Глава 14,
часть 1
Я, не отрываясь, смотрю на мирно шумящую листвой рощу по левую руку от нас. Ярило всё так же весело и жизнерадостно пронизывает лучами кроны древес. Ему всё равно. Он не услышал меня. Боги... Зачем вы мне? Зачем я вам? К чему всё это... К чему жить...
Жить надо. Справа от меня сидит сын и тоже молчит. Ждёт, когда Зверь наестся травы на лужайке и отдохнёт. Сын... Мой? Не только. Он ещё и Его мальчик...
Мы загнали Зверя. Силы такого гиганта не могут выветриться в никуда даже за полдня скачки, но конь у нас один, и больше за душой вообще ничего нет. Его беречь надо. Как же далеко остался дом... И холм за домом, окроплённый горячей кровью... Ну почему я только об этом и думаю!!
Уткнулась в колени. Вот бы убрать все мысли из головы... Птицы поют. И вам не стыдно - почему вы всё ещё чему-то радуетесь? Я знаю, почему... У меня было... У меня было шесть лет - шесть!! чтобы петь, как птица. Почему ты не взлетела, Журавушка? Тебе распахнули все окна, тебе открыли мир, свою душу, сердце, всё, что можно, отдали тебе, отдали за тебя, в конце концов, жизнь, а ты постояла на тонкой журавлиной ножке, скривилась и щёлкнула клювом: нет, вы не баре-бояре, из окошка я вижу лес и луг, а хочу видеть заросли южных цветов и хоромы знатнейшие.
Как я не хочу об этом думать... Но думаю только об этом. Мучайся, мучайся... Получи за всё, что ты для него не сделала. Тянула, тянула время, а времени надоело ждать, пока ты прекратишь глупеть на глазах. С кем ты его сравнивала? С Лелем? О, боги... Я едва вспомнила сейчас, кто это такой! А когда-то жить без него не могла прямо-таки. Любила его, как же. Точнее, влюблена была. Князь на белом коне... Богатый, красивый и безмерно романтичный. Носит с утра до ночи на руках, сдувает пылинки и исполняет все прихоти. Дура... Андрей и был таким. Только не походил на князя, вот и всё. И не исполнял все прихоти, потому что был намного старше тебя и знал, чем это черевато.
Я свалилась набок, Слава подобрался ко мне и прошептал:
- Мама... Ты... Да. Знаешь, когда я вырасту, я отомщу за отца. Я буду большим, сильным и они все у меня попляшут. Я хочу научиться убивать их... Драться. Я слышал от бродячих баянов о том, что далеко-далеко на севере есть урманские края, где умеют биться, не зная боли и страха. Это так далеко... Но мы поедем. Главное - не возвращаться домой, ведь правда? Мама?
Я едва заметно кивнула сникшей на землю головой, Слава обнял меня за спину.
- Мамочка, ну скажи что-нибудь... Неужели и ты умрёшь?
Я молча обернулась, прижала его к себе, пошевелила золотистые волосы, по которым потекли капающие сверху мои слёзы.
- Слава... Не произности, пожалуйста, никогда слова "смерть".
- Но ты не умрёшь?
- Я всегда буду рядом. И папа всегда будет рядом. Только не забывай нас.
- Я не забуду...
Я заглянула в его сине-голубые глазки и там, в глубине, увидела залитый солнцем пятачок в сердцевине ржаного поля и молодого мужчину, раскинувшегося рядом со мной на луговых цветах, сильного, любящего, с бесконечной преданностью во взгляде, со светящейся на солнце кожей, с такими же глазами цвета неба и реки, как у его сына. Ключицы под шеей так мило выпирают, широкая крепкая грудь вздымается и опускается, кто же знал, что спустя шесть лет по ней расплещется кровь и боль...
Вот мы оба стоим на берегу реки, я полощу бельё в воде, разгинаюсь. Ай, спина затекла, в глазах темно стало... Он подошёл сзади и поймал закачавшуюся Журавушку. От него сильно повеяло сырой землёй. Пахали, значит... Он нежно отодвинул волосы с моего виска, прикоснулся губами. Я отстранилась, быстро похватала вещи.
- Андрюш, мне скорей домой надо, а то мало ли что с дитём, грудной ведь ещё.
Почему я не поцеловала его в ответ? Почему я всегда бегала от него - всегда! Чего я боялась? Я боялась любить. Любить по-настоящему, как он любил меня. Слишком много эгоизма во мне для настоящей любви. Я хотела, чтоб обожали - меня, на руках носили - меня, дарили чем-то - меня. А что я сама давала бы взамен - никогда об этом не думала. Меня любили, меня дарили, меня обожали, мне целовали ушки, щёки, губы, глаза, даже испачканные на огороде руки целовали, а я всегда разочарованно думала, что живу не в сказке, в которую всегда мечтала попасть, и что Андрей не стремится для меня выстроить дворец и увезти меня в волшебные страны. А в итоге - я полюбила его... И я шесть лет убивала в себе эту любовь, а она становилась только больше, и тем сильнее я пыталась её задушить. Я думала, что Лель - вот что было по-настоящему. Страсть, солнечный удар, хвост трубой и побежали в далёкие страны вдвоём. А на самом деле... Почему он почти никогда не говорил мне "Я тебя люблю"? Потому что для него красивые фразы, как у Леля, не значили почти ничего... Дело - вот главное. Он построил дом, он посадил множество деревьев, он родил замечательного сына, а потом уже явятся Лели, будут гулять в рощах, посаженных такими же Андреями, кружить головы их дочерям и проситься на ночлег и кусок хлеба в их дома. А дочери будут вздыхать и думать: вот настоящий мужчина.
Почему же он, такой умный, такой деятельный, не разлюбил меня, почему он раз з а разом подходил, пытался о чём-то погорить, обнять меня, поцеловать, почему в его глазах никогда не угасала эта ласковая верность? Он надеялся. Он верил, что однажды на голой скале над пропастью вырастет золотая рожь, если очень стараться. Он любил меня не за то, что я была красивой, мудрой и нежной, а вопреки тому, что я такой не была. Это был наш спор, случившийся однажды, сначала мы говорили о севере, потом о ещё более дальнем севере, я спросила, что там едят люди, можно ли там вырастить хоть что-то. Андрей возразил, что если бы не снег и холод, даже на голой скале можно вырастить рожь. На голой скале над пропастью. Я возмутилась и сказала, что нельзя никакими силами.
И ещё я думала, что никогда не смогу даже подружиться с Андреем. А сама полюбила его.
"Я хочу, чтобы ты была счастлива... Что же мне сделать, чтобы ты взлетела, моя Журавушка..." "Иди за него, Тоська, он тебя любит, а это редкое счастье." Реви, реви теперь. Он подарил тебе свои крылья, а ты, получив их, не достала для него с неба даже самую маленькую звёздочку...
Мы в пути, долго ли, коротко ли, тяжело нам приходится, даже говорить об этом не хочется. Я всё меньше улыбаюсь, и это не я заметила, а Слава. Мне улыбаться некогда. Надо что-то дать поесть сынишке, надо где-то переночевать, надо не нарваться на волков или лихих людей. А лихие люди не только в лесах водятся, одинокая женщина с малолетним мальчишкой - лёгкая добыча для всех, кому только охота.
Как же тяжело мне без этих широких плеч, за которыми всегда можно было спрятаться и мечтать в своё удовольствие, без сильных рук, которые могли схватить обидчика за грудки и вытрясти из него всю наглость, без добрых глаз и без ладоней, обветренных, натруженных, которыми он гладил меня по голове, когда своими капризами я уж совсем начинала походить на маленькую девочку. Без его любви и доброты, без верности и честности, без его умения отдавать, ничего не беря взамен, без его умения переживать собственную ненужность, не пророняя ни звука. Без всего этого мне придётся жить и воспитывать нашего сына. Я наказана.
Мы забрались чуть ли не к варягам. Они тоже, говорят, хорошие воины, но Слава упёрся. Я с огромным трудом выискала варяга, который снизошёл до нас, предложила послужить ему и не просить ни еды, ни питья, лишь бы отвёз к урманам.
- Урмане? - он косо на меня посмотрел, - а что вы там забыли?
Я объяснила ему, что мой сын хочет стать хорошим бойцом.
- В дружину бы городскую обратились...
Нет, нам это не подходит. Слава хочет не богатых людей защищать, а бедных. В конце концов, после долгих споров, варяг согласился отвезти нас и стать нашим переводчиком у урман по прибытии.
- Женщины всегда в почёте, совершая свои набеги, урмане одним из первых дел умыкают женский пол.
Я подумала, что и хазары тоже...
- Так что тебе, славянская женщина, рано или поздно придётся стать чьей-то женой на той земле, тоскуешь ты по мужу или нет.
Я промолчала. Тоскую я или нет, но без него мне жить-то и незачем.
- Не бойся, они не все воинственные. Есть и оседлые, пасущие скот, но дело военное тоже ой как знают. К таким тебя и доставим, как ты просила.
Буду жить для сына. Он хочет учиться у урман - значит, я сделаю всё для этого.
Варяжская ладья пересекла последний водный предел, и мы увидели голые скалы с редкими корявыми сосенками, а ещё - людей, заствших в ожидании нас наверху скал.
Это и были урмане, они же викинги.
Над пропастью во ржи. (с)Lekter
)))Memento mori)))
Линейный вид
