«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем.
И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя»
Ф. Ницше
Раньше я очень много размышляла над смыслом жизни и прочими зловредными смыслами, металась из стороны в сторону от одних убеждений к другим, искала, теряла то, что было мне дорого, принимала всё за истину и ошибалась... всегда. Наверное, мне стало скучно и одиноко в этом холодном мире и хотелось чем-то занять свои мысли. Самым страшным оказалось то, что вся эта борьба происходила только в моем воспаленном сознании и находила отражение лишь в головных болях, нещадно мучивших меня. В остальном все метания утомленного разума никак не сказывались на существовании в мире людей. Я стала бесцветной, почти невидимой. Кажется, мне даже удалось исчезнуть…
***
Мы были обычной парочкой влюбленных и поэтому, когда наши друзья и родственники узнали о том, что мы решили связать себя узами брака, никто не удивился.
Я шла под венец в прекрасном белоснежном платье, расшитом тончайшими кружевами, а Валер смотрел на меня, растянув губы в нежной улыбке... Так мог улыбаться только он. Проход между скамейками, заполненными восхищенными гостями, заливали лучи мягкого солнечного света. В них танцевали золотые пылинки. Я шла по солнечной дорожке к Любимому... Шаг… Ещё шаг…
Уверена - наши сердца бились в такт. Таким явилось в мою жизнь счастье. Потом были поздравления, подарки, пожелания всевозможных благ. И, помню, я никак не могла понять, зачем мне всё это, ведь моё счастье уже нашло меня и заключалось в одном единственном человеке, уверенно обнимавшем меня за плечи, человеке, чьё дыхание я с радостью ощущала на своей щеке.
Затем мы решили сбежать ото всех. В сущности, не имело значения то, как выглядел мир, окружавший нас, – мы находили радость друг в друге, но своё первое совместное Рождество мы отправились отмечать в маленький домик, затерянный посреди живописной долины. Этот подарок преподнесли нам родители Валера. Местность вокруг нашего уютного жилища и впрямь была необычайно красивой: кругом, на много сотен метров расстилалась усыпанная блестящим снегом равнина, а кое-где из-под пушистых сугробов отважно выглядывали цветы – белые, лиловые, розовые, желтые, фиолетовые, маленькие и большие, пахнущие медом и карамелью. Меня это очень удивляло и радовало. Поэтому я быстро обзавелась привычкой каждое утро бродить вокруг нашего дома и собирать лучшие цветы для Любимого. Валеру нравилось смотреть, как я ставлю букет в высокую вазу, как я поправляю каждый лепесток, как я забываю откинуть прядь волос, которая всё время выскальзывает из-за уха и мешает мне любоваться своими душистыми композициями. Любимый подходил ко мне, нежно касался рукой волос, трепетно целовал мои губы…
Время шло, и все чаще мне приходилось видеть Валера задумчиво-отстраненным. Его теплый взгляд вдруг угасал и становился печальным. Обычно это случалось, когда он думал, будто я занята какими-нибудь мелкими делами по дому и не обращаю на него внимания. Любимый подходил к окну и смотрел с тоской в снежно-цветочную даль. Это ужасно беспокоило меня. А что если счастье уже покинуло нас? В последний день уходящего года тревога моя достигла предела, и Валер поспешил уверить меня в том, что я напрасно волнуюсь.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей он предложил совершить вылазку в близлежащий населенный пункт и прогуляться по его окрестностям. Моё воображение услужливо нарисовало картинку городка, разукрашенного разноцветными гирляндами и пушистыми елями, сияющего яркими витринами магазинчиков, оживлённого спешащими за подарками людьми. Недолго думая, мы собрались и медленно побрели в сторону города, укутанного туманной дымкой. Погода выдалась ясная, мы держались за руки и беспечно болтали о всяких мелочах. Любимый легко и несколько пренебрежительно рассуждал о жизни. Даже то, что всегда вызывало у меня головные боли, в разговорах с Валером представлялось незначительным: друзья, некогда предавшие меня, неудачи, несбывшиеся мечты, неудавшиеся планы. Валер снисходительно улыбался, стоило мне заговорить о неприятностях, и говорил: «Всего лишь жизненный опыт, из которого можно извлечь пользу. Не больше». И я верила, что в этом мире нет ничего более надежного, чем слово Валера.
К полудню мы добрались до огромного, потемневшего от времени деревянного моста, другой конец которого терялся в густом тумане. Не знаю, почему я остановилась, с подозрением вглядываясь в белёсую дымку.
- Что с тобой? – удивился Валер.
Я пожала плечами.
- Идем. Город на той стороне. Я там бывал однажды.
Любимый ободряюще улыбнулся, и я шагнула на мост.
***
Мост казался бесконечным, но туман неожиданно отступил, и я увидела другой берег, серые дома, хаотично разбросанные по склону, и огромный готический замок, нависающий над пропастью. Его силуэт на фоне тусклого угрюмого неба походил на очертания сказочного дракона, ощетинившегося шпилями-иглами. Массивные башни и балконы безобразно лепились десятками на темных каменных стенах. У самого подножия замка через пропасть был переброшен ещё один мост - очертания его терялись в отползающих лоскутах тумана. Словом, зрелище, представшее перед нашими глазами, оказалось одновременно величественным и угнетающим. Замок выглядел безжизненным и давно заброшенным. Присмотревшись внимательней, я заметила, что приняла за шпили тонкие трубы - из них струйками вился бесцветный дым.
Я даже растерялась.
- Это завод. Ничего особенного, - сказал Валер, пожав плечами, - Посмотрим ближе?
- Конечно,- пробормотала я и последовала за Любимым.
Улицы городка оказались угрюмыми и грязными. Здесь снега не было и в помине, словно это место до сих пор находилось в полном подчинении у склизкой осенней распутицы.
Иногда нам попадались на глаза хмурые горожане. Они смотрели на нас настороженно и спешили убраться поскорей с дороги. Вблизи замок выглядел ещё более мрачным и хищным. Но я знала, что рядом с Валером мне бояться нечего. В конце концов, мне стала смешна собственная робость, а замок показался не таким уж и безобразным. Всякое бывает в жизни. Этому заводу не повезло – его скорей всего строил не очень жизнерадостный архитектор. Вот и всё.
Неподалеку от глухой стены, окружавшей замок, мы заметили спуск, ведущий к другому мосту. Мне показалось, что вид оттуда должен быть намного лучше, но Любимый не хотел идти в ту сторону. Я же, совсем расхрабрившись, направилась вниз. Однако меня постигло разочарование: мост был крытым и более похожим на темный переход в метро, чем на смотровую площадку. Здесь царило своеобразное оживление. Мы приняли людей, находящихся на мосту, за рабочих: на каждом встречном красовалась серо-синяя засаленная униформа. Незаметно для самих себя мы затесались в самую гущу толпы, пересекли мост и попали вглубь тоннеля, вырубленного прямо в скале. Думаю, Валер уже был не рад нашему приключению. Он старался прикрывать меня от грубого натиска зловонной молчаливой человеческой массы, и, в итоге, нас оттеснили к облезлой стене, покрытой ядовито-зелёной облупившейся краской. Я тоже успела тысячу раз пожалеть о том, что нас угораздило отправиться на прогулку в это злополучное место.
Валер сосредоточенно молчал, нахмурив брови. Никогда ещё я не видела Любимого таким замкнутым. Он даже показался на мгновенье чужим.
Ощущение, что сборище оборванных рабочих растет, не покидало меня. Помню, я пыталась заговорить с кем-то, но на меня не обращали ни малейшего внимания, разве что только иногда кто-нибудь устремлял в нашу сторону бессмысленный взгляд, отворачивался и двигался дальше.
Безмолвие Любимого, наступающее скопление людей и холодная сырая стена начинали действовать на нервы. Нужно было бежать отсюда… и как можно быстрее. Наконец я увидела в толпе человека, непохожего на других. Он продирался сквозь людской поток, то и дело вытягивал шею и озирался по сторонам, будто кого-то искал.
- Эй, помогите нам! – закричала я, усиленно замахала рукой и потащила Валера вдоль стены к предполагаемому спасителю. Незнакомец, в свою очередь, удивленно уставился на нас, растолкал зомби-рабочих и прошмыгнул к стене.
- Пожалуйста, нам нужна помощь! – обратился к мужчине Валер, и в его голосе прозвучало отчаяние.
Незнакомец указал на едва заметную дверь в стене, ловко открыл её, пропустил нас, а затем вошел сам и повернул ключ в замке. Мы оказались в узком коридорчике, темном и душном.
- Идите за мной. Смотрите под ноги... Если можете, - проговорил наш спаситель строго. Внешность у него, насколько я успела заметить, была вполне приличная: правильные черты лица, умные карие глаза, волевой подбородок, правда, покрытый трёхдневной щетиной. Словом, он выглядел как человек, живой человек, один из тысяч обычных людей, которых мне когда-либо приходилось видеть, и совсем не походил на представителей местного населения. Только одежда его была такой же грязной и потертой. Проблуждав какое-то время по полутемным коридорам, мы добрались до тесной комнатки, заваленной пустыми ящиками и освещенной одной уныло-тусклой лампочкой.
- Что вы здесь делаете? – почти враждебно спросил незнакомец.
- Мы всего лишь хотели посмотреть на замок, - раздраженно ответил Валер.
Я поспешила успокоить их.
- Мы случайно...
- Любопытство ещё никого не доводило до добра,- холодно сказал незнакомец и посмотрел на нас долгим испытующим взглядом.
- Вы поможете выбраться? – жалобно спросила я.
- Я проведу вас, но выберетесь сами.
И вновь мы побрели по причудливому лабиринту коридоров. Я так утомилась, что даже перестала удивляться. Все наши скитания казались болезненным сном. Только Валер оставался реальным. Он сжимал мою руку в своей горячей ладони и поддерживал меня, когда я спотыкалась. «Прости», - шептал он, всякий раз, как наши взгляды встречались. «Всё будет хорошо», - отвечала я. А незнакомец смотрел на нас с оттенком презрения... или мне так казалось?... И я даже начинала его ненавидеть за это.
Наконец мы остановились перед огромной красной от ржавчины дверью.
- Заходим по одному, - скомандовал наш проводник. – Я, девушка и ты.
Валер кивнул.
Парень с трудом приоткрыл дверь, проскользнул внутрь, подал мне руку, и я протиснулась следом. Дверь захлопнулась за моей спиной. Воздушная волна втолкнула меня в комнату, и я осталась наедине с незнакомцем.
- Нет! Валер! – закричала я и принялась колотить изо всех сил в запертую дверь. Силы иссякли очень быстро, и в изнеможении я опустилась на бетонный пол, а затем сознание покинуло меня...
***
Очнулась я на руках у коварного «спасителя». Он нёс меня, словно куль с мукой, по закоулкам очередного окутанного мраком прохода.
- Отпусти! – крик, наполненный отчаянием и злобой, многократно повторило эхо.
- Молчи, - приказал он и поставил меня на ноги.
Думаю, на моем лице ясно читались ужас и отвращение. Похититель же оставался спокоен и говорил не терпящим возражения тоном:
- Твоя жизнь зависит от молчания. Ты просила моей помощи – ты её получишь, только не мешай мне.
- Ты заманил меня в ловушку! – прошипела я.
- Нет, я тебя оттуда вытащил.
- Ты сумасшедший! Валер найдет тебя и отомстит!
- Ты должна надеяться, чтобы он не нашел Тебя... – в его глазах блеснул зловещий огонёк. - За нами погоня и нужно уходить.
- Что? Кто ты такой?
- Моё имя Александр. Я должен уничтожить этот завод. Достаточно объяснений?
- Не достаточно. Что ты сделал с Валером?
- Ничего. Он один из них. А, нужно заметить, они совсем уже обнаглели...
- Кто они? Я ничего не понимаю! – похоже, я начинала биться в истерике.
- Этот завод занимается переработкой человеческих душ, - скороговоркой объяснил Александр. – И теперь они позарились на твою душу. Но ещё есть шанс помочь тебе.
- Абсурд!
- Можешь называть это как угодно, но нам следует поспешить. Они не привыкли упускать своих жертв.
В следующее мгновение коридор наполнился звуками приближающейся погони, и вдали замелькали блеклые огни фонарей. Я пребывала в растерянности. Александр вцепился в мою руку и потащил за собой. Отчаянно дёрнувшись изо всех сил, я рванула навстречу преследователям. Валер в беде. Я не брошу его здесь.
***
Любимого я увидела не сразу. Он держался в отдалении, и ни одна эмоция не отразилась на его лице, когда вокруг моих рук обвилась тяжелая стальная цепь. Он послушно плёлся за группой кошмарных рабочих, ведущих меня на цепи по однообразной анфиладе сумеречных закоулков и заваленных хламом комнат. Все мои просьбы о помощи оставались без ответа. Но я не хотела верить в предательство Любимого... Почему этот ужас случился именно со мной? Наверное, подобный вопрос приходит в голову каждого человека в трудные минуты его жизни. Как мог Валер, мой Валер, оказаться подлым обманщиком? Мог. Удар в самое сердце. Мне вновь расхотелось жить. И судя по тому, в каком положении я теперь оказалась, жить мне оставалось недолго. Это даже радовало. Какая ирония...
Я так увлеклась размышлениями о собственном горе, что не сразу обратила внимание на нарастающий гул… Что это? Наша зловещая процессия как раз приблизилась к очередной железной двери, когда та на миг распахнулась. В коридор ворвался истошный вопль отчаяния множества голосов и стремительно выбежал человек. Замотанный в окровавленные бинты бедняга озирался по сторонам, дико вращая глазами. Несколько моих конвоиров набросились на него и быстро затолкали обратно. Вот, какая участь уготована здесь таким, как я!
Вскоре меня ввели в просторное помещение. Чувствовалось, что воздух в нём не такой густой и тяжелый, как в там, где мы блуждали, вероятно, часами. Источником света здесь служила арка, сквозь которую даже виднелся кусок депрессивного неба. С Валером я не пыталась заговорить. Он стоял неподалеку в полутемном углу и не смотрел в мою сторону. Конвоиры сняли цепь – и так было ясно, что хрупкой девушке не удастся сбежать от вооруженных железными ломами извергов.
Валер едва заметно шевельнулся. Я застыла и постаралась изобразить на своем лице презрение. Пусть видит, что я готова умирать, не проронив ни единой слезы из-за полной обмана, горя и предательств жизни. В очередную долю секунды Валер сделал неуверенный шаг, помедлил, а затем стремительно подбежал и толкнул меня в сторону арки. Только теперь я заметила, что арка выходит на узкий балкон с невысокими перилами. Но в то же время, это открытие перестало иметь значение. Через невысокое ограждение я перелетела, словно пёрышко, подхваченное ветром, и не сразу поняла, что произошло со мной, но стены замка уходили ввысь, дно расщелины приближалось, и понимать что-либо уже было слишком поздно.
***
Там, в призрачной глубине расщелины, мирно несла свои воды неглубокая речка. Она дружелюбно приняла меня в свои объятья и заботливо уложила на мягкое илистое дно, устланное пушистыми водорослями. Уютное журчание убаюкало меня, и заставило забыться тяжелым сном.
***
- Пора,- это слово упрямо просочились в мое сознание из неоткуда и заставило очнуться.
Открыть глаза оказалось нетрудно. Я поднялась с пластичного водного ложа и осмотрелась. У самого берега, на камнях, устало понурив голову, сидел Александр. Он выглядел истощённым и измученным, а одежда его ещё больше походила на лохмотья. Я медленно добралась до суши, осторожно ступая по скользким валунам, и опустилась на широкий камень рядом со своим знакомым незнакомцем.
- Всё кончено, - устало сказал он.
Я посмотрела вверх, туда, где ещё совсем недавно возвышался заполненная ужасами крепость. Уступ скалы был пуст.
- Всё...
- А что с Валером? Он спас меня… Что с ним? – спросила я.
Александр устало ответил:
- Ничего. Нет никакого Валера. Он – плод моего воображения.
- Как так? – возмутилась я.
- Он – часть меня. Ты в моём сне.
- Ты сошёл с ума?
- Возможно.
- Что теперь?
- Отправляйся домой.
- А ты?
- Прощай.
***
Я шла по светлому коридору N-ской психиатрической больницы. Шаги отзывались приглушённым эхом и немного пугали меня. Я долго не могла решиться на поход в это странное, унылое, отчужденное место, и теперь сомнения одолевали меня всё больше и больше. Но отступать - слишком поздно. Сегодня мне разрешили навестить пациента, встреча с которым имела для меня большое значение. Я с тревогой смотрела на часы. В конце коридора показалась нужная дверь…
В пустынной палате, знакомо опустив голову, сидел человек.
Он не обернулся, когда я вошла. Секунды потянулись чудовищно медленно. Я почувствовала легкое головокружение. Комната поплыла перед глазами, и её убогая обстановка закружилась в демонической пляске….
Наконец он посмотрел на меня затравленно.
Наверное, следовало сказать что-то, но я не в силах была говорить теперь. Пожалуй, любое слово, прозвучавшее в это мгновение, показалось бы криком или пошлой дежурной фразой. Не помню, как я оказалась подле него. Помню лишь, как держала в своих руках его холодные руки и плакала.
- Не надо... – тихо сказал он.
- Почему это случилось со мной?
- Ты была такой грустной. Я не мог этого вынести.
- Посмотри на себя... Не скажешь, что тебе здесь весело.
- А здесь мне счастья и не надо.
- Поэтому ты решил жить в снах? И меня втянул в это?
Он кивнул.
- Но всё же, причем здесь я?
- Год назад я ехал в полупустом вагоне электрички домой с работы, как обычно. Погода стояла сырая, серая, осенняя. В окно лихорадочно бился дождь. Всё было плохо. Я устал... Я устал от грязного вагона, затертых деревянных сидений, мутных стёкол, хмурых, тёмных людей, от капель дождя, которые время от времени проскальзывали через щель в окне и падали на моё плечо, от осознания того, что вскоре выйду на крошечной станции, как делал это уже 15 лет своей жизни, что пройду до дома ровно 328 шагов, что дома будет пусто и скучно, что переступив через порог, я брошу своё пальто на диван, а утром обязательно найду его там же... Я понимал, что мои мысли вновь будут ходить по кругу, кольцо их будет сжиматься, и в итоге я сойду с ума. Это казалось самым подходящим выходом. И тогда я посмотрел на человеческую фигуру напротив. Признаюсь, я не сразу заметил, что рядом кто-то есть. Это была девушка. Такая же серая, усталая... грустная. Её ресницы были опущены, и она выглядела спящей. Ничего особенного… Но медовые волосы, рассыпавшиеся по плечам, взволновали меня. Я представил, как это должно быть красиво, тепло и радостно, когда лучи солнца путаются в её волосах, подумал, что такие волосы обязательно должны пахнуть мёдом, карамелью, цветами. Мне даже захотелось проверить,… прикоснуться к ним. Но я не решился, как не решался на многое в своей жизни. А потом….мне показалось, что остальные пассажиры вагона начали настороженно посматривать в мою сторону, будто догадываясь, что в чьей-то голове зарождаются необычные мысли. Я вдруг испугался, что они разбудят её, чтобы предупредить, предостеречь, отнять у меня её, такую незнакомую, но успевшую стать дорогой и необходимой. Пока эти соображения судорожно метались в моём сознании, она открыла глаза и посмотрела на меня рассеянно. Тоска в этих глазах больно кольнула моё сердце. «Неужели, - подумал я, - и у этой девушки жизнь может быть такой же тоскливой и серой?» Я не мог этого вынести. И просто сбежал. Выскочил из поезда на первой же станции. Потом не смог себе простить этого. Трус. «А что если я нужен ей?» – этот вопрос не давал покоя. Я знал, что электричка не вернётся, чтобы подобрать меня, труса, и дать второй шанс. Я стоял на перроне потерянный, и, наверное, тогда сошел с ума…
- Во сне ты был и Александром, и Валером... Ведь так?
- Да… Я… Прости… Придумал идеального себя, такого, с кем бы ты могла стать счастливой, но потом всё пошло наперекосяк: Валер вышел из под контроля, он попал в лапы этих уродов, названия которых даже я не знаю… И они превратили его в фантом, чтобы он помог затащить тебя (а точнее твою душу) в то мерзкое место, дыру, каких полно на обочинах потусторонних миров. Я не сразу это понял, а когда захотел всё исправить, чуть не опоздал…, - Александр пожал плечами по-детски беспомощно, – Мне так хотелось сделать тебя счастливой, что пришлось импровизировать. И я едва тебя не погубил.
- Этот сон был очень реалистичным… Даже слишком… Как я туда попала?
Александр приблизил своё лицо к моему и прошептал:
- Неверный вопрос. Все мы попадаем во сны одинаково. Но разум даровал нам способность забывать всё пережитое по ту сторону… Верный вопрос: «Почему?». Пробуждение должно было стать для тебя спасением. Тебя. Не. Должно. Быть. Здесь.
Я отстранилась в испуге.
- Хочешь сказать, что с моим разумом что-то не так? Я сошла с ума?
- «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя»…
Ноги сами вынесли меня прочь из палаты.
***
… Наверное, мне стало скучно и одиноко в этом холодном мире и хотелось чем-то занять свои мысли. Самым страшным оказалось то, что вся эта борьба происходила только в моем воспаленном сознании и находила отражение лишь в головных болях, нещадно мучивших меня. В остальном все метания утомленного разума никак не сказывались на существовании в мире людей. Я стала бесцветной, почти невидимой. Кажется, мне даже удалось исчезнуть… Хотя, нет… Это мир померк и растворился в горьком яде моих дум. Он больше не существует. А я сплю на дне расщелины. И над собой сквозь приоткрытые веки вижу замок… Замок над бездной.
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:01.
Новый год совсем близко - об этом напоминает все вокруг. Гирлянды из цветных лампочек висят, кажется на всем, на чем можно висеть. В магазинах стремительно тают горы мандаринов, птичьих тушек и банок с консервированным горошком. На перекрестках лес срубленных елок. Люди, словно муравьи, растаскивают этот лес каждый в свою сторону.
Под ногами наконец-то снег. Выпал только вчера, будто специально.
Дверь подъезда открывается под мерный писк домофона. Лестничная клетка облеплена неровными снежинками, вырезанными из тетрадных листов. Тоже новый год, чьи-то дети видно постарались.
Мама Женьки открывает дверь и щурит глаза, словно пытаясь вспомнить, кто же это стоит на пороге.
- На улице холодно? - спрашивает она, касаясь губами щеки сына, - Холодно, - выносит заключение.
- Нет, не очень, - бурчит Женька, протискиваясь мимо нее. Сдирает с головы шапку, кладет ее на тумбочку, мельком замечая в зеркале свое отражение - черные глаза, в которых даже не видно зрачков, такие же черные жесткие волосы.
В семье он такой один - мама худенькая и беленькая, такие же все многочисленные двоюродные братья и сестры. Мама говорит, что он пошел в отца и ничего больше не рассказывает. Но дедушка, выпив на семейном застолье, часто гладит Женьку по волосам и будто невзначай спрашивает мать, не слышно ли чего от того басурманина. Мама краснеет, роняет вилку и громко спрашивает, где же тетя купила такое прекрасное платье для своей младшей дочки. Дед довольно усмехается и вполголоса обьясняет Женьке, что "видишь, теперь она и говорить о нем не хочет. А двадцать лет назад готова была все бросить, чтобы бежать к нему на свидание. В институт поступила - и бросила, я, говорит, семью хочу, детей. А тот, как оказалось, ни семьи ни детей не хочет. Уехал к себе. Сначала письма писал, потом бросил. Ты родился, у матери ни копейки, не образования, пеленки лишней не было. Нет, туда же - любовь у нее..." А Женька молчит и водит хлебным мякишем по тарелке. Он знает, что когда мама придет домой, она, не разуваясь, уйдет к себе в комнату, достанет из комода шкатулку и будет долго сидеть и перечитывать какие-то письма. И плакать, сминая в пальцах уже много раз смятый, но затем заботливо расправленный листок.
Еще пацаненком Женька залез в эту шкатулку и вытащил письма. Их было штук пять, и во всех говорилось, по его мнению, о занудных и непонятных вещах. Он положил их на место, но зачем-то запомнил обратный адрес на конверте "Армянская ССР, Ленинакан".
Сейчас Женька, конечно, многое бы в тех письмах понял. Но это мамины письма, и он их не трогает. Только на школьных картах никогда даже не глядит ниже южных границ России, туда, где прячется маленькая Армения. Даже не хочет знать, где этот Ленинакан.
- Жень, ты спишь, что ли? - мама толкнула его в плечо, - Не видел, сколько мандарины стоят?
- А? Нет, не видел...
- Сама тогда посмотрю на обратном пути, в крайнем случае, за угол схожу, там свежие подвезут...
- Ты уходишь что ли?
- Я же говорила тебе, я в ночь сегодня. Суп погрей, в морозильнике есть пельмени, в холодильнике - картошка вареная...
- Мам, - вдруг вспомнил Женька, - А что с Новым годом?
- Милый мой сын, - улыбнулась мама, зажав в зубах расческу, - Я не настолько наивна, так и скажи мне: "мать, я взрослый парень, в этот новый год я тебя видеть не хочу."
- Ну нет...
- А что? - мама лукаво наклонила голову и взъерошила Женькины волосы, - Признайся, планов ведь уже настроил?
Женька улыбнулся против своей воли.
- Вот видишь, - кивнула головой мама, - Владик придет?
- Да....
- Родители-то его отпустят?
- Их нет дома, они в командировке, в Польше, кажется...
- Бедный ребенок, - вздохнула мама будто про себя и привлекла Женьку к себе, словно доказывая что-то, - Хорошо, я возьму дежурство тридцать первого, все только рады будут.
Женька благодарно прижался щекой к маминой макушке - за последнее лето он вдруг стал на голову выше нее.
- Девушек не приводите, - мама поправила шарф, - Только если действительно за эти три дня встретите настоящую любовь.
Женька усмехнулся.
- Обойдемся.
- Боюсь, на следующий год ты так уже не скажешь, - улыбнулась мама, искоса взглянув на него. Посмотрела на часы и охнула, - Все, милый, я опять опаздываю. Про суп помнишь?
- Да помню я...
- Тогда до завтра, веди себя хорошо.
Когда дверь закрылась, Женька постоял еще немного, слушая, как мама, стуча каблуками, спускается по лестнице, затем медленно развернулся и прошел на кухню. Открыл холодильник, вытащил кастрюлю с супом, поставил на плиту. В ожидании, пока суп погреется, присел на стул у окна и выглянул во двор. Но ничего не увидел. На улице было уже темно, и в стекле отражалась кухня, холодильник с россыпью магнитов на нем, плита с кастрюлей, стол, накрытый клетчатой клеенкой и он сам, непомерно вытянувшийся в длину за последний год.
Он привычно вытянул шею, чтобы разглядеть соседний дом. Владькины окна горели мягким синеватым светом. Опять, наверное в темноте телевизор смотрит. Или давно забыл про него и читает, не обращая внимания, как на экране актеры сменяют друг друга. Да что гадать...
Он и Владик в начальной школе оставались на продленке до тех пор, пока учительница не уходила домой. Всех забирали родители, а Женька с Владиком уходили сами - хорошо еще, что жили совсем рядом, было не так страшно идти по улицам зимой, когда рано темнело и казалось, что за каждым кустом подстерегает страшный и опасный кто-то. Родители Владика тогда первый раз оставили сына одного под присмотром бабушки, которая жила через две станции метро, и к тому же еще болела, так что приезжала нечасто. Владик боялся ночевать один, не умел зажигать газовую плиту, поэтому суп, который больная бабушка варила ему на три дня, выливал в унитаз - холодный он был совсем невкусный.
Женька потихоньку учил его. Научил включать газ, держа спичку в вытянутой к плите руке и зажмурив глаза, засыпать рядом с включенным телевизором, чтоб было не так страшно. Даже рассказал, что когда совсем одиноко и страшно, он разговаривает с игрушечным медведем. Он давно все это знал и умел, мама тогда очень много работала - иначе нельзя было выжить.
А потом в его квартире ночью зазвонил телефон, и Женька как ужаленный вскочил с постели - он слишком много смотрел телевизор, и каждый раз боялся, что что-то случилось с мамой. А это был Владик.
- Знаешь, Жень, - сказал он, - У меня нет игрушечного медведя.
И с тех пор, засыпая, Женька ставил телефон на стул рядом с кроватью. Потом они стали ночевать друг у друга поочередно. Не подружиться было сложно.
И вот прошло десять лет, а Женька с привычным беспокойством глядит на Владькины окна. А он, наверное, спит под бормотание телевизора.
Наскоро ополоснув суповую тарелку - мама все равно перемоет с утра, она почему-то уверена, что мужчинам нельзя доверять мытье посуды и глажку белья, - Женька подошел к телефону и не глядя на цифры, набрал номер Владика.
- Да?
- Спишь?
- Тебе какая разница, раз трезвонишь.
Женька сразу представил, как Владик морщится и прячется вместе с телефоном под одеяло.
- Я с мамой поговорил про новый год.
- Угу, - сонное мычание Владика было потрясающе наигранным, так что Женька продолжил:
- Он наш, она дежурит.
- Здорово, - Владик сразу же проснулся, - Слушай, Жень, а может сейчас зайдешь?
- А может, ты?
- Изверг, я же сплю.
- Вот и спи дальше.
- Ты меня разбудил, - Владик помолчал, - Правда, приходи, можно подумать, тебе через весь город ехать.
- Ладо, жди, - Женька положил трубку. Надо будет еще зайти в магазин, купить какого-нибудь печенья. Владик абсолютно не умеет пить чай.
- Женька, салаты я нарезала, ближе к вечеру заправь их майонезом и перемешай, - с утра мама зашла в его комнату, решив повторить уже оговоренные вчера инструкции, - Курица в холодильнике, разогрейте ее, с салатами не перепутайте. И постарайтесь обойтись без петард, без пальцев же останетесь.
Женька, для которого семь утра в каникулы считались глубокой ночью, неопределенно помычал и перевернулся на другой бок.
- Счастливо, я позвоню, - мама поцеловала его в щеку, а через некоторое время дверь захлопнулась. Женька уснул.
Владик пришел в десять вечера, румяный и замерзший.
- Я дал родителям твой телефон, - сказал он, - Вдруг они захотят позвонить, поздравить...
Женька кивнул, не подавая вида, что помнит, что в прошлом году Владькины родители тоже были в отъезде. И они не позвонили.
- Вытаскивай салаты из холодильника, - кивнул он Владику.
Когда он вернулся с балкона, с бутылками в руках, Владик вытаскивал из шкафа игровую приставку, которую дедушка подарил Женькена недавний день рождения. Впрочем, он что-то сосредоточенно жевал, значит, салаты тоже вытащил.
- Ты ведь знаешь, что я выиграю? - он поднял на Женьку глаза и усмехнулся так, как мог только он - вроде и самодовольно до жути, но почему-то все равно скромно.
- Ну-ну, попробуй, у меня ж опыта больше.
- Я сообразительней, - Владик забрался на диван и поджал под себя ноги. Женька уселся на пол перед ним.
Через час Женька отбросил игру и поднялся.
- Нет, так нечестно, - заявил он в ответ на молчаливый взгляд Владика, - Я, может, тоже есть хочу, ты-то подготовился, а меня врасплох застал.
Владик наклонил голову, длинные светлые волосы коснулись плеча:
- Ты сдался?
- Нет, у меня перерыв.
- Ты сдался-сдался-сдался! - Владик поклонился несуществующим зрителям, - Сообразительность вновь победила опыт!
Женька бросил в него подвернувшейся под руку тетрадкой и ушел на кухню. Владик пришел туда же через три минуты - одному ему было скучно.
Женька уже порушил художественно выложенный на тарелку салат.
- И ради греховного чревоугодия, - Вадик театрально приложил ладонь ко лбу, падая в глубокий обморок, - Ты отказался от идеи спасти мир?
- Отштань, - прочавкал Женька, - Я жлой.
Когда он поднял глаза на часы, оказалось, что до нового года осталось двадцать минут.
- Владик, мы с тобой сейчас куранты пропустим!
- Да легко, - отозвался Владик, - Это же мы.
Они погасили свет в комнате, так, что освещала её только разноцветная гирлянда на елке и экран телевизора. С экрана президент вещал что-то про стабильность. Владик стащил с дивана подушку и уселся рядом с Женькой на полу.
Когда на экране показались кремлевские куранты, Женька перевел взгляд. Владька шевелил губами, считая удары. В его глазах отражались огонки гирлянды.
Двенадцать. Гимн они слушать не стали.
- С новым годом, - Женька неловко стукнул свой бокал о бокал Владика. Стекло зазвенело, будто колокольчик.
- А? Да... - растерянно кивнул Владик, - С новым годом.
Шампанское было кислым и невкусным.
Некоторое время они сидели молча. А потом зазвонил телефон. Женька вышел в коридор, электрический свет оранжево ослепил его, он зажмурился и прикрыл глаза рукой.
- Алло?
- С Новым годом, Жень, - конечно, мама, - Как вы там, все хорошо?
- Да. И тебя с новым годом.
- Владику передай привет и поздравления. Гулять пойдете?
- Да, наверное...
- Будьте хорошими, - попросила мама, - Если не получится, будьте осторожными.
Женька усмехнулся, прислонясь к стене.
- Ладно.
- Веселитесь там, целую.
Женька повесил трубку, захватил на кухне тарелку с едой и вернулся в комнатту.
- Мама моя тебя поздравляет, - сказал он Владику. Тот кивнул головой:
- Здорово, ей тоже передай... ну что там полагается.
Женька кивнул головой и уселся рядом. Непохоже было на новый год. Слишком спокойно, тихо и как-то... обыкновенно. Но все равно хорошо.
За окном взлетела первая петарда, раскрасила небо в красный.
Владик заплетал тесемки пледа, которым был покрыт диван, в косичку.
Телефон снова зазвонил.
- Ну начинается, - пробормотал Женька,- Теперь дед, тетя... пока все не перезвонят, не успокоятся.
Владька усмехнулся, не отрываясь от косички.
Заранее репетируя в уме бодро-праздничный тон, Женька поднял трубку:
- Алло?
- Женя? Здравствуй, это тетя Оля.
- Здравствуйте, - Женька оглянулся на дверь, за которой сидел Владик. Загрустил он, эх, дурак... Никто про него не забыл, вон, из Польши звонят. В Женькину квартиру.
- С новым годом, Женечка, скажи, Владислав у тебя?
- И вас с новым годом, да, сейчас позову, - он положил трубку на тумбочку и вернулся в комнату.
- Эй, Владислав, хватит тесемки портить, тебя Польша вызывает.
Владик недоверчиво на него посмотрел.
- Да сейчас, стану я врать, - фыркнул Женька, - Иди, это ж дорого им наверное... звонить.
Владик вышел в коридор.
- Привет, мама, - услышал Женька, а затем дверь мягко притворилась. Он усмехнулся. Владька, деликатный до жути. Его голос доносился из коридора мерным бормотанием. Вот замолчал. А вот снова начал бормотать.
Женька полез под елку и достал из заранее приготовленного пакета хлопушку. Сейчас он устроит Владику новый год...
Когда друг вернулся в комнату, Женька со всей силы дернул веревку. Хлопушка на мгновение осветила стены, бахнула и осыпала все роем конфетти.
- Очень смешно, - отозвался Владик.
- Все, поговорили, поздравили? - спросил Женька, - Можно отмечать? Все хорошо?
Владик молча улыбнулся. В его волосах лежали конфетти.
Потом была улица с её морозом, бенгальскими огнями и взрывающимися прямо над головой петардами. Обмотанные мишурой снеговики, чересчур веселые люди. Одноклассники Женьки и Владика, от которых они тут же спрятались за углом дома, и обменялись счастливыми взглядами, потому что спрятаться удалось... новый год.
Потом они вернулись домой. Уже утром.
- Ты как? - Женька взглянул на Владика, - Можешь лечь на мою кровать, я на маминой посплю.
- Да нет, - Владик покачал головой, - Я, наверное, пойду...
- Да оставайся, что ты.
- Жень... мне мама позвонила, сказала, они сегодня возвращаются.
- А, так это ж здорово! - Женька улыбнулся, - Тогда конечно иди, встречай.
- А послезавтра они улетают.
- Ну ты же привык...
- И я вместе с ними.
- Надолго? - Женька подумал, что новогодние каникулы без Владика будут... довольно печальны. Ну, он хотя бы побьет все рекорды на приставке.
- Кажется, насовсем.
Насовсем?!
- Они нашли там работу, - безлично, будто радиодиктор, говорил Владик, глядя куда-то мимо Женьки, - Русскую школу, сняли квартиру, сказали, я должен ехать.
Вот, значит, как.
Во рту внезапно стало горько. Словно испорченную мандаринку сьел. Или таблетку цитрамона разжевал. А вокруг - пусто. И странно от того, что пять минут назад так пусто не было. Будто бы Владик уже уехал.
- Я все равно буду приезжать, - сказал Владик, - Летом... и на новый год.
Женька молча кивнул головой. Будто новый год что-то изменит.
- Я еще зайду к тебе завтра.
Он снова кивнул:
- Ладно.
Владик протянул руку и снял с плеча Женьки ленту серпантина, которую он, дурачась на улице, намотал вокруг шеи.
- С Новым годом, Жень.
- С Новым годом.
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:03.
- Нет, мисс Пэррот, я не голодна. Идейку можете оставить на завтра, - прокричала в пустой коридор Ева и поспешила захлопнуть дверь.
- Чертовы веснушки, - девушка стала с силой тереть лицо, одновременно осознавая бесполезность своего занятия. Уже пять лет, как она ведет борьбу с пятнышками на лице – но последние упорно побеждают. Откуда же такая ненависть? Веснушки заработали немало комплиментов, но все приятные слова в свой адрес девятнадцатилетний ребенок принимает за насмешку, грезя о чистой бледной аристократической коже.
Ева с угрюмым лицом отошла от зеркала. Взгляд на пустой тюбик. Осколки. Снова стул. Снова монитор.
- Как ты? - девушка вздрогнула от громкого звука, оповещающего о новом сообщении. «Ничего особенного» - прозвенела мысль в голове, а щеки стали медленно наливаться румянцем.
- Нормально, - банальность, но пальцы уже нажали на копку «Enter». Идиотка.
- Ясно.
- А ты как?
Собеседник набирает сообщение…
Собеседник набирает сообщение…
Собеседник набирает сообщение…
Пользователь ввел сообщение.
- Он заснул что ли? – беззлобно прошипела девушка, не решаясь ничего написать.
Собеседник набирает сообщение…
Пользователь не в сети.
- Что? – Евангелина с недоумением уставилась в экран. Это никак не было похоже на их долгие вечерние разговоры. Ну и просто на него было не похоже.
«Может, проблемы со связью?»
Лина выключила монитор и стала нервно крутиться на вертящемся стуле. Она и сама не понимала, почему так нервничает – точнее, догадывалась, но не хотела понимать. Для себя она всегда была бесполым существом, которое может только дружить. Однако она признавала, что к Майку привязалась как-то особенно сильно.
- Дорогая, ты можешь мне помочь? – дверь открылась и в проеме появилась полная старушка в цветастом платье.
- Да, мисс Пэррот, - Ева оторвалась от компьютера и поймала на себе укоризненный взгляд.
- Тетя. Просто тетя. Я же просила, - женщина вздохнула и поставила на кресло коробку со всевозможными гирляндами на прикроватный столик.
- Нам осталось украсить гостиную. Распредели, пожалуйста, эти украшения по стенам, пока я готовлю.
***
Пятью минутами ранее, серый небоскреб, квартира на девятом этаже. Стол. Компьютер. Парень. Окно сообщения.
- Со мной тоже все нормально…
Стерто.
- Да вот, собираюсь ехать….
Стерто.
- Ты там к стулу прирос или как? – дверь в крохотную комнату с грохотом распахнулась, свалив на пол искусственную елочку высотой не более полуметра. Ничуть не смутившись, вошедший юноша переступил через елочку вкупе с несколькими разбитыми шариками и уперся взглядом в монитор. Первый парень поспешил свернуть все окна.
- Можешь подождать меня в прихожей. Я скоро закончу. – последнюю фразу парень сказал уже куда-то в голубую даль монитора.
- Слушай, мы опаздываем! – повысил голос новоприбывший, и, не заметив никакой ответной реакции, выдернул шнур из розетки. – Это же тебе нужно, почему я должен обо всем беспокоиться?
- Я тебе ничего о «должен» не говорил. Успокойся. А время еще есть, - уставшим голосом проговорил шатен и направился в прихожую. – А я смотрю, тебе самому не терпится там оказаться.
- Пф, а как же. Всегда мечтал под самый Новый Год смотаться куда-нибудь в глубинку. Причем в дикой спешке и в полном неведении, куда и зачем мы едем.
- Можешь оставаться здесь, если тебе так трудно, - первый парень зазвенел ключами. Ему сейчас было все равно на недовольство друга. Он так и не предупредил Еву о приезде.
***
Поздний вечер, день Рождества.
- Ну вот и все, - Ева поправила цветок Рождественской звезды и спрыгнула с табурета. Шаловливая гирлянда из искусственных цветов решила оторваться прямо в праздник. Весь дом словно сверкал и переливался. В то же время он был донельзя уютным.
- Я тоже справилась, - за спиной девушки словно из ниоткуда возникла все та же мисс Пэррот, но на этот в руках был поднос с имбирным печеньем и молоком. Любимое лакомство маленькой Евангелины.
- Надеюсь, Санте тоже что-то достанется, если я слопаю все это? – Ева коварно улыбнулась и откусила одному человечку-прянику голову. Ей всегда было жалко ни в чем не виноватых пряников, но аромат был слишком большим искушением, чтоб оставлять каких-то печенек умирать, медленно засыхая и рассыпаясь на крошки. Да еще когда есть стакан с теплым молоком без пенки…
- О, не волнуйся, дорогая, Санте я уже приготовила порцию.
И в самом деле – на журнальном столике у камина стоял точь-в-точь такой же поднос с ароматным рождественским печеньем.
- Надеюсь, ты не забыла про подарки? – Глинда (а именно так звали мисс Пэррот, хотя ее почти никто так не называл) хитро улыбнулась и кивком головы указала на лестницу. – Не хочешь проверить, что там?
Ева радостно кивнула головой и побежала по лестнице. Правда, бежала она не в гостевую, где и стоял главный праздничный атрибут, а к себе в комнату – за подарком тетушке, которая много лет была ее и мамой, и папой одновременно.
Крадущейся походкой и с коробкой, завернутой в оберточную бумагу, из своей норки вырулила уже знакомая пшеничноволосая девушка. Ее худенькая фигурка не могла спрятать яркую упаковку от любопытных глаз (а тем более глаз Линды Пэррот), но с самого детства она получала особое удовольствие от игры в прятки.
На ее счастье, в праздничной комнате царила темнота, освещаемая лишь яркими огнями на елке. Чувствуя себя верным помощником Санты, Ева с гордостью поместила свой подарок под пушистые ветви и отошла, чтобы оценить результат. Вдруг за ветками она увидела ярко-алую упаковку – презент был огромен и лежал у стены. Затаив дыхание, Лина второй раз подошла к вечнозеленому растению и потянула за бант. Вскоре в руках у нее оказался огромный сверок. Обертка тут же оказалась на полу, а Ева восхищенно разглядывала шикарное платье, лежавшее у нее на руках. В комнате стало светло. Ева обернулась и, конечно же, увидела в дверном проеме тетю Глинду.
- Я нашла твое старое письмо Санта Клаусу… Ты просила себе платье, как у принцессы. Конечно, записка устарела, но ты ведь не откажешься от обновленного гардероба?
- Нет конечно… - девушка прижала одежду к груди, - Можно я переоденусь? Прямо сейчас?
- Ты еще и спрашиваешь? – старушка улыбнулась и освободила проход светящейся от счастья Лине.
***
Снова зеркало. Ева снова внимательно себя осматривала – но теперь это был восхищенный взгляд. Казалось, фигурка девушки словно преобразилась – стала женственной и изящной, в противовес той, угловатой, облаченной в застиранный свитер и потертые джинсы. Легкая ткань струилась и повторяла мягкие контуры тела, изредка поблескивая вплетенными золотистыми нитями. Девушка провела рукой по шелковистому материалу, не веря своим глазам. Взгляд снова упал вниз, к подолу и стал медленно подниматься вверх до тех пор, пока глаза девушки не встретились с такими же глазами своего отражения. Одним порывистым движением рука сорвала резинку с волос и взметнувшиеся вверх локоны стали свободно ниспадать с плечей.
- Я готова, - звонкий голос эхом отразился от холодных стен пустого холла и, споткнувшись, полетел по лестнице. Придерживая длинную юбку, Ева стала осторожно идти по коридору, словно боясь проснуться от чудесного сна, выпасть из новой оболочки, которая ей успела жутко понравиться.
В гостиной ее встретила взволнованная мисс Пэррот.
- Дорогая…
- Что-то случилось? – Лина принялась нервно разглаживать складки, чувствуя, как праздник в и без того узком кругу семью собирается лопнуть, как мыльный пузырь.
- Позвонила Дейдре… Маленькой Рене стало плохо. Боюсь, тебе придется праздновать без меня, - Глинда опустила голову.
- Да ладно, езжайте. Рене вы сейчас в стократ нужнее, - произнесла Ева и проглотила горький ком, вставший посреди горла. Мисс Пэррот – в прошлом просто Глинда Пэррот – врач на пенсии, педиатр, ушла с работы, когда на руки ей свалилась маленькая Евангелина. Впрочем, глупо было считать карьеру завершенной – телефон, конечно, от звонков не разрывается, но раз в день тетушка превращается в Айболита точно.
Хлопнула дверь. Сквозняком задуло пару свечей на праздничном столе. Стало тоскливо.
Минута за минутой. Так уже два часа. В одиночестве не хотелось ни попробовать яблочный пирог, ни петь Рождественские песни, а на елку было смотреть просто грустно. Огни мигали, отражаясь разноцветными бликами на замерзшем стекле окон. Разноцветные пятна плясали и на лакированных елочных игрушках, но Ева даже не улыбнулась этому забавному танцу. Какой смысл в празднике, если ты один?
Стук в дверь.
- Тетя? – Лина подняла голову и прислушалась. Стук повторился. Спотыкаясь о длинную юбку, Ева поспешила к двери.
Один рывок – и руки сжались о крепких объятий мороза. Один взгляд – и девушка попятилась назад.
- Что вам нужно? – Ева хотела закрыть дверь, но незнакомец – юноша, чье лицо показалось Лине знакомым – накрыл ее руку своей, не давая ей этого сделать.
- Ева?
Девушка в недоумении стала всматриваться в лицо парня. Ничего не сказав, она указала рукой на дверь в гостиную.
***
- Почему ты не сказал, что приедешь?
- Я хотел, но…
- А добрался ты сюда как?
- Ты говорила, где живешь, ну еще по фотографиям.
- В такую глушь? В Рождество?
- Я хотел раньше, но билетов не осталось.
- Но… Зачем?
- Глупый вопрос…
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:04.
Зима. Тридцать первое декабря. Все люди сидят дома, за накрытым праздничным столом и поглощают салаты с обилием майонеза. Те же, кто ещё не попал домой, торопятся к семье, опасаясь придти слишком поздно и получить по головушке от мамы, жены, сестры, подруги, тёщи или свекрови.
Лишь я тихо сижу в парке на скамейке, не желая принимать участие во всех этих предпраздничных хлопотах.
Такое чувство, что только мне абсолютно наплевать на этот глупый праздник. Не вижу я смысла во всей этой суете: в покупке подарков, в украшении елок, да в приготовлении того же салата! Зачем всё это? Все так радуются тому, что наступит первый день первого месяца уже две тысячи тринадцатого года? Тому, что ещё триста шестьдесят шесть дней прошли впустую? Мне этого, наверное, никогда не понять. Я всегда считала Новый год глупым праздником. Да и не только новый год.
Но, тем не менее, люди рады этому празднику. Они улыбаются, собравшись всей семьёй за праздничным столом и смотря глупые новогодние передачи.
-Семьёй, - прошептала я и сжала кулаки.
Как же я ненавижу свою семью! Отец бросил маму, когда мне было всего девять лет. О, как же я хотела уйти с ним! Но этот гад даже не вспомнил обо мне, он просто собрал вещи и ушёл, пока мы с мамой спали. Даже записки не оставил, просто смылся, оставив меня с матерью, которую я никогда не любила.
Кэролайн, а именно так зовут мою мать, никогда не являлась для меня близким человеком и уж тем более воплощением материнской любви и нежности.
Если все мамы часто называли своих детей «котиками», «зайчиками» и прочими пушистыми представителями животного мира, то моя мама называла меня только по имени, которое я так не любила, и, наверное, никогда не полюблю. А зовут меня Риса. Мне кажется, что это имя гораздо больше подошло бы какой-нибудь собаке, нежели человеку. Кэролайн мило улыбалась и сюсюкалась со мной, когда мы были на людях, но стоило нам остаться вдвоём, как мать становилась какой-то усталой и озлобленной. Психолог в моей школе утверждал, что мама сильно устаёт и хочет отдохнуть, и что мне не следует на неё злиться из-за отсутствия заботы и внимания. Но разве я слушала его? Я думала лишь о том, что мама меня не любит, о том, что я была дня неё нежеланным ребёнком. Я долгое время пыталась добиться от матери любви, пыталась общаться с ней так же, как другие дети общаются со своими мамами... Но Кэролайн думала лишь о работе и не шла на контакт. Чаще всего я слышала от неё фразы вроде: «Риса, уберись в комнате.», «Риса, хватит читать и иди спать, тебе завтра в школу.», «Пожалуйста, приготовь мне чай, я устала как собака.». О, как я злилась на неё! Со временем злость переросла в тихую ненависть. Мне было противно находиться с матерью в одной комнате, а уж о ведении с ней «задушевных» бесед я вообще молчу. Но если в обычные дни я могла просто уйти в свою комнату и запереться там, то тридцать первого декабря такое не прокатывало.
В день, когда все люди в мире ждали наступления нового года, мама приглашала кучу родственников, о существовании которых я даже не подозревала. Братья, тёти, дяди, внучатые племянники, кто только не сидел за нашим праздничным столом тридцать первого декабря. Кэролайн словно не замечает, что все эти родственники появляются только по праздникам и только для того, чтобы объесться салатов и опустошить наш бар. Маме на это абсолютно плевать. Она очень сильно любит отмечать Новый Год в «тёплом семейном кругу». И естественно, она требует моего обязательного присутствия за праздничным столом. Каждый год я вынуждена терпеть толпу родственничков, которые даже имени моего не знают, и выслушивать мамины сюсюканья, терпеть её притворную заботу.
«А может, и непритворную, а самую настоящую материнскую заботу?» -подумала было я, но от размышлений меня оторвал насмешливый возглас:
- Какая же ты предсказуемая, Риса! Каждый день в этом парке сидишь. Мой тебе совет: если хочешь, чтобы тебя не нашли, приходи в какое-нибудь другое место.
Я обернулась на голос. Не так далеко от моей скамейки стоял высокий парень спортивного телосложения и нагло ухмылялся.
Том Марло – мой лучший друг.
На большее пусть даже и не надеется. Вообще Том пытался за мной ухаживать, но, так и не добившись своего, бросил это бессмысленное занятие. Теперь Том помогает мне справляться с депрессией и вытаскивает меня из многочисленных передряг, в которые я попадаю.
Чего припёрся, Томми? – буркнула я, - Тебе домой пора, мамочка волнуется.
-Моя-то нет, а вот твоя мамуля тебя уже заждалась, - фыркнул он, подойдя к скамейке, - Ты чего не дома? Чего не празднуешь?
-Не хочу. Вообще домой не хочу. Ни сегодня, ни завтра, никогда.
-Это ещё почему?
-Достало всё. Все эти родственники, да и Новый Год вообще. Не хочу я его праздновать. Тем более с ними. Буду тут всю ночь сидеть или просто по улицам шататься.
-Ну зачем же?- снова улыбнулся Том.
-А у тебя есть другие варианты?- фыркнула я и состроила парню рожу.
-Да, - кивнул мой друг, - Поехали со мной.
-И куда же?
-А куда скажешь. За город выбраться, к примеру.
-И смысл? Всё равно потом домой ехать придётся, да и скандала с матерью тогда не избежать.
- А зачем потом домой ехать?- Том приподнял правую бровь, - У нас недалеко что-то вроде дачи. Мы туда вообще не ездим. Можешь там поселиться, правда, ненадолго.
-Чего это ты такой добренький?
-Просто хочу сделать тебе что-нибудь приятное. Так ты едешь?
Я задумалась. Отправиться с Томом чёрт знает куда и довести мать до истерики? Хотя, о какой истерике может идти речь? Она просто разозлится из-за того, что я так и не пришла. Ну, может, поищет меня пару дней, а потом бросит это дело. Но зато я проведу некоторое время вдали от ненавистных мне родственников.
-Еду, - кивнула я и встала со скамейки.
Я плюхнулась на заднее сидение автомобиля Тома. Он ещё студент, а уже с личным транспортом. Представляю себе, каких усилий Тому стоило заработать на неё.
-Пристегнуться не забудь, - сказал парень, усевшись на место водителя.
-Бе-бе-бе, - передразнила я его, но всё же пристегнулась.
Примерно через полчаса я уже тихо дремала на заднем сидении автомобиля. Знаете, иногда сны помогают принимать важные решения…
* * *
Я стояла в гостиной собственного дома. Дома, который так хотела покинуть.
Я осмотрелась. На первый взгляд всё как обычно, ничего не изменилось. Всё тот же старый диван, тот же бежевый ковёр, тот же журнальный столик, те же фотографии в рамках.
Я осмотрелась и наткнулась взглядом на календарь. 31 December 2013.
Я удивилась, но потом вспомнила, что это только сон и успокоилась.
Из кухни донёсся какой-то непонятный звук. Не то вздох, не то всхлип. Я отправилась на кухню и замерла у двери. За столом сидела и курила рыжеволосая женщина, одетая во всё чёрное. Лицо женщины было заплакано, а руки её тряслись. На столе перед ней стояла пепельница, а немного поодаль возвышалась полупустая бутылка вина.
«Кто она такая и что тут забыла? И куда Кэролайн смотрит?» - я нахмурилась и хотела попросить незнакомку представиться, но женщина посмотрела на меня и гневная речь застряла где-то в горле. На меня красными от слёз глазами смотрела моя собственная мать.
Удивление отступило быстро, но за ним последовало любопытство.
«Что с ней? Почему она плачет? И курит? Да ещё и полбутылки вина выпила! Её же всегда воротило от алкоголя и сигаретного дыма».
Кажется, я даже забыла о своей ненависти, испытываемой к матери.
-Девочка моя! – взвыла Кэролайн, - Ну почему ты ушла? Хотя, я сама виновата. Не заботилась о тебе, не любила. Сколько бы я отдала, чтобы снова тебя увидеть..,- плечи женщины затряслись.
Я вздрогнула. Это она сейчас про меня говорит? Она по мне…Скучает?
Меня захлестнула жалость. Захотелось подойти к матери, обнять её, сказать, что я не в обиде. Но потом до меня дошло, что Кэролайн меня не видит.
-Ну почему именно сейчас?- тихо выругалась я и сделала шаг по направлению к Кэролайн.
-Какая же я идиотка!- вновь подала голос мама, - Просто настоящая дура!
Я застыла на месте. За всю свою жизнь я ни разу не видела, чтобы мать билась в истерике.
-Боже мой…До чего же я тебя довела...,- прошептала я, - И зачем я только ушла? Стоп. Но это же сон, правда? Значит ещё можно всё вернуть.
Не успела я это произнести, как Кэролайн вскочила с места и опрокинула пепельницу на пол.
Кто бы мог подумать, что одна-единственная непогашенная сигарета может вызвать такой пожар. Хотя немалую роль сыграл деревянный пол в кухне. Благодаря ему, пламя очень быстро разрослось. Кэролайн смотрела на то, как огонь пожирает буквально всё. Вообще мама всегда говорила, что сможет справиться с любой экстренной ситуацией. Но одно дело говорить, а совсем другое попасть в такую ситуацию. Маму словно парализовало.
Я, не теряя времени, подпрыгнула к ней, схватила её за руку и попыталась оттащить подальше от огня. Я совсем забыла, что она меня не видит и побоялась того, что Кэролайн начнёт отбиваться. Но мама бежала за мной, то и дело спотыкаясь и падая. Она даже умудрилась поцарапать себе лицо.
Когда мы были почти у выхода из дома, Кэролайн стала задыхаться и осела на пол.
-Ну же, мам, ещё чуть-чуть осталось, - попыталась я её поднять.
У моему удивлению, мне это удалось. Я вытащила Кэролайн на улицу и положила на землю, подальше от дома. Мама лежала на спине, устремив глаза в небо и прерывисто дыша.
Я села с ней рядом и... проснулась.
* * *
-Том! Разворачивайся и вези меня домой!- крикнула я, подпрыгнув на заднем сидении.
-Зачем? Мы уже почти приехали…,- не понял парень.
-Разворачивайся, кому сказала! Я не брошу маму и жить на твоей даче не собираюсь!
-Ну ладно-ладно, разворачиваюсь, -буркнул Том.
«Мама…Я скоро приеду…»
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:05.
- Анфиса, ужинать будешь?
Хороший вопрос. Буду ли я ужинать, если последний раз ела без чего-то час дня, а сейчас половина восьмого и я, уставшая дочь, едва переставляя ноги, притащилась, наконец, с этой чёртовой занудной работы.
Глухо бросив: «Да», - сажусь за стол, хватая из хлебницы булочку, и жадно вонзаюсь в неё зубами.
Фу-уу!! Вкусовые рецепторы явственно различают тошнотворный, мерзкий привкус плесени, едва сдержав моментально возникший рвотный рефлекс, несусь к туалету.
- Мам! Они же испорченные!
- Кто испорченный?
- Булки.
- Не морочь мне голову, - отмахнулась мама, - сегодня купленные, мы с отцом ели, это тебе вечно всё не так. Я тарелку поставила, садись, ешь.
Придирчиво осматриваю надкусанное хлебобулочное изделие. Выглядит свежим, но приближенный к нему нос выдаёт обратную информацию. Воровато оглядываясь, сую булку в мусорное ведро и не без опаски отправляю пару макаронин, нанизанных на вилку, в рот. Остальная еда вроде бы в порядке. Ладно, спишем на глюки и не такое бывает в мире. Вперив взгляд в окно, и почти не замечая вкуса, дожёвываю оставшееся на тарелке.
Покончив с приёмом пищи, отправляюсь к своему самому лучшему другу — компьютеру.
Вот с кем, с кем, а с ним готова провести все ночи и дни, даже не отвлекаясь на еду и сон. Но у местных божеств похоже совсем иные планы и только-только я вышла на очередной уровень любимой игрушки как бац, потух свет во всей квартире. Естественно тут же домочадцы стали толкаться в поисках свечек, тихонько переругиваясь при этом, я же осталась сидеть на месте, только выглянув в окно, убедилась, что это общая проблема всего квартала, значит слабая надежда на то, что манипуляции с пробками возымеют какое-то действие, пропала.
Ладно, лягу спать, коли так. От досады испытываю огромное желание пнуть что-нибудь как следует.
Подсвечивая мобилкой, нахожу пижаму, переодеваюсь и залезаю под одеяло. Ну, хоть раз удастся выспаться.
Перед тем как окончательно уплыть по волнам сна запах плесени снова слегка щекочет мои ноздри.
Кап по капле, мало-много жизни-смерти на весах? Если честно, нету строгой страшной кары в небесах…
Что-то шевельнулось. Заворочалось в потаённых запылённых уголках, тяжело плеснуло и смрадной удушливой жижей пролилось оземь. Она проснулась. Еле-еле выплывая из чертогов ледяного небытия, получив хоть и крохотную, но вожделенную порцию силы, едва ощутимый глоток, который, впрочем, позволил ей начать различать очертания чего-то в такой привычной за последнюю вечность темноте.
Ночь проходит спокойно, подорвавшись утром ни свет ни заря удивительно отдохнувшей и бодрой, радостно бегу в ванную осуществлять водные процедуры.
Льющаяся из душа вода почему-то очень странно пахнет. Спешу побыстрее выдавить на мочалку чуть ли не четверть банки геля для душа и миндальный аромат перебивает всё на свете.
Сегодня моя очередь готовить завтрак, поэтому открываю холодильник, задумчиво изучая имеющиеся там продукты, потом лезу в кухонный шкаф. Эх, крупы все кончились, зато есть молоко, можно сделать блинчики. Выливаю содержимое пакета в миску, и в нос мне шибает уже знакомый неаппетитный запах.
Медленно-медленно кладу пустой пакет на стол и делаю шаг назад. Если бы молоко было испорченным, по нему это было бы видно, оно не просто не может так пахнуть и быть абсолютно свежим внешне.
Может, бывают обонятельные галлюцинации?
Рассердившись, бегу в свою комнату, хватаю флакон духов и брызгаю на кухне в воздух. Как ни странно это помогает, и завтрак я готовлю без приключений, но при первой же попытке отведать приготовленное блюдо отвратительный вкус заполняет рот.
Мигом одеваюсь и выскакиваю из дома. Меня глушит непонятная ярость. Едва не срываюсь на ни в чём не повинных маршруточников. Нет, они, естественно, далеко не агнцы божии, но этот раздирающий душу гнев в моём рыке явно был перебором. Дядечка, конечно, посмотрел на меня как на умалишённую, но сигарету в окошко всё же выбросил.
Ненавижу. До чего ненавижу!
Темнота потихоньку наполняется, раскрывается, принимается клубиться. Чёрные искалеченные покорёженные пальцы подрагивая, пытаются вернуть чувствительность.
- Фиса, что с тобой? Я ведь только хотела спросить.
- Отстань, не видишь, что мне некогда?
Почти отталкиваю коллегу, подошедшую к моему столу наверняка по какому-то делу. Ну сколько можно в самом деле грузить меня непонятно чем? Неужели сложно разобраться самим?
От рассыпанных по полу бумаг явственно тянет плесенью.
Выскакиваю в коридор.
Клокочущая, неистовая злоба застит глаза, толкаю сисадмина, почти впечатывая его в стенку.
- Чокнутая.
Дёргаюсь будто от удара хлыстом. Медленно оборачиваюсь.
- Ты что-то сказал?
Ещё… да-а… невыносимая скованность, зажатость, замкнутость почти преодолена. Неподъёмная плита качнулась, старинные печати нарушены. Наконец-то.
Парень, кажется, его зовут Вадим, испуганно оборачиваясь, бегом покидает поле боя, не удовлетворив до конца мою жажду разрушений. Порванная рубашка явно не венец, она только распалила меня, раздразнила едва уловимым ароматом его страха, только зря вскипятила адреналин без того подогревая горячую кровь.
Запах плесени стал отчётливее.
Ш-шелестом иссохшейся кожи она прокладывает путь к свободе, почти неверимой, недостижимой. Нутро истосковалось, истерзалось в собственных недопереваренных субстанциях, жаждет отличного от полуистлевших остовов, свежая кровь, хотя бы немного…
- Анфиса?
О да, мой дорогой и любимый начальник отдела, конечно, же ты удивлён, конечно, же ты не ожидал увидеть здесь меня к тому же с ножом в руках.
Замер? Остолбенел не столько от увиденного, сколько от моего взгляда, неумолимо вперившегося в твои глазёнки? Теперь ты понимаешь кроликов? Скоро тебе придётся самому разделить их участь.
Ты смотришь, испуганно смотришь на остриё ножа, на его играющее в солнечных лучах лезвие. Это почти совершенно, красиво, идеально, но достойным штрихом становится алая капля, окрашивающая его холодную стальную кромку. Жаль, что она не смешивается с потной дорожкой, истекающей с твоего лба.
Делаю надрез чуть сильнее…
Из него ощутимой волной исходит запах тлена.
И мне это уже нравится.
Всё, плотина прорвана, вибрируя, постанывая, изнывая от нетерпения, вырывается, выдвигается, воцаряется, заполняя, разливаясь на всё отведённое пространство. До чего хорошо-о-ооо.
Внезапная слабость стреноживает тело, лечу вниз, почти не чувствуя соприкосновения с полом, нож, звякнув, падает рядом. Воспользовавшись заминкой, хозяин кабинета пытается спастись бегством.
На секунду закрываю глаза
А вот открываю их уже не я.
Новая, лакомая, сладкая игрушка. Ладненькое подвижное тельце – всё лучше нескончаемого обездвиженного сидения в тёмном небытие, спелёнутом, перевязанном, сдавленном, полузадохшемся анабиозе. Ничего, теперь всё иначе, теперь это моё. Теперь я могу, наконец-то, осознать себя.
Жестом останавливаем беглеца, другим стираем ему память. Ты ничего не помнишь, душка, мне пока не нужны неприятности, я хочу побыть свободной.
Столько, насколько хватит тут жизненных сил.
С ужасом наблюдаю сквозь собственные глаза то, как поднимаюсь с пола, выхожу из кабинета, закрыв двери. Не чувствую тела, не ощущаю мышц, не могу руководить собственными движениями. Закрыта! Заперта в собственном организме, будто в танке, ведомом чьими-то неизвестными руками.
Улыбаюсь.. До чего приятно ощущать. Видеть. Слышать. Чувствовать. Осязать. Глупцы, идиоты, бестолочи, никто никогда не ценит напрасно дарованного сокровища БЫТЬ.
Теперь пора на поиски новых эмоций – единственно ценного перед лицом вечности багажа.
Чувствую себя мухой в янтаре, в глыбе равнодушного льда, вмороженной намертво, навечно с времён динозавров и до следующего тысячелетия. Лишена даже возможности биться в истерике, мне просто нечем это делать.
Нахожу паренька… порывшись в архивных файлах памяти бывшей владелицы, выуживаю имя. Вадим.
Он настороженно смотрит, но когда я приблизившись включаю половые гормоны на поцелуй отвечает с удовольствием. Мужчины такие же, как и раньше.
Боже! Что я делаю? Зачем? Остановись! Нет! А ты, придурок, зачем? Нет, это же не могут быть мои действия, мои желания? Почему? Почему-у?
Потом нечто в моём теле довольно потягивается и покидает и этот кабинет.
Просто смотрю.
Смотрю на то, как пинаю пьяного на улице, ворую конфеты в супермаркете, как дарю потом эту коробку первому встреченному ребёнку. Пробираюсь на рок-концерт, кричу там. Потом перелажу через забор и сигаю в чей-то бассейн.
Довольно долго созерцаю картинку движущихся бортиков, это значит, что моему телу понравилось носиться по водной глади.
Ужасно!
Отвратительно понимать, что я больше не могу управлять собой же, у меня просто ничего нет кроме жуткого осознавания этого. И того, что так может продлиться вечно.
Память о вечности, тайное знание потихоньку просачивается в то, что осталось от меня и дикая боль от того, что не смогла удержать собственную свободу в руках, отдаётся в том, что у меня ещё есть – в душе.
Если бы у меня был рот, я бы открыла его в немом крике, когда кто-то при помощи моего тела бросается всё в новые и новые приключения, абсолютно не заботясь моими представлениями о морали и нравственности.
Если бы у меня было бы сердце, оно бы заходилось в бешеном паническом ритме, когда кто-то в моём теле осуществлял такие вещи, на которые у меня бы не хватило ни фантазии, ни извращённого любопытства.
Если бы у меня были руки, я закрыла бы ими рот, осмеливающийся извергать подобные словесные конструкции.
Если бы…
Но моё тело безбожно предало меня, чутко подчиняясь чужому намерению.
Если бы у меня были глаза, в них стояли бы слёзы.
Жадность. Во мне проснулась жадность, я, задыхаясь, поглощала всё больше и больше, всё круче и круче, всё сильнее и сильнее. Разве можно испытать всё, разве можно объять мир, вместить в единицу времени столько событий, переживаний, наслаждений и ощущений? Можно. И это далеко не предел.
Ещё хотелось давным-давно позабытого сладкого чувства, которое испытываешь, держа в собственных цепких пальцах чью-то жизнь. Осознание власти над живым существом, контроль над самым ценным, что только может быть на свете…
Но к этому вернёмся завтра. Биологические конструкции столь несовершенны, что требуют длительного покоя для восстановления энергии.
Глаза закрываются, и становится темно. Панически мечусь разумом, заточённым в незримые оковы, пока до меня доходит, что тело просто заснуло.
Блуждаю в потёмках, темнота настолько густа, настолько плотна, настолько реальна, что я почти её чувствую.
Даже этот странный намёк на ощущение переполняет мою сущность надеждой. Нельзя сдаваться, даже если врага не видно, нельзя бросать собственную жизнь, даже если выхода нет, нельзя… мысли иссякают в обессиленном неверии, но всё же собираюсь с тем, что можно назвать силами.
- О-о, я и не искала источник внутри. У тебя ещё кое-что осталось? Отдай.
- Нет! Кто ты?
- Это ты.
- Нет, я не могу быть тобой!
- Можешь. И знаешь об этом. Не сейчас, давно-давно. Ты не сможешь пробиться сквозь толщу памяти, она изрядно приглушена, но это неважно. Отдай.
- Что отдать?
- Желания… стремление… жизнь… силу. Отдай и тебе будет спокойно здесь.
Не отдам, чувствую непонятную дрожь, чёткое знание, что это поможет, это откроет, это освободит, я сильнее! Я много не помню, многого не знаю, но я могу вырваться. Я… я… хочу жить! Чёрт возьми, хочу! Это моё тело, это я должна просыпаться, вскакивать с кровати, давая мышцам разгон, это я должна хотеть, бежать, стремиться, узнавать, жить! Я должна жить, это моя жизнь, моя!!
- Твоя жизнь окончена, она прошла, давным-давно прошла, - торопливо говорю неведомо откуда берущиеся слова, но я уверена, слишком уверена в правоте, - ты умерла, умерла, оставь чужое тело и уходи!
- Смешная. Как ты можешь прогнать меня? Откуда в тебе могут быть силы?
Напрягаюсь. Я живая! Я ещё столько не успела, не сделала, не смогла, Я должна жить.
Должна!
Эта жизнь принадлежит мне!
Тьма отступает… это странно, но она отступает.
Солнце постепенно осветляет мир сначала едва виднеющимся заревом, потом вспухающим огненным диском, поднимающимся над линией горизонта, потом медленно, подчиняясь неизменному ритму, выплывает полностью.
Я наблюдаю это собственными глазами, всё ещё лёжа на земле, чувствуя, что затекли конечности, что в желудке урчит от голода, что внутренности сжимаются от ночного холода, саднит левая кисть, болит правое колено…
Всё ещё не поднимаясь, начинаю кататься в дикой истерике, захлёбываясь слезами и смехом одновременно, но всё это пустяки.
Потому что я жива.
Потому что теперь я буду по-настоящему жить.
И так будет всегда.
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:06.
Вернувшись домой, Юджин метнул беспокойный взгляд на Ками, который тихо сидел на диване и смотрел телевизор. В комнате витал запах свежего супа и жареной курицы.
Без малейшего промедления красноволосый выудил из левого кармана письмо и бросил бумагу в камин. Она с треском начала обращаться в пепел.
- Ты сегодня рано, - оторвавшись от экрана, сказал Ками.
Светловолосый проследил за действиями брата. Спрашивать, что это за письмо, было бы бесполезно. Слишком давно они живут вместе и выучили друг друга досконально.
- Отпустили пораньше, - выдавливая из себя улыбку, ответил Юджин и отправился на кухню.
Парень подошел к камину, где догорало письмо, и разглядел пару слов: «Лилит обязуется»
- Отпустили? Ты же говорил, что босс ненавидит, когда… – любопытство больно вцепилось в него.
- Не твое дело, – коротко ответил Юджин, хаотично ища что-то на полках.
- Почему? – облокотившись о косяк, спросил юноша.
- Ками, ты вечно задаешь слишком много вопросов! Ты не можешь держать рот на замке?! – распаляясь, продолжал поиски красноволосый. - Я ухожу! Не знаю, когда вернусь... - Он тяжело выдохнул, поцеловал обескураженного парня в лоб и захлопнул за собой дверь.
Светловолосый остался стоять посреди комнаты, пытаясь переварить сказанное братом. В голове пролетали миллионы вопросов, на которые не было однозначного ответа. Что теперь ему делать? Как бы брат поступил в этой ситуации? Весь следующий день у парня не ладилось с учебой и одноклассниками.
Он долго бродил по заснеженным улицам, пытаясь собраться с мыслями. Придя лишь под вечер, когда метель была в самом разгаре, в пустую квартиру, он поставил кипятиться чайник и устало плюхнулся на стул.
- Как непривычно, - прошептал Ками.
Неожиданно в дверь постучали. Точнее, забарабанили. Точнее, выбили.
- Есть кто дома? – послышался раздраженный женский голос совсем рядом.
- Кто Вы и почему выбили мою дверь? – с жалостью глядя на остатки двери, испуганно спросил Ками.
- Где твой брат-недоумок?
- Он ушел, - быстро ответил парень.
- Черт! – раздраженно бросила девушка и уселась на диван.
- Зачем он Вам?
Несмотря на необычный вид гостьи, парень пытался держать себя в руках.
- Этот придурок заключил контракт с моим братцем-демоном, и теперь я твой хранитель. Хотела найти и убить, но, похоже, его душу уже забрали.
- А, Вы, верно шутите? – засмеялся Ками.
- Я вижу, ты тоже мозгами не блещешь. Я твой хранитель – Лилит. К несчастью. – На её губах заиграла усмешка. «Лилит? Знакомое имя… Точно. Брат сжигал письмо с её именем. Но… она говорит ужасные вещи, в которые я не могу поверить».
- Ты не сечёшь, что ли? – взглянув на недоумевающего парня, Лилит продолжила. – Твой брат вляпался в дерь… Он перешел дорогу одному высокопоставленному демону, и тот поклялся уничтожить весь его род. Ты разве не заметил множество смертей вокруг тебя? Он пытался уберечь тебя… Вот же глупец! Что мог самовлюбленный человек против могущественного демона? И тогда Юджин променял свою душу на хранителя для тебя. Итог: я застряла с тобой навечно, а мой брат…
- Значит, тебя зовут Лилит? – невинно улыбнулся парнишка.
- Это все, что ты запомнил?! – внезапно вспылила девушка.
- Приятно познакомиться.
С этого момента жизнь Лилит была в руках беспомощного, словно букашка, мальчишки Ками.
***
Снег падал мелкими хлопьями, холодными и неприятно липнущими к лицу. Полностью заметённый город, в котором кипит жизнь.
- И что здесь интересного? – равнодушно спросила Лилит, оглядываясь по сторонам.
- Как что? Новогодняя ярмарка — самое красивое место в это время года! Ты только посмотри на это! – Схватив хранителя за руку, Ками побежал в сторону палатки с домашней выпечкой.
Прошел год с первой встречи паренька и хранителя.
Серое небо низко. Так низко, что, кажется, можно протянуть руку и потрогать край неба. Наверное, он будет мягкий, как сахарная вата с тонкой корочкой льда. И если его случайно разломать, то там будет... Пустота. Та самая удушающая пустота, к которой так привыкла Лилит. Пустота, светящаяся тысячами мерцающих душ.
Прошел целый год с тех пор, как Юджин подписал контракт и Лилит была прикована к Ками. Год, который проклинала Лилит каждый день. Она, всемогущая Лилит, которую побаивались все демоны! Сейчас это в далеком прошлом. Ей пришлось подчиняться всем прихотям маленького червяка! Это было унизительно! Но только сначала. Примерно первые месяцы, когда она готовила план, как избавить себя от этой скукотищи и отправиться мстить паршивому брату. А потом… Вся её жизнь состояла из тьмы, пьянящей и похотливой. Обитель демонов — поистине прекрасное место для заблудшей души. Там она и намеревалась провести всю свою вечность.
Ками же зародил в её душе жалкие сомнения, посадил семя неуверенности, и проросли корни тревоги и тоски, доходящие до самой сердцевины. Ненадежная ткань с коркой льда дала трещину. А что за ней скрывается? Целая Вселенная или пустота? Скорее всего, второе, ведь у демонов нет ни души ни сердца. Но Лилит все равно было страшно. Ей казалось, что она начала ощущать вкус еды, тепло и чужие прикосновение. Лилит пугало, что в ней зарождался целый мир, и он мог запросто разорвать её. Хотелось ли ей окунуться в мир ощущений? В мир людей, которых до знакомства со странным парнишкой она презирала? Это единственный вопрос, который все еще оставался без ответа.
- Любишь зиму? – тихо поинтересовался хранитель.
- Очень, - прошептал светловолосый, восхищенно разглядывая происходящее. – Самое прекрасное время года!
Лилит еле заметно улыбнулась. Ками был не похож на её предыдущих хозяев. Слишком добрый и наивный, видящий и слышащий все сквозь розовую призму.
Они больше часа бессмысленно бродили по ярмарке с разбегающимися глазами. Повсюду были елочные игрушки различных форм и размеров, куча гирлянд, вкусно пахнущая выпечка, хлопушки, фейерверки и звонкий смех.
- Подожди, пожалуйста, снаружи Лили, - серьезно сказал Ками и зашел в магазин игрушек.
- Какого …? – выругавшись, хранитель стал ожидать хозяина. Его слово — закон.
- Какие демоны, - промурлыкал кто-то над ухом Лилит.
- Пошел к черту! – отрезала девушка.
- Только что от него пришел. Думал забрать пару невинных душ, как увидел тебя. Признаться, не узнал тебя в человеческом виде. Давно не виделись. Я скучал.
- А я нет. Пока.
- Ух, какая дерзкая. Я и забыл, что к тебе лучше не приближаться. – Покачал головой парень. – Этот мальчишка очень притягателен, не правда ли? Его душа… давно я такой не видел. И это нечестно, что он весь достался тебе! – чуть нахмурившись, недовольно протянул демон.
- Только пальцем его тронь, Леобий! – с вызовом бросила Лилит.
- Бедная, ты совсем стала похожа на человека, - задумчиво проводя рукой по волосам взъярённой девушки, хмыкнул парень. – Он уже мой, - едко прошептал демон.
Целая секунда понадобилась на осознание сказанного, прежде чем Лилит бросилась в магазин. Ками нигде не было. Связь между хранителем и хозяином оборвалась. Редкий случай, примерно один на миллиард, когда контракт разрывается.
***
- Держись! – не обращая внимания на грохот и взрывы, Лилит разрывает рубашку на Ками и нежно проводит по кровоточащей ране.
«Как можно было думать, что в твоих словах есть хоть малая крупица правды? Как можно было так сильно заблуждаться? Идиотка!»
- Лили, - серые глаза останавливаются на лице хранителя, и Ками почти шепчет, хотя это отнимает у него последние силы. – Ты плачешь?
Демонам чужды любые чувства и их проявления, вместо души у них зияет пустота. Но сейчас, во тьме логова, сидит хранитель со слезами на глазах. Что случилось с прислугой Сатаны? Как тварь из преисподней научилась проявлять эмоции?
- Помолчи. - Лилит тихонько укачивает человека. – Береги силы.
- Я рад… что встретил тебя.
Первое признание Ками было тихим, как дуновение ветерка. Конечно же, он тогда покраснел и стыдливо опустил глаза, а Лилит… впервые не захотелось рассмеяться в ответ.
- Какой же ты дурак! Ты не можешь так просто умереть! Нет! Нет! – демону хочется завыть от безысходности, сильнее прижимая к себе ослабевшее тело.
- Прости, - с улыбкой произносит Ками и закрывает глаза. Навечно.
Правда валом обрушивается на находящееся в каком-то ступоре сознание, и Лилит с силой бьет по каменному полу, не обращая внимания на сбитые до крови костяшки пальцев. Еще раз. И еще. «Как ты посмел оставить меня? Как ты посмел уйти туда, где тебе сейчас легко? Ведь ты наверняка сейчас уже там, куда меня после смерти и на пушечный выстрел не подпустят».
- Я обещаю, что верну тебя, Ками.
Лилит охватило синее пламя, и она полетела к ангелу-пьянице, который давно ей задолжал.
Разве у этой истории есть продолжение?..
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:07.
24 декабря. Бриджпорт.
Равнодушная тьма укрывала бессонный город. Был канун католического Рождества. С неба падали белые хлопья снега, увеличивая и без того немалый уровень белой ваты, уже несколько недель укрывавшей землю. Ветер нещадно колотил в окна старого, величественного особняка в элитном районе города. Дом был пуст, почти. В гостиной у теплого камина сидел парень, его лицо выражало грусть и задумчивость. Молодого человека звали Даниэль, и он впервые за свои 23 года встречал Рождество в полном одиночестве.
Его оставили все. Родители, как всегда, катались на лыжах в Альпах, братец уехал в разгульный тур по Европе, и даже старая домоправительница Хенни, и по совместительству его бывшая няня, отпросилась к сестре в честь праздника. Был еще один человек, с которым Даниэль Бордон был бы счастлив, провести этот вечер – девушка его брата Чарли, Кейтлин. Кейтлин... Он уносился мыслями к тому дню, когда впервые ее увидел. Ему было 15, ей 14, они были всего лишь детьми, но видимо какая-то искра проскочила между ними. Они вместе провели незабываемое время в летнем лагере, но через 18 дней, она уехала в родной Сансет, а он вернулся в Бриджпорт. Они не виделись три года, но постоянно общались в социальных сетях и обрывали друг другу телефоны. Она была для него просто подругой, он, в то время, был для нее всем миром. Даниель вел разгульную жизнь, каждый день просыпался в постели с новой красоткой, пропадал на вечеринках, а Кейтлин писала ему настоящие письма, открытки, она никогда не спрашивала, получил ли он их, а он никогда не говорил, что хранит их в ящике стола, запертом на ключ.
Они встретились через три года. Был середина лета, когда ему должно было исполниться 18, а ей 17. Стоял жаркий городской вечер, когда дом наполнился трелью антикварного телефона. Звонила Кейтлин, она весело щебетала про то, что поступила в Бриджпортский университет дизайна, и спрашивала, не мог ли Даниэль, приютить ее у себя, поскольку квартиру снять она не могла. Он не смог ей отказать. Она переехала через месяц, и навсегда стала частью их семьи. Родители парней, души не чаяли в талантливой, умной и впечатлительной девушке. Они проводили вечера вместе за чашечкой чая, а потом Даниэль проводил Кейтлин до спальни, он продолжал считать ее просто подругой.
Все изменилось, когда через несколько месяцев домой вернулся Чарльз Бордон, 17 летний брат Даниэля. Он влюбился в Кейтлин и вскоре, они начали встречаться. Дэна как обухом по голове ударили, он перестал ходить по вечеринкам и тащить в постель каждую хорошенькую девушку, он занялся бизнесом, но все было тщетно, Кейтлин была влюблена в Чарли, и даже спускала ему с рук вечеринки, алкоголь, наркотики и романы на стороне. Она, казалось, не замечала всего этого, и только Даниэль слышал, как она плачет по ночам, за закрытой дверью.
Да, он хотел бы встретить с ней это Рождество, но она была в Нью-Йорке на вечеринке “Vogue”, и, как и все остальные должна была вернуться только к Новому Году. На секунду забывшись, парень потянулся к карману брюк, в котором с 14 лет носил сигареты, но одернул себя, сигарет там быть не могло, он уже год как бросил курить. Он сидел в тягостной тишине особняка, ему даже не хотелось пойти в столовую и насладиться праздничным ужином, заботливо приготовленным Хенни. Внезапно все изменилось, в замке входной двери повернулся ключ, по залу пронеслось легкое дыхание зимней бури. Дэн удивился: «Неужели Хенни вернулась?» - подумал он. Цоканье каблучков разрезало тишину, парень обернулся. Возле входа в зал стояла она, девушка его мечты – Кейтлин.
- Ну, здравствуй, - с легкой улыбкой произнесла она, - я думала, что тебе будет грустно отмечать Рождество одному, вот и приехала.
Она загадочно улыбнулась, и они бросились в объятия друг друга. Он нежно поцеловал ее в щеку и поднял на руки.
- Дэн пусти, - засмеялась она. Ей нравилось называть его либо полным именем, либо так, непривычно коверкая его имя на русский манер.
Но он не отпускал ее. Он отнес ее на руках в столовую, и усадил за стол.
Они ели ужасно вкусные блюда, болтали обо всем на свете, пили шампанское, по дому разносился ее смех, похожий на звон колокольчиков и его хриплый тихий голос. Как в старые времена, после ужина, они сидели в зале возле камина, и она слушала его истории, как маленькая девочка, которой она рядом с ним себя чувствовала. Около полуночи Кейт заявила, что хочет спать и Даниэль, как раньше, вызвался проводить ее до комнаты. Они держались за руки, пока поднимались по лестнице и шли к ее комнате. Вот уже показалась дверь ее апартаментов.
- Спокойно ночи моя милая Кейтлин, - тихо прошептал ей на ушко Дэн, и совсем тихо добавил, - я люблю тебя.
- Я люблю тебя, - эхом отозвалась Кейт и так страстно поцеловала его, как никогда никого до этого. Они не заметили, как оказались в ее комнате, как срывали с себя одежду, как искренне любили кого-то, впервые в жизни. Они заснули в объятиях друг друга лишь с наступлением предрассветных сумерек.
Когда Дэн проснулся, тусклое зимнее солнце пробивалось через тюль занавесок, Кейтлин заворочалась рядом:
- Доброе утро Даниэль, - с лукавой улыбкой произнесла она. Дэн осторожно поцеловал ее и нехотя вылез из-под одеяла.
- И тебе доброе утро, - парень взглянул на часы. – Ну, мы с тобой и сони. Вставай, я сегодня готовлю завтрак.
Кейтлин вылезла из-под одеяла и облачилась в домашний костюмчик, а Дэн просто накинул сверху халат. Они вышли вместе, держась за руки, и пожирая друг друга взглядом. В этот момент случилась страшная неожиданность – по лестнице поднимался Чарльз.
Он смотрел в противоположную от влюбленных сторону, но вокруг него витали боль и разочарование. Голос Чарльза звучал тихо и сдавлено:
- Брат, как ты мог? – и тут Чарли сорвался на крик. – Как ты мог? У тебя ведь есть все: деньги, слава, бизнес, любовь родителей, девушки из престижных, родовитых семей, готовы хоть сегодня пойти с тобой под венец. А ты, ты забрал единственное, что было мое, мою самую дорогую и любимую игрушку – Кейтлин.
Чарльз развернулся и удалился в свою комнату. Кейтлин плакала на плече у Даниэля и никак не могла успокоиться. Старший брат был в шоке и ничем не мог помочь своей любимой.
На следующий день из Альп вернулись родители парней и застали ужасающую ситуацию дома – Даниэль ходил мрачнее тучи, Кейтлин собиралась с духом, чтобы поговорить с Чарльзом, а сам Чарльз заливал свое горе в своей комнате. Саманта и Грегори, может, и хотели бы помочь, но совершенно не понимали как. Они приняли решение не вмешиваться в ситуацию, ведь их драгоценные мальчики всегда находили способ примириться. Приближался Новый Год.
Наступило 31 декабря, а ситуация в доме все не менялась. Кейтлин лежала на постели и плакала, когда к ней зашел Даниэль.
- Хочешь, я сам с ним поговорю, - сразу перешел Дэн к основной теме разговора, - я думаю, я смогу все ему объяснить…
- Не надо, я сама – Кейтлин встала с кровати, вытерла потеки туши с щек и отправилась в комнату Чарльза. Из его логова доносился стук стакана и разносился запах дорого алкоголя пополам с сигаретами. Она открыла дверь, и вошла в комнату с тяжелыми запахами ночного клуба без вытяжки.
- Чарльз, я хочу с тобой поговорить, - парень вскочил со стула и сразу же набросился на нее с упреками.
- Ты! Зачем ты пришла? Уйди, не мучай мою душу! Как ты могла, бросить меня? И ради кого, моего брата? Этого «джентльмена», чем он тебе так нравится? Я ведь давно заметил, как ты смотришь на него, но не придавал этому особого значения, - его пьяный крик, плавно переходил в рыдания. – Уходи, я сам хотел тебя бросить и мне обидно, что ты сделала это первой.
- Помирись с братом, он очень переживает, - сказала Кейтлин, - я не прошу тебя понять меня, но пойми хотя бы Дэна.
Она притворила дверь и ушла. Время приближалось к полуночи. Все собрались в зале, все, кроме Чарльза. Часы пробили полдвенадцатого, на лестнице послышались шаги, наконец-то появился виновник волнений. Чарли со смущенным, но веселым видом подошел к брату. Даниэль завел разговор:
- Чарльз, прости, я не хотел, чтобы так получилось, просто в какой-то момент мы окончательно осознали, что любим друг друга. Прости, мы не хотели.
- Да ладно, - ответил Чарльз, - я всегда знал, что это произойдет.
И братья в знак примирения обнялись.
Часы пробили 12, настал Новый Год, в котором их ожидали только счастье и любовь.
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:09.
Хочу историю в жанре "постапокалиптика" о том, как группа выживших людей отмечает первый Новый, постапокалиптический, год.
Оказывается, на эту тему есть даже песня
И увидел Ной голубя...
Невеселая рождественская история, записанная в бункере
1.12
Начался декабрь, последний месяц этого проклятого года; и еще новость - через двадцать четыре дня мы все, оказывается, будем встречать Рождество. Никто бы и не вспомнил, если бы не Ева. Она с утра поёт и пляшет, и, поскольку других детей вокруг нет, малявка стремится поделиться своей радостью со взрослыми, путается у них под ногами и заговаривает с каждым, кто попадется ей на глаза, декламируя стишок собственного сочинения:
- Новый Год, Новый год! Он идет, он идет! Санта к нам придет!
Притом она и не хочет, чтобы её слушали. Ей вполне достаточно купаться в собственном счастье.
Взрослые, давно превратившиеся в тени, думающие только о том, как бы поскорее лечь спать, чтобы закончить еще один день в аду, не разделяют её радости и спешат как можно скорее пройти мимо. Если бы Ева не была дочкой Главного, ей наверняка съездили бы по ушам, и не раз, а так - только вежливо просят заткнуться.
На моих глазах только двое проявили к ней сочувствие:Паганини потрепал малышку по голове дрожащей рукой, да Линда, дочка Сайруса, сказала что-то ласковое и одобряющее, вроде:"Надо же! Как чудесно!" Не скажу, что прозвучало убедительно, хотя она и старалась.
Кстати, Линда... Я ничего о ней не знаю. Похоже, она очень боязливая и тихая девушка, и к тому же, Сайрус вроде бы запретил ей разговаривать с нами - кажется, пока отец не слег, я даже и не слышал никогда голоса дочки. После того, как его ранили, она, конечно, заговорила, начала расспрашивать о его здоровье, но о себе так ничего толком и не рассказала. Молчит из осторожности? Ну, это уж чересчур. Даже учитывая, в какой мы оказались ситуации... Особенно учитывая, в какой мы сейчас ситуации. Если ты заперт в тесном пространстве с тремя десятками себе подобных, самое худшее, что ты можешь сделать - это отгородиться от них стеной молчания. Люди тихушников не любят.
2.12
Ева, похоже, всерьез настроилась праздновать Рождество. Сегодня она повсюду носится со своим рисунком - кажется, там елка, подарки, довольные людишки и еще что-то такое же наивно-детское.
Мне, если честно, плевать. Меня больше волнует, где она взяла карандаши. Я, значит, сломал последний два месяца назад и с тех пор пишу... Бррр, даже сказать страшно, чем. А малявке перепало так много настоящих цветных карандашей? Ну, блин! Совсем охренели.У кого-то из наших припрятан запас канцтоваров, и я узнаю, у кого. Вот они у меня получат.
4.12
После того, как я наорал на всех по очереди, выяснилось, что карандаши ребенку дал Паганини. Он отдал мне все, что у него оставались, и долго каялся:
- Простите, я всего лишь хотел, чтобы ребенок порадовался.
После того, как я втолковал ему, что ругаю его не за то, что он дал Еве карандаши, а за то, что он все это время скрывал их от меня, зная, что мне нечем писать, а я должен заполнять свой медицинский журнал, да и к тому же делать хоть какие-то записи о нашей жизни - он виновато скривился и сказал:
-Я больше не буду так делать, обещаю.
Точно так же передо мной извинялись пациенты психушки, где я подрабатывал, когда был студентом. Наводит на кое-какие мысли.
Если разобраться, даже жалко его - он слабый, никчемный, но вреда от него нет, как и пользы. Кто-то мне говорил, что до Взрыва Паганини был поэтом - похоже на правду. Приторговывать выделениями своего мозга вместо того, чтобы заняться чем-то стоящим - это на него похоже. Должно быть, и поэтом он был плохим, ведь сложно представить, чтобы Паганини хоть в чем-то добился успеха.
Впрочем, я думаю, что даже его полная неприспособленность к жизни не дает другим права издеваться над ним, как они это делают сейчас. Нам всем со школы твердили, чтобы мы в любой ситуации оставались людьми - но похоже, все решили, что раз мир рухнул, об этом можно забыть.
В карманах Паганини нашлась даже ручка. Буду молиться, чтобы она не переставала писать как можно дольше.
5.12
Снова задумался о том, что с нами происходит. Люди озлобились, теряют человеческий облик. Конечно, мы в аду, но это не дает нам права вести себя, как черти. А мы начинаем забывать о том, что такое доброта. Особенно ярко это проявляется в отношении к убогим, вроде Паганини, и больным, вроде Сайруса.
Сегодня случайно услышал, что многие против, чтобы ему давали еду и воду. Все равно, мол, сдохнет, и доктор тоже так думает. Блин, не могу описать, как я зол. Хотел бы я посмотреть в глаза тем уродам, которые это сказали.
Я позвал к себе Линду и сказал ей:
- Я не разрешаю кормить твоего отца не потому, что хочу его угробить, а потому, что с его ранением ему просто нельзя есть. Не бойся, никто не лишит его питания. Я поговорю с Главным, он не позволит им этого сделать.
Она кивнула, глядя на меня таким по-собачьи преданным взглядом, что мне отчего-то стало стыдно. Давно я не видел ни у кого таких добрых глаз.
7.12
Разговор с Главным оставил противоречивое впечатление - он меня поддержал, но неохотно. Услышав о Сайрусе, он первым делом спросил:
- Док, скажи, он поправится?
- Мне на картах погадать? - язвительно ответил я. - Никто не может знать.
- Но ты же доктор, кому знать, как не тебе.
Нет, Главный, ты не прав. Я всего лишь студент-недоучка, внезапно оказавшийся единственным врачом в этом бункере. И ты прекрасно помнишь, кто я.
- Слушай, будь он в больнице, я бы сказал, что он выкарабкается, и то не наверняка, а здесь... Он ранен в живот, это очень плохо. Ему нужны антибиотики, бинты, чистая постель... У нас ничего нет.
- У тебя есть лекарства.
- Их мало. Мы ставим ему уколы каждые два часа, а еще нужно вводить раствор антибиотика в рану. Чтобы его спасти, нужно дать ему все, что есть в аптечке.
- И потратишь на него все лекарства?
Мне совсем не понравилось, как он это сказал.
- У нас нет других раненных. Я даю медикаменты тому, кому они нужны.
- А если с кем-то еще случится беда? Ты же не сможешь ему помочь.
- Возможно, - что-то мне совсем перестал нравиться этот разговор, - но если разделить аптечку на всех, то каждому достанется по одной пилюльке, а одна пилюля никого не спасет.
- Ты прав, док. Мы попробуем добыть тебе еще лекарств.
- Дело даже не в этом. Тут уже поговаривают, что Сайруса не надо лечить, что ему не надо давать ни еды, ни воды, мол, все равно помрет. Ты тоже так думаешь?
- Что за бред! Кто это говорит?
- Ты же знаешь, я не стану называть имен.
- Этого не будет, - решительно сказал Главный, - я распоряжусь, чтобы его кормили и поили, пока не поправится. А с болтунами я разберусь.
- Учти, рана серьезная, Сайрус еще не скоро сможет встать на ноги. Он восстановится только месяца через два, не раньше - и то если сильно повезет.
- Неважно.Он слишком много для нас сделал, чтобы вот так его бросать.
Ну, хоть в этом удалось договориться.
На прощание я попросил Главного поговорить с Евой, потому что все уже устали от её болтовни про Санту. Главный по-отечески печально вздохнул.
- Понимаешь, я бы рад, но... Я не видел её такой счастливой с тех пор, как её мать... В общем, я и не надеялся, что снова услышу её смех.
- Это все понятно, - поспешил перебить я, - но люди уже начинают ворчать, что девчонка действует им на нервы. Пусть себе радуется, но не так бурно.
- Хорошо, док. Я разберусь.
В целом, разговор прошел удачно. Но я так и не понял, действительно ли Главный встал на мою сторону, или он колеблется. И это меня тревожит.
10.12
После "утреннего обхода" (странно называть это так, ведь у меня только один "настоящий" больной) стало ясно, что лечение Сайрусу не помогает. Он в сознании, но слаб, температура второй день держится на уровне 99 с половиной - 100 градусов (по Фаренгейту; это 37,8 -38 по Цельсию - автор ), сегодня живот напряженный, твердый, при промывании раны выделяется гной. Как я и опасался, у него начался перитонит - частое осложнение подобных ран. Единственное, что его сейчас может спасти - повторная операция, а единственный, кто её может провести - я. И медлить нельзя, каждый час на счету.
Я взял десятиминутный перерыв, чтобы сделать запись в дневнике - для меня это лучший способ собраться с мыслями. Мне страшно, я не могу даже представить, что я буду делать. Придется вручную чистить брюшную полость, возможно, разрезать и заново ушивать кишечник. Если перитонит вызван прободением кишечника, придется выводить кишку наружу. Все это легче описать, чем сделать.
Я не имею никакого опыта подобных операций, и до Сайруса вообще не резал никого, кроме трупов. Учитывая все это, а также страшную антисанитарию, которая царит даже в нашей "операционной", я задумался, а стоит вообще пластать тело бедняги? Может, не мучить его, а постараться облегчить страдания, чтобы он ушел безболезненно? Но когда я увидел Линду, все мои сомнения рассеялись.
Не знаю, кто ей сказал, но она прибежала почти сразу же. В её лице не было ни кровинки, и я понял все, что она хотела мне сказать, еще до того, как бедняжка открыла рот.
Она хочет, чтобы я вытащил её отца. Чтобы я попытался и дал ему хотя бы один шанс на спасение. На свете для неё нет ничего важнее, чем отец. Она готова сделать для него все.
- Вы не вовремя, - сухо сказал я, - мы как раз собрались его оперировать.
- А можно мне...
- Нет, вам не стоит присутствовать при этом.
- Разрешите хоть поговорить с ним.
- Только недолго. И постарайтесь его не расстраивать.
Она неслышно удалилась, а я остался и теперь стараюсь, как могу, успокоить нервы. Волнение хирурга может погубить больного, но как, черт подери, я могу не волноваться, если это только вторая операция, которую я провожу в жизни?
Если там, наверху, и вправду есть какое-нибудь Верховное Существо, и оно слышит меня - прошу, сделай так, чтобы я не слишком накосячил, и Сайрус смог выкарабкаться. Это все, чего я только могу желать.
Что ж, хватит отсиживаться. Пошел мыть руки.
13.12.
Не буду повторять все, что записал в журнале - Сайрус неплохо перенес операцию и чувствует себя хорошо. Он слаб, но в сознании, открывает глаза, узнает нас, довольно осмысленно отвечает на вопросы, даже пытается шутить. Он все время видит, как Линда ходит за мной и помогает, и потому сегодня спросил :
-Док, ты что, ухлестываешь за моей дочкой?
Мы все рассмеялись, но Линда заметно покраснела, да и у меня кровь прилила к лицу. Дело в том, что эта милая девушка мне действительно понравилась. Очень. Не знаю, к чему это приведет, и не хочу сейчас об этом думать, но мне будет не хватать её, когда Сайрус выздоровеет и "выпишется".
В общем, с моим больным все хорошо, и это дает повод для осторожного оптимизма. И сегодняшний день оставил бы приятные воспоминания, если бы не история с Паганини.
Я всегда боялся, что этим кончится. Если бы все шло, как шло, и мир оставался прежним, Паганини сидел бы запершись в своей квартирке, кропал стишки и никому бы не мешал. Но мир изменился, и Паганини оказался ему просто не нужен.
Хуже всего, что он начал воровать. Я-то понимаю, что это всего лишь безобидная клептомания, но другим этого не объяснишь. И вот сегодня Паганини страшно избили за то, что он спер у кого-то что-то ценное. Пайку еды, что ли.
Я прибежал, когда меня позвали (а позвать догадались далеко не сразу), и увидел жуткую картину: здоровенный Мэдисон лупцевал доходягу Паганини обрезком ржавой трубы ("сотрясение мозга? перелом костей черепа? перелом шеи? паралич? столбняк?" - все это мгновенно пронеслось у меня в мозгу), которая вполне могла бы выбить из бедолаги дух, а все вокруг стояли - и смотрели на это.
Все стояли и смотрели - вот что взбесило меня больше всего. Просто стояли. Просто смотрели. Если бы он его убил, все так бы и продолжили стоять и смотреть.
Я с большим трудом смог втиснуться между ними и остановить громилу - он пытался отодвинуть меня, как тумбочку, пришлось упираться ногами:
- Стой, урод, остановись!
- Пусти, док, - ревел Мэдисон, пытаясь меня отпихнуть, - пусти, говорю!
- Дебил! - ревел и я, стараясь ухватиться за него. - Ты же его покалечишь!
Поскольку в дело вмешался я, окружающие зашевелились - все понимали, что если зашибут меня, бункер останется без врача. Мэдисона с трудом, но оттащили. Он пыхтел и раздувал ноздри, как взбесившийся буйвол; в его надутой красной физиономии тоже было что-то бычье.
Бедняга Паганини валялся без сознания; его принесли в "медпункт" и уложили на кушетку. После осмотра выяснилось, что серьезных повреждений нет, но вот заживать его раны будут еще долго. Пришлось наложить парочку швов и извести бутылёк перекиси на обработку порезов - а ведь перекись пригодилась бы Сайрусу.
Если честно, Паганини сейчас представляет собой один большой синяк. Вроде бы он приходит в норму, но поскольку я все равно собираюсь провести ночь рядом с Сайрусом, я и Паганини оставлю ночевать в медпункте - пусть будет у меня на глазах. Меньше вероятности, что мстительные соседи еще что-нибудь ему сделают.
Не могу передать, как меня сейчас трясет. Я понимаю, что, по сути, Паганини сам виноват. И все равно презираю тех, кто его бил.
16.12
Физически Паганини выздоравливает, а в моральном плане он по-прежнему сильно подавлен. В старые добрые времена я прописал бы ему антидепрессанты, но сейчас из всей психиатрической помощи мне доступны только душеспасительные беседы - благо, Сайрус стабилен и есть время болтать.
Паганини не простил, он весь полон скорби и желчи. Как я ни пытался ему втолковать, что в сложившейся ситуации виноват и он сам, он меня не слышит. Впрочем, надо отдать ему должное, он не винит в своих бедах всех подряд:
- Док, они же не сами стали такими. Это бункер их заставляет.
- Чего? - я решил, что ослышался: слишком уж это было похоже на бред сумасшедшего.
- Понимаешь, бункер ломает людей, вынуждает их становиться на путь жестокости, превращает в зверей. Если раньше мы могли выбирать между добром и злом, то сейчас уже не можем. Сидя в бункере, мы обречены уничтожить друг друга.
Знаешь, почему? Раньше в жизни было много дерьма, нам многое не нравилось, но всегда была возможность на что-то - закрыть глаза, а мимо чего-то - просто пройти, не оглядываясь. А сейчас мы вынуждены видеть все это у себя под носом. Раньше можно было обойти немало острых углов в отношениях, просто прекратив общаться с неприятным человеком, но сейчас мы лишены такой возможности. Люди, которые по доброй воле никогда не поселились бы рядом, вынуждены жить бок о бок, в четырех стенах, в тесноте - и не могут уйти. Вот что страшно.
Доля логики в его словах, конечно, есть. Мы уже научились совершать вылазки из бункера - в костюмах и респираторах можно гулять снаружи практически без риска. Можно провести некоторое время, бродя по окрестностям в снаряжении, можно даже найти многое, необходимое тебе для жизни, и обустроить свое логово - если взять лопату и попытаться раскопать все это из-под слоя пепла.
Но жить там невозможно. Там просто нет жизни. Ничего нет.
Нет животных, нет птиц, нет насекомых. Даже тараканов, которые, по заверениям биологов, должны были пережить ядерную зиму. Не пережили.
За пределами бункера никому не выжить - это все понимают. Уходить нам некуда. Поэтому люди так агрессивны - знают, что загнаны в угол.
Но я не хочу, чтобы Паганини винил во всем бункер и его жителей.
- Но вот если бы не случилось Взрыва, и мы жили бы, как жили, и ты встретил Мэдисона на стоянке супермаркета и украл у него что-нибудь, думаешь, он не отлупил бы тебя?
- За бутылку минералки? - я поперхнулся. Он украл воду? Просто воду в бутылке? Зачем? Если так хотел пить, мог бы прийти ко мне и попросить, я бы его напоил.
Занавеска у входа отодвинулась, и я увидел смущенных мужиков, толпящихся на пороге.
- Что стряслось?
- Док, ты это, не сердись... У тебя успокоительное есть?
- Опять кто-то бузит?
- Нет, док, тут такое дело... - тут они расступились, и в комнату внесли нечто, завернутое в плотное одеяло. Судя по размерам свертка, там лежал ребенок.
- Это что... Ева?! Да вы что, спятили?! Главный вас в порошок сотрет!
Мужики мгновенно испарились, как будто их и не было, а мы вдвоем с Паганини не без труда вытащили Еву из шерстяного кокона. Она непрерывно ревела, тоненько подвывая, и мне стоило большого труда её успокоить.
- Солнышко, почему ты плачешь?
- Они меня обидели, - мы с Паганини, не сговариваясь, вздрогнули.
- Сказали, что Санта умер... Что когда был Взрыв, его раз...разорвало на много кусочков, и он сейчас мертвый, такой же, как мама, и никогда не придёёёт...
Вот подонки! Нет, Ева и меня бесила своими стишками, но надо же сказать такое ребенку!
- Видишь, док, - печально сказал Паганини, - об этом я и говорил. Мы озверели. Зачем надо было травмировать девочку?
Ева, хныкая, залезла к нему на колени, чтобы её пожалели, и я, глядя на них, подумал, что не зря говорят, что блаженные - как дети. Вон как хорошо они поладили.
Допишу позже, меня зовет Линда.
20.12.
Кончено. В два тридцать ночи я закрыл ему глаза и признался себе, что проиграл. Сайрус умер. Три недели отчаянной борьбы за жизнь, невероятного напряжения сил и нервов - все было зря. Я не знаю, что скажу Линде.
Она ушла подремать - бедняжка не спала уже три ночи. Пока её нет, я уложу тело Сайруса в черный мешок. Завтра его бросят в печку и сожгут, и все.
Никогда не думал, что буду так сильно себя ненавидеть. Лучше б я сам сдох.
22. 12
Вчера состоялись похороны Сайруса - Линда решила устроить что-то вроде панихиды, потому что многие захотели прийти с ним проститься. Я не пошел туда, пусть это и нехорошо. Мне кажется, у меня на лбу ясно написано, что я его угробил.
Вместо этого я отобрал у самогонщиков три бутылки первача и заперся в кладовой, где храню лекарства - там дверь закрывается на ключ. Я думал, что алкоголь притупит боль, но нечистую совесть не заткнешь так просто.
Я попытался вспомнить лекцию, на которой нам рассказывали про ранения живота, и снова вернулся в тот солнечный день - весной это было, или ранней осенью, не помню. Аудитория полна людей, но стоит такая тишина, что кажется, будто вокруг никого. Лектор произносит термины, которые кажутся мне непонятными и диким - "тампонада", "резекция", "аппендикоцекостома";тогда они ассоциировались у меня только с потрепанным хирургическим атласом. Я не осознавал, что на самом деле эти слова - заклинания, которые могут спасти кому-то жизнь.
Меня посетила странная мысль: а что, если я пришел на свет только для того, чтобы оперировать и лечить бункерцев? Тогда вся моя предыдущая жизнь была бессмысленной.
Я не верил в себя. Я сомневался, метался, пытался бросить медицину и стать актером, даже ходил на пробы... Удивительно, что я мог так жить. Я ведь не знал, что мое предназначение - попасть сюда, в этот чертов бункер, наполненный людьми, чудом выжившими в аду, и стать для них врачом, единственным, кто сможет им помочь. Знал бы - вел бы себя по-другому.
Если бы я знал. Если бы я поступил в колледж на несколько лет раньше... Если бы я успел закончить его и поработать несколько лет в больнице до того, как все случилось... Если бы я провел хотя бы несколько десятков подобных операций... Возможно, Сайрус смог бы выкарабкаться.
Когда в дверь поскреблась Линда, я как раз думал, не покончить ли мне с собой, наевшись таблеток, но стало жалко лекарств. Они еще понадобятся людям.
- Ной, вы там? Можно с вами поговорить?
Кажется, она впервые назвала меня по имени. Раньше, как и все, звала "док".
Я подумал и отпер дверь. Она, волнуясь, говорила какие-то глупости...что я не должен себя винить, что я сделал все, что мог, что я очень нужен людям... а я смотрел на неё и думал, какая же она хорошая и милая. И ведь она меня защищала, хотя должна была быть первой среди тех, кто бросит в меня камень. Тогда она понравилась мне еще сильнее, чем раньше.
И, я не знаю, как это получилось, но она начала плакать у меня на плече, а потом... В общем, мы сблизились, и я овладел ей. Я понимаю, что этому нет оправдания, но тогда мне было наплевать на все, кроме собственного желания.
Видимо, мне мало было забрать у неё отца, мне надо было испортить её жизнь еще больше. Бедняжка, она заслуживала что-то намного лучше, чем секс с пьяным животным на полу подсобки.
Теперь я ненавижу себя еще больше, если такое только возможно. Но сделанного не воротишь.
Одного не могу понять: почему она не сопротивлялась?
24.12.
Не видел Линду уже два дня.Очевидно, что она избегает меня, но это не может продолжаться долго. Хотя сегодня все соберутся за праздничным столом (Главный решил устроить рождественский ужин, чтобы порадовать Еву), и там я наверняка найду её. Именно поэтому я помогаю с подготовкой ужина, хотя мне на все это плевать.
Я не представляю, как буду объяснять Линде свое поведение. Если я скажу, что она безумно мне нравится, это прозвучит просто нелепо. Даже если она в это поверит, то вряд ли станет доверять человеку, который так нагло использовал её.
Я не знаю, что делать. Как все это... Даже слова не могу подобрать.
25.12
Прошлое Рождество я встречал в покинутой хозяевами квартире, сидя с банкой пива на подоконнике и поплевывая сверху на головы редким прохожим, которые, двигаясь короткими перебежками от угла до угла, торопились скорее добраться до убежища. Несмотря на позднее время, было светло как днем, из-за того, что в небе стояло зарево далеких пожаров, устроенных мародерами. В тот день я думал, что это - самое ужасное Рождество в моей жизни. Так вот, тогда я просто не знал, что будет в этом году.
Запишу все, пока есть время. Начиналось все как обычный ужин, плавно переходящий в повальную пьянку - Главному следовало бы знать, что такое "праздник" в понимании бункерцев. Хотя его можно понять - он старался для Евы, хотел, чтобы у ребенка было Рождество. Он даже соорудил для дочки рождественское дерево из обрезков железа. Жутковатое изделие.
Праздник начался почему-то без Главного - где он и какими неотложными делами занимается, нам не сказали, но никто и не поинтересовался. Линды тоже нигде не было видно - а я ради неё и пришел. Все пили, все ели - рождественских пряников никто не предлагал, конечно, но обычную пайку увеличили в несколько раз в честь праздника. Всем желающим наливали по кружке самогона. Я не пил (помнил еще, к чему это привело несколько дней назад), и, видимо, зря, потому что если бы я был пьян, то все прошло бы по-другому. Но я так и оставался единственным трезвым парнем в компании пьяных, и ничем хорошим это закончится не могло.
Мне казалось, что все смотрят на меня и думают о том, что я сделал позавчера - и это выводило меня из себя. А тут еще ко мне подсел Мэдисон - он уже неплохо набрался и был настроен очень сердечно, чем бесил меня невероятно.
- Знаешь, док, я на тебя не сержусь. Да, ты нормальный парень. Прости за прошлые недоразумения.
-Бог простит.
-Как сурово! А ведь я простил тебя за то, что ты тогда съездил мне по роже. Все это из-за той бледной поганки.
- Из-за кого?
- ...червя кишечного, скарлапендры кольчатой, копальщика могильного, тли паршивой, слизняка, - Мэдисон смачно сплюнул на пол и продолжил, - короеда вонючего...
- Прекрати.
- Слушаюсь, док. Ты же у нас главный. То есть, прости, главный после Главного... Куда мы без тебя. Кстати, ты задумывался, что власть дает некоторые приятные привилегии? Тебе, например.
Кулаки у меня уже чесались, но я еще сдерживался.
- Что ты знаешь о моих привилегиях, Мэдисон?
- Ну, например, ты можешь позволить себе защищать всяких лохов. Или распечатывать девственниц. Ты что, не слышал, что Главный бережет девчонку для себя? Он надеялся, что этот невинный цветочек нарожает ему детишек. А тут ты со своим стручком... Кому она теперь нужна? Пойдет по рукам, как остальные.
И тут я не стерпел и выплеснул самогон из своей кружки прямо ему в морду. Мы покатились по полу, рыча и вцепившись друг в друга, как два медведя. В тот момент я ненавидел его так сильно, что мог убить; но еще сильнее я ненавидел мир за то, что он сделал нас такими.
Хорошо, что нас быстро растащили, а то мы бы покалечили друг друга; Мэдисон вытирал кровавые сопли, рубашка на нем висела лохмотьями, и я наверняка выглядел не лучше.
-Док, ты озверел? - участливо спросили мужики. Мне слегка врезали для прояснения сознания и заперли в единственной комнате, которая закрывается на ключ. В моей кладовой, конечно. По-моему, забавное совпадение.
Я несколько раз от души лягнул проклятую дверь и, отчаявшись, уселся на пол.
Рождество. Гребанное Рождество в аду.
Знай я, что случится дальше, радовался бы, что все так вышло. Но в тот момент было очень обидно.
Мне подумалось, что как только Главный узнает, что случилось, он во всем разберется и отпустит меня. Но время шло, а никто за мной не приходил. То ли Главный по-прежнему был занят, то ли решил, что мне полезно будет посидеть взаперти. Вытирая кровь под носом, я даже подумал: а вдруг Главный и вправду имел виды на Линду и теперь мстит? Хотя это было бы слишком мелко для него.
Наконец я услышал снаружи тихий шорох и забарабанил в дверь кулаками:
- Эй! Кто там! Выпустите меня!
Но мне ничего не ответили.
- Эй! - еще громче заорал я. - Отзовись! Кто там ходит?
- Ной, это я.
Знакомый голос... Линда? Что она там делает?
- Ты сможешь открыть дверь?
- Я боюсь к тебе заходить.
Верно, и надо бояться.
- Скажи... То, что говорил Мэдисон - правда?
Откуда она знает, её же не было при разговоре? Уже рассказал кто-то?
- Надеюсь, что нет. Иначе этот мир еще гаже, чем я думал.
- А ты тоже... потому, что я девушка? Тебе нужна была такая?
И тут меня прорвало, и я, уже ничего не боясь, высказал ей все, что думал.
Что никогда раньше не видел такой чудесной девушки, как она, и встреча с ней, может быть, самое важное событие в моей жизни, но мы не так должны были повстречаться. Не здесь, не в чертовом прогнившем бункере под землей. Мы должны были познакомиться под голубым небом, под ярким солнцем, среди зеленых деревьев - может, где-нибудь в парке. Мы должны были постепенно влюбляться друг в друга, пока бы не поняли то, что и так очевидно - мы родились, чтобы быть вместе. Но мы встретились не там и не тогда, и я наделал глупостей, и теперь из-за этого не могу смотреть ей в глаза. Впрочем, я становлюсь как Паганини: все свои ошибки оправдываю тем, что мы живем в бункере. Нельзя так делать...
Я даже не знал, слушает Линда или тихонько ушла во время моей пламенной речи. Мне важно было исповедаться - не перед ней, перед самим собой.
Но Линда все внимательно выслушала.
- Значит, ты хочешь, чтобы мы были вместе? - спросила она.
Я даже растерялся от неожиданности.
- Ну да... если это еще возможно.
Замок тихонько щелкнул, дверь противно заскрипела и открылась, и я увидел улыбающееся личико Линды.
- У тебя был ключ?! Все это время?
- Я рассказала Главному, что ты здесь, и он велел тебя выпустить... Прости, что не сразу открыла.
- Ничего, - мне не хотелось даже ругать её за эту маленькую женскую хитрость. Потому что я наконец-то смог сделать то, чего давно хотел - поцеловать Линду. И мы целовались долго, кажется, целую вечность.
- Ты так стараешься, будто над нами веточка омелы висит, - сказала она, облизывая пересохшие губы.
- А она висит. Только ты её не видишь.
- Подожди, подожди, - Линда отстранилась, - чувствуешь, тихо?
- Ну и что?
- Такая жуткая тишина. Десять минут назад они страшно шумели.
- Может, разошлись по койкам?
- Так быстро? Пойдем посмотрим. Кажется, что-то случилось.
Я не хотел никого видеть, но пришлось послушаться - Линда сильно встревожилась, да и мне стало не по себе. Пока мы шли, я пытался придумать всему правдоподобное объяснение - вроде того, что все сидят молча и медитируют, глядя на огонь, чтобы смыть грехи - но подсознание уже понимало, что случилась беда.
Когда мы вернулись в зал, все сидели за столом в неестественных позах и спали - кто откинулся к стене, кто лег на стол или вовсе окунулся мордой в тарелку.
-Они пьяны?
-Нет, - я проверил пульс у одного, потом у другого,- они все мертвы.
Линда, не сдержавшись, тоненько взвизгнула, осознав, что видит перед собой группу покойников, а я осматривал их, пытаясь понять, что произошло. Было похоже на отравление, но кто, и как....
- Главный, - вдруг сказала Линда.- Его одного не было за столом, он один ничего не ел.
- Но Ева сидела с нами, он не стал бы травить дочь. Да, и еще - мы ели ту же пищу, но все еще живы...Как это вышло?
-Я не ела. А ты... Не знаю.
-Может, дело в том, что они пили? - я внимательно рассмотрел пустую бутыль. - Вдруг отравлена была не еда, а самогон. Ева не отравилась бы, она ведь не пьет. И я тоже не пил, поэтому здоров. Неужели все-таки Главный?
- Три шага назад!
Я плавно повернулся, как будто меня снимали в кино в замедленной съемке. Главный, почему-то в костюме Санты, наставлял на нас обрез и знаками показывал, чтобы мы отошли подальше от трупов. Он велел нам встать, не шевелиться и рассказывать, зачем мы всех отравили.
- Что?! Это не мы!
- Мне отстрелить тебе ухо?! - Главный смотрел на меня в ярости. - Я пришел раздать подарки, а они уже не дышат! Твоя работа? Больше некому!
- Я сидел под замком! Как я мог?
- Может, ты до этого яд в бутылку подбросил.
- Джон, это не Ной. Я все время была рядом с ним, я бы заметила. Лучше подумайте - если это не он, и не ты, то кто? Надо посмотреть, кого не хватает.
- Девчонка дело говорит. Вряд ли он отравил и себя тоже.
Главный сделал шаг вперед, но вдруг покачнулся и рухнул, как тяжелый куль с мукой. Выстрела почему-то совсем не было слышно.
- Пожалуйста, не двигайтесь, - вежливо попросил нас Паганини, появляясь из темноты с револьвером в руках.
Блин, следовало бы догадаться.
Не обращая на него внимания, я кинулся на помощь к Главному, который жутко хрипел, и, судя по всему, словил пулю в легкое.
- Я стреляю!
- Стреляй, - мне некогда было даже оглянуться, - я его не брошу.
Паганини нерешительно посмотрел, как я оказываю раненому первую помощь, вздохнул и повернулся к Линде.
- Зачем? - спросила она, едва шевеля губами.
Я не вслушивался в то, что Паганини говорил, у меня были дела поважнее, но мне и так ясно было, что он ответит. Унижения не проходят даром - ни для того, кто унижает, ни для того, над кем издеваются. Вынужденный терпеть, он копит обиды, а злость, скапливаясь в душе, очень быстро превращается в ненависть. А в случае Паганини это вылилось в ненависть к бункеру и его обитателям и желанию уничтожить его.
- Но как ты смог? Как ты это сделал?
- Док мне помог.
- Помнишь, как мы сидели у тебя? Я тогда стащил кое-какие таблеточки. Отравить выпивку было парой пустяков.
Выходит, он тогда уже все спланировал. Сразу после того, как его избили. Должно быть, Паганини шарился по ящикам моего комода, когда я выходил. Но что он там мог найти? Неужели я положил туда что-то сильнодействующее?
И тут я догадался. Дигоксин. В малых дозах - хорошее средство для восстановления сердечного ритма. В больших - смертоносный яд.
Да. Именно эти таблетки он у меня и взял. Именно их он подкинул в вино.
-Ну, а что же ты сам не отравился?
-А кто бы тогда остался жить? Нет, я не мог так поступить. - Паганини посмотрел на меня, в его воспаленных глазах светилось нездоровое возбуждение безумца. - Я - один из немногих, кто не такой, как они, кто сможет построить новый мир, мир без насилия, без страха, без подчинения. Мир, где главными будут любовь, уважение друг к другу, добро... Неужели ты не хочешь жить в таком мире?
Он повернулся к Линде. Девушка слушала его, не шевелясь, как кролик слушает удава.
- Девочка моя, разве тебе хотелось жить в этом жестоком мире, с этими людьми? Они не пощадили бы и тебя. Они хотели пустить тебя по кругу, только потому, что отец, который тебя защищал, умер, и ты осталась одна. Неужели тебе их жалко? Неужели ты не думаешь, что без них твоя жизнь станет куда лучше? Мы построим новый мир, светлее, чище, справедливее... Пойдем со мной.
- Линда! - она даже не услышала мой слабый вскрик.
Главный поманил меня пальцем; когда я нагнулся к нему, он тихонько вложил мне в руку обрез и прошептал:
- Сделай это, сынок. Больше некому.
Мне сложно было принять решение. Сначала я хотел просто выстрелить ему в руку и обезоружить. Хоть Паганини и убил всех, я понимал, что всего лишь несчастный сумасшедший, которого нужно пожалеть. Если бы можно было отправить его на лечение, он бы смог снова стать полезным членом общества. Но мы не сможем его вылечить. И значит, всегда будет опасность, что он прирежет нас всех во сне.
- Пойдем, - Паганини протянул Линде руку, - никого чище, никого добрее, чем ты, просто нет. Ты будешь принцессой нового мира. Идем же со мной...
- Сэм, - я не мог выстрелить ему в затылок, - обернись.
И когда он повернулся, я выстрелил. Стрелок из меня не очень, но я целился как раз в ту точку на черепе, где его проще всего повредить - и попал. Пуля вошла в мозг, не встретив сопротивления, и Паганини умер мгновенно, не мучаясь.
- Ной, что ты наделал!
- Я защитил тебя.
- Он не хотел ничего плохого!
- Откуда ты знаешь? Он уже убил три десятка людей. Он легко мог пристрелить нас, а потом изнасиловать тебя.
-Я так не думаю, - по правде, я и сам так не думал, но другого выхода все равно не было.
Я и сейчас, когда пишу это, не уверен, что поступил правильно.
Линда уже хлопотала около Главного:
- Джон, как ты? Сильно болит?
- Ничего, - отвечал Главный, улыбаясь через силу, - вы видели Еву?
Мы в замешательстве огляделись по сторонам. Среди сидящих за столом покойников девочки не было.
-Ева, - как мог, громко позвал Главный, -Ева, доченька! Это папа. Где ты?
И мы услышали звук, который показался нам приятнее пения ангельских труб - громкий детски плач. Ева вылезла из-под стола и кинулась мне на шею - как я ни старался оторвать её от себя, объясняя, что мне нужно осмотреть папу, ничего не вышло. Она вцепилась в меня, как клещ, и не отпускала.
Сейчас, когда я делаю запись в дневнике, на одном колене у меня спит Ева, а на другом - Линда; я стараюсь не шевелиться, чтобы не потревожить их, и думаю, что все-таки это Рождество было самым жутким в моей жизни.
Но я встретил Линду. Я остался жив, и Ева не потеряла отца, а Главный - дочь. Все могло бы быть гораздо хуже.
26.12.
Сегодня мы прощались с теми, кого потеряли вчера. Нам ничего не оставалось, как сжечь их в котельной - иного способа хоронить трупы у нас просто нет. Я хотел сделать все сам, но Линда мужественно вызвалась мне помочь. Мой стойкий оловянный солдатик.
Каковы наши шансы выжить в дальнейшем? Нас всего четверо, и только я могу держать в руках оружие. Главный ранен не тяжело - вопреки опасениям, пуля не задела легкое, но все равно, пройдет немало времени, прежде чем он восстановится. К счастью, у нас пока хватает и провианта, и всего, что нужно для жизни, а когда все это закончится, идти наружу придется мне. Надеюсь, что Главный к этому времени встанет на ноги, потому что идти одному очень опасно, а Линду я ни за что с собой не возьму.
В любом случае, пока Главный не поправится, я отвечаю за всех. И я сделаю все, чтобы ни с ним, ни с девчонками ничего не случилось, даже если придется сдохнуть самому.
31.12.
Главный стабилен; рана постепенно заживает, и у меня нет особых опасений на его счет. Сейчас он поел, и думаю, скоро заснет, ведь час уже поздний.
Сегодня последний день года, и Ева уговорила нас разрешить ей посидеть с нами подольше, подождать, пока часы не пробьют двенадцать. Она обещает быть паинькой. Лично мне все равно, но раз ребенок хочет, пускай повеселится.
1 января 2038 года.
Наступил новый, две тысячи тридцать восьмой год, и это значит, что прошел уже год с тех пор, как мир рухнул. Ну что ж, хорошо, что пережили.
А в честь Нового Года мы с девочками устроили ночные посиделки. Было весело. Линда приготовила нам вкусный ужин из консервов, я продемонстрировал все свои музыкальные таланты, тридцать три раза сыграв на раздолбанной гитаре три известных мне аккорда, а Ева в благодарность спела мне старую песенку про бородатого Ноя.
- А ты и вправду Ной?
- Да. Ной Самерс.
- Ну и имечко! - хихикнула Линда.
- Так уж назвали.
- А может, тебя не зря назвали Ноем? - Ева наморщила лобик. - Может, ты родился, чтобы спасти всех нас? Как Ной спас всех при потопе.
Мне стало неуютно, хотя не следовало и обращать внимания на детскую болтовню.
- Пойду строить ковчег.
- Нет, правда, - Ева обняла меня и чмокнула в щеку прохладными губками, - спаси нас с папой, пожалуйста. И Линду. Будь нашим Ноем...
Она тихонько заснула, а мы с Линдой сидели, обнявшись, глядели на горящую свечу и ворковали.
- А еще у нас когда-нибудь будет ребеночек... Я хочу, чтобы родился мальчик. Мы назовем его Адамом, и Ева выйдет за него замуж.
- И родил Ной Адама, - хихикнул я, - вся история насмарку... Ладно, допустим, Ева выйдет за нашего сына, а за кого выйдут их дети? Или род людской прервется на наших внуках?
И я говорил это более чем серьезно, ведь вероятность, что еще кто-то из людей спасся, весьма мала, а даже если это и так, вряд ли мы сможем до них добраться. Значит, человеческий род действительно угаснет, когда нашим внукам будет не с кем завести детей.
-Ну, у Адама с Евой как-то же получилось, - тут повеяло холодным ветром, и я вздрогнул.
- Откуда этот сквозняк?
Мы пошли проверить дверь, ведущую наружу - и увидели, что она была открыта, причем не просто приотворилась, а была распахнута настежь. У меня волосы на голове зашевелились - не от ветра, от ужаса. Неизвестно, сколько времени дверь была открыта, неизвестно, сколько мы облучались, какую дозу радиации получили. Может быть, мы умрем, не дожив и до утра.
Я бросился задраивать проклятую дверь. Линда сбегала в мой кабинет, вернулась и доложила, что Главного нет на месте. И я понял, что это он ушел, оставив дверь незапертой.
- Джон просто устал, - тоскливо сказал Линда, - просто отчаялся. Вот и решил все прекратить. Зачем ты закрываешь дверь? Все равно мы все умрем.
Я замер, держась за косяк. Может, и вправду не стоит закрывать. Я представил себе Главного, который в окровавленном одеянии Санты не спеша шагает по покрытой пеплом земле, изредка прикладывается к бутылочке, поднимает глаза к небу и говорит:"Хорошо"!
Может быть, он прав. Это никогда не закончится. Сколько бы лет нам ни предстояло прожить, каждый год будет похож на предыдущий, и каждый день будет похож на вчерашний, и все время будет одно и то же. Только борьба за жизнь. Только животное существование. А когда мы умрем, и наши дети умрут, то окажется, что все было напрасно - мы даже не смогли спасти свой род. Так может, стоит прекратить цепляться за эту невыносимую жизнь?
- Ной, - голос Линды задрожал так, как будто она увидела что-то сверхъестественное, - смотри, что там...
-Где?
-Справа от тебя. Это не...
Я осторожно взглянул туда, куда она указывала. У моих ног сидела птица. Обычный сизый голубь из тех, что раньше стаями носились в парке.
-Голубь!
-Тсс! Не кричи, если хочешь жаркое из голубятины...
-Ты не понял! Это голубь! Настоящий! Живой!
И тут до меня дошло. Голубь смог выжить - значит, природа вернулась в состояние, при котором жизнь на земле возможна. Скорее всего, это потомок кого-то из голубей, переживших Взрыв. А значит, где-то есть люди, которые помогли этому сизарю родиться, выжить и размножиться.
Где-то есть люди.
Люди.
Мы не одни.
-И на седьмой день увидел Ной голубя.... - я и сам не понимал, что говорю глупости. По моим щекам катились крупные слезы, которые я даже не хотел вытирать.
Голубь почистил перышки, вспорхнул и улетел, оставляя глупых людишек самих разбираться со своими проблемами. А мы так и продолжали смотреть в темное небо, даже когда он превратился в совсем маленькую точку, которую уже невозможно было разглядеть.
С Новым Годом, Lady_Kelly. С Рождеством. И пусть сказка, которую тебе подарили, никогда не воплотится в реальность.
Последний раз редактировалось Лалэль, 19.01.2013 в 18:45.
Елки, елки, елки... Еще елки! Этот елочный ряд когда-нибудь кончится? Где остальные товары?! А вот еще - игрушки, мишура, гирлянды. Праздник, видите ли! А мне нужны носки – теплые, можно даже вязаные или шерстяные, носки. Эта зима меня в могилу сведет вместе с новыми сапогами - ужасно холодными, зато красивыми. Лакирование такие, с острым носиком и тонким каблуком. Скользко на них. Бьюсь об заклад, но у меня наверное стопа не разогнется в нормальное состояние никогда! А кто сказал, что будет легко? Эх, ведь красота требует жертв ... а в моем случае еще и экономии. Ничего же страшного, что сапоги демисезонные?
***
- Девушка, заберите игрушку! - услышала Катерина позади себя. Ах да, маленькая симпатичная собачка... С такими пронизывающими добрыми глазами, заглядывающими в самую душу...Катерина очень надеялась, что эта собачка придется по вкусу Сереже, ее 10-летнему племяннику... Тут же собачка заняла свое место с другими, казалось, совсем не нужными, но такими милыми вещичками - на дне необъятного пакета расположилась толстая книжка о любви, которую так давно хотела заполучить ее мама... Рядом, с ярко-красным галстуком в черный горошек, предназначенного для строгого папы, лежала новогодняя свечка для близкой подружки-соседки... на нее благополучно уселся от души улыбающийся скрипач сделанный из дерева: коллекционирование деревянных статуэток всегда было любимым занятием сестры... место отыскалось и для маленькой фарфоровой куколки, и для набора елочных игрушек, и даже для рамочки под фотографию...
Оставался еще один важный подарок.... Катерина внимательно всматривалась в витрины, так красиво украшенные в честь приближающего праздника, и в людей, толпящихся в очередях и тщательно выбирающих подарки для своих близких и любимых. Взгляд остановился на красивой записной книжке... То что надо, подумала Катерина. Не задумываясь, она попросила упаковать подарок и, сунув сверток в сумку, поплелась в противоположную часть рынка. Носки...
***
Мама стояла у зеркала и красила левый глаз. Такая красивая и довольная. Папа слонялся вокруг, не зная чем себя занять. В парадных брюках садиться он не решался, а стоять по струнке было невыносимо. Сейчас они поедут к одним знакомым, потом к другим... Затем в ресторан и так до утра первого числа. Старшая сестра тоже суетилась у зеркала. В гости собралась, конечно же. К Паше. Это ее парень, очень, ну очень напоминавший Катерине Никки Сикса. Что она в нем нашла?!
Эта круглая оливка никак не хотела держаться на верхушке салата. Все время скатывалась и портила красоту.
Катерина нервничала. Времени оставалось все меньше. Надо было еще что-то сделать со своими непокорными рыжими волосами, запихнуть в духовку курицу, поздравить друзей по телефону и много-много других мелочей. Квартира по-новогоднему сияла гирляндами и свечами. Жаль, не было настоящей елки. Катерина любила запах хвои. Под новый год отец всегда приносил живую ель. Когда он входил в прихожую с елкой, настроение сразу взлетало до планки "Новогоднее". Сейчас все иначе, они с сестрой выросли, и надобность в новогодних чудесах отпала.
На часах 21.00. Сейчас придет Аслан. Катерина посмотрела на себя в зеркало. Выглядела она на все сто. Распущенные рыжие волосы, темно-зеленое матовое платье, блестящие глаза.
Через полчаса она уже набирала номер своего парня. "Абонент не доступен", - противно протянула телефонная тетка. "Где он мог задержаться? Может, ушел поздравить одногруппников? Но их же нет в общаге – все разъехались по домам...".
Часы показывали 22.00. Катерина поковыряла салат, глотнула сока, метнулась к зазвонившему телефону. "Катюх, привет, - звонила подруга Люська, - С новым годом! Как вы там? Его нет? Не расстраивайся. Задержался где-нибудь. Ладно, целую. Увидимся в новом году!" Девушка положила трубку и стала лихорадочно вспоминать, мог ли Аслан на нее обидеться? Слова, детали, жесты... Ну не было решительно никаких причин для обид!
Это был их первый Новый год. Друзья звали на дачу. Обещали шашлыки, море шампанского, хороводы вокруг настоящей лесной елки и танцы до упаду. Но Катя хотела быть этой ночью только с Асланом вдвоем…
За час до нового года Катерина металась по квартире, как птица в клетке. Она уже обзвонила всех друзей и знакомых. Аслана не было нигде. В голову лезли дурные мысли. Попал под машину...Внезапно заболел... Уехал к родителям в Грозный…
В телевизоре били куранты, за окном раздавались радостные крики гуляющей толпы. Катя налила шампанского, чокнулась с экраном, глотнула и заплакала, прижимая прохладный бокал ко лбу.
"Не надо плакать. Я сырость не люблю", - услышала девушка мягкий тихий голос. На подоконнике сидел большой белый кот и смотрел на девушку абсолютно голубыми глазами. Катя почему-то не испугалась, а просто удивилась: "Разве коты умеют разговаривать?"
"Еще как. Просто люди могут понимать нас только когда им очень плохо или очень хорошо. Кстати, я еще и вышивать могу..."
Катерина протянула коту кусок сыра и улыбнулась: "Первый раз вижу кота с чувством юмора. А еще что ты умеешь, чудо новогоднее?".
"Надежда никогда не умирает, - загадочно сказал кот, - я помогаю людям это понять. Главное - уметь любить и ждать".
"Да ты еще и философ, как трогательно! А где ты живешь?".
"Везде. Сегодня вот у тебя отосплюсь. Подождем вместе. Не возражаешь?", - кот доел сыр и прыгнул на колени к хозяйке квартиры. Девушке сразу стало тепло и уютно. Она гладила кота и смотрела в окно. Новый год завалил улицы большими сугробами…
***
Катерина проснулась от настойчивых звонков в дверь. Господи, кого это принесло? Наверное, друзья приехали с дачи и хотят "продолжения банкета". Катя поморщилась. Она никого не хотела видеть - сегодня жизнь не удалась. Вдруг вспомнив про кота, Катерина посмотрела по подоконник. Никакого кота - ни белого, ни серого - не было. "Жаль, что это сон", - вздохнула она и поплелась в коридор. Щелкнул замок.
В дверь ввалился Аслан, весь в снегу, с елкой в руке, схватил Катерину в охапку, прижал к мокрой куртке: "Прости, Лисенок. Дурацкая затея... Я хотел, чтобы живая елка у нас... Поехал за город... А такой снегопад... Дороги замело. Машина застряла... Ты ждала, да?.. Маленький мой... Я пытался по мобильнику, звонки не проходят...Так и сидел в машине всю ночь... Прости...".
Катерина счастливо шмыгала носом, уткнувшись в любимое плечо. Вдруг за пазухой что-то пискнуло. "Это тебе подарок", - Аслан откинул край куртки. Пушистый белый комочек высунул мордочку, мяукнул и посмотрел на Катю абсолютно голубыми глазами.
Последний раз редактировалось Лалэль, 07.01.2013 в 11:16.
Черт возьми, мне снилась моя работа.
Но это ничего, это норма.
Проснусь окончательно и прочитаю все.
Мне нравится история, которую мне подарили. В ней нет фей и этой осточертелой магии, все по-реальному. И никто не стал впадать в вечную депрессию из-за смерти, а пережил это так, как мог бы пережить другой человек. Хотя, я думала, что она прыгнет, убив этим себя и его кое-кого.
Спасибо тебе, мой Санта, об имени которого я думаю и думаю. Я очень с немногими стилями тут знакома, и ничего не могу предполагать.
Тайный Санта 2012-2013
Линейный вид
