И было 22 июля 1941 года. И были слова. И был страх.
***
Мы услышали
выступление наркома на улице. Возвращались с Таней из булочной и как раз обсуждали, что скоро должны начаться вступительные экзамены у Сергея и нужно зайти к ним, узнать как дела. И вдруг…
«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий…без объявления войны…напали на нашу страну…»
Шок, ужас, какой-то столбняк и стойкое нежелание мозга воспринимать эти слова всерьез.
Я не видела, но чувствовала, что люди вокруг меня испытывают подобное – не хотят верить. Рядом со мной вздрогнула Таня. Уцепилась за мою руку и вся сжалась.
- Мама, это правда? Неужели, это правда?
- Не знаю, малыш… не знаю…
Хотя, конечно, знала. Знала, что правда и осознание этого было самым ужасным событием в моей жизни.
Первое о чем я подумала, было «Все мои мужчины уйдут! И вернуться ли?...» Крепко ухватив дочь за руку, я потащила её за собой в сторону дома Сергея.
Мы вбежали в коридор, и сразу мне кинулось в глаза то, что Сергей и Полина упорно избегают смотреть друг на друга.
Я остановилась у дверного косяка и тихо сползла по нему на пол. Я все поняла. Так и должно быть. Он уйдет.
Дети подбежали ко мне, взволнованные, но я не могла даже сказать им, что со мной все в порядке, я не могла говорить. В груди вдруг закололо, и я…потеряла сознание, наверное.
***
Очнулась я в больничной палате. Рядом был Сократ. Его, наверное, вытащили с работы.
Сократ гладил меня по руке и тревожно всматривался в мое лицо. Я с трудом улыбнулась, давая понять мужу, что пришла в себя. Но лучше бы не приходила. Потому что вместе с сознанием вернулась и память. И мне захотелось умереть.
Я даже забыла спросить, что со мной произошло. Пришел врач и сказал, что у меня предынфарктное состояние и если бы я не попала вовремя в больницу, все могло быть гораздо хуже. Хотя… куда уж хуже? Ведь война.
Неделю я провалялась в больнице. Я все хотела уйти оттуда, но врачи не выписывали меня, и приходилось мириться с этим. А так же с полной неизвестностью. Потому что с того момента как я оказалась в больничной палате, мои родные говорили со мной только о погоде и о том, как красиво поют птички в саду. Меня злило это и выводило из себя. Я нервничала ещё больше и пыталась объяснить им, что тем, что они скрывают от меня истинное положение вещей, они только делают мне хуже. Потому что я им не верю, расстраиваюсь, и мое сердце напрягается от этого в разы сильнее.
Наконец, когда мне разрешили уже вставать, я нечаянно стала свидетельницей разговора Сергея с Сократом и получила подтверждение своим самым страшным опасениям.
- Пап, 6 июля я уже уеду. Не знаю как сказать об этом маме…
- Скажем, Сережа, скажем. Только чуть позже. Она ещё очень слаба.
Всего несколько предложений, а я уже почувствовала, как мои ноги подкашиваются и в глазах темнеет. В этот момент Сергей увидел меня и, подскочив, успел подхватить на руки.
- Зачем, ты встала, мама? Тебе ведь ещё нельзя.
- Можно. Почему ты не сказал мне раньше, Сережа?
- Вот потому и не сказал – нахмурился сын, многозначительно кивнув на мои обмякшие ноги.
Я только тяжело вздохнула. Что я могла сказать? Нужно было смириться. Я хорошо понимала, что воспитала слишком благородного человека для того, чтобы надеяться, что мой сын будет увиливать и стараться презреть свой долг перед страной. Более того, если бы он попытался обезопасить себя и отсидеться в тылу, я первая бы сказала, что он подлец и не достоин называться мужчиной.
Я отпускала его и только надеялась, что моя любовь защитит во всех невзгодах и вернет мне его живым.
О том, что на войну может уйти и мой муж, я ещё не думала…
***
Наконец, я вернулась домой. Только для того, чтобы успеть попрощаться с сыном, который на следующую ночь должен был уезжать на фронт.
Я пришла к сыну и невестке ни свет - ни заря. Я хотела провести с ним как можно больше времени. И совершенно не хотела думать, что, возможно, Полине тоже хочется побыть с ним наедине.
Сергей был уже коротко стрижен и одет в военную форму.
Он показался мне сильно похудевшим и уставшим. Мой милый мальчик.
Я старалась держаться и улыбалась как могла. Лишь бы не заплакать, лишь бы суметь сдержаться!
Мы вели себя так, как будто ничего не происходило. Полина казалась какой-то отстраненной и все время молчала. Но я чувствовала как тяжело ей сейчас. Возможно, не меньше чем мне. Однако, она держалась прямо и изо всех сил крепилась.
После школы прибежала Танюшка. Наверное, она стала первым человеком, кто, посмотрев на нас, проявил за всех то, что было на душе. Таня разрыдалась.
Сергей обнял сестру крепко-крепко и стал шептать ей что-то на ухо. Не знаю, что он ей говорил, но Татьяна успокоилась. А я наоборот, почувствовала, как по моим щекам покатились горячие капли. Мне вдруг подумалось, что возможно, я вижу своих детей вместе последний раз…
***
Мы с Таней просидели у них до самой ночи. К вечеру, после работы пришел ещё и отец.
Бедняга Сергей! Ему пришлось весь день провести в женском царстве печали и тоски. Наверное, ему было бы гораздо легче, если бы мы не приходили вовсе. А так ему приходилось успокаивать то одну, то другую. Полина единственная не проявляла своих чувств и старалась держаться даже несколько отчужденно.
Уже поздно вечером мы отправились провожать Сергея на вокзал. Поля чувствавала себя плохо, думаю, больше морально, чем физически. Сын запретил ей идти с нами и попросил Таню остаться с ней. Танюшка даже обрадовалась, как мне показалось. Наверное, она очень боялась этого вокзального прощания. Гораздо легче не видеть, как уезжает родной человек. Возможно, навсегда.
Уже перед выходом я обернулась. Сергей замешкался, и я хотела его поторопить. Но язык не повернулся. Я не могла прервать, то, что увидела.
Сергей стоял на коленях около Поли, и ласково гладя её руки и круглый животик, что-то шептал. Я видела, как покатились слезы из глаз девочки, как она из последних сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Наконец, она слабо оттолкнула от себя мужа и отвернувшись, стала вытирать слезы. Когда, она снова посмотрела на него, её глаза были сухими и она вымученно улыбалась. Сергей притянул её к себе.
- Поля, все будет хорошо, правда. Ты только сделай так, как я тебя прошу, не протився. Мне так будет спокойнее. А я вернусь. Обязательно.
Полина молчала. Отступив на шаг, она поднесла руку к лицу и прикрыла глаза.
- Да, Сережа, я знаю. Сделаю как ты просишь.
Сергей кивнул, улыбнулся и чмокнул Полю в щеку. Потом он простился с Татьяной, которая повисла на нем и никак не хотела отпускать. Наконец, с улицы, видимо, устав ждать, вошел Сократ и поинтересовался, пойдем ли мы вообще на вокзал.
- Да, пап, уже идем – Сергей вырвался из объятий сестры, подхватил вещмешок и направился к выходу.
Мы двинулись к вокзалу. Сергей шел вперед не смотря по сторонам. А я обернулась и увидела Полину. Она стояла босая у крыльца и полуприкрыв глаза глотала ручьями текущие по щекам слезы. Сергей как будто почувствовал и, так и не обернувшись, махнул рукой назад… Я увидела как в уголке его глаз скопилась влага, но слезы из них так и не упали.
***
Мне тяжело вспоминать наше прощание. Тем более, что я, старалась его продлить, и удержать сына как можно дольше рядом.
Наконец, Сергей, вырвался из моих удушающих объятий и сказал:
- Мама, ты помнишь о чем мы с тобой говорили в тот день, когда ты пришла к нам с папой?
- Конечно, Сереня, я помню. Ты как в воду глядел – печально заключила я.
- Мама, пожалуйста… Ты мне обещала тогда, что не оставишь Полю. Забери её оттуда. Она плохо чувствует себя в последнее время и очень переживает. С ней может случиться что-то нехорошее. Мне больше некого просить…
- Конечно, сынок. Она твоя жена, она носит моего внука. Она просто хорошая девочка. Разве я смогу её оставить?
- Спасибо, мам – просто сказал сын и крепкой меня обнял.
С отцом они о чем–то ещё тихо поговорили, крепко пожали друг другу руки и обнялись.
- Я верю в тебя, сын – сказал Сократ – ты вернешься. Тебя здесь столько женщин ждет – улыбнулся муж. – А мы с тобой может, скоро встретимся. По крайней мере, я на это надеюсь.
- А я, пап, надеюсь, что нет – в тон ему ответил Сергей, улыбнувшись – береги маму и Танюшку.
… И Сергей, запрыгнул на приступку поезда, который уже потихоньку начинал набирать скорость…
Мой мальчик, как бы я хотела защитить тебя как в детстве. От всего.
Таня в эту ночь осталась ночевать у Полина. Я же на следующее утро отправилась к ней, что бы забрать её оттуда, как и просил меня сын.
Я была настроена на трудный разговор, потому что сомневалась, что Полина захочет переезжать к нам. Она слишком независимый и самостоятельный человек. Но, то ли Сергей провел с ней разъяснительную беседу, то ли солидный срок беременности беспокоил её, но Полину мне даже не пришлось уговаривать. Она сразу уже согласилась и сердечно поблагодарила меня и Таню.
Таня, надо сказать, очень обрадовалась нашему новому жильцу. Уж не знаю как и почему, но эти две девочки, с приличной разницей в возрасте, стали очень близки. Таня постоянно бегала к брату и теперь я понимаю, что скорее всего не столько из-за брата, сколько из-за его невесты. Теперь, когда Полина, собрав свои небогатые пожитка, перебралась к нам, так и вовсе постоянно они были вместе, шептались о чем-то, секретничали. Я даже иногда начинала ревновать. Правда, быстро одергивала себя, понимая, что Тане проще общаться с Полиной, потому что она гораздо ближе ей по возрасту, чем я. Тем более, что из-за этой дружбы, мои доверительные отношения с дочерью совсем не страдали.
В быту Поля оказалась очень неприхотлива и главное, никогда не пыталась вмешиваться в мое хозяйство. Этого я опасалась больше всего. По своим приятельницам знала, что самым страшным преступлением снохи в глазах свекрови является малейшая попытка сделать что-то по-своему в заведенном укладе семьи. Как только невестка пыталась оккупировать кухню или переложить носовые платки из одного ящика комода в другой, она становилась кровным врагом номер один. Поэтому я невероятно обрадовалась тому, что Полина ничего переделать не пыталась, а если ей что-то было нужно, то всегда сперва советовалась со мной, а потом уже предпринимала какие-то действия.
Правда, иногда мне казалось, что она воспринимает наш дом исключительно как временное пристанище, и меня это несколько задевало. Хотя, здраво помыслив, я приходила к выводу, что в общем-то так и должно быть. Ведь каждая женщина хочет иметь свой дом, где она могла бы ощутить себя полновластной хозяйкой.
Мне очень хотелось верить, что когда-нибудь и у Поли и у Тани будет этот самый «свой дом».
Пока же Полина спала на старом Серенькином диване и всеми силами старалась помогать нам по дому.
***
Первое письмо с фронта было для нас как лучик теплого солнца после длинной, темной зимы.
Сын писал, что у него все хорошо, что он на всех очень любит и скучает по всем, что кормят их хорошо, что расквартированы они отлично… В общем, сплошной отпуск, а не война. И не слово о боях, об обороне, о ранениях и смертях. В этом он весь, Сережка Калинин, оптимист и человеколюбец.
Я скоро поняла, что от сына ждать реальных известий не приходится и стала почерпывать информация из газет. Ни одно сообщение о действиях на Южном фронте не проходило мимо моих глаз.
Напряжение возрастало. Сократ все чаще заводил разговор о том,что скоро работа над проектом завершится, они запустят новую боевую машину в производство и он отправится на передовую, чтобы контролировать процесс освоения нового аппарата в реальном времени. Он конечно, говорил все это не так прямо, памятую о моем сердечном приступе, но я слышала между слов то, к чему Сократ меня готовил.
Наконец, Сократ пришел домой в военной форме и ласково меня обняв, сказал, что через неделю ему нужно будет ненадолго уехать.
Я выкатила глаза и с ужасом воззрилась на мужа. Он говорил об этом так, как будто собирался на пару недель съездить на дачу, а не в действующую армию!
Всю неделю я находилась в состоянии тихого шока. Для меня самой было совсем неожиданной такая реакция. Ведь я знала, что Сократу тоже придется уйти. Но почему-то когда это стало фактом, мое сознание отказалось его принимать. Я плакала ночи напролет и утром практически не могла ничего делать. Сократ видел это и, конечно же, очень переживал. Однако, у него был приказ и ответственность перед Родиной и спорить с этим не приходилось.
Я старалась взять себя в руки, но у меня это плохо получалось. Было страшно. Я уже так привыкла быть с мужчиной, быть защищенной слабой женщиной. И вот опять нужно было собираться с силами и вставать во главе маленькой женской семьи. На моих руках оставались дочь, беременная невестка и в скором времени, ещё один маленький человечек.
Танюшка бодрилась. Шутила, говорила о том, что теперь мы точно задолжаем за квартиру, потому что мама не знает где лежат счета. Изображала бодрость духа и показывал, что достаточно сильна для всех этих передряг.
Моя любимая девочка старалась упокоить и подбодрить меня, хотя сама была в панике и боялась ухода отца на войну, возможно, больше нас всех.
Полина тоже всеми силами стралась поддержать нас. С Танюшкой она постоянно была рядом и я думаю, что в большой степени именно это помогала дочке справляться со своим страхом. Я удивлялась своей невестке! Полина оказалась настолько терпеливой и уравновешенной, что находясь рядом с ней незаметно и сам начинал чувствоать некое умиротворение и уверенность в своих силах. Ей достаточно было только мягко дотронутся до плеча и заглянуть в глаза, чтобы страхи отступали и появлялась вера в то, что все обязательно будет хорошо.
Не знаю, насколько легко все это давалось Полине. Ни разу с тех пор как Сергей ушел на фронт она не позволила себе впасть в тоску или опустить руки. Такие люди как Полина не отступают, они всегда идут только вперед.
***
Сократ уехал 14 сентября. Перед выходом на вокзал, я по привычке проверила все ли он взял с собой и обернувшись к мужу попыталась убрать с его гимнастерки несуществующую пылинку.
Муж перехватил мою руку и ласково мне улыбнувшись прижал её к губам. Нам не нужны были слова. Мы просто смотрели друг на друга и чувствали, что нет никого ближе и роднее.
- Лена, ты главное меня дождись – даже в такой момент Сократ не мог быть абсолютно серьезным. – А то мало ли, я вернусь, а ты уже замужем за каким-нибудь генералом.
- Дурак – я смеялась сквозь слезы – мне бы дожить…
- А вот таких мыслей даже не допускай – посерьезнел вдруг муж – Ты сильная, у тебя две девченки, скоро может ещё третья будет. Ты обязана жить. А иначе мне не будет смысла возвращаться…
…А в ночь на 15 сентября у Полины начались роды. Неожиданно, мы ждали не раньше чем через неделю. Видимо, напряжение последних дней все-таки на ней сказалось.
Мы быстренько собрались и все втроем отправились в ближайший роддом. Когда мы туда добрались у Поли уже отошли воды и буквально через час она родила сына.
Мы с Танюшкой всю ночь просидели под окнами роддома, чтобы с самого раннего утра узнать как дела у нашей роженицы. К счастью, роды прошли легко, и не смотря на стремительность, ребенок родился здоровым и мама чувствовала себя хорошо.
Мы с Таней, не спавшие всю ночь, даже не сразу осознали тот факт, что все уже закончилось и наши статусы изменились. Я стала бабушкой, Таня – тетей. По моим щекам текли горячие счастливые слезы.
Удостоверившись, что все в порядке и увидев махавшую нам через оконное стекло счастливую Полину, мы отправились домой. Но не для того, что бы лечь спать, а для того, чтобы подготовить квартиру к появлению в ней нового жильца.
***
А у Танюши своя печаль. Её возлюбленный и мой студент тоже ушел на фронт. Какой обычной стала эта фраза. «Ушел на фронт».
Да, я понимаю, что в четырнадцать лет говорить о любви рано, но Таня и Гоша меня просто поразили своей чистой невинной нежностью.
Георгий появился в нашем доме в середине весны. Ему было семнадцать и я готовила его к поступлению в консерваторию. Он писал неплохую музыку и собирался поступать на композицию. Собственно, он и поступил в начале июля. И я уж думала, что все, дальше он будет заниматься сам. Ан нет. Георгий попросил продолжить с ним занятия. Я в общем-то была не против. Мальчик талантливый, схватывает все быстро. Очень приятный в общении, воспитанный человек. И я почти все лето пребывала в уверенности, что он ходит ко мне исключительно для занятий. Пока однажды не увидела как эти двое – моя дочь и мой ученик – смотрят друг на друга.
И только тогда я заметила, что после двух часов экзерсисов Гоша не идет домой, а ещё долго гуляет с Таней в соседнем сквере. Они о чем-то говорят, смеются, и так нежно смотрят друг на друга, что аж сердце замирает.
Когда я поняла, что связывает этих двоих у меня даже язык не повернулся сказать Тане, что ей всего четырнадцать, а ему уже семнадцать и что все это очень рано… Я просто сказала ей, что очень рада тому, что она нашла человека который ей идеально подходит. И пусть это все, возможно, закончится, но нежность останется в её сердце навсегда. Таня сказала «Спасибо, что ты понимаешь, мама».
А теперь вот, мальчишке в конце августа исполнилось 18 и он ничтоже сумняшеся отправился на фронт. Это было ещё одним плюсом ему в моих глазах и миллионом слез в глазах Татьяны.
Теперь мы остались втроем – три женщины, отправившие своих мужчин на войну.
Но уже 18 сентября в нашем доме появился новый мужчина. Полина назвала его Максимом. Решение так назвать сына они приняли ещё до его рождения вместе с Сергеем.
Ну что ж, Максим так Максим. Будем звать Максимкой, ласково.
Когда я впервые взяла на руки своего внука, то испытала какое-то странное чувство.
Это не было похоже на то, что ощущает мать, держащая на руках своего малыша, но доставляло не меньше, а то и больше положительных эмоций. Я бы даже сказала, что это была определенная гордость. За то, что когда-то я родила и воспитала отца этого маленького комочка счастья, а значит имею к нему прямое отношения и могу считать его своим продолжением. Наверное, именно поэтому считается, что бабушки и дедушки гораздо больше любят своих внуков, чем собственных детей. Просто они понимают, что теперь никогда не умрут, потому что в каждом следующем поколении будет сохраняться частичка их самих. И это очень приятное понимание.
Татьянка же и вовсе ухватилась за малыша руками и ногами. Как только она возвращалась из школы, мы с Полиной тут же лишались всех прав и обязанностей в отношении Максимки и он полностью переходил на попечение своей тетушки. Таня готова была проводить с ним все свое время и делала все что было нужно: кормила, купала, гуляла, меняла пеленки, агукала и рассказывала сказки.
Я смотрела на неё и думала, что, наверное, из моей доченьки получится хорошая мать, небезразличная к своим и чужим детям.
А вот Полина меня несколько удивляла. Несмотря на то, что рождение ребенка она восприняла как счастье и первые дни вовсе не выпускала его из рук, по прошествии месяца, с того момента как она снова вернулась на работу в госпиталь, Полина стала отдаляться от сына. Причем, создавалось ощущение, что делает она это сознательно, переступая через себя и свою любовь к сыну.
Она перестала кормить его грудью, как только вышла на работы, ссылаясь на то, что все равно у неё нет времени придерживаться режима питания. Правда ещё некоторое время продолжала сцеживаться, но как только Максимке можно стало вводить прикорм, отказалась и от этого. Я удивлялась и даже как-то возмущалась.Я пыталась рассказать Поле, что когда-то не смогла кормить грудью своих детей и до сих пор об этом жалею, потому что это очень сближает мать и дитя и в дальнейшем дает некую устойчивую связь.
Я сетовала на то, что она не хочет использовать замечательную возможность, а стягивает наполненную молоком грудь, что бы оно перегорело.
- Как ты не понимаешь, Полина! Ведь ты лишаешь себя и сына такой чудесной возможности уже сейчас закрепить вашу близость! – всплескивала я руками, пытаясь вразумить упрямую невестку.
Но Поля была непреклонна. Она ничего не отвечала на мои возмущения и продолжала гнуть свою политику. Да что за упертую девица нашел себе мой сын!
Через пять месяцев после рождения Максима я узнала почему Полина так настойчиво старалась отдалиться от сына.
- Елена Сергеевна, мы можем с Вами поговорить? – однажды, вернувшись с работы, задала мне вопрос Полина
- Конечно, милая. Что-то случилось? – я только что помыла посуду после скудного ужина и принесла кипяток, чтобы заварить чудом нам доставшийся черный чай.
Поля начала издалека. Она говорила о том, что как медицинский работник должна быть мобилизована и только беременность отсрочила её призыв в армию. Она объясняла, что каждый месяц на фронт уходят множество врачей, медсестер и санитаров. Они уезжают с новыми и новыми медицинскими эшелонами, мобильными госпиталями. Сейчас Полина, так и не успевшая поступить в институт, считается квалифицированной медсестрой и за отсутствием нужного количества докторов, выполняет обязанности врача. Являясь главой сестринской бригады, она может регулировать сроки отправки своих подчиненный на фронт. Все пять месяцев после рождения Максимки, Полина как могла оттягивала свой отъезд. Но вовсе не потому, что боялась войны, а потому, что все это время врачей и медсестер из их госпиталя отправляли куда угодно, только не на Южный фронт…
После этих слов, я все поняла. Глаза застили слезы.
- Ты уезжаешь к Сереже? Когда?
- Через восемь дней. Я должна. Я знаю, я нужна ему.
- А как же Максим? Разве своему сыну ты не нужна?
- Елена Сергеевна, я знаю, что никто лучше Вас не сможет позаботится о нашем Максимке. Оставляя его в Вами, я полностью уверена в том, что все будет хорошо. А если я не поеду сейчас, то через месяц-два меня все равно отправят, но тогда уже неизвестно куда. Пожалуйста,.. мама…
И что я могла сказать? По крайней мере у меня будет дополнительный стимул пережить эту войну. Я должна была сберечь дочь и внука.
***
Через восемь дней Поля прощалась с сыном. Малыш ещё не понимал, что эта белокурая женщина, смотрящая на него с печалью в глазах – его мать. И, возможно, он видит её в последний раз.
Максимка агукал, хватал Полю за пряди волос, а она смотрела на него, и по её щекам катились почти прозрачные, хрустальные слезинки.
Как же это больно, оставлять своего ребенка и не знать, увидишь ли ты его когда-нибудь снова!
***
Так мы остались вчетвером – я, Таня, Максим и Васька. Вернее, нет, впятером. Ещё в начале сентября, до рождения Максимки и ухода на фронт Сократа, к нам присоединилась моя консерваторская подруга Мария. Она вовремя уехала из Ленинграда, успела до начала блокады и поселилась неподалеку от нас, в квартире своей дальней родственницы.
Теперь почти все время она проводила у нас и мы вместе каждое утро читали газеты, пытаясь получить хоть какую-то адекватную информацию.
Машенька уже давно овдовела, её муж умер ещё до войны и у неё остался сын, который тоже был мобилизован. Теперь мы вдвоем ждали завершения этой страшной войны и надеялись, что провидение смилостивится над нами и вернет нам наших любимых живыми и здоровыми.
Калинины. "Мы наш, мы новый мир построим"
Было бы больше кракелюров,или они были бы слишком симметричными и крупными - да,пожалуй,смотрелось бы чересчур искусственно.
Пожалуй,это то,чего не хватает многим династиям.Лишает их реалистичности,быть может.Спасибо за прекрасный отчёт.Для меня Калинины - дополнительная возможность узнать о быте того времени.
Сухо и совсем не так как хотелось. Все-таки недостаточно у меня фантазии и эмоционального заряда что бы передать ТАКОЕ. Наверное, это нужно пережить, что бы реально и чувственно описать. Поэтому, кстати, и взяла за основу так называемую парцелляцию. Обрывочные мысли в виде завершенных предложений. Этакая сдерживаемая истерика.
Линейный вид
