Нет человека, который был бы как остров,
сам по себе, каждый человек есть часть материка,
часть суши; смерть каждого человека умаляет и меня,
ибо я един со всем человечеством,
а потому не спрашивай, по ком звонит колокол:
он звонит по тебе.
(с) Джон Донн
Церковь Всех Святых была набита битком, но все сидели, словно воды в рот набрали. Молчали, как провинившиеся школьники. И мне было не по себе.
Сью не говорила ничего интересного – только щедро сыпала благодарностями в адрес тех, кто пришёл. Однако её слушали с таким, прости Мортимер, благоговейным вниманием, которого не наблюдалось и на праздничных службах. Странная, искусственная тишина.
Когда она сказала, что готова передать мне слово, я повернулся к Исенаре.
- Ну как? Нормально? – прошептал я. Тут даже шёпот казался слишком громким, что меня смутило. Все будто сговорились.
- Ты прекрасно выглядишь, - она в последний раз расправила мне ворот на рубашке, - давай.
Мне казалось, я совершенно спокоен внутри, но тело, видимо, жило совершенно отдельной от сознания жизнью, потому мне то и дело приходилось вытирать платком вспотевшие ладони.
Исенара говорила, если волнуешься, нужно сделать глубокий вдох и всё пройдёт. Конечно же, ничего не прошло.
Встав за трибуну, я ещё раз бросил взгляд на присутствующих, и отметил, что сегодня здесь наблюдался острый дефицит красного цвета. Как по заказу.
Неожиданная мысль заставила засмеяться, и я прикрыл рот рукой, сделав вид, что чихнул. Я, кстати, заметил, что когда несколько дней подряд испытываешь слишком много негативных эмоций, то на какое-то время теряешь способность сдерживать эмоции вообще. Например, вчера, когда Джонсонам пришло извещение, что теперь они до конца жизни будут получать ежемесячную компенсацию в тысячу симолеонов, Сью хохотала до истерики.
Я прокашлялся, чтобы проверить, как мой голос будет звучать в микрофон.
- Мне, думаю, нет нужды рассказывать вам, каким был Кай и как сильно я его любил, - начал я.
В глазах присутствующих появилось лёгкое недоумение. Ну да, жестковато начал. Но, лотарио, начни я как все, никто не стал бы меня слушать. А мне надо, надо было, чтобы слушали.
- Вы и так все прекрасно это знаете, - продолжил я, - и, пусть сегодня это слово звучит не вполне уместно, но мне радостно видеть, что вас здесь так много. Родственники, друзья, сослуживцы и единомышленники, пережившие с ним... с нами становление и падение «Андер» - не так уж и плохо для парня, которому так и не исполнилось двадцать семь. Но, несмотря на столь юный возраст, Кай успел научить меня чему-то очень важному, без чего я бы не был сейчас собой.
Я прокашлялся – не потому что хотелось, а только для того, чтобы дать себе время на формулировку фразы. Оратор из меня всегда был неважный.
- Когда мы были ещё школьниками, за мной увивалась одна девушка, которой я никак не решался сказать, что не разделяю её чувств. Объясниться с ней стоило сразу, но при мысли, что мне придётся это сделать, становилось так неловко, что я оттягивал этот момент несколько долгих школьных лет. Накануне выпускного вечера, когда я поделился с Каем своими моральными терзаниями, он назвал меня ослом, и спросил, почему я, в таком случае, не испытываю неловкости за то, что морочу ей голову. Разговор возымел результат, и на выпускном я ей всё выложил. Момент я выбрал неудачный – она как раз хотела меня поцеловать, вокруг было множество народу, да и я, признаться, будучи не вполне трезвым, не особенно подбирал выражения. Девушка справедливо влепила мне пощёчину, и я вернулся домой раньше положенного, пьяный, злой и презираемый всеми нашими одноклассниками. Весь вечер я думал, что ненавижу Кая за глупый совет, но утром я вдруг понял, что мне теперь легче дышать. Позже, когда мы поступили в Академию Ля Тур, Кай загорелся созданием университетского общества антидергийской направленности. Я разделял его взгляды, но ввязываться в политическую неразбериху желанием не горел – в то время оппозиция была слаба, Академией не поддерживалась, и я не хотел, чтобы мои взгляды как-то помешали моим оценкам, репутации, а впоследствии и научной карьере. Сейчас, когда антидергийская оппозиция перестала быть оппозицией, а рыжеволосым пришлось – не в последнюю очередь благодаря симлендским активистам! – бежать из Тотенбурга, я думаю, вступление в «Андер» было самым правильным моим решением за все университетское время. В последний наш студенческий год мы с Каем сильно обидели одну нашу общую подругу – из-за нас ей даже пришлось перевестись в другой вуз. Кай был виноват даже в большей степени, чем я, однако, именно он первым позвонил ей и нашёл слова извинений, в то время как я месяцами откладывал этот шаг. Поступок Кая вдохновил меня, и я последовал его примеру – и сейчас эта девушка является моей женой. И мне страшно подумать, какой была бы сейчас моя жизнь, если бы тогда я так и продолжил бы вариться в собственной нерешительности.
Я сделал паузу, чтобы дать присутствующим время всё осмыслить, но недоуменные взгляды продолжили таращиться на меня из зала. Что ж, я, пожалуй, слишком затянул это дело. А Исенара говорила, что нужно сократить. Стоило хоть раз в жизни её послушать.
- Я хочу сказать, что Кай научил меня не бояться. И это, наверное, сделало меня гораздо лучшим человеком, чем я был бы без него. Именно страх душит в нас всё то человеческое, что в нас есть – и я, повторюсь, рад видеть, что Кай выжег это позорное чувство в большинстве из вас. Потому что сейчас, глядя в ваши глаза, я не вижу там постыдной радости от мысли, что вы не были на его месте, что вы не сидели в том поезде и избежали взрыва. Потому что каждый из вас знает, что вы уже на его месте – и с радостью оказались бы там прямо сейчас, будь у вас хоть тысячная доля вероятности всё предотвратить. Потому что поражения у нас одни на всех, как одни на всех и победы – и поэтому я не хочу призывать вас сейчас к трауру, это успеется. Я хочу призвать вас к радости за самую большую в жизни Кая победу – потому что он бы радовался, будь он сейчас здесь.
****
Мама говорила, что это глупо. Жаль, мол, погибнуть не в сражении, а позорно подорванным парочкой обиженных дергийцев по пути домой. Я не был согласен, и до последнего не мог для себя сформулировать, почему – ведь логика в её словах была, да и вообще, все остальные думали точно так же.
В первый день я вообще не мог поверить. В голове не помещалась информация о том, что Кая больше нет – наверное, меня, как и других, очень расслабило известие о победе. Казалось, всё уже решено, и уже ничего плохого не может случиться – я даже стал менее внимательно относиться к делам в магазинах, потому что это чувство беспечной радости перекрывало всякую осторожность.
Юльхен вернулась усталой, но, лотарио, вполне себе живой. Роберт приехал почти вслед за ней, и хотя он и попросил немного времени, чтобы прийти в себя и не заниматься пока делами, он всё равно то и дело мелькал у меня перед глазами наглядным доказательством, что всё теперь в порядке. И вот это их физическое присутствие совершенно притупило моё когда-то неплохое чутьё. Раньше я бы обязательно почувствовал тревогу и докопался бы в конце концов до её причины, но сейчас – лотарио его знает, что случилось. Может, просто устал.
Я тогда много работал, а дома у меня не получалось как следует отдохнуть из-за детей, а физическая усталость довольно сильно тормозит во мне эмоциональные реакции. Я помню, что Исенара плакала, а я – нет, и злился на себя за это. Наверное, все решили, что я чёрствый сухарь.
Рейды публично отрекались от ответственности – мол, лица, подорвавшие поезд, действовали без приказа сверху. Просто группа отчаявшихся безумцев. Я им верил – как бы ни хотелось мне хоть на кого-то повесить это дело. Рейды находились в слишком большой заднице, и ухудшать свое положение показательным подрывом сотни ничего не значащих людей они бы не стали. Говорят, их ищут. Я сам рвался принять участие в поисках, но Исенара не позволила. Отмахнулась от меня, когда я предложил – будто я ляпнул глупость. Может, так оно и было.
Я даже не хотел оставаться на погребение. На меня давила эта атмосфера публичной скорби – подобные события я всегда проще переносил в одиночестве, да и тяжело было, лотарио возьми, смотреть, как моего лучшего друга засыпают землёй. Но я остался, потому что просила тётя Сью.
Все жалели Сью, это было понятно. Она ведь мать. Мне тоже было её жаль, я же не совсем полено бесчувственное, но не так сильно, пожалуй, как остальным. Да, она плакала, да, выглядела потерянной и несчастной, но я не мог заставить себя почувствовать её боль, как свою. И поэтому, пока Исенара рассыпалась в словах соболезнования, я стоял рядом и ковырял носком землю, как придурок. В конце концов, Энди держался получше, и Сью было, наверное, легче, от того что он рядом. Да, у неё был Энди – и поэтому для неё не было всё потеряно.
Я всё понял, когда вдруг увидел Элис. Я не замечал её до этого момента – что странно, синдромников обычно замечаешь сразу – и в первый момент даже испугался.
Она выглядела – не убитой даже, нет. Это хорошее слово, чтобы её описать, но оно так заштамповано множеством дешёвых книжных сцен и ситуаций, что давно потеряло силу своей образности.
Но она выглядела так, будто сама умерла. В том поезде, вместе с ним. Просто по какой-то нелепой ошибке умудрялась дышать и сохранять вертикальное положение тела. Мне было не то чтобы жаль Элис – мне было физически больно на неё смотреть.
Пару минут я помялся, не поднимая глаз, а потом сжал кулаки и подошёл. Этикет велел высказать ей соболезнования, но я видел, что она не хотела – и ничего не сказал. Просто стал рядом, даже по плечу не похлопал. Все сочувственные жесты показались какими-то мелкими.
- Какие планы теперь? – почему-то спросил я. Просто надо же было что-то спросить.
Элис не отреагировала в первые несколько секунд, и я подумал, что она вообще не хочет разговаривать, как она вдруг повернулась ко мне и сказала:
- Не знаю, - я обратил внимание на её потрескавшиеся губы. Она всегда любила какие-то сверкающие блески для губ, но сейчас, видимо, не до того было.
- Останешься в городе? – снова спросил я. От того, что она ответила, стало, почему-то, легче. Как будто я только сейчас убедился, что она живая.
Элис мотнула головой.
- Нет, зачем теперь. Я вернусь к семье.
Сью, выцепив Элис в толпе взглядом, подскочила к нам. Я едва сдержал ухмылку.
- Деточка, - всхлипнула Сью, - ты ведь будешь приезжать?
Элис не ответила. Я подумал, что она ответит пару секунд погодя, как мне, но она, по-моему, совсем её не услышала. Сью не решилась снова спросить, и я понимал её - учитывая, какой тёплый приём она оказывала Элис при жизни Кая.
Сью опустила глаза, а я так и не смог оторвать от Элис взгляд, и, хотя мне неловко было пялиться на неё так открыто, я всё же искоса смотрел. И думал, что мне вовсе не жаль, что Кай умер именно так. Более того, было бы кощунственно желать ему смерти в бою. Разве он стал бы подвергать себя какой-либо опасности, зная, что оставляет Элис одну? Разве можно было предполагать, что он хотел в бой? Нет, он избегал бы опасности всеми силами, схитрил, сбежал, что угодно, но не позволил бы ей стать такой.
Месть парочки неизвестных обезумевших рыжих – единственный возможный в этой ситуации вариант.
Когда я уже направлялся к машине, Исенара остановила меня.
- Я всё-таки поеду в ресторан, - сказала она, - Сью очень просила, я не могла отказать. Я постараюсь недолго.
- Во сколько тебя забрать? – вздохнул я. Мне не хотелось оставлять её в этой пучине уныния одну, но, стыдно признаться, я даже испытал облегчение. Всё-таки, несколько часов в одиночестве мне бы сейчас не повредили.
Я даже думаю, она специально согласилась ехать. Чтобы я мог побыть немного один.
- Не нужно, Роберт и Тэм обещали завезти меня на обратном пути, - ответила она и указала на чету Гроссриверов кивком головы.
Роберт, с едва отросшими волосами, махнул мне рукой, и я кивнул в знак приветствия.
- Не сиди до вечера, обойдутся без тебя, - я на секунду прижал её к себе и направился к Отто, на ходу доставая ключи.
Стоило, наверное, поскорее добраться домой – выпить чаю, отвлечься, может, закончить статью – но я, как сел за руль, понял, что совершенно не в состоянии ехать прямо сейчас. Я снял очки и прислонился лбом к рулю. Кай, лотарио возьми. Почему именно ты?
****
Прежде чем влететь, запыхавшись, в кабинет Лайз, я всё же остановился на миг перед дверью и дал себе время отдышаться. Конечно, вздумай я сыграть обеспокоенного папашу, одышка была бы мне даже на руку, но она вмиг раскусила бы меня. Опоздание не делало мне чести, но неторопливое опоздание – будто я важный деловой человек, что задержался на важной деловой встрече - виделось мне более достойным, нежели опоздание суетливое. Поэтому я сделал несколько глубоких вздохов и постучал.
- Входи, Хагенштрем.
Я толкнул дверь и натянуто улыбнулся ей вместо приветствия. Лайз даже не посмотрела на меня. Кассандра, напротив, тут же впилась в меня взглядом огромных янтарных глаз.
- Как она? – кивнул я на неё, и Лайз всё же подняла на меня взгляд. В её глазах не читалось для меня ничего хорошего.
- Я заставила Исенару сдать несколько анализов, - сказала она спустя несколько секунд мучительно неловкого для меня молчания, - ты знал, что она переболела танафазией*? Мы обнаружили антитела.
Я сделал попытку улыбнуться, не зная, как я должен реагировать. Сердце забилось, как барабан и я невольно скользнул рукой под рубашку, как будто мог удержать его в груди.
- Я не знал, - выдавил из себя я. Прозвучало глупо, но Лайз ждала от меня чего-то. Нужно же было что-то сказать.
- Разумеется. Она и беременная волновала тебя не больше, чем сейчас. Как, впрочем, и дочь. Хотя симптомы у Кассандры очень даже на лицо – красные глаза, приступы одышки, нарушения сна – в её-то полтора года. А учитывая, что эта дрянь стала набирать обороты в последние пару лет, задумался бы даже рядовой отец, не то что дипломированный специалист в сфере медицины. Я надеюсь, тебе сейчас очень стыдно, Хагенштрем, потому что иначе мне не о чем с тобой больше говорить.
Я почувствовал боль в ладони, и только сейчас понял, что, оказывается, всё это время впивался в неё ногтями. Если бы на моём месте был Кай, он бы вежливо попросил Лайз заткнуться, сказал бы, что обожает жену и дочь и если она ещё хоть раз посмеет усомниться в этом, то это ему не будет о чём разговаривать с ней. Но это был всего лишь я, и свою разгромную речь Лайз так и не получила. К лучшему это или к худшему? А, лотарио его знает. Вот я влип. Как же я влип.
- И что теперь? – спросил я спустя несколько секунд, опять же, потому что не хотел молчать как идиот.
- А как ты думаешь? – всегда ненавидел эту её привычку отвечать вопросом на вопрос – неужели нормально сказать нельзя? – нарушения останутся с ней на всю жизнь. Она будет плохо спать, задыхаться чуть что, страдать от головных болей – а ещё никогда не сможет забеременеть или стать донором крови, если ей вдруг вздумается. И виноват в этом ты.
- Нет не я, Лайз, - отрезал я, - не моя вина в том, что Исенара заразилась. Аборт она всё равно не стала бы делать. Я просто не заметил вовремя, но это всё равно бы ни на что не повлияло. Я не виноват.
Ну, я же прав, разве нет? Ну скажи же, скажи, что я прав.
- Хорошо, что ты оставил клинику, Хагенштрем, - сказала Лайз, - ты как врач так же бесполезен, как и отец. Занимайся наукой, здесь хоть какой-то от тебя толк. И не вздумай водить девочку к своим бывшим коллегам-недоучкам, чуть что – сразу ко мне. Ясно выражаюсь?
- Более чем, - ответил я, и, подхватив Кассандру на руки, вышел из кабинета.
****
Я уже почти подходил к двери, как увидел её.
Мисс Кранц не могла позволить себе бежать – слишком недостойно было, по её мнению, ускорять шаг в её возрасте – потому просто часто-часто семенила ногами, придерживая юбку рукой. Я хотел сделать вид, что не заметил её, но в один момент передумал – лучше уж договориться с ней на пороге, чем приглашать в дом. Там беседа могла затянуться.
- Мальчик мой, я оставила для тебя копию свежего номера «Благостного вестника», но ты даже не забрал журнал с порога, и он весь выцвел. Как твоя супруга теперь прочтёт проповедь отца Джорджа?
Я провёл ладонями по лицу, будто стирая усталость - всякий раз, когда кто-то обвинял меня в чём-либо, мне хотелось закрыть лицо руками.
- Извините, мисс Кранц, совсем замотался, из-за работы я не могу думать ни о чём другом.
Та прищурила глаза.
- Я принесу вам свой номер журнала после обеда, - сказала она, - ваше трудолюбие похвально, однако же, помните, что если вы станете забывать о Мортимере, он и сам может о вас забыть!
«Пожалуй, благодаря вам, он не забыл бы меня, даже если бы очень захотел» подумал я, но вслух не сказал. Наградив её напоследок ещё одной порцией извинений, я быстро вошёл в дом.
Первым, что бросилось мне в глаза, был букет. Большой такой, из белых роз, он заставил что-то у меня внутри неприятно сжаться.
У Исенары сегодня был день рождения – я, конечно, не забыл, и поздравил её с утра, но мы всей семьёй договорились обойтись без подарков из-за стесненного финансового положения, и я ей ничего не дарил. А тут – букет. Интересно, это папа решил схитрить и нарушить правила? Или букет за подарок не считается, и его подарить было можно? Ну вот зачем было ставить меня в такое неловкое положение?
Всё ещё чувствуя себя уязвлённым, я подошёл к Исенаре и обнял её со спины. Она вздрогнула – наверное, и не слышала, как я вошёл, да и мы давно уже перестали вести себя как влюблённые подростки – но не отстранилась.
В последнее время она не упрекала меня за равнодушие к быту – даже когда я неделями не вспоминал о своих домашних обязанностях. Я нервничал, когда она перестала это делать. Видел упрёк в любом её молчании, напрягался, думал, что она меня ненавидит. Так делала мама – если после серии упрёков я не делал то, чего от меня хотели, она замолкала и отворачивалась от меня. Позволяла вдоволь повариться в осознании своей вины.
Впрочем, я вскоре понял, что Исенара и не думала устраивать мне демонстрации, и успокоился. Наверное, она просто лучше меня.
- Как ты тут? – спросил я. Не стоило, наверное, отвлекать её от приготовления обеда, но мне решительно не хотелось её отпускать.
- Мег снова это делала, - рассеяно сказала она, - ну, ты знаешь.
Я вздохнул. Взросление моей старшей дочери не проходило для всех безболезненно – она стремительно развивалась, и это, увы, не комплимент. Последнее её достижение – ментальное влияние на других людей – впервые проявилось шесть недель назад, когда Исенара внезапно бросилась на кухню делать шоколадное печенье вместо работы над собственным проектом.
- Мы с Лайз провели несколько экспериментов на этот счёт, - ответил я, - похоже, это работает только с теми, с кем она не имеет родственных связей. Может, тебе стоит поручить её маме? Мне кажется, она совсем не будет против.
- Не переживай, - улыбнулась она, мне показалось, даже преувеличенно бодро, - какое-то время я вполне могу потерпеть.
Я не совсем понял, какое именно время она имела в виду – но уточнять не стал. Пожалуй, если она не считает проблему такой уж глобальной, то и мне беспокоиться не стоило.
- Букет, Исенара, - вспомнил вдруг я, уже собравшись было наверх к детям, - он от папы?
Она перевела взгляд на розы и улыбнулась.
- Нет, что ты. Мы ведь договорились. Я купила его в лавке у Флоренс, как раз оставалось тридцать симолеонов после покупок. Разве он не прелесть?
Я взглянул на букет ещё раз.
- Да, - кивнул я, - разумеется.
Никогда не любил белые цветы.
****
Он мне сразу не понравился. Вошёл в дом, как будто он здесь хозяин. Ну, черту приличий он нигде не переступил, но я почти сразу ощутил, что будто больше на этой территории ничего не решаю. Он даже просил разрешения присесть таким тоном, будто расстреляет всех, если ему откажут.
А я ведь как чувствовал, что с Юльхен что-то не так – слишком много молчит, слишком часто бывает вне дома, слишком сухо рассказывает о проведённом в госпитале времени. Можно было бы списать это на усталость, но я не такой осёл.
Она решилась рассказать о нём только спустя месяц после возвращения, когда тот уладил свои дела в Тотенбурге и был готов представиться нашей семье.
Мама, разумеется, растаяла, когда его увидела. Пожалуй, в силу своей безграмотности она решила, что «генерал-майор» это какое-то особенно высокое звание, и поэтому даже дышать в его присутствии старалась в ритме военного марша. Впрочем, думаю, тут не в нём даже дело – она просто была слишком счастлива, что её непутёвую безработную дочь с рыжим внебрачным ребёнком кто-то сподобился взять замуж. Пожалуй, даже сиди тут на его месте унылый фермер, чьё главное жизненное достижение – умение далеко плеваться через дырку между зубами, она то и дело подливала бы ему чайку и хвалила бы его острый ум.
- Вы собираетесь поселиться недалеко отсюда? – сияя очами, спросила мама.
Разумеется, вопрос был не без подтекста – просто спросить «когда же вы, наконец, женитесь на ней» было бы неприлично.
- Я ещё не решил, хочу ли продолжать службу, - улыбнулся тот, - моё поместье в Блуотер было серьезно разрушено последними атаками дергийцев, и пока неизвестно, удастся ли его восстановить.
Ну разумеется, он не решил - что по этому поводу думает Юльхен его не интересовало. Та, впрочем, и не думала протестовать – она с самого его прихода ни слова не сказала, сидела себе подле него и молчала. Как будто она уже замуж вышла. Никогда не любил женщин, которые после появления в их жизни мужчины превращались в безмолвный его придаток.
Маме, пожалуй, тоже было всё равно – она, наверное, никак не могла оправиться от скачка эндорфинов в крови после фразы «поместье в Блуотер».
- Юли сейчас не привязана к определённому месту, т.к. решила оставить работу, - счёл нужным объяснить тот, глядя на меня. Неужели на моём лице так явно отражается, о чём я думаю? – я думаю, женщине не стоит работать там, где ей не нравится, ради пары сотен лишних симолеонов. Но мне не хотелось бы увозить её далеко от семьи.
У нас никто не называл её Юли. Никаких глупых сокращений. Ей никогда не нравилось. Он знает об этом? Или она уже успела передумать?
- Господин фон Вальде...
- Просто Керан, - с улыбкой прервал тот.
- Керан, - вернула ему улыбку мама, - вы, случайно, не состоите в родстве с нашей Исенарой? У вас довольно редкая фамилия, и, мне кажется, вы даже похожи.
- Я думаю, мы просто однофамильцы, - тот отхлебнул чая, - но я давно не поддерживаю связь с семьёй, так что всё может быть.
Ну, разумеется, похожи. Как две капли воды – две руки, две ноги. Поразительное сходство.
Мне даже хотелось съязвить что-то на эту тему вслух, но меня прервала Рут, что именно в этот момент вошла в комнату. Сонная, ещё в пижаме. Она неуверенно держалась на ногах, поэтому спустя пару шагов звонко шлёпнулась на пол.
Юльхен подскочила было, но Керан жестом усадил её обратно. А потом подошёл, и уселся напротив. Я опасался, что она заплачет – Рут нечасто видела здесь незнакомых людей - но она только смотрела на него круглыми от удивления глазами.
- Ты – папа? – спросила, наконец, она, - пришёл с войны?
Я почти наслаждался выражением недоумения на лице Керана – хах, будешь знать теперь, как лезть не в своё дело, не так ли, приятель?
Секунды три я наслаждался своим торжеством – ровно столько ему потребовалось, чтобы взять себя в руки и снова нацепить на лицо прежнее выражение.
- Да, крошка, - ответил Керан, - я пришёл забрать тебя и маму домой.
Отец, что сидел возле меня, смахнул выступившую слезу со щеки, чем окончательно меня добил. Не хватало только скрипичного трио и хора мальчиков, чтобы дополнить эту до тошноты сентиментальную сцену.
Пожалуй, схожу сегодня куда-нибудь выпить после обеда.
* Танафазия (от греч. θάνατος - смерть) - такой болезни, конечно же, не существует. Злая Яна Вебер придумала её, чтобы всем было плохо и все страдали
Техническое не обессудьте, но я сегодня без - уже давно забыла, что там было в игре: ( к следующему отчету наверстаю и соберу все воедино
III.17. По ком звонит колокол
Древовидный вид
