой. Опустив веки, он уже не видел, как истончается и тает его тонкая кожа, так и не превратившаяся в неуязвимый мертвый покров.
Она была мертва – чудовище, чей шепот преследовал его во мгле, красавица, увлекшая его в холодные глубины. Она была мертва, и забрала с собой в могилу последнее свое творение, так и не успев завершить его…
«Связь с обращенным… незаконченная трансформация…»
Гэбриел оказался почти прав – безумная гипотеза подтвердилась. Но никогда ему еще так не хотелось ошибаться.
Зоркая Энн опасливо наклонилась, заметив на полу что-то слегка поблескивающее.
Среди серого праха, покрывавшего плиты, мерцали белесым светом несколько морских жемчужин.
***
Похороны казались пошлой мистификацией с театральным пустым гробом, а стандартная формула «прах возвратится к праху» прозвучала сегодня под дождливым небом почти издевательски.
Холодный профиль Рейнхарда хранил печальное спокойствие. Тяжелые дождевые капли настойчиво капали на его непокрытые светлые волосы, словно призывая перестать наворачивать круги по заднему двору и зайти, наконец, в дом, но Рейнхард лишь запахивал поплотнее пальто и упрямо ускорял шаг.
Он словно был затянут в муторный кошмарный сон в плену серых простыней. Он чувствовал себя ребенком, в бешеном угаре жестокой игры расколотившим нечто несравненно ценнее родительской статуэтки. Привыкший с пристальной дотошностью изучать и анализировать все и вся, сейчас Райни не мог даже с малейшей уверенностью сказать, что ощущал он и о чем думал в последние дни, отчего позволил событиям идти так, как они шли. Почему дал согласие на безумную операцию в склепе, почти наверняка понимая, что Генрих обречен. Может быть, дело было в кажущейся нереальности всей ситуации? Или в злорадстве и страхе?
В страхе?
В страхе…
Он, никогда не пасующий перед яркими противниками, всегда с опаской относился к слабым, незаметным, тихим людям, которых почти никто не замечает. Сами они замечают слишком многое.
Молчание и скрытность, тусклый взгляд из-за стекол очков, разложенная вечером тетрадь наблюдений (только ли за птицами?) и неизменный, остро заточенный зеленый карандаш. Шуршание упорной мыши-землеройки у ног слона. Конечно, он что-то замышлял. Всегда, с детства он завидовал ему, Рейнхарду. Тихоням доверять нельзя.
А он, Райни, не виноват, нет! (зажать уши, перекричать, заглушить) Да и в чем он может быть виноват? Все свершилось по справедливости. Кузен сам сделал свой выбор. Да, сам!
Одно из окон второго этажа зияло тусклым сумраком. Спальня Лизелотты…
Интересно, она выскользнула из дома, пока он метался тут бешеным буйволом по примятой траве? Или попросту лежит на кровати, не включая свет? Наверное, надо подняться, утешить ее… Конечно, слезы и женские истерики– именно то, что ему сейчас нужно! И потом, она сильная… она справится сама… да, наверное, даже милосердно с его стороны будет оставить ее в покое. Она ведь не любит, когда кто-то вмешивается в ее переживания.
Лизелотта… давно, еще в университете, Рейнхард прочел в замшелом романе излияния героя, который, описывая нежную кожу своей возлюбленной, утверждал, что, когда она пьет красное вино, можно разглядеть, как оно течет у нее в горле. Теперь Рейнхарду казалось, что тот говорил о его кузине.
Лизелотта… всякий раз, видя ее с подаренной им лентой в волосах или слыша, как она повторяет его остроту, Райни испытывал нечто вроде гордости создателя. Но все же это чувство было слишком редким и слабым, чтобы удовлетворить его в полной мере. Лизль! Ему хотелось нарядить ее с ног до головы, как куколку, вложить свои слова в ее уста, заставить ее улыбаться своим мелодиям, вознести ее на пьедестал, устроить в окружении душно-сладостных, изысканных цветов. Превратить ее – от и до – в свою единую песню, в свою серенаду, в свое произведение.
***
Лизелотта быстро шла по пустынному коридору гостиницы, крутя головой и удивляясь серой убогости обстановки, облезлой краске на стенах, расплывавшемуся на потолке пятну. Удружил же им Райни, ничего не скажешь! Неужели он действительно не смог найти ничего лучше?
Неужели он настолько ее ревнует?
Ревнует… Лизелотта инстинктивно сжалась, пытаясь прогнать почти материальное чувство затягивающейся на горле тонкой петли.
Стук в дверь разнесся по безлюдному коридору громко и резко. Открыли Лизелотте не сразу.
Гэбриел выглядел несколько удивленным, и девушка вдруг сама почувствовала себя незваной просительницей.
- Я хотела сказать, что вы, должно быть, забыли взять вознаграждение за работу. – официальный, отстраненный тон ей никак не давался.
Тонкая пачка купюр, поспешно извлеченная из сумочки, оказалась у нее в руках. Часть ее составляли те деньги, что Лизелотте регулярно, как школьнице, выдавали «на кино и мороженое», но он об этом никогда не узнает. Ее книжная гордость была для того слишком непоколебима.
Вознаграждение? Гэбриел, по правде говоря, был удивлен, что его вообще отпустили. Он хотел бы повернуть время вспять, не приезжать в этот городок, не отвечать на тот звонок… а еще лучше – поступить на юридический, как советовали друзья. Он понимал, что сделал все правильно – если в этой ситуации вообще существовало такое ясное и твердое определение, как «правильно». Что многие жизни будут спасены, что Хайни – кажется, так называла его сестра? – сам сделал свой выбор, что он так или иначе был обречен…
Но на душе все равно было паршиво.
Нет, все же нужно было поступать на юридический.
Не решаясь пройти в комнату, девушка заозиралась вокруг взглядом человека, который не желает уходить и не может найти приличного предлога, чтобы остаться.
- Как дела у Карла? – выдавила она наконец.
- Сегодня нас пустили к нему в отделение. Он идет на поправку. – тяжелые, гладкие фразы. Правильные, вежливые, важные. Совсем ненужные. – Вскоре сможет уехать вместе с нами.
Первой мыслью было пожелать Карлу скорейшего выздоровления, однако с губ сорвалось совсем другое:
- Я скучала.
- Что?
- Я имею в виду… вообще… я скучала. Давно. Я стеснялась позвонить, и…
Кажется, разрешение остаться было получено.
***
Мясо в гостиничном кафе было жестким, а вино – кисловатым, но мысль о возвращении домой казалась убийственной.
Он говорил, глядя на нее бесконечно, жадно и неотрывно, обо всех скитаниях и о дорогах, что он одолел за последние годы – пешком ли, автостопом, на автобусе, в лодке – об удивительных и забавных случаях, о вещах, что остаются затворенными за дверями благополучных южных городков, о том, как встретил вновь Карла, о том, как познакомился с Энн…
А Лизелотта слушала и молчала, боясь вопросов, не зная, о чем она сама могла бы рассказать. О ночных бдениях в библиотеке? О дуновениях сквозняка в запертой наглухо комнате? О прохладе неслышимого прикосновения?

За окном тускло смеркалось. Музыка, игравшая в кафе, дышала пыльной тоской каких-то позабытых прерий. Взгляд девушки упал на острую стрелку часов, с назидательным укором чернеющую на белом циферблате.
- Должно быть, мне уже пора… мы слишком засиделись… - «И это все? Мы попрощаемся? Ну, я пообещаю ему звонить, пообещаю писать… снова… как в прошлый раз».
- Думаешь, родители будут за тебя волноваться?
Лизелотта искренне не могла понять, что в этом удивительного или странного.
- Да, родители и Рейнхард.
- Твой кузен, кажется, очень тебя любит. – заметил Гэбриел. Если тень какого-то подозрения и мелькнула в его глазах, то Лизелотта ее не заметила.
- Он любит меня даже слишком сильно. – вырвалось у нее – И я не знаю, куда мне от этого деться.
Должно быть, виной все же было то кисловатое вино.
- То есть?
А может быть, дело было все же в безопасном уединении кафе. Раньше Лизелотта считала, что подобные признания должны совершаться в иной обстановке – торжественной, трагической. Однако теперь на не могла заставить себя прикусить язык, замолчать хоть на секунду, летя по волнам собственной разбушевавшейся памяти, захлебываясь в слова, не смея остановиться.
- Лотта, я понимаю, что это прозвучит не лучшим образом…
Девушка виновато потупилась, сжавшись, как в ожидании удара, предчувствуя упреки. Да, конечно, ей не стоило идти с ним тогда… не стоило молчать… не стоило поощрять его... о чем она вообще думала…
- … но таким людям, как твой кузен, надо отрывать некоторые явно лишние части тела.
И все? Неужели – все? Грубоватая шутка – и ни одного справедливого упрека? Лизелотта смотрела на друга настороженно.
- Ты думаешь?
- Да. Знаешь, если честно, я всегда недолюбливал безупречных, очаровательных всеобщих любимцев. А с твоим Райни мы разберемся! – встав, он резко отодвинул стул. Ножки обреченно скрипнули по полу. Нет, все же вино было определенно лишним…
- Не надо!
- Я помогу!
- Не надо, прошу тебя!
- Нет, правда – мы во всем разберемся!
- Ты один раз уже во всем разобрался! – вырвалось у Лизелотты.
Она поспешно прикусила язык; Гэбриел замер, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула. Вязкое, тягостное молчание воцарилось в комнате.
- И-извини…
- Ничего. Ты права. – его голос прозвучал спокойно и безжизненно.
- Извини, я не хотела… я не имела в виду… ты не виноват… никто не виноват!
- Никто не виноват… - медленно повторил Гэбриел, точно пробуя беспомощную утешительную фразу на вкус – Никто не виноват… ты замечательная, Лотта.
Девушка улыбнулась, внезапно поняв, насколько же ей не хочется сейчас уходить домой.
Она ощутила странное облегчение, услышав это банальное, милое сокращение – Лотта. Она отчего-то до последнего боялась, что он назовет ее Лизль…

Hayley · 30.10.2012, 01:13

Ах, боги, какая прелесть!
Только что закончила чтение династии, и пребываю в немом восторге.
Стилизация под двадцатый век - изумительная идея, и исполнена она с великолепным изяществом. Как будто тонкие-тонкие шелковые ниточки сплетаются в изысканную вышивку, нежную и искусную.
Очень не хочется называть Эйберхартов симами, на язык подворачивается только определение "герои". Утонченные и трогательные, каждый немного себе на уме, но каждый раскрыт в достаточной мере, чтобы вызвать у читателя симпатию... ну, или антипатию, тут уж когда как)
Трудно сказать, кто понравился больше всего. Наверное, Рената, с ее цепкостью, резкостью, но в то же время хрупкостью.
Увы, все эмоции по поводу всех пяти поколений я здесь изложить не смогу... Могу только порадоваться за проклюнувшееся и почти распустившееся счастье мечтательной и тихой Лизелотты. Ну, и посочувствовать всей семье. Хотя Генрих успел познать любовь, и до самого вечного покоя он был счастлив... И это его путь.
В общем - записываюсь в читатели)

Shiki. · 30.10.2012, 12:54

Я уже говорила что мне нравится слог которым все изложено?
Если нет, то нравится, нравится, нравится! Описание мыслей, чувств, эмоций просто изумительно, за душу берет!

Хайни, милый Хайни, как же это печально... даже не верится, что больше мы о нем не услышим...

Довольно необычно наблюдать за Рейнхардом, ведь в целом о нем мы не так много знаем. И его отношение к Лизелотте, я бы сказала, довольно пугающе.
А Габриэль пожалуй станет неплохой парой Лизелотте. Ох, но почему то мне кажется, что все будет не так просто...

ANka-ParTizanKA · 31.10.2012, 21:15

Такая захватывающая и местами жуткая часть...да, не получилось у Хайни и его возлюбленной долгой и счастливой жизни, а жаль. Хотя не всем же должно так везти, как Маргарите, верно? (кстати, эти похороны она пропустила - не иначе из солидарности и нежелания встречаться с будущим родственником) Но все-таки момент "Милый, идем ужинать" - это что-то. Так будто бы обыденно и кроваво. Гэбриел с Лизелоттой такие милые вместе. Вот только родители может и не станут устраивать скандалов по типу "выбирай - ил мы или он" но, все-таки вряд ли примут будущего зятя с распростертыми объятьями. Ну, и, в завершение всего, несколько слов о Райни. Райни, Райни...Пигмалион несчастный, неправильную ты нашел себе Галатею, не станет она меняться только потому, что этого хочется тебе. Ну и, собственно, удачи вам и Эйберхартам в дальнейшем

Мэриан · 01.11.2012, 15:46

Спасибо за отзывы

Я, если честно, немного переживла, не слишком ли меня занесло на поворотах )

Мэриан · 07.11.2012, 00:47

Мы строили-строили, и наконец построили... прихрамывая и косолапя, расчищая буреломы, мы все же продвигаемся по династийной лестнице

«– Представь, – продолжала она. – Тихими ночами, лежа с нею в постели, он будет вспоминать обо мне. Он будет растроганно вспоминать мои последние слова, потому что его счастье подарила ему именно я.
И она будет знать, что я осталась в его сердце навеки. Какова бы ни была их любовь, я ее отравила, и я отомщена вполне…»

О помолвке, заключенной недавно и поспешно, Лизелотта сообщила нарочито громко за первым же ужином. Отвечая на вопросы, бледнея, краснея, смущаясь, девушка поглядывала краем глаза на помертвевшее, застывшее в напряжении лицо того, кому, собственно, и предназначалось ее заявление.

Лавина разумных доводов, град настойчивых вопросов, поток завуалированных упреков наконец стих. В столовой зазвучал голос, доселе благоразумно молчавший – искренний и твердый голос заботливого кузена.
Он говорил, обернувшись к Лизелотте, впившись в ее лицо внимательным взглядом, и ей показалось вдруг, что они остались наедине в безмолвном кристальном блеске этой столовой.
- Никто еще не сделал состояния на охоте за приведениями.
- Я сама могла бы пойти работать… если что, я справлюсь…
- Кем? Секретаршей? Машинисткой? Лизль, ты боишься людей больше, чем своих призраков. А ведь тебе придется часто встречаться с людьми… ходатайствовать, просить, откупаться, в конце концов, когда на твоего Гэбриела снова подадут жалобу за шарлатанство.
- Его пока никто в таком не обвинял.
- Значит, обвинят. – безмятежно проговорил Райни с улыбкой всезнающего бодхисатвы. Лизелотта невольно взглянула в его глаза. «Красивые», - отстраненно подумала она, убаюкивая свой страх – «Как серебряные змеи…».
- И кто же его обвинит?
- Кто-нибудь обязательно найдется. – под мертвым покровом длинной скатерти кончики его пальцев нежно провели по колену Лизелотты. Та ощутила знакомую тревожно-сладкую дрожь в ногах. Да что с ней такое сегодня… - Особенно если ошибочные гипотезы войдут в его привычку.
Девушка болезненно дернулась. Кузен попал, сам того не сознавая – или же, напротив, сознавая все прекрасно – в самое больное место. Хайни… разверстая, незаживающая рана, предательская трещина… все произошло так внезапно! Гэбриел, конечно же, не хотел. Но, может быть, они все слишком поторопились? Может быть, дело могло бы разрешиться по-другому? В конце концов, выводят же сейчас людей из комы, спасают от клинической смерти… мог ли Хайни когда-нибудь сам обратиться к родным за помощью, или хотя бы позволить помочь ему? Теперь-то уже не узнаешь…
Обращался ли он вообще когда-нибудь за помощью?
Как говорила мама, «он всегда был таким хорошим мальчиком» - хорошим и тихим. Но ведь хорошие мальчики не сходят с ума в одночасье, а семейные идиллии не рушатся от дуновения ветерка.
Лизелотта молчала. Может быть, ее обручение и вправду выглядело неприлично поспешным? Может, следует выждать еще хотя бы пару месяцев, пока страсти не улягутся?
Кузен все так же благожелательно улыбался одними уголками губ, нежно вычерчивая на ее колене призрачную букву «Р». И, взглянув, в его глаза, Лизелотта с ошеломляющей ясностью поняла – она не вырвется.
Она может пойти на мучительные уступки, убаюкать себя резонами, вручить право решать кому-то другому – ведь это так легко, так соблазнительно! – и… проиграть. Остаться в туманном одиночестве, в кукольном безвременье, радостно вручив ниточки в чужие руки.
Лизелотта резко отдернула ногу.
- Значит, по судам мы с ним будем ходить вместе. Я не говорила тебе, что уже нашла работу? Я буду у него в команде штатным медиумом. – с нарочитой, вызывающей абсурдностью заявила она.
На самом деле она пока только подумывала о таком решении, но оно казалось чрезвычайно соблазнительным. И потом, какой могла быть альтернатива? Идти на поклон к мадам Розе, недавно открывшей вдобавок к гадательному салону воскресные курсы каштанка-йоги? Поступить в один из цветочных женских колледжей, что каждый год выпускает тихих, интеллигентных учительниц в скромных юбках?
- Ты сошла с ума. – проговорил Райни таким тоном, словно за дверью команда санитаров уже дожидалась от него окончательного подтверждения.
Хайден закашлялся, прочищая горло.
- Я не могу сказать, что в восторге от этой новости… - начал он.
Плечи Лизелотты немного опустились в радостном облегчении. Она почувствовала, что опасность миновала. Уговорить отца было намного легче.
По счастью, к аргументу «Я в твоем возрасте…» и он, и мать прибегали крайне редко – украшать воспоминания золотистой дымкой оба были не склонны, а примеры «… побывала на балу вампиров, где и познакомилась с будущим мужем», «… переболел индийской лихорадкой» и «… чуть не сбежал на фронт Второй мировой» едва ли оказали бы должное воздействие на юное поколение…
***
Лизелотта всегда полагала, что дни подготовки к свадьбе должны быть заполнены радостными хлопотами, искристым весельем, нежными предчувствиями счастья. Однако в комнатах особняка, погруженных в осенний полумрак, царило тягостное безмолвие.

Мать порой замечали в бывшей детской, укутанной ныне теплым сумраком. Нет, она не качала пустую люльку и не напевала колыбельных песен – лишь бродила задумчиво по опустевшей комнате, перебирая заброшенные игрушки и касаясь порой борта колыбели.

Будущему зятю родители улыбались редко, и это удручало. Зато Рейнхард улыбался ему, почти не переставая, и это пугало.
Кажется, единственным человеком, у которого грядущая свадьба вызывала искреннее воодушевление, была Мицци. Она просто лучилась энергией и доброжелательностью, и не упускала возможность подловить молодую невесту с очередной идеей об украшении стола, с пухлым журналом наперевес, с выкройкой торжественного платья…
- Юбка должна быть из кисеи. – говорила Мария, с нежной ностальгией глядя на волны светлых тканей, свисающих с магазинных стеллажей, точно завесы призраков.
Отказ Лизелотты надевать корсет уязвил ее до глубины души. В конце концов, сама она на собственной свадьбе была в корсете, и была чудо как хороша! А уж как она была счастлива!

О Рейнхарде и его успехах Мицци неизменно отзывалась с ласковым восхищением. Для нее он всегда оставался «ее мальчиком», и потому она прекрасно понимала горе Ренаты.
Перед тем, как лечь спать, Лизелотта закрывала замок на двери своей комнаты на два оборота и иногда – для верности – еще и придвигала тумбочку. Беспокойно ворочаясь в плену сна, она иногда слышала шорохи или тихие шаги за дверью, но, возможно, это были лишь призрачные видения, порожденные дремой.
За окном, в глубине скованного холодом сада, тускло горел в лунном свете тяжелый могильный камень.
Предложение Райни взять на себя некоторые хлопоты по подготовке грядущего торжества Лизелотта восприняла как шаг к примирению, хоть и согласилась на него не без настороженности. Обещание сделать милой кузине прекрасный сюрприз лишь усилило ее подозрительность, но отказывать ему при всех без объяснения причин было бы странно. И потом, это выглядело бы непростительной грубостью… и, в конце концов, вдруг он действительно имеет самые лучшие намерения?
Его все чаще можно было найти у телефона, диктующего распоряжения насчет заказа цветов, покрывал, ковров, штор, свечей…
Желание Рейнхарда поучаствовать в подготовке спален для гостей и комнаты новобрачных выглядело странно, однако найти подвох в его добросовестном старании было тяжело. И потом, он действительно сохранил свое обычное деловитое спокойствие, должно быть, бесстрастно отнесшись к ответственному заданию, как к любому другому распоряжению. Во всяком случае, когда в один из последних беспокойных дней Лизелотту препроводили наверх, чтобы продемонстрировать наконец результат, ее взору предстала убранная цветами комната, украшенная, как коробка французских конфет. Ни одного досадного недостатка, все в точности так, как она любит (как хорошо он знал, что она любит!).

За единственным исключением.
- Бывшая комната Хайни?
- Отсюда открывается прекрасный вид из окна. – невозмутимо проговорил Рейнхард.
Лизелотта проследила за его взглядом. В окне застыл в плену ноябрьской изморози хрупкий яблоневый сад. За белой оградкой молчал могильный камень.
- Насколько я понимаю, менять что-либо уже поздно? – упавшим голосом спросила она, проклиная свою беспечность.
- Да, это совершенно исключено. И потом, свободных спален у нас попросту не осталось – не стоило звать так много гостей.
- Что ж… спасибо за усилия. – бесцветно проговорила девушка, немного помолчав. Не то чтобы ей хотелось его благодарить, но она чувствовала, что обязана сказать нечто в этом духе.
- Ты же знаешь, я всегда рад стараться для тебя. – с прохладной нежностью улыбнулся Райни.
Дверь за ним закрылась неслышно. Лизелотта присела на кровать и обхватила голову руками.
Сквозняк из приоткрытого окна заставлял трепетать кисейные волны белых занавесок, что становились похожи на фату призрачных невест.
***
День выдался холодный, и промозглый ветер то и дело покрывал зябкой рябью обнаженные плечи невесты. Подол пышной юбки стелился, как облачный пух, и новобрачная плыла, точно и не касаясь земли. Диадема белого жемчуга венчала ее локоны.

Руки Гэбриела казались ей необыкновенно теплыми.

… Должно быть, Рейнхард был прав – гостей и вправду оказалось слишком много, особенно в свете недавних печальных событий. Но друзья, коллеги, бывшие сослуживцы, просто хорошие знакомые, как это часто бывает, вместе образовали довольно внушительный список.
Под конец, как это часто бывает, торжество выдохлось, точно шампанское, забродив и утомившись в собственном веселье и круговороте повторяющихся тостов.
Рейнхард, пошатываясь от усталости и от всего выпитого в бесчисленных тостах, бродил по пустому третьему этажу. Этажом ниже расходились по своим комнатам остававшиеся ночевать гости. Из гостиной внизу еще доносились взрывы смеха, пульсировал свет люстр и свечей, пахло цветами и вином. Но здесь – здесь царила блаженная тишина, которой сейчас так недоставало Райни. В его душе сплелись в яростный клубок злость и усталость, обида и уязвленная гордость. Как же так? Он, белокурый вечный победитель, сброшен с коня, вежливо отодвинут в сторону, сделан незваным и неприкаянным гостем в собственном доме. Он, рожденный беспрепятственно брать все новые и новые вершины в вечном блеске славы! Во всяком случае, так ему с детства говорили…
Тень, мелькнувшая меж библиотечных стеллажей, заставила его замереть. Абсурдная догадка пронзила ум. Неужели?...
Но нет – застенчиво притулившаяся у книжного шкафа девушка имела мало общего с невестой. Одетая в пышные, хрусткие юбки, отчаянно покачиваясь на высоких каблуках, она напоминала цветок на вялом стебле и все еще не оставляла попыток улыбнуться молодому хозяину.
«Хорошенькая». – за первой легкомысленной оценкой последовали четкие мысли, вызывающие из небытия памяти всю собранную когда-то информацию.
Кэрол, Кэрол Данн. Пра-пра-правнучка южного плантатора, во время Гражданской войны ухитрившегося разбогатеть на продаже оружия северянам. То есть, конечно, на помощи героям-освободителям. Его семья, как ни парадоксально, до сих пор пользуется в городе репутацией старой аристократии и образца благородства. Единственную дочь они растили, как трепетный цветок, вот только до сих пор не могут определиться, кому же его лучше вручить…
Трезвый расчет и презрение к самому себе, упрямое желание взять верх – и желательно прямо сейчас! – бродили в жилах, как игристое злое вино.
Райни шагнул к молодой гостье.
- Должно быть, вы заскучали там, внизу? – бархатным голосом проговорил он, улыбаясь – Я понимаю вас.
- Я не хотела здесь ничего трогать… простите… - голосом извиняющейся школьницы проговорила девушка, опустив длинные ресницы.

- Ничего страшного. Честно говоря, мне и самому немного неуютно среди всей этой шумихи. – не моргнув глазом, сообщил знакомый доброй половины гостей. – Скажите, Кэрол, вы любите музыку?
- Да, очень.
- У нас есть замечательный салон на втором этаже. – он бережно сжал ее локоток – Я мог бы сыграть вам на скрипке…
***
В свадебное путешествие Гэбриел и Лизелотта поехали с намерением сбежать от промозглой, сонливой вялости и холодного молчания, охватившего городок.
Лазурные воды лагуны, сквозь которые можно было разглядеть каждый камешек, притаившийся на дне, объятые влажным мхом утесы, белый песок, по словам Лизелотты, похожий на пыль облаков – заповедный курортный рай притаился на другом конце света.
- Представляешь, у них тут разгар лета, когда у нас зима. И идет снег, когда у нас лето… - с задумчивым удивлением говорила Лизелотта, нежась в парусиновом гамаке среди сладостно-дурманного аромата и буйствующей яркости цветов.

Они проводили на террасе жаркие полуденные часы – говорили, целовались, пили ледяное золотистое вино или просто любовались мерцающей сказочной дымкой, в часы млеющего зноя укрывавшей океан.

Это было похоже на беспечный остров вечной молодости из многочисленных сказок. Обоим хотелось остаться здесь, в сладком безвременье, на цветущем Аваллоне, но, увы, внешний мир продолжал напоминать о себе с настойчивостью неприятного гостя. Рано или поздно пришлось возвратиться обратно – в круговорот повседневных мелочей и неоплаченных счетов, в насущные заботы, в слякотную южную зиму.

Заставшее чету по возвращении известие о помолвке Райни было полной неожиданностью для всех, включая самого Райни. Он и сам не мог в точности объяснить, когда принял подобное решение и принимал ли его осознанно, или его лишь подтолкнула горечь, желание покорить очередную вершину и блеснуть ярче всех? Богатая наследница с тихим голосом Лизелотты и прозрачными запястьями Лизелотты все же Лизелоттой не была, и он ощущал это каждую минуту рядом с ней. Она не так держала голову, читала не те книги и, обвивая его руками и ногами на бархатном диване, томно выдыхала его имя не совсем так, как, по его мнению, делала бы это Лизелотта. Но Кэрол была уступчивой, податливой, нежной, всегда готовой прислушиваться к его желаниям, и это приносило Райни некоторое утешение. Она говорила о вещах, которые были ему интересны, соглашалась на все предложения относительно будущего союза, которые он высказывал, и надевала шелковые чулки, которые ему нравились. Рядом с ней он отдыхал.

Лизелотта пыталась осторожно намекнуть Кэрол, что облик ее белокурого принца, возможно, не так безупречен, как ей кажется, но чувствовала себя при этом циничной матроной, разрушающей счастье невинной девицы.
Хлопоты по смене официального адреса конторы улеглись удивительно быстро, и первый звонок чета получила уже в марте. Весна для Лизелотты прошла в разъездах – города и «субербии», стрелы блестящих экспрессов и деревянные скамейки пригородных поездов, желтоватые разливы буйных рек, первое робкое тепло, страх первых заданий, возрастающая с каждым случаем уверенность…
Забавные, но утомительные полтергейсты, слезоточивые призраки юных утопленниц, усталые солдаты Гражданской войны, безымянные темные сущности, ищущие прибежища в больных душах...
Правда, гораздо чаще проблемы возникали с людьми из плоти и крови - детская прямота Лизелотты порой служила ей дурную службу.

***
Лизелотта куталась в тонкий свитер – она до сих пор часто мерзла. Она стояла перед зеркалом в человеческий рост, внимательно вглядываясь в глаза собственному отражению – не столько блуждая в напряженных раздумьях, сколько пытаясь вообразить, как ее ломкая, угловатая, подростковая фигурка будет выглядеть через несколько месяцев. Гримаса обреченности и – заранее – отвращения к самой себе мелькнула на лице молодой женщины. Представить собственное тело тяжелым и неуклюжим было совершенно невозможно.
«С другой стороны», - подумала она успокаивающе – «Я ведь всегда хотела девочку…».

Shiki. · 07.11.2012, 19:37

Лизелотта наконец то проявила твердость характера. Не сдавайся, не позволяй другим управлять тобой.
Ах, Мицци, я по ней скучала, правда, она такая...ммм.. женственная что ли?)
Рейнхард не мог не сделать какую то подлянку.
пугает и в тоже время притягивает... змея гипнотизирующая взглядом...
Поздравляю со свадьбой и с будущим поколением) надеюсь, что будет девочка как и хочет Лизелотта.

ANka-ParTizanKA · 08.11.2012, 02:42

Ох, наконец-то - на седьмом шаге пятая Эйберхарт таки выскочила замуж. Мои поздравления. Реакция родственников на помолвку вполне ожидаемая и предсказуемая (на эпизодах, которые никак не годились для благодатного примера потомкам меня прошиб приступ истерического хохота - что ж, Генрих и Лизелотта - истинные дети своих родителей - один нашел свое счастье с вампиршей, вторая выходит замуж за охотника за привидениями и сама становиться такой - тихая домашняя девочка) кстати, о свадьбе - искренне посочувствовала Лизелотте, вынужденной щеголять на фоне сугробов легким платьем с открытыми плечами и, наверное, Кэрол. Вполне возможно, что девушка действительно влюблена в Рейнхарда, но вот принесет ли ей счастье этот брак...Райни, кстати, немного удивил. Нет, мы уже знаем, что этот блондинчик тот еще тип, но по отзывам персонажей как-то казалось, что у него более богатое воображение и арсенал соблазнений, а не одна-единственная скрипка...или она самый беспроигрышный вариант? (еще одно замечание, скорее даже запоздалый совет для Лотты - ногу надо было не убирать, а давить его собственную. Каблуком. Под столом все равно ничего не видно, а урок бы кузен получил хороший) и еще - куда девался славный вояка Курт? Очень интересно было бы почитать, что он думает о своем отпрыске, тем более что родители всегда более неадекватны по отношению к детям не своего пола.

Мэриан · 09.11.2012, 20:45

Я очень надеюсь, что смогу ответить на все эти вопросы в следующем отчете

Ну, на какие-то игра ответит за меня