Династия Эйберхарт - Страница 12 - Prosims: новости, обзоры, дополнения, файлы, коды, объекты, скины и скриншоты The Sims 3 и The Sims 2

Мэриан · 18.05.2012, 16:40

Пока моя новая глава отдыхает у фотографа, я вспомнила о забытой радости династийца

Мой новый ноутбук обещает не слетать, игра загружена, а впереди каникулы...
Строгой исторической стилизации под Америку шестидесятых тут ждать не стоит - это скорее эксперимент, вариация на тему

Ну а пока...

In der Heimat wohnt ein kleines Mägdelein
Und das heißt: Erika.
Dieses Mädel ist mein treues Schätzelein
Und mein Glück, Erika...

Эрика Рената Эйберхарт была девушкой из хорошей семьи.
Это могло бы звучать как похвала. Или приговор. Или диагноз.
Возможно, ей следовало родиться на пару десятилетий раньше – тогда ее светлые косы, голубые до прозрачности глаза, прямой нос и не по-женски сильные руки пришлись бы как раз к месту и ко времени. Она заслуживала бы благосклонный взгляд учительницы чуть чаще, чем курносые и темноглазые одноклассницы. Ее бы фотографировали для школьных альбомов, может быть, даже ставили бы в пример. Позже ей бы легко устроили «удачный брак» с кем-нибудь таким же белокурым, светлоглазым, «правильным».
В школе ее любимая химия и алгебра неуклонно уступали бы шитью, рукоделию и домоводству – ведь, в самом деле, зачем нагружать хрупкий женский интеллект этими чересчур сложными для него знаниями, когда будущей жене и матери они все равно едва ли пригодятся?
О брюках и академической гребле тоже пришлось бы забыть… нет, все же Эрике повезло, что она родилась именно тогда, когда родилась.
Однако она была девушкой из хорошей семьи – со всеми вытекающими последствиями. С детства Эрика знала, что обязана соответствовать. Ее отец имел ученое звание и читал лекции на кафедре теоретической физики? Значит, она должна была не посрамить громкой фамилии и быть круглой отличницей в гимназии. Ее мать, фрау Гертруда, была прекрасной хозяйкой, вложившей все свои усилия, весь свой пыл и изобретательность в чистый дом, вышитые занавески, глаженые полотенца и горячие обеды из трех блюд? Значит, ее дочь обязана с ранних лет учиться всем этим премудростям, чтобы потом не ударить в грязь лицом. «А как же ты будешь выходить замуж? Как же ты будешь завтрак готовить?» - мягко журила ее мать, когда у Эрики что-то не получалось. Пару раз в голову последней забредала крамольная мысль, что, пожалуй, взрослый человек в состоянии приготовить себе яичницу и сам – если, конечно, он не инвалид и не паралитик. Однако в целом она долго пребывала в уверенности, что мужчины – сущие дети, которые непременно пропадут без заботы таких хороших хозяек, как фрау Гертруда и фройляйн Эрика.
Пожалуй, гораздо больше девочке нравилось общение с отцом, никогда не запиравшем от нее книжные шкафы, не жалевшим времени, чтобы объяснить дочери какой-нибудь заковыристый закон.
Как девочка из хорошей семьи, она молилась перед едой – однако гораздо более важной ей казалась необходимость мыть перед едой руки. Не жалея горячей воды для своих кос, отдавая в стирку блузку, надетую более трех раз, она всячески избегала школьных походов с палатками, часто сказываясь больной – мысль об отсутствии ванны, зубного порошка, о ночлеге в старых спальных мешках внушала ей ужас. Переживая угар первой влюбленности, она не раз отказывалась от поцелуя с красавчиком Рольфом в первую очередь из-за боязливой брезгливости и иллюстраций к статьям о микробах (вторым пунктом в списке были странные разговоры об исторической несправедливости и величии Германии, которые он имел привычку заводить, а уже третьим шло строгое воспитание девушки).
Она с презрением относилась к суевериям, хмыкала в ответ на рассказы об упырях и привидениях, признавала возможность существования инопланетного разума, однако все существующие на этот счет теории считала несостоятельными.
Мало кого удивило, что после окончания школы Эрика решила, во-первых, поступать в заокеанский университет (и не в какой-нибудь, а непременно в самый лучший!), а во-вторых, на медицинский факультет.

За оформление спасибо Lullabe.

Мэриан · 12.07.2012, 22:07

Ради такого знаменательного события, как рождение правнука, в очередной раз поднялась из могилы фрау Эрика. Замотанная, запыхавшаяся Фрида, не сразу узнав призрачную свекровь, в пылу суматохи попыталась привлечь ее к оказанию помощи.

Возможно, это и вправду оказалось нелишним – мальчик, впоследствии названный Куртом, появился на свет безо всяких помех. Матильда с мягкой, рассеянной улыбкой прижимала его к себе, лежа на своей старой сиреневой кровати. Молочное сияние охватывало ее, струясь по нежной, влажной коже.

Какое-то время на тонких, легко рвущихся газетных листах мелькали фотографии Матильды с сыном на руках, Матильды, гуляющей в саду, Матильды в гостиной собственного дома.

Надежды поклонников и жадные вопросы, когда же талантливая прима собирается вернуться на сцену, были похоронены под неожиданной новостью о ее второй беременности. Чаяния падкой на блестящие сенсации общественности быстро увяли.
Курт, серьезный и крепкий мальчик, быстро выучился ходить, но долго спотыкался об слова.

Он быстро, радостно подружился с нервным Йозефом, несмотря на активное сопротивление последнего.

Когда мальчик подрос, больше всех игрушек он полюбил мягкую, допотопную лошадку на пружине. Морщась от воображаемых ранений, он сжимал коленями ее бока и, испуская боевой клич, скакал на полчища врагов во главе невидимой армии.

Он был находкой для умиляющихся розовощеких соседок, тем самым здоровым и ясноглазым мальчиком из раскрашенных книжек и детских журналов.

Рождение двойняшек на какое-то время отняло у него всепоглощающее внимание родителей – впрочем, с бойкой Ренатой всегда была согласна посидеть проворная Фрида, а тихий Георг и вовсе не доставлял больших хлопот.

Матильда выбивалась из сил и, ложась поздно, спала до самого бледного, сияющего полудня. Призрак Эрики, в темные зимние дни часто позволявший себе роскошь прогулок, надежно охранял ее сон (а также давал сомневающимся возможность убедиться, что некоторых женщин не портит не только старость, но даже и смерть).

Вопреки предсказаниям, полным сожаления вздохам и объективным причинам, впоследствии Матильда все же вернулась на сцену. Худощавая, как девочка-подросток, фантастически трудолюбивая, она заставляла скептически настроенных театральных критиков разводить руками. Создавалось впечатление, будто ни физические нагрузки, ни годы, ни рождение троих детей не оставили на ее теле ни единого следа – так вода размягчает и крошит глину, но отступает перед гранитом. Матильда кружилась в прежнем сиянии, и летела легким подвенечным платьем ее белая пачка.
Долгожданный ангажемент в Метрополитен-опера выпал ей, когда Курт уже носил школьный ранец. Мальчик на удивление спокойно отнесся к грядущей разлуке с матерью и только улыбнулся, когда она чмокнула его в макушку, пообещала писать им с отцом каждый день и привезти множество сувениров.
Фридрих с женой относились к аналогичному обещанию с гораздо большей рассеянностью – письма от них приходили где-то раз в два месяца, и в расцветающую эру самолетов ни Готфрид, ни Фрида, ни их племянница при всем желании не могли поверить, что дело исключительно в транспортных препонах. Сейчас молодая чета вместе с воспитанницей обретались в добротном белом домике, расположенном в более-менее европейском квартале греческого города Линдоса. Работы в местном акрополе продвигались медленно – как и всегда на первых порах, под ноги сыпалось множество помех: то неточности в договорах с властями, то земельные тяжбы, то флегматичная леность местных рабочих. Зимой часто шли дожди, ближе к июлю семейство предпочитало проводить как можно больше времени в прохладных комнатах под спасительными кондиционерами. Зато весной их взор радовало обволакивающее тепло и зрелище распускающихся экзотических цветов.
Матильда при первой возможности прислала семье длинное письмо, к которому приложила программку своего спектакля и несколько промо-фотографий, отретушированных настолько, что хрупкая женщина выглядела на них школьницей в пачке. Желанных подробностей о жизни далекого и блестящего Нью-Йорка в письме не оказалось – Матильде пока было не до того. Она пыталась разобраться в хитросплетениях столичного метро и расположении ближайших кафе.
Курт с нежданным энтузиазмом погружался в книги с неизменными серым горизонтом и черными дотами на обложке. Он сидел в благоухающей малой гостиной на диване, забывая даже энергично болтать ногами в лакированных ботиночках – где-то совсем рядом рвались снаряды, тяжело катились, взрывая размокшую землю чужих полей, гусеницы танков, ревели турбины истребителей. «Двенадцатая танковая дивизия выстроилась…» - в восторженном трепете шептал Курт, поглощенный грохотом книжных страниц, не отзываясь на чужие шаги и голоса.

Похожая на круглого, белокурого, пушистого медвежонка Рената тоже долго не заговаривала – но она, в отличие от старшего брата, руководствовалась чистым и незамутненным упрямством. Повторять то, что так упорно требуют от нее шумные взрослые, категорически не хотелось.

Она выросла немного пухленькой, немного нескладной девочкой с зачесанными назад гладкими белокурыми локонами. Георг ничего не мог поделать со своими растрепанными, жесткими темно-русыми волосами, упорно лезущими ему в глаза и мешающими занятиям.

Затянутая в плотные кружева, белоснежная Рената могла поступиться своим строгим образом лишь ради совершенно бесподобного занятия – игры в водяные шарики с братом на заднем дворе. Заливая водой твидовый костюмчик, Курт с трудом отражал наступление азартно орущей валькирии в голубом платье.

Георг, отвергая помощь родственников, упорно возился с домашним заданием до самой полуночи, пока голова не начинала кружиться, а упрямые, острые цифры не расползались издевательски по всей бумаге.
***
Фрида прошла в музыкальный салон, и ее черные домашние тапочки бесшумно скользнули по вытертому паркету. Хрупкое изящество салона контрастировало с добротным, но исключительно функциональным обликом всех остальных комнат особняка. Витые ножки и мягкие подушки кресел предлагали отдых и покой всем желающим насладиться искусством; поблескивала хрусталиками люстра, достойная бальной залы; яркие цветы в алебастровых вазах источали тонкое благоухание. Венский белый рояль был превосходно настроен, пухлые сборники романсов и баллад на любой вкус стояли на книжной полке в алфавитном порядке. Невесомые, дымчатые занавески стелились по полу, точно фата невесты, и ветер слегка колыхал их. Сейчас они оказались задернуты – комната была погружена в полумрак. В единственном, тонком и плотном лучике света, стелившемся по полу, кружились пылинки.
Фрида мельком бросила взгляд на зеркало в золоченой раме, предназначенное единственно для того, чтобы в нем отражались картины, белый рояль и цветы. Спокойный взгляд отметил и глубокие морщины, раньше срока взрезавшие лицо, и седые пряди в некогда темно-русых волосах. Тяжелые, морщинистые руки ничем не напоминали тонкие девичьи кисти той же Матильды. Вопреки обыкновению, Фрида задержалась у зеркала, то вглядываясь с отчаянием в его глубину, то обводя глазами комнату.
Мысль о том, что этот салон когда-то обставил для своей невесты молодой и белокурый Готфрид, а теперь невеста пьет неизменные маленькие таблетки после ужина, опасается подолгу гулять в холодном саду и уже родила, вырастила и проводила в далекую страну сына, упала на ее плечи гранитной тяжестью. С трудом продравшись сквозь пыльный заслон переживаний, Фрида вспомнила, зачем она, собственно говоря, сюда пришла, и откинула отозвавшуюся глухим стуком крышку рояля. Сперва ее пальцы скользили по клавишам неуверенно, но затем быстро вспомнили прежнюю сноровку; звонкие аккорды «Голубого Дуная» разлетелись по комнате, точно стая птиц. Сорвав пыльный покров тишины, бодрые и искристые звуки вальса воскрешали в памяти долгие вечера, смех гостей, шелест бальных платьев и звонкий стук каблуков. Волна упоенного веселья поднималась, захлестывая душу и унося куда-то далеко мысли, точно искристое шампанское. Теперь Фрида уже могла поклясться, что различает краем глаза мелькание теней – да нет же, каких теней? Цветных, нарядных фигур, самозабвенно кружащихся в вальсе. Не задумываясь о том, как она может видеть все это, сидя за фортепиано лицом к стене, Фрида заметила и Эрику в голубом платье – золотые косы ее были уложены, как корона. Джон-Йоханн, еще в юности отказавшийся от ирокеза, но бывший не в силах совладать с природной растрепанностью, держал жену за руку. Еще какие-то силуэты, волнуясь, мелькали позади них. А Лора, где же Лора?...

Грянув последний аккорд, Фрида закрыла глаза, не желая расставаться с этим головокружительным ощущением острого подъема. С неожиданным грохотом опустив крышку рояля, она почувствовала, как слабеют ноги, как острое наслаждение, разлившееся на сердце, сменяется такой же острой болью. Колени, казалось, превратились в вату, увлекая ее на блестящий паркет. Глаза заволокло туманом…

Мэриан · 15.07.2012, 15:14

Я понял, смерть впервые здесь, за дверью.
Сказал – мертва, и сам себе не верю.
Стою среди друзей я, как в пустыне,
И что мне от любви осталось ныне -
Только имя...

Чужая смерть придавливает живых гранитным камнем скорби, но она же приносит им ворох всевозможных хлопот. Мелкие и многочисленные, точно опилки, суетливые и пошлые, они превращают трагедию в фарс и выливаются в тысячи вопросов – кто будет проводить церемонию? Кому поручить последнее слово? Кого пригласить? Смогут ли приехать ее родственники? Дубовый гроб или из красного дерева? Похоронить ли ее в торжественном платье или это будет уже чересчур – а ведь покойница не оставляла никаких распоряжений на этот счет! И как быть?
Готфрида эти вопросы раздражали и кололи, подобно тем же опилкам. Его донимали другие мысли. Внезапно навалившееся чувство вины, совершенно необъяснимое, грызло и сжигало его, как лихорадка. Неотступно преследовало его мучительное ощущение упущенного шанса – всякий раз, когда Готфрид вспоминал тот солнечный день, пригород университетского городка и себя на пороге, ему казалось, что в какой-то миг за все эти годы он допустил непоправимую ошибку, что, цени он Фриду больше, все случилось бы не так, как случилось.
Поверить в ее смерть было совершенно невозможно. Замызганные рабочие лопаты взрывали влажную весеннюю землю. Хлюпала под ногами слякоть – след недавних оглушительных дождей. Готфрид вздрагивал, хрустел пальцами, стоя у строгой белой оградки.
Разумеется, не обошлось и без слухов и толков – к примеру, всего через несколько недель после похорон Рената азартно заявила за завтраком, что видела ночью призрак Фриды, причем облачен он был в старый костюм болельщицы. Однако к словам девочки отнеслись скептически, тем более, что она с ранних лет была склонна к вдохновенным фантазиям и порой записывала кривоватым почерком рассказы в голубой тетрадочке.

Курт из вихрастого мальчишки вытянулся в долговязого, немного угловатого подростка. Никогда не переходя опасные грани, не горя особой страстью попробовать наконец «взрослых» развлечений, он тем не менее опрометью с головой кидался в каждую неприятность, попадавшуюся на его пути. Большая часть разъяснений, что пробивать школьные доски головой одноклассников – не лучший метод для решения конфликта, пропадали втуне.

Белокурый и голубоглазый, с вечной улыбкой, затаенной в темных уголках розовых губ, он никогда не был обделен вниманием одноклассниц. Не обладая особенными претензиями, Курт представлял себе девушку, отдаленно напоминающую тетю Фриду – золотоволосую, хорошенькую, знающую много рецептов его любимых ягодных пирогов.

Серьезный и ответственный до мозга костей, обладатель тонкого каменного профиля, он болезненно дергался всякий раз, когда принимал от родителей карманные деньги, и довольно быстро устроился на грошовую подработку.

Несмотря на внушительное впечатление и прилагающийся к форме строгий бейджик, эта работа представляла собой скучнейшее, утомительное занятие. Курт нередко возвращался домой заполночь, устало откидывая со лба промокшие насквозь светлые волосы и со смутным беспокойством думая о том, как же мать теперь будет снова стирать эту несчастную рубашку. Однако его упорство и смелость, проявленная, в непредвиденных ситуациях были в конце концов оценены по достоинству.

Упрямство Курта сочеталось с некоторой холодностью, и родные, не уставая, предрекали юноше бесконечно великие вершины.

Готфрид после гибели супруги, казалось, совсем замкнулся в себе. Раньше устававший от мелочей, не имевший особых хобби, с непониманием относившийся ко всем видам одержимости, теперь он с головой ушел в какие-то непонятные, пустые занятия и стал педантичен до мелочности. Лишний – или, хуже того, недостающий – комплект столовых приборов за ужином мог запросто спровоцировать скандал. Идея о перезахоронении Фриды под сенью ее любимых яблонь – всего за несколько метров от места действительной могилы! – превратилась в какую-то навязчивую идею – и если бы единственную…
Небольшая цветочная лавка, которую открыла Матильда в годы перерыва в работе, официально была записала на Готфрида, несмотря на то, что подвизалась там когда-то вся семья. Теперь во время подписания редких контрактов и визитов налоговой женщина мялась, опуская глаза, не зная, что ответить на вопрос об отсутствии «виновника торжества». «Простите, но глава предприятия в данный момент ловит жуков на заднем дворе или, возможно, бегает от пчел по старой пасеке»?

Единственным, кажется, полностью счастливым существом в доме стал Йозеф – гордая Магда наконец-то ответила ему взаимностью, и на радостях черный кот раздербанил старую софу (со стены на него укоризненно смотрел портрет Эрики). Вернувшийся домой Салли застал кота, с невинным и застенчивым видом вылизывающего лапку на фоне бренных останков дивана, по состоянию напоминающего разбившийся космический зонд. Мягкий и спокойный Салли лишь вздохнул, пожурил питомца и на место раскуроченного дивана вскоре поместил изящную софу, наводящую на мысль о будуарах дам времен Короля-Солнце.

Правда, здесь тоже не все было гладко – рыжая красавица, обладавшая и без того тяжелым характером, теперь ждала котят, а потому каждый день Йозефа обогащался целой гаммой незабываемых ощущений. Домочадцы не раз заставали его, каким-то неведомым образом взобравшегося на высокую кухонную стойку и затравленно прижавшегося к стене. Иногда он, впрочем, напускал на себя гордый вид, изображая флегматичного джентльмена у камина. Тот факт, что, стоит хвостатому «джентльмену» покинуть безопасное убежище, он немедленно получит по ушам от разъяренной второй половинки, не был секретом ни для кого, и потому сгонять кота со стойки у хозяев рука не поднималась.

Рената Эйберхарт унаследовала от матери мягкую сияющую кожу и длинные ресницы, и многие сторонние наблюдатели отмечали их несомненное сходство. Однако, несмотря на свою мечтательность, она явно стояла обеими ногами на земле крепче, чем Матильда – все грезы Ренаты немедленно отливались в четкие, железные цели, горящие впереди, подобно путеводным маякам.
С немалым удовольствием она читала пыльную классику из домашней библиотеки еще до того, как узнала, что это пыльная классика. Блестящие авантюрные сюжеты Дюма перемешались в ее голове с мрачной эстетикой Гёте и эпичностью Толкиена. Пока еще неуклюжее, но буйное воображение уводило Ренату тайными тропками вглубь заповедных лесов, под темные своды катакомб, мимо блестящих окон дворцов и в пахнущие спиртом и железом мастерские изобретателей. Лежа в мягкой садовой траве и распахнувшись небу, Рената жмурила глаза и думала о бескрайнем великолепном мире, который лежит где-то там, о пляшущем вихре голосов, цветов, вкусов, поджидающих ее, о том, сильно ли скрип снастей и вкус соленой воды на губах изменились со времен Эдмона Дантеса.

Георг с головой ушел в учебу – ему повезло, что в школе нашлись внимательные и терпеливые учителя, возможность множества факультативных занятий и немало хороших дополнительных материалов в библиотеке. Блестящие глаза и обаятельная улыбка спасали его от клейма «ботаника», и количество одноклассниц, просивших помочь им с лабораторной, таинственным образом возрастало с каждым годом.

Матильда за годы изменилась очень мало. Всего несколько едва заметных морщин прочертили мраморную белизну ее лица; благодаря десятилетиям занятий балетом ее фигура и осанка остались такими же прямыми и строгими, как в годы учебы. Не отказываясь от ярких тканей, летящих плащей и цветов в распущенных волосах, она по-прежнему шествовала, окруженная мягкой дымкой горьковатых духов.

Курт должен был отправиться в университет на год раньше остальных, однако с ним же и возникло больше всего проблем. Он вздрагивал при мысли о том, чтобы провести еще четыре года за книгами и рефератами, бредил небом и ревущими самолетами. Больше времени, чем за подготовкой к выпускным экзаменам, Курт проводил в местном аэроклубе, где с непреходящим восторгом осваивал параплан.
Найти хорошее авиационное училище было в разы сложнее, чем отыскать приличный экономический колледж. Однако родители все же согласились приложить нужные усилия и оплатить весьма недешевое обучение, предварительно предупредив Курта, что посидеть за учебниками ему там все же придется, и взяв с него чуть ли не письменное обещание, что учебу он не бросит.
С Георгом все было ясно – он еще в сентябре начал потихоньку запасаться глянцевыми буклетами всевозможных университетов и колледжей и ездить на столичные «ярмарки», выясняя нужные подробности у их представителей. Единственная трудность в его случае заключалась в выборе между фармакологией и биохимией (в этой тяжелой и долгой борьбе с минимальным отрывом победила первая дисциплина).
Рената немало завидовала ему, желая и сама иметь хоть толику способностей к точным и естественным наукам – собственный дар, как и все возможности его применения, казался ей фантастически бесполезным. После бесконечных и мутных раздумий она, наконец, решила подать документы на кафедру публицистики. Те же блестящие буклеты обещали ей общество единомышленников, многочисленные семинары и встречи с мэтрами, возможность работы в студенческой газете и заинтересованных преподавателей…
-----------
Техническое

liza_fox · 16.07.2012, 19:47

авторская речь - не характерный для династии прием. Отличная идея и прекрасное исполнение! Описательная часть замечательна, очень живая картинка. Характеры с яркими индивидуальными чертами и атмосфера - это дорогого стоит. Персонажи не загоняются в определённые условия, каждая веточка использована по-максимуму. Спасибо за умелое манипулирование, сюжет заранее просчитать невозможно.

Мэриан · 18.07.2012, 15:28

Спасибо

Рада видеть новую читательницу

Мэриан · 18.07.2012, 22:55

Рената Эйберхарт очень любила жизнь.
Не поддаваясь меланхолии, популярной в среде просвещенного студенчества и обеспеченной молодежи, она любила ее с неосознанной страстью. Услышав однажды от одноклассницы, страдавшей от долгой несчастной любви, возглас «Лучше бы я умерла!», Рената бросилась домой и, взобравшись на диван, сжала голову руками. В виске стучал, обжигая мысли, услышанный крик, от которого повеяло внезапно загадочной тьмой. Девушка вообразила, будто она теряет равновесие и проваливается в бездну, холодную и безвозвратную, где нет лунного света, солнечного тепла, запаха хвои, альпийских вершин, фигурных флаконов, шелковых шарфов, шоколадных пирогов, синего неба, тонких тканей и бальных танцев. Ей представилось, что Смерть (именно так, с большой буквы) может не расслышать или неправильно понять легкомысленные, опасные слова и прийти за кем-то из девочек – нет, именно за ней, Ренатой!
С тех пор девушка избегала подобных высказываний сама и, когда это было возможно, одергивала подруг. Ничто не страшило ее больше, чем Смерть, представлявшаяся ей неким неведомым врагом, и холодное небытие.
Рената Эйберхарт очень любила жизнь. Поэтому, исходя из того, что известно об университете, скрывающимся за канцелярской аббревиатурой ГСУ, можно было заключить, что она попала в правильное место.
Жизнь в этом заведении, лет десять назад превратившемся из политехнического колледжа в университет и теперь изо всех сил старающемся оправдать это гордое звание, буквально кипела. С невероятной скоростью возводились новые здания, хрустели обложки пахнущих типографией учебников, вскрывались в научных классах коробки с драгоценными образцами лучшего оборудования. Со всех концов Европы, основательно потрепанной последней войной, съезжались убеленные сединами профессора, порой менявшие солидность оксфордских классов на блестящие заокеанские перспективы.
ГСУ не обладал тонким, спокойным очарованием, присущим старым европейским университетам. Однако ему было не занимать юношеского задора и бодрой американской деловитости.
Климат в этой части материка был гораздо мягче, чем в родном городке Эйберхартов, где изматывающе жаркое лето часто соседствовало с декабрьскими двадцатиградусными морозами, поэтому студенты могли в полной мере насладиться золотой осенью и прозрачным апрельским теплом. Правда, едва отцветали сладкие сентябрьские деньки, на город все равно неизбежно наползали промозглые туманы и затяжные дожди. Ренате казалось, что серые ливни изматывают ее, размывая мысли и чувства, а влажный холод проникает до костей. Такие дни она предпочитала проводить в кофейне за чашкой горячего шоколада, чья плотная сладость отчасти возвращала ей бодрость духа.

Иногда девушка задумывалась о брате, который, возможно, именно сейчас осваивает мокрое серое небо, и ей снова становилось холодно.
Впрочем, гораздо вероятнее было то, что упомянутый брат в этот самый момент сидел за учебниками, сжав голову, и постигал секреты аэродинамики. Будь Курт таким же законченным гуманитарием, как Рената, никакая любовь к небу ему бы не помогла…

Его плотная летная форма была в такую погоду как нельзя кстати. Впрочем, Курт носил ее, не снимая, и в более солнечные дни, причем отчего-то непременно парадную.

Возможно, изначально она должна была производить устрашающее впечатление на неприятеля, создавая ощущение некой имперской мощи. Пока она производила впечатление преимущественно на девушек. Студентки в растянутых свитерах и длинных осенних пальто неизменно выходили прибраться во дворе или подурачиться с кучами опавших листьев именно в тот момент, когда Курт болтал с кем-нибудь за окнами общежития.

Рената, как и планировала, писала статьи для студенческой газеты – преимущественно обзоры с ежегодных соревнований, описания громоздких совместных поездок и новых спортивных факультативов. Поначалу должность казалась ей новой и ответственной, но серая монотонность этой работы и глянцевая, утомительная восторженность газеты быстро начали бросаться девушке в глаза. Нет, Рената не стала отказываться от должности – она по-прежнему строчила короткие статьи и рецензии на студенческие фильмы, склонившись в гостиной над журнальным столиком (все же в резюме упоминание о работе будет совсем не лишним), однако ее взор стал все чаще обращаться к другим возможностям. Разочаровавшись в тоненьких справочниках, предлагаемых местным туристическим бюро, Рената задумалась над честолюбивым планом: составить нечто вроде яркого путеводителя, емко описывающего достоинства и недостатки всех сколько-нибудь интересных заведений городка – от блестящих ресторанов до гудящих, прокуренных «ирландских» баров, облюбованных студентами.
Девушка и представить не могла, что в таком маленьком городке может обнаружиться столько веселых мест самого разного качества. Одно только составление подробного списка отняло у нее день. Мысль о том, чтобы обойти все заведения и составить свое мнение о каждом, казалась и вовсе смешной и невозможной. Однако, как Рената рассудила, глаза боятся, а ноги пляшут. Надев прямое черное платье, взбив локоны популярной в далекие тридцатые «холодной волной», запихнув в сумку шариковую ручку и блокнот, она решительно отправилась на полевую работу.
Сидя за стойкой в темном, заполненным дымом и тяжелыми, сладкими ароматами полуподвальном помещении, она не могла расслабиться, бесконечно озиралась вокруг, отмечая каждую деталь. Насладиться разноцветными коктейлями, зазывно блестящими в высоких бокалах, Рената тоже не могла – необходимо было сохранять ясный рассудок, а от небольшой дозы алкоголя ее всегда неудержимо начинало клонить в сон.

Однако не стоит думать, что подобная «разведка боем», проводившаяся теперь каждые выходные, обернулась сплошной пыткой для Ренаты. Несмотря на свою кажущуюся мечтательность, она была весьма энергичной девушкой, и в заведения, которым планировала посвятить самые хвалебные и изящные выражения в своем справочнике, нередко заглядывала вне плана. Ей нравился блеск выходных нарядов, потоки веселой музыки, теплые руки партнеров по танцу, пылающие до самого утра окна. Рената раз за разом завивала локоны, надевала узкие туфли с маленькими каблуками и, становясь похожей на девушек-флэпперов, кутивших в тех же заведениях лет сорок назад, возвращалась домой под утро. Утомленная и одурманенная, с ногами, горящими от бесконечных зажигательных танцев, с растрепанными волосами, она натягивала домашнюю клетчатую пижаму и засыпала – для того, чтобы через неделю выкроить новый свободный вечер и отправиться в клуб, в ресторан, на танцы.

Вместе с Георгом она обосновалась в смешанном общежитии с романтическим названием «Кедры». Они не пожелали тратиться на съем отдельной квартиры или маленького коттеджа, но потратили немало карманных денег на то, чтобы сделать пригодными для жилья безликие казенные комнаты. Вскоре старый линолеум устали ковры, на кровати были наброшены пышные покрывала, в углу устроился удобный письменный стол, а на пол спустились полупрозрачные занавески.

На плечи Георга, как самого спокойного и уравновешенного из всех троих, легло ответственное задание по составлению большинства писем домой. Описывал он при этом преимущественно свой собственный досуг, а за его моральный облик родители всегда были спокойны. Едва прибыв в университет, Георг принялся за составление строгого расписания занятий, спланировав его так, чтобы еще успевать посещать лекции с кафедры биологии. Он записался на все научные факультативы, до которых смог дотянуться, и искренне не понимал, зачем сестре нужны все эти утомительные походы по барам, когда ночью можно так сладко высыпаться перед ранними лекциями.
Письма из дома приходили с безукоризненной регулярностью и точностью, и, если очередное послание запаздывало недели на две, то студенты могли быть полностью уверены, что виной тому лишь несовершенство почтовой службы, а никак не забывчивость Матильды. Рената самонадеянно решала про себя, что сама-то она наверняка написала о тех же вещах гораздо лучше, и еще на середине чтения начинала мысленно подбирать слова, которыми она бы описала летний зной, хрустящий январский мороз, темные и мягкие следы на снегу или забавное происшествие в цветочной лавке. Впрочем, дела в цветочной лавке шли все лучше с каждым днем, и об упомянутых происшествиях, вроде задремавшей в саду молоденькой продавщицы, слышно не было.

Сочиняя ответ, Рената никогда не жалела фантазии и красочных эпитетов, и потому ее письма неизменно отправлялись на почту на пару дней позже, чем послания брата.
Радостным всполохом размеренное течение новостей из дома прервало известие о рождении котят – Рената даже загорелась идеей потратиться на перелет, чтобы навестить на выходных семью и посмотреть на маленьких Хельгу и Харольда. Сизо-черные, гладкие, с маленькими прозрачными глазами, они оба, как один, походили на отца.

Шустрая и любопытная Хельга с первых недель начала убегать из дома, шлепая маленькими лапками по мокрому снегу, исследуя бескрайние снежные просторы сада или коллекцию выстроенных на заднем дворе диковин.

Магда уже успела стать звездой всех окрестных выставок и любимицей соседок, держась с необыкновенной горделивостью всякий раз, когда попадалась им на глаза.

Матильда стала выступать несколько реже, хоть и делала все, чтобы сохранить юношескую гибкость – и домочадцы сильно подозревали, что в ход шли отнюдь не только человеческие средства. В то время, как ее ровесницы раздобрели и уплотнились, подобно любимым ими румяным яблочным пирогам, балерина с каждым годом словно бы становилась все хрупче и прозрачней. Цвет луны сквозил в ее волосах.

На пустующей крыше, покрытой сейчас тонким слоем хрустящего снега, Матильда устроила склад своих эликсиров. Она все реже спала и все меньше ела свои некогда любимые теплые оладьи, однако горьковатый привкус эссенций, сваренных бог весть из каких трав, стал привычен языку. В верхних комнатах или во дворе дома по ночам соседи порой замечали странное холодное сияние и легкие темные силуэты, но дело не шло дальше хрупких, невероятных слухов, быстро тающих во время долгих бесед.

На стенах музыкального салона – теперь уже скорее бывшего – висели золоченые, узорчатые, вставленные в темные рамочки грамоты и награды, когда-либо полученные Матильдой.

Рождественские каникулы обещали быть прекрасными – окна засияли светом золотистых свечей, на языке зашипел пряный вкус глинтвейна, столовая наполнилась звоном бокалов и стуком каблуков.
Смерть Готфрида словно бы провела черную черту, навсегда перечеркнувшую эти праздничные дни. Едва ли он мучился в последние минуты – во всяком случае, у домашних не было никаких оснований предполагать подобное. Обнаружил его Салли, основательно сдружившийся с дядей своей жены в последние годы – просто пришел разбудить его, напомнив о скором приходе гостей, и увидел, что грудь спящего совершенно недвижна. Готфрид вытянулся на кровати, худой и строгий, словно бы иссохший. Казалось, что он, подобно мумиям фараонов, лежит здесь уже многие сотни лет, на протяжении которых никто не нарушал его покоя. Его руки – костлявые, крепкие, с длинными пальцами, совершенно холодные – лежали поверх одеяла.
Он оставил мало распоряжений на свой счет – последняя воля усопшего была предельно проста. Процветающая цветочная лавка отошла Матильде, как законной владелице, состояние было распределено между близкими и дальними родственниками, какие-то мелочи остались друзьям.
На похороны приехала Маргарита, чего, по правде говоря, никто не ожидал. Тонкая и изящная в своем безупречном траурном одеянии, она стояла чуть поодаль. Лишенная теперь возможности плакать по чисто физиологическим причинам, она смотрела из-под кружевной вуали на тягостные похороны и вздрагивала, сжимая губы и жмуря глаза. Гретхен хотелось рыдать не только из-за потери, но и оттого, что она все еще юна и прелестна, точно морозная лилия, и останется такой надолго – может быть, навсегда – в то время как ее брата-одногодку опускают в могилу - сухого, долго болевшего, нелепого и измучившегося. А несколько лет назад под соседнее надгробие положили его цветущую жену, и это все ужасно несправедливо!

Пробыв несколько дней с семьей в теплом доме, где ее уже никто не ждал, Гретхен провела немало часов у камина с племянницей и с азартной Ренатой, которую лишь печальная строгость траура удерживала от бесконечных расспросов. Впрочем, кажется, о чем-то они все же успели основательно поговорить…
--------
Техническое

liza_fox · 20.07.2012, 02:20

Признаться честно, скорость выхода отчетов и количество качественного текста, а не лаконичного изложения - вызывают зависть. Можно попросить рецепт?
Рената? стандартная удовольственница, пока это все, что можно о ней сказать. На переднем плане события, герои же предстают действующими единицами. Чтож, я люблю, когда личность раскрывается постепенно. Амбициозные исследования развлекательных заведений, заставляют гадать, каким же будем финал похождений?
уже есть идеи относительно музыкальной темы для нового поколения?

Мэриан · 20.07.2012, 02:46

Пожалуй, дело в каникулах, разъехавшихся друзьях и упорном ничегонеделании

Идеи есть, да. Музыкальная тема для Курта. Насчет песни для наследницы пока думаю, все же решу это на свежую голову

Мэриан · 21.07.2012, 14:42

Раз уж четвертое поколение появилось на сцене, добавлю-ка я соответствующие саундтреки для желающих

Правда, продублирую одну из выложенных выше ссылок...

Музыкальная тема Ренаты

Музыкальная тема Курта

Мэриан · 21.07.2012, 20:10

"Она похожа на голубку, которая сбилась с пути... Она
похожа на нарцисс, дрожащий на ветру... Она похожа на серебряный цветок."

Невеста у Курта появилась как-то… внезапно. Во всяком случае, для всех родственников. Казалось, только что он упоминал в разговоре о «встрече с Клариссой» или «танцах с Моникой», а теперь вдруг неожиданно зашел в почти пустующую столовую и небрежно объявил, что сегодня идет ужинать со своей невестой.

- С кем? – переспорил Георг, подняв глаза от конспектов, балансирующих на краю стола.
Рената ничего не сказала – только закинула ногу на ногу и удивленно приподняла брови, изображая воплощенное внимание.
… Маленькая сероглазая Мария терпеть не могла свое бледное имя, предпочитая венгерское сокращение - Мицци. В шерстяной юбочке, в тонких босоножках, в сплетении светлых волос, она вечно выглядела немного младше своего возраста. Получив чисто декоративное образование в одном из женских колледжей, вновь приобретших популярность в последние годы, она точно знала, как рассадить на приеме гостей мужа, изящно танцевала, разбиралась в политике, экономике и искусствоведении ровно настолько, чтобы поддержать застольную беседу. Немного инфантильная, робкая, одновременно вымуштрованная в пансионских классах и изнеженная в зелени родительского сада, Мицци жила в несмелом сплетении романтических грез и продвигалась по жизни крошечными балетными шажками. Она слегка краснела, натыкаясь во время изучения истории искусств на нескромное толкование какого-то символа или пикантную деталь из биографии художника. Она не знала точно, чего именно хочет, но с удовольствием представляла себе хорошо обставленную комнату, наполненную солнечным светом, мягкую кушетку, на которой можно пролежать с интересной и умной книжкой… пожалуй, всю жизнь.
Не менее расплывчатой, похожей на серебристый сияющий туман была и ее романтическая мечта. Однако этой мечте Курт каким-то образом ухитрился полностью соответствовать.
Мария впервые увидела его на танцах – вернее, во время безудержных танцев, устроенных охваченными эйфорией студентами по окончании тяжелого третьего курса. Они веселились прямо на чинной лужайке напротив колледжа юриспруденции. «Сдала! Сдала!» - едва ли не со слезами счастья на глазах повторяла Мицци в окружении подруг, думая о том, какими неожиданно легкими оказались вопросы по скульптуре эллинистического периода античности. Какой-то рослый старшекурсник – кажется, из того самого колледжа юриспруденции – крепко обхватил ее за талию, закружил, прижал к себе и тут же отпустил, поспешив к друзьям. Мицци чувствовала себя легкомысленной, беспутной гуленой и была в совершеннейшем восторге. Курта она заметила случайно, краем глаза – он наклонялся к сестре, которую, собственно, и приехал поздравлять из своего училища. Кожа чистой фарфоровой белизны, прямой и строгий профиль, немного растрепанные светлые волосы и прозрачные голубые глаза привлекли внимание Марии, а сверкающие высокие сапоги и парадный черный ремень, перехватывавший великолепную форму, заворожили ее окончательно. Не помня себя, она затуманенными, блестящими глазами смотрела на незнакомца, продолжая танцевать, не слыша окриков друзей. Студентка страстно желала подойти к нему, но язык словно одеревенел, а в голове запел – взвыл трубами Апокалипсиса! – многочисленный хор, голоса которого напоминали ей мать, тетушек и молодых учительниц, и убеждали девушку в том, что делать этого не стоит. Она оцепенела от восторга, когда молодой человек, словно бы в ответ на ее мысли, направился к ней сам…
Мицци танцевала, и ее маленькие, хрустально-тонкие ножки порхали, точно белые бабочки в зеленой траве.
Курт был прелестен – она не уставала без оглядки и памяти повторять это слово – прелестен. Ради похода в кафе с ним она могла даже – неслыханное дело! – пропустить одну или две лекции. Идя под руку с ним, Мария с тайной гордостью словно бы созерцала себя со стороны – какая они, должно быть, красивая пара! Как ее застенчивая хрупкость чудесно смотрится рядом с его гордой выправкой! Будто глядя на себя тысячами посторонних глаз, она думала о том, как завидуют ей подружки, когда Курт подхватывает ее на руки, как взревновал бы отец, увидь он это (Мицци не была чужда некоторого тихого бунтарства).

А его тонкие белые руки были такими горячими, и, когда он прижимал ее к себе, она чувствовала тепло его тела даже сквозь тяжелую форменную куртку… Все это заставляло Марию задуматься о том, не стоит ли ей отказаться от гордого обета, когда-то данного самой себе в торжестве испуганной невинности. Однако, представив собственный стыд, туманное будущее, укоризненный взгляд матери, которая наверняка узнает обо всем, она решила все же не идти дальше долгих поцелуев на соблазнительно мягкой софе в своем спящем общежитии.

Сердце Мицци пылало голодной тоской, распаляясь несбыточными ожиданиями. Она страстно желала любить, и еще сильнее – быть любимой. Девушка была взыскательна, но даже если бы ей встретился человек, по душевным и внешним достоинствам сильно уступающий Курту, она навела бы блестящий образ и на него.
Георг неловко пытался ухаживать за немногочисленными студентками со своего курса, однако то и дело выслушивал неловкие признания и смущенные просьбы познакомить их со своим старшим братом.

Правда, вскоре счастье улыбнулось ему в лице загорелой, веснушчатой однокурсницы со звонким, опереточным именем Роксана. Заразительно улыбающаяся девушка, чьи нелепо подстриженные черные волосы вечно торчали из-под плотной шапки, часто помогала ему с курсовыми, участвовала в совместных проектах, а однажды даже организовала для него поездку в столицу – посетить один из филиалов фармацевтической компании, принадлежавшей ее отцу. Оставшись впечатлен жестко налаженной работой и тонким оборудованием, а также живым участием Роксаны, Георг потом долго благодарил подругу. Он решил приложить все усилия, чтобы провести летнюю практику именно здесь – и не в последнюю очередь потому, что сможет тогда работать бок о бок с Роксаной…

У Ренаты и Курта были на лето другие планы – немного устав от традиционных семейных каникул на море, брат и сестра, немало сдружившиеся за последний год, решили отправиться на июль проникаться духом загадочного Востока в небольшую японскую провинцию. Курта длинные перелеты точно не пугали, а Рената набрала в дорогу множество тонких книг, учебных материалов и блокнотов для заметок, уже предвкушая, какими именно словами она опишет нежный аромат цветущей сакуры и туманно-белую вершину Фудзи.
Отель, где они остановились, являл собой смесь местного колорита и спешно наведенного европейского лоска. Официанты в строгих костюмах сновали между столиками в гостиничном ресторане, где самым популярным блюдом оставались загадочные «чираши». В холле отеля, помимо карт и шахмат, можно было также насладиться загадочной игрой в маджонг. Садики возле номеров-люкс переливались экзотическими цветами, а рыбки в декоративных фонтанах сверкали так же, как брошенные в воду «на счастье» тяжелые золотые монеты с чеканным ликом.
По правде говоря, Курт до последнего надеялся, что с ним поедет Мицци, однако застенчивая невеста опускала глаза и приводила тысячи равно легковесных причин, по которым они не могут отправиться отдыхать вместе и тем более жить в одном номере. Теперь юноша без конца воображал, как бы понравились Марии та или иная экскурсия, вино, вечер, ужин, вид из окна, и с тоской смотрел на двуспальную кровать, которую ему теперь придется делить с сестрой. Тот факт, что упомянутая сестра храпела и пихалась во сне не хуже норовистого мустанга, еще более омрачал ситуацию.
Впрочем, в конечном итоге они провели время совсем неплохо. Ужин в уединении номера неизменно сопровождался островатыми блюдами загадочной местной кухни, к которой с некоторой опаской приобщались оба.

Пару часов каждый день Рената с наслаждением проводила в прекрасно организованной гостиничной сауне, где пробовала жаркий аромат все новых и новых горных трав. После сауны она, все еще раскрасневшаяся, с влажными волосами, выходила в сырую, горьковатую прохладу вечера или сразу прыгала в подсвеченный, нагретый за день бассейн.

Оба наслаждались дремотным азиатским покоем, которым был пропитан этот прохладный уединенный край, несмотря на обилие европейских туристов в последние годы. Каждый встречный отчего-то считал своим долгом выразить сожаление, что они не успели приехать на праздник цветения сакуры (он же «ханами»), так что к концу отпуска студенты и сами начали испытывать горечь оттого, что не приехали сюда в начале апреля.
Курт ухитрился отыскать в ближайшей деревне мастера восточных единоборств, который согласился заниматься с ним до самого отъезда при условии, что ученик проявит надлежащую тщательность. Рената не совсем понимала, чему брат рассчитывает научиться за неполный месяц, однако, кажется, некоторые плоды тренировки определенно принесли. Во всяком случае, речь Курта, обычно довольно лаконичная, теперь оказалась пересыпала колкими восточными афоризмами и цветущими поучительными баснями. Преимущественно они все были о змеях, драконах, лисах-кицунэ, неосмотрительных феодалах и изворотливых ниндзя.

Матильда и Салли, отправившись в обычную поездку на море на один из греческих островов, договорились о встрече с Фридрихом, в компании которого и провели большую часть отдыха. Фриц, очевидно, не устал отдавать должное сытной местной кухне, и, несмотря на серебряные нити в русых волосах, был все еще полон искреннего энтузиазма и любви к посеревшим развалинам. Дорвавшись до разрешения на полноценные раскопки в одном из районов Родоса, ни он, ни его супруга не упустили свой шанс – теперь в Линдосском акрополе кипела работа, часть построек уже была открыта для туристов, а храмовая «лестница в небо» успела стать предметом множества статей и трех монографий. Из домика со скрипящими ставнями, выкупленного археологической миссией и кое-как приспособленного для жилья, семейство переехало в просторный особняк, где была устроена роскошная библиотека. Тиффани рассказывала о доблестных рыцарях-госпитальерах, когда-то споро растащивших половину храмовых камней на свои фортификации, и белозубо улыбалась. Племянница Салли, тоже присутствовавшая при всех разговорах, но чаще молчавшая, успела вытянуться и превратиться в худощавую высокую девушку с крепкими, строгими чертами лица. Тимоти с блеском поступила в Афинский университет, откуда приезжала на Родос на каникулы, слыла серьезной и аккуратной студенткой, была на хорошем счету у деканата. Во время стажировки, обязательной на последнем курсе, она рассчитывала присоединиться к Фридриху с женой.
Возвращение из-под прозрачной сени хрупких деревьев в шумный кампус далось нелегко даже деятельной Ренате. Впрочем, каким-то образом все трое ухитрились с блеском завершить последний курс, не заблудившись сонными мыслями в хитрых учебных конструкциях.

liza_fox · 25.07.2012, 01:09

Курт и Мария (Мицци) хорошо и грамотно обыграно - контраст настоящего и прошлого. Симпатично, что выдержана естественность происходящего. Не нашла для себя ничего яркого, действия как такового нет. Но ведь это рассказ той категории, от которой ждёшь, чтобы всё было правильно. Для начала, разумеется!
Описание декоративного образования и расплывчатых романтических грез, которым Курт "ухитрился полностью соответствовать" создает великолепную картину вероятностей. Если начать расписывать, что я углядела, то придется копировать большую половину текста, так что опущу. Хочется пролистать вперед, чтобы увидеть, какой будет реакция на потускневший лоск, когда влюбленность устаканится и начнется семейная жизнь. Сейчас ведь Мария считает, что раем становится жизнь, о которой мечтается. Девочка похоже забыла про противоположный постулат, что воплощённые мечты часто приносят неожиданные проблемы. Курт выбрал жизненной целью - любовь, и рано или поздно, (скорее всего рано) снова погрузится в круговорот. Или нет?
Качественные портреты героев второго плана (Георг и Роксана).