Челлендж создается в соавторстве с дорогой Hyacinth!
Поэтому к читателям большая просьба - все плюшки адресовать и ей тоже.
Предупреждение! Рейтинг челленджа 16+!
Советуем хорошо подумать лицам младше шестнадцати, беременным, впечатлительным и нервным людям.
Авторы не несут ответственность за изучение их работы вышеуказанными лицами.
1. Правила челленджа здесь под соответствующим заголовком.
2. Предыстория есть, но если все рассказать сейчас, то будет не интересно ^_^ 3. Warning! Авторы больные на голову!
4. И, не самое радостное замечание, но обновляться часто мы не скорее всего не сможем по техническим причинам - живем не близко и часто собираться для продолжения не всегда получается.
5. За оформление огромное спасибо ARNAE!
6. Мы очень любим комментарии
__________________
Последний раз редактировалось Innominato, 20.09.2018 в 05:10.
Ангел её обмирает, прикованный в шаге от высоты
Белый цветок распустился под кожей — щекочущая пыльца
Смерть не найдешь ни в ларце, ни в яйце, ни в игле — только там, где ты
Видишь, стоит: руки матери, взгляд — отца.
hero_in
Белая вспышка вспухла ядерным грибом и залила глаза (белый, белый, смерть и страх); Анна Мария заморгала, прикусив изнутри щеку. Сердце билось медленно и слабо, пульс подземными толчками отдавался в ушах. Она сцепила похолодевшие руки в замок, и девочка шевельнулась под её сплетенными пальцами.
Сквозь размытую белую муть Анна Мария вновь различила три расплывающиеся фигуры.
— Привет, – сказала женщина без лица, – простите, что так внезапно… Мы ваши соседи, – она показала куда-то в сторону, на свой дом, рука её поднялась и опустилась серой лентой.
— О, – Анна Мария сморгнула выступившие слезы. Чем хорошо положение беременной вдовы, подумала она с долей истеричного веселья, так это то, что можно не улыбаться, вести себя, как полная дрянь, и все будут тебя жалеть.
Жалость, сочувствие, выгода. Все в порядке, девочка.
— Меня зовут Саманта Осборн, – смущенно произнесла женщина без лица, — а это мой муж Лестер.
Мужчина без лица, коренастый, с обозначившейся армейской стрижкой сказал:
— Привет.
— И наш сын Лукас, – продолжила женщина без лица, Саманта. Третья фигура, стоявшая впереди, осталась безмолвной. – Мы принесли вам пирог.
— Как это мило с вашей стороны, – Анна Мария расцепила руки и изобразила приглашающий жест. – Проходите.
Полумрак ласково обнял её, тень и прохлада; свитер был голубым, а кожа Саманты Осборн — цвета кофе. Июльская жара осталась за порогом. Мальчик, Лукас, входя, одернул меховой капюшон, и мать бросила на него короткий взгляд.
— Боюсь, у меня есть только травяной чай, – сказала Анна Мария. Саманта, ставившая корзинку с пирогом на стол, проворковала: «ничего страшного». Кухню она будто бы изучила за пару секунд, двигаясь с шедшей ей ловкостью опытной домохозяйки.
Анна Мария, мысленно пожав плечами, провела остальных гостей в столовую. На самом деле кухня и столовая были одним помещением, но она велела разделить их перегородкой, как поступали теперь во всех модных квартирах высшего среднего класса. Лестер Осборн разлился в комплиментах дому, Анна Мария кивала, соглашаясь. Армейская стрижка категорически ему не шла. Как выяснилось, он преподавал математику в Северокаролинском Университете, Саманта тоже кем-то когда-то работала, а в остальной белый шум Анна Мария не вслушивалась.
Соседи болтали за четверых, излучая дружелюбие как радиацию. С мальчишкой вышло забавнее — свой кусок пирога он методично разрезал в геометрической прогрессии, и при этом с его лица не сходила вежливая улыбка Отличника и Гордости Родителей. Анна Мария отлично знала эту улыбку, она не гнушалась использовать её и по сей день.
Гости немного раздражали, заурядная благополучная парочка, пропитанная общительностью, как корж коньяком, но с ними было занятно. Через два часа они ушли, рассыпавшись в предложениях помочь, и Анна Мария лепетала: «да, да, конечно». Сын, не проронивший и пяти слов, сверкнул синими глазами и сказал:
— До встречи, мисс Варис.
Она ответила:
— До встречи, – и закрыла дверь, нахмурившись.
~***~
Мокрое, холодное мазнуло по ногам, и она проснулась, ловя ртом воздух. Началось, слившись в единый бесплотный шепот, прошуршали голоса. Не было волны ослепляющей, оглушающей паники, ужаса, лесным пожаром накинувшегося на рассудок — как тогда. Анна Мария нажала на кнопку быстрого вызова, и, дождавшись нетерпеливого «Да?», повторила:
— Началось.
— Поздравляю, – ответил доктор Эддисон. – Машина едет.
Она набросила платье, взяла сумку с приготовленными вещами и стала ждать. Не прошло и пяти минут, как машина подъехала к дому, крася улицу в алый. Волнение несильно давило на плечи. Шестнадцать лет назад смертельно испуганную девчонку тоже везли в больницу. Она сжимала в руке телефон и беззвучно плакала. Шестнадцать лет спустя Анна Мария криво улыбнулась врачу и засмеялась какой-то шутке.
Холод пробрал до мурашек. Одна, одна, она снова была одна.
Розовые стены упали на неё колпаком из сахарной ваты.
Розовые. Не белые. Она украдкой вытерла слезы и рассмеялась.
Полуденное солнце просачивалось сквозь опущенные шторы. Крошечная девочка лежала на животе Анне Марии. Она была почти такая же розовая, как стены, и едва заметно шевелила кукольными ручками.
— Джорджиана Мартина, – позвала Анна Мария.
Глаза у малышки были как стеклянные пуговицы, мутные и светлые. Без тени чувства или мысли, чище незапятнанного холста. Вот бы они стали зелеными — ошлифованное бутылочное стекло, морская вода в глубине. Как у Кивана, пожелала Анна Мария. Папин ангелочек, зеленоглазый львенок. Кусочек живого бессмертия.
Держать её на руках было странно, и кормить, и смотреть, и быть. Кроватка стояла в палате; Анна Мария часами смотрела на дочь, вшивая в память белесый пушок на голове и круглощекое личико пупса. Никто нас не разлучит, бездумно шептала она, а когда поняла, что говорит, вздрогнула всем телом.
Спустя три дня они приехали домой. Новенькая, свежая детская сияла кристально чистыми стеклами, и все было такое бело-розовое, что становилось немного неловко. Лет в пять, впервые увидев в журнале, Анна Мария страстно захотела такую комнату, киношную, кукольную и глупую. Мишки и барби, пушистый ковер, цветочки на обоях, цветочки на лампе.
У Джорджианы Мартины должно быть все самое лучшее, её, Анны Марии, несбывшееся и неисполнившееся. Хороший дом, лучшие школы, друзья из приличных семей, статус приличной семьи, достойной и одобряемой. Деньги в банке набирали проценты, но работа все равно была важна, и Анна Мария записалась в колледж. Обложившись учебниками, она сидела в детской, пока Джорджиана Мартина спала в своей кроватке.
Конечно, заходили Осборны — Саманта с огромным букетом цветов и плюшевым мишкой, улыбающийся Лестер бонусом. Однажды пришел мальчик, Лукас. Анна Мария удивилась, когда он появился на пороге.
— Это мама сказала тебе прийти? – спросила она сочувственно.
Лукас пожал плечами.
— Помощь никогда не помешает, – сказал он.
— Мне пока не нужно, но спасибо за предложение.
Кажется, тогда она впервые его разглядела — чуть неправильный профиль, жесткая линия рта. Симпатичный, обещал вырасти в интересного мужчину.
— Значит, Джорджиана Мартина? – спросил Лукас. – А коротко как? ДжиЭм?
Анна Мария хмыкнула, покачала головой и ответила:
— Нет, Джиана.
Кивану бы понравилось.
~***~
Доктор Эддисон оказался замечательным другом — Анна Мария гармонично сочетала в этом слове понятия «ресурс» и «поддержка» — и накрыл мягкой, точно лебяжьи перья, опекой одинокую, только что родившую мать. Сам он вырастил со своим супругом двоих детей, более опытного, попробовавшего на себе все подводные камни отцовства и общества, человека трудно было найти.
Как-то раз, навещая Анну Марию, он сказал:
— У меня есть для тебя человек на примете. Бывший медбрат моего отделения, потрясающе ладит с малышами.
У Джианы, которой только что сравнялось шесть недель, уже была няня — степенная и старомодная южанка, словно вышедшая со страниц «Унесенных ветром». Но Анна Мария, терзаясь материнской нервозностью, решила подстраховаться. Миссис Альфред молчаливо не одобрила, словно её мнение кого-то интересовало, и пару дней спустя в дверь позвонил Джерри Бойл.
Он был низкорослым, смешно одетым и некрасивым, как деревенщина из глухого городка где-нибудь в Айове. Все друг друга знают, все друг другу родня. От него тянуло отголоском фермерства, мастерством человека, одинаково ловко управляющегося и с буйными животными, и с вздорными младенцами. Но главным в нем, пожалуй, были карие глаза, добродушные и ласковые, как у лабрадора.
С Анной Марией Джерри общался настолько корректно, настолько в «вы-моя-хозяйка-и-ничего-более» тоне, что её это чуточку задевало. Зато Джиана на его руках становилась милым котеночком, не тревожа криками мать и няню.
— У вас прелестная дочь, – сказал он однажды. За дверью синела бархатная осенняя ночь, и Джерри собирался уходить. Впрочем, в движениях его, когда он смотрел в темноту, сквозило что-то боязливое. – Для меня удовольствие с ней общаться.
— Как и для неё, полагаю, – улыбнулась Анна Мария. – У вас настоящий дар. Почему же вы ушли из больницы?
Джерри замялся, замкнулся. Она пожалела, что спросила и открыла уже рот, чтобы извиниться, как он вздохнул.
— Эйвери… Доктор Эддисон не говорил вам? У меня возникли проблемы с начальством. И, – скорбный взгляд старого пса, – ориентацией начальства. Неприятная история вышла. Возникли проблемы.
Анна Мария озадаченно нахмурилась.
— Но вы могли подать в суд. Только дикари сейчас дискриминируют по ориентации и полу.
— Поверьте, это не совсем так. Даже у нас, даже в наше время.
И эта горечь, это смирение одновременно тронули и задели Анну Марию. Она бы превратилась в клубок холодного бешенства, боролась бы, пылала яростью, лучше прижигать гневом кровоточащие раны, чем заливать их слезами. Уже сдавалась — фатально.
Больше не хотелось.
Пожалуй, Джерри ей нравился. С ним в Анне Марии просыпалось что-то покровительственно-снисходительное, высокомерное и искреннее, как у богатой утонченной дамы, занятой благотворительностью. Она была выше его и хотела помочь, взять пса в дом и обогреть. Ты уже пробовала, Аннемари, читалось в укоризненном взгляде отражения, помнишь? Богатая белая леди увезла несчастного мальчика в лучшую жизнь, к цивилизации и мучительной смерти.
Анна Мария, впрочем, решила расспросить доктора Эддисона. Прошлое Джерри интриговало её. Люби он женщин, она бы оплела его своей шелковой паутиной, а чистые, без желания, дружеские связи Анна Мария не помнила. Крошке Джиане он симпатизировал больше, чем её матери.
— Некоторые мужчины считают, что раз они не нравятся женщинам, то геи тут же станут вожделеть их сладкие попки, – доктор Эддисон хмыкнул и плеснул себе виски. – Или они хотят их в режиме нон-стоп. Даже у самой тупой, страшной и несексуальной гориллы есть сладкая попка.
— И те люди решили…
— Джерри тогда расстался с парнем. Пять лет вместе, мечты о доме с кучей собак, сама понимаешь. Они никогда не скрывались, всем было плевать, Господи, нормальные, адекватные люди, пока в руководстве не оказался этот козел, не расстающийся с Библией.
— Я бы выпила за религию, – Анна Мария скорчила гримасу, – но мне нельзя.
— Разве Иисус говорил о ненависти? Ох, меня заносит, ладно. У того козла был сын, как выяснилось, ходок на обе стороны, и тут… – доктор Эддисон развел руками.
— Ему угрожали, – утвердительно сказала она.
Жалость плохо действовала на Анну Марию. Дома, прокручивая в голове этот разговор, она меряла шагами спальню, движение нередко унимало боль физическую, но с тонкими душевными порывами справлялось плохо. Наконец Анна Мария, отчего-то крадясь, прошла к детской. Джерри, мурлыча себе под нос, возился с Джианой. Её девочка определенно была счастлива.
Что ж, это решало многое.
~***~
Со дня гибели Кивана прошло меньше полугода, но ни тело, ни разум Анны Марии не отзывались на мужские взгляды. Она знала себя, свою жадность в постели, и была порядком удивлена. Может, роды сделали это с ней. Или, может, сознание вздумало облачить всегда бывшее чем-то вроде перерыва вдовство во что-то возвышенное, полное скорби и истинно трагическое.
Но все же она скучала. По сильному, искусно вылепленному телу, прижимающемуся к ней, губам, рукам, сиянию золотых волос, улыбке поверх всех шрамов и опасному дну зеленых глаз. По его огню. По тому, как он любил её. По тому, как они любили друг друга.
Я любила тебя, шептала в темноте спальни Анна Мария. Я виновна во многом, но я любила тебя, мой золотой рыцарь.
Родись Джиана мальчиком, она бы плохо это перенесла, по двум причинам, самым важным в её жизни. В глазах малышки все еще не было отцовской зелени, ангелочек, пока не львенок. Моя девочка, самая лучшая девочка, ворковала над ней Анна Мария. Я буду тебе самой лучшей матерью.
Она изучала банковское дело. Гуляла с Джианой без няни и Джерри, по парку, среди таких же молодых мам, лучась чуточку самодовольной улыбкой. Анну Марию приняли как свою, не заклеймив навек надменным и формальным «Здравствуйте». Она с утроенной силой занялась спортом, вечерами плавала в бассейне, занявшем подвал её дома. Тело вновь сделалось стройным, изящным и гибким. Соблазняющим, но холодным, как осенняя лужа.
Как выяснилось, насчет Джерри она немного ошиблась.
Он по-прежнему вел себя безупречно, но все чаще и чаще Анна Мария ловила на себе его задумчивый взгляд. Ей было чертовски любопытно, словно кошке, которую приманивают игрушкой на длинной нитке, однако она терпеливо ждала, помахивая хвостом. Скажи мне, молчала, улыбаясь, Анна Мария, отдай свою тайну.
И одним прекрасным вечером Джерри не выдержал. Джиана наконец заснула, и они оба сидели на кухне, разделив незамысловатый быстро разогреваемый ужин занятой матери.
— Анна Мария, – сказал вдруг Джерри, впервые назвав её по имени, – простите… Мне очень неловко просить о таком, но мне нужна ваша помощь.
Она позволила теплу и участию засиять на лице отблеском приятного вечернего солнца и кивнула, разрешая продолжить.
— У меня неприятности, – Джерри виновато улыбнулся, став похожим на побитую собаку. – Я бы не хотел вас вмешивать, это все довольно странно и неприятно, но, оказалось, только вы можете мне помочь.
— Конечно, – отозвалась Анна Мария, цепляя лапой нитку.
Джерри набрал воздуха и выпалил:
— Станьте моей женой.
Левая бровь спазматически застыла, изогнувшись. Анна Мария автоматически прожевала кусочек лазаньи, промокнула губы салфеткой и мягко улыбнулась Джерри, в чьих глазах начинала бесноваться паника.
Кровавый ад, подумала она.
— Я польщена, но к чему такая перемена в выборе партнера?
— Вы знаете сенатора Лихмана? – нервно дергая углом рта, спросил Джерри.
Анна Мария кивнула. Фрэнк Лихман был одним из последних республиканцев самого консервативного и упертого толка. К несчастью, он умел вести за собой людей и, пользуясь своим влиянием, наделал много шума.
— Мы с его крестником были любовниками, – сказал Джерри. – Ничего серьезного, но парень попался. Его папаша кинулся к Лихману, а тот сделал все, чтобы испортить мне жизнь. В прошлом у меня были… неполадки с законом. Лихман вытащил это все на свет божий.
— И вам грозит тюрьма, – констатировала Анна Мария. – И только брак, фиктивный брак с состоятельной женщиной вас спасет.
Она подошла к съежившемуся Джерри и ласково коснулась его щеки. Волны бились о борт её корабля с перелатанным флагом, утопающий плавал рядом, беспомощно молотя руками по воде.
— Что ж, – строго произнесла Анна Мария, – надеюсь, вы не собираетесь убить меня после свадьбы, чтобы завладеть всеми моими деньгами.
~***~
Никто, кроме доктора Эддисона, не знал об их планах. Для всех допущенных в чистенькую размеренную жизнь мисс Варис, вдовы и матери-одиночки, Джерри оставался кем-то вроде няньки. Анна Мария, сама практичность, лениво думала, что нашла для Джианы подходящую замену отцу, полезный суррогат — человека, который самозабвенно заботился о ней и любил.
Весь свадебный день шел дождь. Из мокрого серого тепла поднималась свадебная арка, сборный вариант со свежими цветами, купленными дворецким рано утром. Он был воплощенное равнодушие и не обращал внимания на мир, пока ему платили.
Пока Джиана крепко спала наверху, Анна Мария и Джерри встали под увитый примявшимися от воды розами свод.
Она казалась себе необычно юной с волосами, убранными в высокий узел, в коротком платье с налетом модного винтажа, изящно открывающем ноги. Только стыли в глазах — пепел подо льдом — прожитые годы, да голоса шелестели в тон льющейся с неба воде. Джерри ужасно смущался, пунцовея ушами.
Отличный муж, думала Анна Мария. Обязанный всем. Не тянущий свои липкие руки к её телу, истово веря в мифический супружеский долг. Без претензий, без опостылевших обязательств. Брак на бумаге, самая приятная его версия.
— Ну вот, – сказала она, ободряюще улыбаясь. Рука Джерри, подписывающего бумаги, дрожала.
Дворецкий принес проснувшуюся Джиану. Она нежно, полусонно ворковала, светлые глаза её безмятежно сияли. Анна Мария взяла дочь на руки, от знакомой тяжести защемило сердце.
— Спасибо, – прошептал Джерри.
— Не за что, – ответила она.
Сквозь влажные темно-серые тучи слабо пробивалось солнце.
Свой тридцать третий день рождения Анна Мария праздновала вновь замужней, с ангелочком Джианой четырех месяцев от роду, фальшивым супругом-гомосексуалистом и кучей учебников. Малышка уже стала узнавать их с Джерри; уже набрался внушительный альбом её фотографий, из-за которых взрослая Джорджиана Мартина определенно рассердится. Джиана с погремушкой, Джиана пытается ползать, Джиана на пеленальном столике, Джиана плачет, история в двадцати пяти кадрах.
Саманта Осборн была ей очарована. Не приходи без малышки, говорила она Анне Марии. Джиана покорила соседку с полувзгляда, заставляя даже свой бурный плач находить прелестным.
— Лукас был таким же красавцем, – щебетала она. – Ангелом, которого нам даровал Господь.
Анна Мария искренне пожалела парнишку, хоть его рядом и не было. Саманта хотела вытащить альбом его младенческих фотографий, но она её отговорила, стало бы неловко потом смотреть Лукасу в глаза. Он Анне Марии нравился — сдержанность с налетом высокомерия, каменная надежность в достижении целей и огонек честолюбия. Хороший мальчик-отличник с двойным дном.
Джерри съехал из своего мотеля для обездоленных и поселился рядом с гаражом, с внезапной твердостью воспротивившись всем уговорам Анны Марии. Спустя некоторое время после заключения брака горизонт его очистился, и тень Фрэнка Лихмана перестала висеть Дамокловым мечом. Каждое утро Джерри вставал со своей похожей на армейскую койку кровати и несся наверх оборачивать свою жизнь вокруг Джианы.
Анна Мария сдала свои первые экзамены. Её вложения приносили доход, проценты от денег приносили доход; чуточку подправленные документы и адвокат сделали жизнь в Северной Каролине беспечно прекрасной. Преисполненная снисхождения и желания сплюнуть от души, она навела справки о Нэнси. Мамуле исполнилось пятьдесят пять, и за годы, прошедшие с отъезда Анны Марии, она успела потерять трейлер, отсидеть и дважды подлечиться в больничке для наркоманов. Теперь она жила с каким-то бывшим угонщиком в родных трущобах. Что ж, на старости лет мамочка Нэнси обрела свое искаженное счастье.
Анна Мария еще не решила, что расскажет дочери о бабушке. Она сообщила в Сиэтл, родителям Кивана, сначала о его гибели, а потом о рождении внучки, но ответа так и не получила. Так что пока в семье Джианы было всего два человека — мама и отчим-по-бумагам, чей завтрак загадочно подгорал каждую неделю.
~***~
Шли полные южной солнечной неги месяцы. Джорджиане Мартине исполнился год.
Распахнул свои ворота прекрасный новый мир открывания дверей, беготни, карабканья, шумных игр и первых слов. Из двух окрепших птенцов «мама» и «нет» Джиана могла составить целый спектакль со сложными поворотами сюжета. Джерри говорил, что капризы и истерики — это нормально; о, терпеливый, как преисполненный благодати святой, Джерри, лучшая нянька на свете.
Светлые волосы Джианы стали немножко отливать золотом, и это маленькое сходство с Киваном будоражило Анну Марию. Глаза у неё сделались синими, в мать, а хорошенькое личико было, по излюбленным стандартам общества, как у дорогой куклы. Став старше, Джиана приворожила и Лестера, который присоединился к жене в восторгах. А когда в доме соседей малышка собиралась снести собой мебель или уронить фамильную вазу, её вдруг подхватывал невозмутимый Лукас. Рядом с ним, как по волшебству, она даже переставала капризничать.
После десяти месяцев брака Джерри расцвел. Его раздражающая Анну Марию нервозность рассосалась, он перестал страдальчески смотреть в пространство и увлекся новыми хобби. Джерри начал шить игрушки, зарылся в журналы по садоводству и вслух мечтал, как станет собирать для Джианы маленьких роботов.
Анна Мария находила в их семейной жизни особенную прелесть. Ей нравилось чувствовать себя благодетельницей, защищать и заботиться, а потом хвалить себя за это. Джерри ничего не требовал. Я не буду возражать, если тебе захочется привести сюда кого-нибудь, сказала она однажды. Он оскорбился: в дом к Джиане? Никогда.
Тем вечером миссис Альфред ушла пораньше, а дворецкий взял отпуск. Анна Мария, нарядив дочь в самый кукольный костюмчик, отправилась в гости к молодой мамаше с соседней улицы. У Шейлы уже были близнецы, так что, по её выражению, с полуторагодовалым сыном она отдыхала душой, не забывая щедро давать советы новой подруге.
Осенние сумерки были прохладными и прозрачными, как туман. Джиана заснула еще в коляске и не проснулась, когда мать уложила её в детской. Шейла, вернее, её старшие, порядком утомила Анну Марию. Она босиком спустилась на кухню и выпила аспирин. Было непривычно тихо — ни бормотания телевизора в гостиной, ни стука инструментов из подвала.
— Джерри? – позвала Анна Мария.
Она поставила стакан и взялась за поручень. Внизу было темно, в приоткрытую заднюю дверь задувал ветер. Анна Мария потянулась закрыть, но что-то её остановило. Она медленно обернулась; в подсвеченной воде чернела человеческая фигура.
По ногам прошелся холодок, заморозив ступни. Она сделала крошечный шажок вперед. Нервный смешок заклекотал в горле. Анна Мария, не приближаясь, села на пол и запустила пальцы в волосы. Она сразу узнала неровную линию плеч, дешевую стрижку и даже идиотские красно-желтые трусы.
— Кровавый ад, – сдавленным голосом проговорила Анна Мария, посидела еще немного и набрала номер адвоката.
Когда спустя час приехали копы, она курила снаружи. Вслед за ними, храня самое непроницаемое выражение лица, прибыла миссис Альфред.
—Мэм? – окликнула Анну Марию женщина-детектив, совсем молодая, с ежиком пепельных волос, отчего она казалась седой.
Её шеф, рослый, похожий на медведя, спустился в подвал вместе с остальной командой. Вскоре вынесли тело Джерри, закрытое в черный мешок. Анна Мария безучастно предложила блондинке кофе, та осторожно кивнула. Её имени она совершенно не запомнила. Перед рассветом копы уехали; Анна Мария заперла подвал, выпила снотворное и камнем упала в кровать.
Через два дня человек-медведь, лейтенант Форбс, вернулся. Попивая любимый чай Джерри, он заговорил. Это был несчастный случай, сказал он. Уж простите, мэм, я обязан Стиву всем, но даже мой долг перед ним ничего не стоит перед сенатором Лихманом.
Мистера Бойла избили, сказал он. Он добрался домой и, к несчастью, упал в бассейн.
Анна Мария рассмеялась.
Если кто и заметил визит копов, то они молчали. Ни один сплетник не стал говорить об Анне Марии. Она сказала Осборнам, что Джерри, нянька её дочери, погиб в результате несчастного случая где-то в городе. Саманта бурно сочувствовала.
Анна Мария велела осушить бассейн; она лично вынесла все вещи Джерри и послала его родственникам в Айдахо. Доктор Эддисон, навестив её, кипел от злости.
— С меня хватит, – заявил он. – Я закопаю этих выродков.
Позже они узнали, что покончил с собой тот парень, бывший любовник Джерри. То ли у парня была серьезная причина, то ли собственная семья ему опостылела, но он влез в петлю, а разгневанный папаша обратился к Лихману. Его ребята нашли Джерри и избили до полусмерти. Похожая участь, видимо, ждала всех дружков покойного, о которых знал сенатор.
Эта история невероятно смешила Анну Марию, она все никак не могла поверить в реальность произошедшего. Поверить в то, что даже здесь, в Шарлотт, смерть забрала того, кто назвал себя её мужем.
Сильнее всех по Джерри горевала Джиана. Она скучала по нему и орала дни напролет; память годовалого ребенка еще не хотела отпускать человека, заменившего ей родного отца. Анне Марии нужен был дублер для миссис Альфред и она в отчаянии предложила Лукасу сидеть с Джианой.
— Не бесплатно, конечно, – добавила она.
Лукас ответил ей долгим тяжелым взглядом, а потом к удивлению Анны Марии сказал:
— Лишние деньги мне не помешают.
Какой прок был для семнадцатилетнего парня, пошедшего в выпускной класс, сидеть с маленьким ребенком, она не понимала. Но всего за несколько дней привыкла к Лукасу в своем доме.
Свидетельство о смерти Джерри Анна Мария закрыла в своей банковской ячейке.
Ну что, начнем заново?
Ура, продолжение!
Джиана наверняка вырастит красавицей и умницей, хотя Анна Мария её наверное избалует совсем.)
Хм, мальчик, около 16 лет, блондин, хм, хм...интересно)
Дворецкий, видимо, пройдет весь путь с Анной Марией. Жаль Джерри, да уж, он думал спастись этим браком.
Замечательные скрины. Спасибо за отчет
Shiki., благодарим за отзыв!
Джиана будет замечательной - это можно пообещать. Мы, во всяком случае, ее очень любим! Хотяя... Мы и Кивана обожали. И Брайана... Мда.
Дворецкий и его афро каждый раз приводят нас в состояние истерики! Но бывают такие случайности.
Цитата:
Сообщение от Shiki.
Хм, мальчик, около 16 лет, блондин, хм, хм...интересно)
За скрины - отдельное спасибо! Это малая часть, которую я могу вложить.
Не знал и не узнаю никогда
Зачем ему нужна твоя душа
Она гореть не сможет и в аду
Агата Кристи, "Черная луна"
— Хочу, — сказала Джиана.
Это было её любимое слово. Она выговаривала его особенным тоном: властно, чуть вкрадчиво, понижая голос, как политик на занятиях по ораторскому искусству. «Мама» и «хочу» вплавлялись в стрелу, которая всегда находила цель. Анна Мария редко могла устоять.
Она мысленно уже праздновала второй день рождения Джианы, до которого оставалось несколько месяцев. Идеальный детский праздник с шариками, игрушками, соседскими мамашами и тортом, что съедят взрослые.
Первые недели после смерти Джерри малышка заходилась криком и с трудом успокаивалась, изводя мать. Её вопли стояли намертво застряли в мозгу; когда сама Джиана уже сладко спала, Анна Мария едва могла дремать. Крик бился в ушах, как чудовищный маятник По.
Острое, выжигающее чувство потери.
Говорят, дети забывают быстро. Говорят, они похожи на воск, их можно вылепить, придать нужную форму. Анна Мария по себе знала цену воспоминаний. К счастью, Джиана была еще слишком мала. Она снова стала беззаботным солнышком, золотоголовым львенком, любящим фруктовые витамины и гонки по пересеченной местности.
Убийство Джерри оставило в голове Анны Марии открытую дверь, которую невозможно было затворить. Она скрипела петлями, и разбухшая её древесина пахла сыростью и трупной гнилью. За порогом был металлический ящик, обернувшийся комнатой. Там лежал Джерри, и обезображенное побоями лицо его кричало: смотри! Ты позволишь оставить все так? Я был твоим другом.
Другом. Она забыла, что такое еще случается.
Возможно, что-то такое возникло между ней и Осборнами. Люди вроде них, степенная добропорядочная пара из среднего класса, могли разбрасываться такими словами. Жадная до общения домохозяйка Саманта, флегматичный профессор Лестер. Их семнадцатилетний сын с глазами социопата и внешностью послушника, на которого облизываются сестры и святые отцы.
Пару дней назад Анна Мария видела его с какой-то милашкой в тени старого дуба (розовые волосы девушки, руки Лукаса на обтянутой черной кожей заднице) и теперь, глядя на него, не могла забыть об этой картинке.
Семнадцать лет. Свежая, цветущая, безрассудная юность. О чем ты думаешь, Аннемари?
Но, пожалуй, самым главным в Лукасе было то, что он нравился Джиане. Большая часть того, что нравилась Джиане, нравилась и Анне Марии. Из паучихи она делалась львицей-матерью, облекая свою любовь в скорость реакции, острейшие когти и зубы, с легкостью перегрызающие горло. Нутро охотницы у Анны Марии было всегда.
Она смотрела, как Джиана убегает от Лукаса, и в сердце у неё разливалась молочная сладкая нежность. Малышка со смехом уселась на ковер, румяное личико так и сияло. Лукас улыбнулся, поправляя челку, и нежность вдруг кольнуло, скрутило в комок. Хорошее настроение заледенело и лопнуло.
— Мы пойдем, — сказала Анна Мария, подхватывая дочь. — Попрощайся за меня с матерью.
— До свидания, — ответил Лукас.
Джиана помахала ему рукой.
~***~
Бассейн был осушен, залит бетоном и накрыт плиткой, влившейся в пол, но по ночам ультрамариновая вода просачивалась сквозь зазоры, заливая лестницу до середины. Яркие, будто вырезанные из цветной бумаги тени бродили по подвалу; их бесплотные голоса шуршали, как сухие листья, занесенные ветром в заброшенный дом. Как мертвые ветви под ногами детей посреди старого леса.
Сине-фиолетовые пятна размазались и слились в свет дискотечных ламп. Музыка, гулкая, ритмичная, вибрировала в ушах, жара липла к влажной от пота коже. Перекатив на языке капсулу, Анна Мария проглотила её и выгнулась всем телом. Ночной, дрожащий в лихорадке Феникс вспыхнул и пропал, как мертвая звезда.
Голод холодил кровь.
Она объясняла добровольный целибат вдовством, со смерти Кивана не прошло и двух лет, следующий муж, фальшивый, но муж тоже лежал в гробу. Тело ныло, скучая по прикосновениям, своих рук ему было недостаточно. Умерщвление плоти приглашало хандру, а её Анна Мария не переносила.
Стоя перед зеркалом, она напряженно разглядывала себя. Сиреневый шелк комбинации обрисовывал изящную фигуру, растерявшую трогательную хрупкость между каникулами на островах и родами. Она была женщиной, а не девчонкой с глазками долу. Женщина хотела мужчину. Женщина шла его ловить на роскошь и опыт.
Платиновые кудри и винтажный покрой платья — у неё был стиль, она хотела большего, чем короткая невнятная связь. Она соскучилась по любви.
Водитель торопливо распахнул дверцу, и Анна Мария ступила на тротуар. Сияющий в вечерних сумерках ресторан манил её, как травоядные, собравшиеся на водопой. За профессиональной улыбкой швейцара облизнулось одобрение. Царственно улыбаясь, она проследовала к своему столику. Взгляды ластились к её обтянутым шелком бедрам. Она чувствовала каждый — и фильтровала, как игрок в покер признаки удачной карты.
Анна Мария с особенным удовольствием коснулась руки официантки, передавшей меню. Теплые пальцы, теплые ореховые глаза. Жаль, сегодня не твой день, милая.
Спустя несколько минут девушка возникла снова. В руках у неё была бутылка вина.
— Мэм, вам подарок от джентельмена, — она понизила голос, — с того столика.
Анна Мария убрала щекотавший шею локон. Блондин с бесстыдно хищным лицом отсалютовал ей своим бокалом.
Что ж, играем.
Через перемену блюд он пересел за столик Анны Марии и блуждал взглядом в декольте. Она красила губы в вине и смеялась его шуткам. Блондина звали Пирс, он был идеален, как новая бабочка для коллекции.
Почти все мужчины Анны Марии отличались поразительной некрасивостью. Крупные, грубые черты лица, переломанные носы, резкая линия подбородка. Большая часть их оказалась подонками, возможно, это был какой-то общий признак, проклятие генов, которое искали ученые; не убийцы, а просто сволочи.
Раскручивай бутылку и играй.
У него был приятный голос. Читай он им просто таблицу умножения, дамочки облизывали бы пересохшие губы и томно вздыхали. Анна Мария томно вздохнула и накрутила прядь волос на палец.
— Не согласитесь ли со мной потанцевать? — спросил Пирс.
Не согласитесь ли? О, как я могу.
Его рука лежала на спине, но Анна Мария готова была поклясться, что он умирал от желания накрыть ей изгиб талии, скользнуть ниже, обжигая жаром через шелк. Но Пирс выдерживал правила игры. Анне Марии это нравилось, она ценила понятливых.
Он проводил её до такси. Было уже прохладно, и Анна Мария зябко повела плечами. Пирс отреагировал мгновенно, снимая пиджак.
— О, что вы, не стоит, — запротестовала она.
— Я настаиваю, — сказал Пирс. — Не хочу, чтобы вы замерзли. Отдадите в другой раз.
Недвусмысленность фразы заставила Анну Марию мурлыкнуть про себя. Она не оставила ему номер телефона, но пиджак приглашал её самой проявить инициативу, показать, что они хотят одного и того же.
— Это очень мило с вашей стороны, — проговорила она смущенно.
Он набросил пиджак ей на плечи, прикосновение едва чувствовалось через ткань. Придерживая рукава, Анна Мария села в машину. Она откинулась на спинку сиденья и позвонила миссис Альфред, предупреждая о возвращении. На губах её играла довольная улыбка.
Когда она поднялась, Джиана еще не спала. Анна Мария уложила дочь; пиджак Пирса лежал на кровати.
Она взяла его, чтобы повесить на плечики, машинально проверила карман и нащупала твердый картонный прямоугольник. Визитную карточку.
~***~
Игр без ходов с подвохом не бывает. Поставив телефон на громкую связь, Анна Мария заплетала Джиане косички. Дочь тихонько мяукала, тиская плюшевого кота. Пирс ответил после положенной паузы и согласился приехать вечером. Свободное время, сказал он. Конечно, усмехнулась Анна Мария.
Из красавицы элегантной она перевоплотилась в красавицу домашнюю, только кудри по-прежнему разметались по спине. Пирс тоже сменил костюм, от его желто-черной вульгарной куртки чувство вкуса передернуло. Увы, людей без недостатков не существует. Анна Мария протянула ему укутанный в чехол пиджак, и тот небрежно упал на диван ради кофе и беспечного разговора.
В какой-то момент Пирс неловко потянулся, поморщился, и Анна Мария сказала:
— Дайте мне посмотреть.
Её пальцы нежно легли на шею, обвели плечи, нажали там, где нужно. Пирс удовлетворенно застонал.
— Да вы волшебница, — он коротко рассмеялся и вдруг забросил крючок: — Моя фирма устраивает пикник в эти выходные. Вы не хотели бы пойти?
— Пожалуй, хотела бы, — Анна Мария вздохнула, — но мне не с кем оставить дочь.
— Возьмите её с собой.
Умный мальчик.
Пикник вышел невероятно скучным, еда была неплохой, но и только, коллеги Пирса Анне Марии надоели просто смертельно. Она почти не расставалась с Джианой, и добыча путалась в сетях, приближаясь все быстрее и быстрее. Пирсу нравились горячие мамочки, Анне Марии — послушные мужчины.
На официальном первом свидании в каком-то бесконечно современном театре они перешли на «ты». Цветы, присланные Пирсом, заполнили столовую и гостиную. Саманта, приходившая в гости, радовалась так, будто их ей подарили.
Однажды Анна Мария потащила Пирса по магазинам. Она закидывала его щебетаньем и нарядами, выбирая и критикуя. Он терпеливо ждал, но в его глазах мелькал хвост раздражения. Когда ты загоришься? Наконец Анна Мария ворвалась в бутик нижнего белья. Схватив ворох кружев, она остановилась перед примерочной кабинкой.
— Это последний, — пообещала Анна Мария с лукавой улыбкой.
Кружево было красным, словно пожарный гидрант. Словно глубоководная тварь, отпугивающая хищников. Не подходи ко мне. Иди сюда.
Она отодвинула тяжелую штору и сказала Пирсу:
— Кажется, мне нужна твоя помощь.
Он, хмыкнув, скользнул в кабинку. Анна Мария повернулась к нему спиной, перекинула волосы на грудь.
— Застежка? — невозмутимо спросил Пирс.
— Да.
Он свел вместе кружевные полосы бюстгальтера и вдруг отпустил их, прижался к Анне Марии всем телом, и она повернула голову, подставляя губы под поцелуй.
Пирс почти не спрашивал об отце Джианы (Анна Мария сухо обронила «умер»), играл с ней под осуждающим взглядом миссис Альфред и покупал игрушки. Горячая мамочка одобряла. Регулярные постельные упражнения настроили её на благодушный лад.
Вскоре они съехались. Дом был большой, стены — толстыми, а добыча просила еще. Анна Мария, фальшиво хихикая, рассказывала Саманте подробности. Соседка, кутаясь в теплый кардиган, смеялась вместе с ней.
— Я рада за тебя, — сказала она и замолчала, бледность на её темной коже выглядела сероватой.
— С вами все в порядке? — встревожилась Анна Мария.
— Все будет хорошо, милая, — прошептала Саманта. — Просто мигрень.
Она вернулась домой и, увидев Пирса, чинящего посудомоечную машину, тут же выкинула все из головы. Дальше все пошло по накатанному сценарию.
Кольцо она получила после недели в Колорадо.
Лыжи утром, сауна и плотный ужин вечером. Нежась перед камином, Анна Мария сыто улыбалась. Это был не Аспен, что-то должно остаться неприкосновенным, но вышло отлично. Джиану они, разумеется, взяли с собой. На лыжи ей было еще рано, зато от снега малышка пришла в восторг. Она видела его впервые в жизни и радостно вопила, когда снежинки падали на неё.
Накануне отъезда Анна Мария и Пирс гуляли по парку, чудом выжившему среди фуникулеров и магазинчиков для туристов. Во льду мерзли мертвые кувшинки, снег тонул в синих тенях. Они шли по скользкому деревянному мосту, и Пирс остановился. Рука его нырнула в карман.
Анна Мария изобразила недоумение.
Пирс вытащил черную, обитую бархатом коробочку.
Анна Мария изобразила неверие.
Кольцо было миленьким, не больше. Бриллиантовая горошина мерцала в полутьме.
Анна Мария сказала: «да».
Подружкой невесты стала Шейла. Приглашение и сам факт свадьбы очень её взволновали; она долго выбирала между персиковым и абрикосовым платьем для себя, в итоге купив лососевое, а подвенечный наряд стал Святым Граалем. Анна Мария забавлялась, пока это не стало её раздражать. Она выдернула наугад белый атлас с розами и ворота и поставила точку.
— Так нельзя! — возмутилась Шейла.
Знала бы ты, сколько раз я уже его надевала, подумала Анна Мария.
Во время церемонии Джиана в своем кукольном розовом платьице сидела на руках у Саманты. Мистер и миссис Осборн стали почетными гостями и долго хлопали молодоженам. Целуя своего теперь уже мужа, Анна Мария спросила себя, последний ли это раз.
II
Сотни чужих крыш
Что ты там искал, парень?
Ты так давно спишь
Слишком давно для твари
«А мы не ангелы, парень»
Осень выдалась холодной и сухой, как недоразумение между ног у директрисы.
Ноги Эмбер, едва прикрытые мини-юбкой, были в мурашках. Они точно маленькие солдатики маршировали в тепло. Уж у Эмбер там все было горячо и отлично, как полагается. Она наклонилась к Лукасу для поцелуя, и он положил руку ей на грудь. Прощание заняло минут двадцать. Наконец Лукас вышел из машины, приняв небрежный вид, и растрепанная Эмбер со своей новенькой «ауди» скрылись за поворотом.
Она высадила его за квартал до дома. Понятливая девочка, никогда не задавала лишних вопросов и не навязывалась в гости. Лукасу она очень нравилась. Остальные люди — выборочно. Он закурил, скрывшись под старой липой. Возвращаться домой ему хотелось не больше, чем прыгать в раскаленную лаву. Фигово, но выбора не было.
Сигарета кончилась быстро; Лукас затоптал окурок и, старательно замедляя шаги, потащился домой. На углу он разглядел знакомые светлые кудри, к ним прилагались не менее знакомое черное пальто и фигура модели.
— Привет. — Анна Мария резко обернулась, Лукас изобразил виноватую улыбочку. — Простите, не хотел вас пугать.
— А, Лукас, — сказала она приветливо. — Как поживаешь?
Как раненый в отступающей армии. Как арестант, повисший между сложенными двумястами и казнью. Как похороненный заживо.
Сколько пафоса то, а.
Пару дней спустя, гуляя с малявкой, он трепыхался в вязкой меланхолии. Специально потащил ДжиЭм на другой конец города, чтобы развеяться, но больше ничего не брало — ни свежие места, ни выпивка, ни стимуляторы. Когда перестанут бодрить волшебные руки Эмбер, жизнь смоется в унитаз.
Какая-то тетка закурлыкала над ДжиЭм, молотящей зайцем по скамейке. Лукас криво ей улыбнулся, пообещал малявке конфету, если заткнется на пару часов, и двинул к автобусу. Еще одна тетка умиленно на них поглядывала всю дорогу. Чтобы не врезать ей по морде, Лукас про себя читал стихи Дикинсон.
Дома его встретила чистенькая, пахнущая дезинфекцией пустота. Он сгрузил ДжиЭм на ковер, сел там же и впал в транс.
Мать уехала в санаторий до конца месяца. Папаша Лестер в её отсутствие полинял, как вещь после кучи стирок. Несчастный жалкий старикашка. В мае Лукасу исполнилось восемнадцать, и он был волен идти, куда хочет, даже с выпускным школьным годом на плечах, но давился и оставался дома.
Интересно, сказал ли отец кому-нибудь? Лукас видел его с Анной Марией, они что-то активно обсуждали, хотя папаша вне колледжа не самый большой охотник поболтать. Она кивала, вся из себя участие, такая добренькая. Когда отец внезапно обнял её, Лукас чуть не подавился воздухом. Папаша и не подозревал, кого так трогательно сжимал в объятиях… Только Лукас знал, хоть и с большой натяжкой, большой, но весомой.
Анна Мария была красива, с деньгами, и приманивала мужиков, словно венерина мухоловка. Все окрестные самцы с рабочим инструментом голодно на неё пялились. Когда сладкая вдовушка выскочила замуж, неудачники распалились еще больше. Бывало, они лезли к нему с тупыми вопросами, но обаятельный акулий оскал их отпугивал. Лукасу он отлично удавался.
Муженек у Анны Марии был тупым козлом. К тому же, с уродливой мордой, истинное чудо, что с таким комплектом подцепил красотку. Козел злобно пялился на Лукаса, когда тот приходил за ДжиЭм, и на саму малявку тоже. Она его страшно не любила и начинала беситься, классное чутье у двухлетки.
Обычно Лукаса дети дико раздражали, но в этой что-то было. Присутствия ДжиЭм он почти не замечал, а ведь большую часть времени она вела себя как маленькое избалованное чудовище. С ним малявка была тихой и послушной, пока ей доставало терпения.
Потому-то его накрыло.
Все случилось из-за ДжиЭм.
Лукас вернулся после вдалбливания в головы тупиц английского, получил свои деньги и тут же спустил половину на подготовку к вечеринке Эмбер. Следующей его работой была малявка; она вяло ковырялась в своей омерзительного вида детской каше и выглядела пришибленной. Лукас потрепал ДжиЭм по волосам, обычно она от этого визжала, но сегодня не произнесла ни слова.
Ночью Эмбер выбила всю тревогу из головы, притушила ярость, потихоньку заменяющую ему кровь. Утром он выполз из её постели, купил кофе со льдом и решил заскочить к соседям.
Анны Марии не было, стремного дворецкого и няньки тоже. Лукас собрался уходить, но тут услышал писк. Тоненький, похожий на кошачий. Звук шел со второго этажа; Лукас взлетел по лестнице, прислушиваясь. Он дошел до детской, заглянул внутрь и оцепенел.
Кровь вспыхнула, разъедая жилы.
Урод, убогий козел, чертова гнида, поднял свою вонючую граблю и ударил ДжиЭм.
На секунду он выпал из реальности. Красный жар плавился перед глазами.
— Эй!
Раз.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
Это Лукас сказал или урод?
ДжиЭм захныкала и вцепилась в оборку покрывала. Урод, попытался что-то вякнуть, возил губами-лепешками друг по другу, но Лукас не слышал.
Красный туман жег лицо.
Урод разевал рот, как рыба, пронзенная крючком. Порванная, распоротая, с разрезанным брюхом, выплевывающая жизнь мертвым скользим ртом.
В голове словно лопнул нарыв, давящий на мозг.
Лукас закрыл глаза.
Он видел мать, гниющую изнутри; рак жрал её, а она покорно сидела, существовала, слабо сопротивляясь. Отца, который раздражал его, как барахло, пылящееся на видном месте, как перекормленная ручная мышь, до которой никому нет дела.
Эмбер; она все удалялась и удалялась, пока не исчезла.
Улицы Шарлотт изогнулись и перетекли в улицы Чикаго, а потом Бристоля, штат Коннектикут. Все было серым, душным, сухим и забивалось в легкие, и давило, давило, давило… Лукас?
Он пришел себя за гаражом Анны Марии, шипастые ветки куста царапали спину. Руки были в грязи, черными и влажными; на земле остались борозды от пальцев. Что за черт? Лукас тяжело поднялся. В окне второго этажа, там, где была детская, мелькнула тень. Руки рефлекторно дернулись. Лукас?
Он обошел дом и открыл дверь.
На Шарлотт спускался вечер.
Папаша вернулся за полночь, включил радио, загромыхал посудой. Шум назойливо бился в стену. Лукас лежал на полу и курил. Дым свивался в кольца вокруг синего провала окна. Из аквариума на него таращились полудохлые рыбки.
Болели руки. Лукас перекатился, встал, цепляясь за кровать; смска с приглашением мигала на экране мобильника. Его резко, болезненно потянуло вдруг ко всем этим знакомым школьным рожам, к Эмбер. Он потушил сигарету, сунул телефон и в карман и выпрыгнул в синеву снаружи.
Когда Лукас пришел домой, был уже вечер другого дня. У дома Анны Марии стояла машина, от которой за милю несло копом. Он прижал к уху выключенный мобильник и приблизился — достаточно, чтобы заметить в окне гостиной её саму. Красная блузка Анны Марии горела ярче искрящих углей.
Лукас ускорил шаг, домой он почти вбежал.
Болели руки. Он помнил, что сделал.
Он бил так сильно, что на клюшке для гольфа должны остаться вмятины. Вместе с кровью и мозгом, серым, как на фотографиях в учебнике. Омерзительная эта рожа превратилась в месиво, сломанные кости были как черепки, выкопанные археологом.
Он вошел в дом, взял на кухне резиновые перчатки, а в холле — клюшку, дремлющую в чехле с соседками. Поднялся наверх, медленно, вслушиваясь в каждый, даже самый слабый звук. Урод стоял спиной к нему.
Первый удар пришелся по коленям.
Второй — на затылок.
Он бил клюшкой, а когда устала рука, ногами. Урод сначала подвывал, а потом просто хрипел, а потом затих. Он молчал и весь сотрясался от ударов. Лукас.
Это оказалось так легко.
Утром Анна Мария пришла сама. Она была в той же красной блузке, со слишком черными ресницами. Лукаса бросило в холод, он заледенел настолько, что с трудом расслышал её голос.
— Пусть Джиана побудет у вас, — сказала Анна Мария.
Передавая ему дочь, она была невероятно спокойна, совсем как он. Повернулась, поправила бутылочки со всякой детской фигней на столике, и плечи её вдруг задрожали.
— Я пойду, — чужим, фальшивым (еще более фальшивым, вот умора) проговорил Лукас.
Он уткнулся губами в золотую макушку ДжиЭм. Её волосы пахли чем-то нежным, отчего сдавило сердце, а потом внутренности. Лукас шепнул:
— Я сделал это ради тебя.
Читаю историю Анны Марии уже давно, но не отписывалась, потому что такие вещи довольно сложно комментировать. В первых главах было очень много загадок, но не хотелось строить какие-либо предположения - все настолько интересно, что хочется просто ждать, а потом читать и наслаждаться. Это одно из лучших творений, что я читала не только на просимс, но и вообще в своей жизни. Во многом из-за того, как написано. Hyacinth, Вы просто настоящая молодец, я в первый раз вижу настолько своеобразный стиль написания! Это что-то невообразимое, невероятно атмосферно... Тянет перечитывать снова и снова, окунаться в эту атмосферу крови и смерти, которая сопровождает эту очаровательную внешне, но насквозь прогнившую изнутри женщину. И, конечно, спасибо Innominato, без скринов этого челленджа бы не было, они замечательно подходят к истории, хоть я и не особо люблю вторые Симс.
Наверное, когда история будет закончена, я сохраню ее себе на компьютер, чтобы иногда к ней возвращаться. Ну уж очень это круто. Зацепило.
Irene2701, спасибо! Даже не представляете, как мы счастливы видеть Ваш комментарий!
Радуемся всем услышанным комплиментам: и про текст, и про скрины и, конечно, про атмосферу. Она тут вообще своеобразная вышла, нас порой от этого заносит, не все помещается "в кадр"
Приходите еще!
Мне нравятся перемены, произошедшие в Анне Марии с рождением дочери. Из паучихи в львицу - красивое и логичное перевоплощение. Очень здорово описан процесс "охоты" на Пирса: всё-таки, несмотря на темноту прошлого, Анна Мария восхитительная женщина. Даже заранее зная, что ничего хорошего ни Пирса, ни других поклонников не ждёт, её успеху у мужчин нельзя не радоваться. :З
Особенно понравилась вот эта часть:
Цитата:
Сообщение от Hyacinth
Почти все мужчины Анны Марии отличались поразительной некрасивостью. Крупные, грубые черты лица, переломанные носы, резкая линия подбородка. Большая часть их оказалась подонками, возможно, это был какой-то общий признак, проклятие генов, которое искали ученые; не убийцы, а просто сволочи.
Какой элегантный обоснуй сомнительной привлекательности максисовских симов!
Ну, и Лукас. Лукас, что ты делаешь? Продолжай. И ДжиЭм.
Лилиьет, спасибо Это здорово, что её изменения заметны, как-никак почти двадцать лет с момента первого отчета прошло, и жизнь еще не раз её потрепала, дав в конце вот такой вот подарок.
Цитата:
Какой элегантный обоснуй сомнительной привлекательности максисовских симов!
Как же я соскучалась по Ксюшиному слогу! Каждое словечко, каждый оборот – как старый, добрый знакомый. И как всегда, всех надо вам, девушки, замочить.
Очень интересный флэшбэк в прошлое Анны Марии. Теперь многое стало ясно. И, как всегда, заинтригована тем, какую роль мальчику приготовили демиурги. Надеюсь, ему не выпадет честь жениться на маме)) Или так, они встречаются, платоническая любовь и все такое, женятся и.. Анна Мария умирает. Парню передались её гены, гы-гы.
Джиана прелесть, а голубого лабрадора жаль.Хорошая была нянька.И Лукас. Расти малышь, тебе еще на нашей красавице жениться. Оторвись по полной, пока крышка гроба не закрылась и над тобой.
Загадочно подгорающий завтрак – это что-то!
Ой, ты еще один отчет в шапке не закрепила!
Да тут целая мафия собирается. Лукас с ангельской внешностью, оказался плохим мальчиком. Настолько плохим, что осталось не только спасти малышку, но и оказаться в постели мамочки. А Джиана – подрастающее поколение, готовое, по ходу, перенять у мамы эстафету)) Тем не менее Лукас мне симпатичен, ибо в кои-то веки появился симпатяга-кандидат на убиение. Да он и заслужил – так что не жалко будет. Анна Мария не потеряла хватки – все такая же секси. Кстати, сколько еще мужиков осталось по плану?
__________________
Последний раз редактировалось Satyavati, 19.09.2013 в 12:26.
I Love You to Death! - Анна Мария Варис
[/i]
Если повезет, будет сегодня или завтра.
Линейный вид
