Часть первая.
Входная дверь бесшумно отворилась, впуская Кимберли в прихожую. Девушка неторопливо сняла с головы вязаную шапку, развязала шарф, скинула с плеч пальто, небрежно швырнув на полку и, обернувшись, уперлась взглядом в наряженную елку, которая приветливо сверкала разноцветными огоньками, подзывая подойти ближе, чтобы вдохнуть чудесный аромат морозного воздуха и свежей хвои. Этому могло быть только одно объяснение. Ким торопливо скинула обувь, оставшись в розово-черном платье, и прошла в комнату.
- Это ты, кукла?
Белая, точно фарфоровая кожа, яркие сине-зеленые глаза – Кимберли более всего напоминала куклу с пухлыми щечками, роскошными локонами и пустыми глазами. Казалось, что она буквально светилась в сумерках комнаты своей эфемерной бледностью.
- Да, я. – Негромко ответила Кимберли, обращая свои очи в сторону стеллажей, где обыкновенно сгущалась тьма и пыль, а теперь стоял черноволосый юноша, разглядывавший книги за замутненными от времени стеклами.
Ганс всегда звал ее «куклой», и совсем не из-за того, какой кукольно-холодной красотой обладала эта девушка. Нет, молчаливость, спокойствие привлекли Ганса в ней, который более всего ценил в людях именно эти качества, будучи совершенно невозмутимым человеком. Чтобы ни случилось, Кимберли сохраняла трезвость разума, когда другие теряли голову от страха или волнения. Девушка предпочитала хранить настоящие чувства в себе, нежели показывать их на публике. Вот потому Ганс и стал звать ее куклой, за холодное равнодушие и ясную трезвость ума.
Возможно, из них могла получиться влюбленная парочка, если бы не инфантильность Кимберли и надменное равнодушие Ганса. Впрочем, им обоим было удобнее быть просто друзьями: Ганс мог бы не караулить Кимберли подле каждого угла, а девушка не терзать себя мыслями о возможной измене парня. И волки сыты и овцы целы, но был один изъян, постоянно терзавший Кимберли. Ганс был чрезвычайно бледен, гораздо бледнее ее. То ли он страдал малокровием, то ли до того вытравил свой организм наркотиками, факт употребления которых Ганс не скрывал от приятельницы.
Чертовски соблазнительный взгляд серых глаз был всегда затуманен, а впалые щеки придавали Гансу необъяснимое очарование, которого не было даже у тех парней, которых запросто можно было снимать для обложек модных журналов. Если бы Кимберли предложили сравнить друга с какой-нибудь вещью, то она бы не раздумывала долго. Ганс был потаенной шкатулкой, ключ от которой был безвозвратно утерян, а чтобы открыть ее без ключа требовалось время. Много времени, терпения и просто ласки, на которую Ганс реагировал весьма неадекватно, не позволяя приближаться представительницам женского пола больше чем на два шага к себе. Единственным исключением была Кимберли, которая могла тискать его постоянно, причем совершенно безнаказанно.
- Нравится, как я украсил?
- Очень мило, - прокомментировала Ким, подходя ближе к нарядной елке и вдыхая ни с чем несравнимый запах грядущего Рождества. – А я уже думала, что ты забыл ко мне дорогу.
- Дела были, - размыто ответил Ганс, позабыв пояснить, что именно заставило его не появляться в колледже четыре дня. Стоя невдалеке от него, Кимберли чувствовала себя беззащитной и какой-то обидно чужой даже в собственной квартире. Ганс обладал способностью становиться своим в любой компании, где бы он ни появился. Квартира Кимберли каждый раз оживала, когда парень вступал на порог, и засыпала, едва Ганс покидал ее стены. Сейчас он стоял перед ней, и квартира буквально жила, дышала, вдохновленная его присутствием, став гораздо более уютной и теплой, не смотря на мрачность красок, доминировавших в ней.
- Как собираешься провести Рождество?
- Съежу кое-куда: чистый воздух, благословенная тишина соснового бора... – мечтательно произнес Ганс, больше обращаясь к себе, нежели отвечая на вопрос девушки. Он крутил пальцами неровно скрученную сигарету, но, поймав неодобрительный взгляд Ким, брошенный в свою сторону, мгновенно засунул ее в карман джинсов. – А ты?
Уловка перевести разговор не подействовала: глаза Кимберли уже сверкали возмущением. Не секрет, что Ганс курил травку. В колледже каждый второй, если не первый, баловался подобным занятием, забив на учебу и образование в частности. Ганс был одним из тех, кто успевал везде: и учиться, и развлекаться. Свой среди студентов, свой среди преподавателей, которые носились с ним как с золотым яйцом, подававшим очень крупные надежды. А то, что это «яйцо» обладало вздорным характером и букетом вредных привычек все просто закрывали глаза.
- Ты же мне обещал, что бросишь!
- Поправка: я говорил, что собираюсь бросить, - усмехнулся Ганс, - поэтому у меня еще есть время.
Кимберли не нашлась, что возразить. Ганс был умен и прекрасно понимал, что однажды попробовав, трудно остановиться. А эти слова он говорил, только для того, чтобы внушить ей мнимое спокойствие. Девушка только скривила губы и отвернулась от него. Прошло мгновение, как ее обдало легким ветерком, и Ким ощутила почти неуловимое прикосновение кончиков пальцев к своей руке.
- Ну, не злись... – пропел Ганс, продолжая тихонько поглаживать белоснежную кожу Кимберли, - для тебя я могу быть белым и пушистым... Очень пушистым, если ты этого пожелаешь.
Кожа начинала гореть под его прикосновениями, а решимость растаяла в тот миг, когда Ганс тихо на ухо шепнул: «Не злись». Она и не могла злиться на него. Просто не хватало сил.
Конец первой части.