«6 июля.
Я не знаю, что со мной происходит. Я знаю только одно: больше так жить нельзя. Что сделать, чтобы это наваждение ушло – неизвестно. Мне кажется, я схожу с ума. Половина дня для меня проходит в галлюцинациях, и я не могу отличить их от реальности. Я не знаю, пишу ли сейчас на самом деле, или всё это – лишь бред моего воспалённого мозга. Это узнать я смогу лишь одним способом – надо перейти грань. У всех галлюцинаций есть грань. Если я её перейду, то избавлю себя от этого наваждения. А если это не галлюцинация – пусть меня судит Бог.
Лорейн спит, раскинувшись на кровати. И я знаю, что должен делать. Жребий брошен. Либо одно – либо другое. Ничего нельзя изменить».
На этих словах запись кончалась. Молодой учёный захлопнул солидную потёртую книгу и рассеянно провёл рукой по тёмной кожаной обложке.
Кажется, он начинал понимать, что произошло в этом старом, окутанном многими легендами доме, двести лет назад в далёком двадцатом веке.
Галлюцинация. Роберт рассеянно собрал рассыпавшиеся фотографии и захлопнул альбом. Это был не сон, для сна всё было слишком чётко, ясно и продуманно. Это именно галлюцинация, видение, бред, всё равно как это назвать, главное – этого не было.
Уилсон положил альбом на стол, не заметив, как из него, чуть слышно прошелестев, выпал снимок. Роберт вышел в коридор и задержался у большого, во всю стену, зеркала.
На него смотрел уставший, немолодой уже мужчина, с глубокими тенями, пролегшими под глазами. Уилсон покачал головой и спустился в столовую. Там было необычно холодно. Одно из окон, видно плохо закрытое на щеколду, было широко распахнуто, и промозглый ветер с завыванием врывался в дом. Роберт с силой захлопнул окно, так, что стекло чуть не вылетело, затем подошёл к камину, разжёг огонь и сел перед ним в кресло. Уютный треск и исходящее от камина тепло умиротворили Уилсона, и он, стараясь не думать о том, что всё больше напоминает сумасшедшего, задремал.
Лорейн проснулась с первыми лучами нерадостного осеннего солнца.
За окном надрывался ветер, одна из рам была чуть распахнута – дело рук ночной бури. Ёжась от холода, девочка поднялась с кровати, захлопнула окно и выглянула в сад.
Несмотря на то, что было всего лишь начало сентября, деревья были уже полностью пожелтевшими – осень здесь, на севере, начиналась гораздо раньше, чем в других городах, в которых Лорейн с отцом успели побывать. По всему саду были разбросаны сломанные ветви деревьев – это тоже постаралась буря. Девочка отошла от окна и принялась одеваться.
Стоя перед зеркалом, Лорейн заплетала косы, закусив от напряжения нижнюю губу. Она переплетала их по нескольку раз, пока причёска не становилась идеальной.
Привычным жестом убрав с лица тёмную прядь волос, девочка спустилась в столовую. Здесь было неожиданно жарко. Лорейн недовольно повела плечами - она не любила резких перепадов температуры, но на её лице не отразилось ровным счётом никаких эмоций. Перед потухшим камином, не шевелясь, сидел Роберт. На несколько секунд девочке показалось, что он мёртв.
Она подошла ближе и впервые посмотрела на отца с интересом. Уилсон не шевелился. Лорейн села на пол спиной к камину и подняла глаза на Роберта.
Просидела она так около четверти часа, затем Уилсон зашевелился. Не дожидаясь, пока отец проснётся, девочка вышла из комнаты.
Вскоре по дому разнеслись звуки пианино.
Роберт зашевелился и открыл глаза.
Его ушей достигли знакомые ноты. Один хрустальный шарик со звоном падает, ударяясь о стеклянную поверхность, но не разбивается, а катится всё дальше и дальше. За ним падает ещё множество таких шариков, они перекатываются по стеклу, сверкая так, как может сверкать только хрусталь, перестукиваются друг с другом, рождая прекрасные звуки, звуки светлой грусти, любви и спокойствия... Лунная соната. Бессмертное произведение бессмертного композитора.
Уилсон тяжело поднялся с кресла.
Мелодия Бетховена резанула ему по сердцу, вновь напомнив о Джеки. Взгляд Роберта упал в окно. Рядом с его домом стояла небольшая католическая церковь, точнее костёл, а перед ним - большая статуя, изображающая Христа. Джеки верила в Бога, на шее у неё всегда висел серебряный крестик, который у Роберта не поднялась рука снять с любимой, когда пришло время прощаться навеки. Раньше Уилсон тоже верил... До смерти Джеки. А после того, как он её потерял, вера сошла на нет и Роберт начал считать, что либо Бога нет, либо Он законченный сумасшедший, раз смог забрать у него Джеки, в любом случае, решил Уилсон, верить в него не стоит. Тем не менее, иконы, которых у него было достаточно много, Роберт перевозил в каждый из своих многочисленных домов, аккуратно развешивал в одной из комнат, но больше до очередного переезда ни разу туда не входил. Уилсон зажмурил глаза - настолько ярко вспыхнула в его мозгу сегодняшняя галлюцинация: Джеки стоит у окна и смотрит в темноту. Вот что ещё изменилось в девушке - на её шее нет привычно поблескивающей змейки цепочки, а в углублении между ключиц не видно крестика. Но Джеки всегда носила крестик, без него Роберт ни разу её не видел, если не считать этого видения. А может, он всё же снял с неё крестик перед похоронами? Уилсон помнил, как он сомневался, что с ним делать, была даже мысль надеть крестик на шею новорожденной Лорейн, но Роберт тогда её быстро прогнал - это был несчастливый талисман. В любом случае, если Уилсон снял крестик, то он должен быть где-то в доме и его надо найти.
К обеде Лорейн проиграла на пианино весь свой репертуар, а отец так и не зашёл. Девочка захлопнула ноты и отправилась на поиски отца.
Искать ей пришлось недолго: Роберт сидел за столом в своей спальне.
Он скользнул по дочери отсутствующим взглядом и прошептал:
- Его нигде нет.
Вечером Лорейн сидела за столом и выводила на листке бумаги крупные буквы:
ЩЖТЖЙ ПЖУМРНЮМР ОЖУБШЖД ДУЗ МРПЩКФУБ. ЁРО РСХУФЖЖФ. Б ЙЛВА.
Буквы были сдобрены приличным количеством завитушек...
Последний раз редактировалось Чудовтапках, 09.06.2008 в 22:45.
Чудовтапках, Ух ты, отпад!!!
Интересно, что же писала девчушка?? На заклинание не похоже, скорее всего, это заглавные буквы слов..
каких - неизвестно...
Aquamarine, нет, не заглавные) Сильно теоритически это можно расшифровать) Код лёгкий, но догадацца сложно) Я до сих пор не догадалась, а сценарист хранит молчание... Мдя...
Прошло три месяца. В небольшом северном городке, как и на всей земле, наступил декабрь, землю устлал белый пушистый снег, дни становились короче, а ночи всё длиннее. Приближалось Рождество. На домах появились цветные мигающие гирлянды и украшения, во дворах дети лепили снеговиков. Зимними вечерами, когда к земле спускалась тёмно-синяя пелена ночи, в домах зажигались уютные оранжевые окна, снег серебрился под луной, а гирлянды моргали разноцветными огоньками, весь городок походил на иллюстрацию с рождественской открытки. Только самый большой дом на окраине был тёмным и мрачным.
Огни в нём зажигались редко, а бывало, что и не зажигались вообще. Про обитателей этого особняка говорили разное: кто-то считал, что в нём живёт сумасшедший учёный с дочерью, кто-то - что странный художник с племянницей. Только в одном были единогласны люди: к этому дому они старались не подходить.
А между тем в доме Уилсонов всё шло своим чередом. После той галлюцинации Роберту часто снились самые невероятные и очень реальные кошмары, но всё-таки это были только сны, что пусть немного, но успокаивало мужчину.
В Сочельник Роберт с криком проснулся от очередного кошмара.
Он давно уже привык просыпаться в ужасе. Подождав, пока прыгающее в груди сердце успокоится, Уилсон поднялся с кровати и выглянул в окно. С неба медленно падали крупные снежинки.
"Рождество", - с горечью подумал Роберт. Ещё одно нерадостное Рождество. Интересно, какой год? Уилсон уже и забыл следить за течением времени. Мужчина посмотрел на календарь. Декабрь 1939 года. Значит, новое десятилетие...
Роберт спустился в столовую. Лорейн сидела на диване, увлечённо читая тяжёлую медицинскую книгу.
- Доброе утро, - произнёс Уилсон. Девочка на секунду оторвалась от чтения, посмотрела на отца стеклянными глазами и снова уткнулась в книгу.
Роберт подошёл к камину. В нём ещё теплились угли. Конечно, он вчера заснул только под утро, а всю ночь сидел здесь, отправляя в огонь одно бревно за другим.
Когда в камине вновь радостно затрещал огонь, Уилсон повернулся к Лорейн. Но девочки уже не было в комнате. Возле дивана лежала брошенная ею книга.
Со второго этажа донеслись звуки пианино.
Вечером Уилсон медленно зашёл в самую маленькую комнату дома - единственную комнату на третьем этаже. Со стен на него смотрели строгие, печальные, но в то же время смиренные и умиротворённые лики святых. Иконы. Уилсон их никогда не считал, но точно знал, что их было больше десятка. В углу стояло большое, в человеческий рост распятие, высеченное из какого-то неизвестного мужчине камня. Статуя была в этой комнате единственным предметом, которого не было, когда была жива Джеки. Она досталась Уилсону в наследство от дяди - большого любителя старины, вместе с множеством других статуй, гобеленов, икон и картин. Все остальные вещи Роберт продал другим ценителям антиквариата, а эту статую почему-то оставил.
Некоторое время Уилсон бесцельно, словно в трансе, ходил по комнате, машинально стирая с икон пыль и паутину.
Губы его шевелились: бессознательно он начал шептать давно им позабытые, как он считал, молитвы.
Неожиданно он оборвал молитву на полуслове и осмотрелся вокруг. Роберт решительно не понимал, как очутился в этой комнате, почему в лампаде, которую он не зажигал уже много лет, горит нерешительный огонёк, почему он - он, не веривший в Господа - почему он только что иступлено молился, стоя на коленях перед распятием?
- Чертовщина какая-то, - пробормотал Уилсон, выходя из комнаты.
За окном стояла синяя ночь. В церкви горели окна, перед ней стояли молящиеся люди - наступило Рождество.
Роберт спустился в столовую и сел на своё любимое кресло перед камином. Рядом с ним, на полу, лежала открытая книга. Уилсон поднял её. Это была книга, которую Лорейн утащила из его шкафа, и открыта она была на разделе "Психические травмы". Роберт перевернул несколько страниц. Фотография душевнобольного, напечатанная на одной из них, показалась ему странно знакомой: где-то он уже видел этот тоскливый, лишённый жизни взгляд. Пока Уилсон вспоминал, где он мог видеть этого человека, или кого-то другого с таким же выражением лица, в комнату, не поднимая глаз, вошла Лорейн. Остановившись в дверном проёме, она подняла глаза на отца и размеренно, глухо, с интонациями Джеки сказала:
- Погаси свет.
Жизнь и смерть Роберта Уилсона
Линейный вид
