- Бабушка, бабушка, когда мы пойдём к маме? – маленькая девочка лет восьми сидела за столом и, чтобы не есть суп, задала вопрос.
Однако старушка не сразу ответила. По морщинистому лицу пробежала тень глубокой печали, оставшись в серых, как пасмурное небо, глазах. Что ж тут ответишь, когда такое случилось...
- Я не знаю, Мия. Наверное, на следующей неделе.
- Обещаешь? – радостно воскликнула девочка и захлопала в ладоши.
- Обещаю, - с неохотой и вздохом подтвердила бабушка, - ты ешь суп, а то не поедем в парк. Мия с явным неудовольствием посмотрела на тарелку с супом, но желание повеселиться в парке было сильнее, нежели большая нелюбовь к супу.
- Точно поедем? – с серьёзным и подозрительным лицом уточнила она у бабушки.
- Даю тебе слово, - рассмеялась та.
Девочка глубоко вздохнула и принялась есть суп.
Через полчаса они стояли с бабушкой на остановке в ожидании автобуса или маршрутки.
Большое раскидистое дерево защищало от палящих лучей июньского солнца. Было очень тепло, даже жарко. Людей на улице было мало... как и машин. Девочка внимательно оглядела улицу – ничего интересного, кроме милой рыженькой кошечки, удобно устроившейся в тени невысокого кустарника у забора.
Мия с любопытством наблюдала за весьма привычной и обыденной картиной жизни бездомной кошки. Девочка очень любила животных, особенно кошек. Однако через пару минут приехала маршрутка, и они покинули свою улицу.
Невысокое здание, к которому они подъехали, как-то особенно выделялось. Может, этому способствовала чистая белая краска, покрывавшая его стены, а, может быть, из-за своего назначения. Это была псих-лечебница, стоявшая на окраине города. Приют душевнобольных и несчастных людей. Маленькие окна скрывали темницы, в заточении которой сидела и мать Мии.
Бабушка с девочкой зашли в просторный холл. В будние дни посетителей совсем не было, хотя и в выходные их было ненамного больше. За стойкой стояла уже не молодая женщина, она окинула гостей печальным взглядом и спросила, к кому они идут.
- Мы к Оливии Хорби, - ответила старушка.
- Хорошо, так... – женщина взглянула на список пациентов, одиноко висящий на стене, - палата 17, второй этаж.
- Спасибо, - поблагодарила её бабушка и они с Мией направились к лифту.
- ... может девочке остаться? – нерешительно бросила им вслед женщина.
- Там её мать, - получила тихий ответ она. Женщина с сочувствием посмотрела на хрупкую фигурку удаляющейся девочки и, покачав головой, принялась за работу.
Тем временем Мия с бабулей шли по длинному светлому коридору. Окна здесь были такими же маленькими – вместо них помещение тускло освещали настенные лампы, уныло повесившие свои головы-плафоны.
- Мия, посиди тут на скамеечке, я первой зайду, - попросила девочку бабушка.
- А мне можно будет зайти потом?
- Конечно, я тебя совсем скоро позову, только никуда не уходи.
И бабушка скрылась за белой дверью. Минуты ползли медленнее улитки, Мия пересчитала все лампы в коридоре по два раза, затем двери и окна... Девочка не скучала, она думала.
Уже целый год прошёл, как её мать в больнице. И за этот год многое успело поменяться: от них ушёл отец, заявив, что не желает тащить на своей шее пожилую женщину, больную жену и маленького ребёнка. Мия не осуждала отца, она его искренне любила и понимала, что ему такая жизнь в тягость. Порой маленькая предательская мыслишка о том, что отец поступил нехорошо, зарождалась в её голове, но девочка ещё не умела ненавидеть или презирать, она могла только сожалеть и грустить. В таком возрасте трудно дать объективную оценку, правда, это тяжело сделать и в более старшем возрасте. Будучи ребёнком, Мия по-детски серьёзно рассуждала: «Папа ушёл, значит, так ему будет лучше, а мы всё равно будем хорошо жить втроём». И это суждение воистину правильно, ведь в таком нежном возрасте непозволительно заставлять детей думать совершенно иначе – тогда, вырастая, они озлобляться, что плохо скажется на всей их жизни.
Но всё же Мии не доставало отцовской заботы. Помниться, они весело играли на чердаке в привидений или же строили будку для соседнего пса Чарли. Отец ловко строгал доски, забивал гвозди, а Мия, смеясь, красила готовый домик в яркие цвета.
А сейчас все изменилось. В школе её сторонятся, будто бы она заразная. Только одна девочка, тихая и забитая, какой хотят сделать одноклассники и Мию, стала с ней разговаривать. Но сейчас каникулы, и её увезли в пансионат.
Мия вздохнула и взглянула в окно; небо заволокло сгущающимися тучами, ветер усилился и теперь больше не ласкал молодые деревьица, но пригибал к земле, будто бы говоря «посторонитесь».
За дверью послышались шаги бабушки, но они показались девочке странными: в них не было былой старческой лёгкости и беззаботности. В шорохе подошв о пол слышалась тоска и нерешительность. Через пол-минуты дверь открылась, в темной комнате с занавешенными окнами находилась ещё медсестра, она что-то сказала бабушке, но та вышла в коридор, не ответив.
- Пойдём домой... Мия – подав руку, сказала с дрожью в голосе бабушка.
Девочка тихо, не проронив ни слова, взяла теплую, белую ладонь и ощутила, что она стала мельче из-за той же дрожи, что мелькнула и в голосе бабули.
Мия поняла, ещё услышав шаги за дверью, что что-то случилось, а после слов бабушки, а более от её внешнего вида, девочка осознала – мама умерла. Эти два слова нелепо устроились в голове, наполняя её тихим, печальным звоном. Бабушка с девочкой вышли из больницы, навстречу уже окрепшим порывам ветра, с яростью набрасывавшимся на всё, что встречалось на их пути.
Погода словно отражала настроение: с серых небес полился дождь, где-то очень далеко блеснула золотая змейка, а спустя несколько секунд докатился и гром. Дождевые капли, с каждой минутой становясь всё тяжелее, забарабанили по зелёным листьям, смывая с них дорожную пыль. А девочка тихо шла и думала: «Мама умерла...»