История, идея и текст: Aisgil
Фотографы: Ларисса (главы 1,2,3), kolombina (главы 4 и 5), Катаринка (глава 6)
Создатели актеров: Chinatsu, Junona, Ларисса
Оформление и обработка иллюстраций: Aisgil
За лот Серого полиса отдельное спасибо Victor_tor
Их десять и они совершенно разные люди. У деловой женщины встреча с человеком, отношения с которым необратимо меняют ее жизнь. У паренька из глубинки страшное проклятье, прогрессирующее в сумасшествие, возникшее из-за нарушения обычаев и устоев общества. У одинокой писательницы дни, протекающие сквозь пальцы, как две капли воды один похожий на другой. Четвертый не помнит о себе ничего, даже собственного имени, но пытается разобраться в происходящем, покуда его кидает из стороны в сторону, совершенно без его на это согласия. И еще много других, непохожих внешне и с разными судьбами. Их имена определяют их судьбу, а те, кто встречаются им на пути, влияют на дальнейшие события неожиданным образом.
Жанр: драматическая фантастика с элементами фентези
Возрастные ограничения: нет, шестая глава +16 (содержит сцены жестокости)
Глава первая: «Дромиморт»
История о совершенно случайной встрече двух людей, у которых когда-то было общее прошлое. И встреча эта в очередной раз необратимо меняет жизни их обоих, только на сей раз все гораздо сложнее: ведь он женат, правда, она свободна. Теперь они словно поменялись местами, спустя много лет.
История о сумасшествии в отдельно взятом человеке, возникшее из-за нарушения устоев и обычаев общества. Как парень справится с тем невыносимым знанием, которое внезапно, почти буквально свалилось на его несчастную голову?
Девушка-писательница, утомленная своей серой и однообразной жизнью, где один день похож как две капли воды на другой, отправляется в путешествие, чтобы развеяться и поискать свежих идей для книги. Одиночество путешественника — это всегда испытание, не только тела, но и духа. Напишет ли Феу свою книгу?
Он очнулся черт-знает-где, весь в синяках, совершенно не понимая, каким образом он там очутился. Он не помнит о себе вообще ничего, даже собственного имени. И как с этим жить, когда тебя кидает из стороны в сторону абсолютно без твоего вмешательства? Как узнать, что происходит и кто ты такой?
Глава шестая: «Вирд»
У них нет чувств. Старики в детских телах. Они жаждут смерти, которая невозможна.
Часть первая. Жестокость.
Часть вторая. Предупрежденные желания.
Часть третья. Сны и слезы.
Часть четвертая. Одно имя на двоих.
Часть пятая. Проект «бессмертие».
Часть шестая. Операция.
тык
Последний раз редактировалось Aisgil, 20.12.2018 в 21:13.
Они встретились, как водится, совершенно случайно, не ожидая увидеть друг друга вот так просто на улице. Она стоит напротив него, руки в карманах и сердце бьется, желая выломать ребра и разорвать одежду. Морт говорит с ним спокойно, но внутри у нее шквал: эмоций, чувств, воспоминаний, мыслей, переживаний и куча еще идол знает чего. Она рассеянно улыбается, глядит себе под ноги на ковер из листьев, которые слишком рано начали планировать для этого времени, еще даже не набрав своего нарядного красного цвета. Смотрит, чтобы было не так больно, чтобы сердце уперлось во внутренний карман непромокаемого плаща, не обрызгав Дроми своей кипящей кровью.
— Как ты?— спросила она, заглядывая в его глаза цвета ночного неба.
— Весьма преходяще,— его взгляд блуждает вокруг, он смотрит на все и в никуда, совсем как прежде,— а ты?
— Посредственно. Опаздываешь куда?
— Не желаете прогуляться?— эта его привычка иногда, ни с того, ни с сего, говорить «на вы» с лукавым прищуром и мелькающими зайчиками в темных глазах.
— Хотела то же самое предложить,— Морт растерянно улыбается.
Они были разные. Это было так давно, но сейчас эта разница увеличилась и стала пропастью. И один обогнал другого. Такие жизненные догонялки, когда нельзя с уверенностью сказать, кто придет к финишу быстрее, и вообще можно ли называть этот финиш финишем, ведь приз одинаков для всех — переход на следующую ступень, с которой все начнется заново, только с дополнительными препятствиями. Но тогда они были равны, просто находились по разные стороны медальона жизни. Они хотели друг друга съесть, в поцелуях всегда губы в кровь. Им не хватало времени, они упивались друг другом, как только могли. Урывками, тайком, но всегда без оглядки.
Она тогда жила с Пауком, который стерег каждый ее шаг, каждый ее поступок и никуда не отпускал. Он следил за ней, вил крепкие сети своими мягкими мохнатыми лапками и портил кровь ядом. Морт боялась уйти от него, но и оставаться тоже было очень тяжело. Было трудно просыпаться в паутинной постели с Пауком, но она зачем-то продолжала жить в его сетях. Морти пыталась не задевать тонких нитей, когда виделась с Дроми, она очень аккуратно маневрировала. Она думала, что это надолго, возможно, навсегда, но это был всего лишь вопрос времени. Паутина оказалась не слишком крепкой, да и Пауку надоело пить ее кровь, он нашел себе другую, посвежее.
Дроми очень сильно изменился, и пусть на мир он смотрел тем же способом, но уже иначе, нежели раньше. Он сменил не только прическу, но и религию, отказался от ерра, вредных привычек и обзавелся семьей. Сейчас ей казалось что, по сравнению с ним, она стоит на месте. Это было не совсем так, она делала шаги, правда, относительно маленькие. Хотя, некоторое время назад она думала, что это он топчется на месте и растрачивает драгоценное время попусту, а она семимильными шагами приближается к Цели, которую озвучить до сих пор не в силах, поэтому и приблизиться к этой большой Ц можно было только приблизительно.
Дроми и Морт шли по пустой аллее, заросшей Рябами. В гигаполисах они совсем не те, что в поселениях. Тут их много и они повсюду, но с ними не о чем говорить — глупое и мелкое дерево, которое умрет прежде, чем вырастет. Рябы шептали им что-то свое по-детски наивное, им так не хотелось умирать раньше, чем они повзрослеют, но молодые люди не слушали их. Они вообще ничего не слышали из внешнего мира, внутренний гомон мыслей заглушал все остальные звуки, шумы и голоса.
— Ты…— вздохнув, Морт первая нарушила молчание,— я не знаю, что хочу сказать.
— Это нормально, я думаю,— он смотрит на листву Рябов, они вот-вот начнут краснеть.
— Нормальнее некуда. Для нас с тобой все всегда нормально.
— Да, так и есть. Ты помнишь, как мы танцевали в воде из музыки?
— Помню,— улыбается,— хорошая была пора. А мы так бесстыдно промотали ее.
— Нет, совсем нет. Мы ее растранжирили, но не промотали. Слишком жадные были до ощущений.
— Я так скучала,— она опустила глаза вниз,— извини, что говорю это. Но мне очень хотелось сказать. У тебя сейчас совсем другая жизнь и это очень эгоистично с моей стороны.
— Я тоже скучал,— он улыбнулся,— наверное, именно поэтому стал транжирить время еще быстрее и безжалостнее. Чтобы забыть тебя.
— И у тебя получилось сделать это.
— Да, получилось, Морт,— он первый раз назвал ее по имени,— смотрите, какое небо. Оно только для вас!
Он кривляется и дурачится. Взрослый мужик, а корчит из себя невесть что. Совсем как раньше, совсем как тогда. Отлично замял тему разговора, что тут скажешь, у него всегда это здорово получалось. Морт остановилась и обняла дерево.
— Прости, что отвергаю тебя. Вы все простите меня. Но мне так тяжело, я сейчас не могу. Я потом вернусь и расскажу вам все. Я не дам вам умереть.
Дроми подошел незаметно и вслушивался, но не понимал, что говорит Морт, не мог разобрать ни единого слова.
— Чего ты там шепчешь? Ты что, умеешь с Рябами говорить что ли?— в его взгляде определенная заинтересованность.
— Да, умею. Сейчас мало кто умеет. Мне так жаль этих деревьев. Они же живут меньше в молчании. Гораздо меньше. Власти думают, что если их много насадить, то они протянут дольше, потому что вместе веселее. А им внимание нужно, когда с ними говоришь, они растут и умнеют сразу же. Что-то открывается внутри, я пока не знаю что именно, но надеюсь, что Рябы мне расскажут об этом как-нибудь.
— Я был в поселениях, когда странствовал, смотрел на этих гигантов. Они же совсем не такие, как у нас тут. Там они мудрее, крупнее и величественнее. Я-то думал, что в полисах какие-то подделки растут,— он усмехнулся.
— Не обижай их, они же как дети. У тебя же есть дети, ты должен понимать, каково им слушать про себя такое,— отвечает Морт очень серьезно и гладит кору дерева,— Рябам точно так же нужно внимание, их точно так же нужно растить и лелеять. Им нужна любовь, как и всем нам.
— Никогда не думал, что такое может быть.
— А как ты думал?
— Думал, что они глупые…
— А сам дураком оказался в итоге.
— Теперь, пожалуй, соглашусь.
— Конечно согласишься, куда ж ты денешься!— теперь она уже привыкла к присутствию представителя и, по совместительству, символа ее прошлой жизни.
— Ты интереснее, чем я думал в начале нашей встречи,— отвернувшись, символ стал гладить дерево и трогать листву на нижних ветвях,— и прогулку предложил из уважения к нашему бесшабашному прошлому.
— Я поняла это. А мне было тяжело согласиться, потому что это бесшабашное прошлое оставило во мне глубокий след. И я хочу сказать, что ты очень много думаешь.
Дроми очень резко повернулся и пристально посмотрел ей в глаза.
— Ты не называешь моего имени. Больше никогда?
— Больше никогда,— она медленно замотала головой,— не хочу ворошить.
— А по-моему, наша прогулка по аллее более серьезное ворошение, чем произношение моего имени,— он сделал шаг вперед, не отводя взгляда.
— Тогда я зря согласилась. Мне пора,— она повернулась и пошла прочь.
Дроми стоял и смотрел ей в след. Он хотел было развернуться и пойти в своей дорогой, но почему-то не смог. Неожиданно для самого себя, он сорвался с места и побежал за ней. Снопы листьев разлетались из-под его ног в разные стороны и медленно планировали на поверхность земли.
Она услышала, что кто-то бежит позади нее и рефлекторно обернулась. В этот момент они встретились взглядами.
— За мной еще никто не возвращался,— она удивлена и не скрывает этого,— никогда никто не шел за мной. Почему ты это сделал?
— Морти, прости меня.
— Зачем ты просишь прощения?
— Я хочу, чтобы бы ты меня простила.
— Я не буду тебя прощать, я не вижу на то причин,— она улыбается глазами, но лицо сохраняет спокойствие,— тебя не за что прощать.
Начался дождь. Молодой человек посмотрел в никуда и вокруг, и его взгляд остановился на мерцающем небе. Он улыбался своим мыслям, наслаждался каплями воды, струящейся по лицу, с запрокинутой вверх головой. Морт засмотрелась на него, просто было на что посмотреть: Дроми не растерял эту свою способность к безумию и наивности в восприятии мира.
— Пошли,— неожиданно он взял ее за руку и потащил вперед.
— Куда?
Он не ответил ей, просто упрямо вел к какой-то только ему ведомой цели. Девушка не сопротивлялась, ей самой стало как-то неожиданно легко и очень интересно, куда он ведет ее и почему молчит. Ее внутренние Рорты перестали скрестись на сердце, их придавило камнем, который свалился с души.
Они проходили мимо угла Желтого Дома, когда он, наконец, остановился.
— Дроми…
Он провел ладонью по ее волосам и обнял.
— Ты назвала мое имя,— шепчет почти неслышно.
Сказав это, он поцеловал ее.
Они стояли под водостоком, на них сплошным потоком лилась вода, но они продолжали целоваться. В этом поцелуе были мириады томительных ощущений, бездна трогательной агонии и сонмы нежности с легким налетом тоски. Время остановилось, и мир замер, любуясь чужим безрассудством. Дроми гладил ее мокрое лицо, целовал в виски, в носик, щеки и подбородок. Парень обращал время вспять, доказывая в очередной раз, что оно не существует.
— Прости, но снега пока нет.
— Вот теперь есть за что прощать,— Морти шепчет ему в ответ,— ты же понимаешь, что без снега совсем не то.
— Понимаю. Но ничего не могу сделать с этим.
— Врешь, ты только что переместил нас в прошлое. А это значит, что ты способен на многое.
— Я боялся, что не смогу.
— Зачем ты это сделал? Ты же понимаешь, что это не правильно, что так не должно быть? У меня совсем другая жизнь, у тебя совсем другая жизнь. Та пора давно прошла, и после нее были целые эпохи…
— Тебе было плохо?
— Мне было плохо без тебя.
— Но ведь ты сама…
— Да, я сама. Пошли,— теперь она схватила его за руку и потащила в неведомую сторону.
— Не ожидал продолжения путешествия.
— Оно уже почти закончилось. Вон туда идем,— она указала на страшненький приземистый Серебристый Дом в нескольких дюжинах шагов пути,— я не такая подлая, как ты. Я сразу говорю, куда веду человека.
— Ты бы не согласилась пойти со мной, если бы я сказал.
— А откуда ты знаешь это? Надо мостовую перейти,— она отпустила его руку и пошла вперед.
— А ведь, действительно, не знаю,— пробормотал он.
Дом приближался и уже не казался таким жутким, каким он выглядел издалека. Большие окна с сине-красными витражами, как планирующие листья на фоне мерцающего неба. У каждого жильца свой вход, а у тех, кто живет на втором этаже, есть свои лестницы. Такие дома обычно рассчитаны на четыре-пять обителей.
Они поравнялись с домом, Морти обыскивала себя в попытках найти коды.
— Ты тут живешь?— спросил Дроми, оглядывая дом.
— Нет, это не моя обитель. Здесь живет подруга, она попросила за зверем присмотреть, пока ее не будет. Я вообще сюда и шла, когда мы встретились,— наконец она нашла связку шифров в кармане и поднесла нужный к считывающему гнезду.
— А что за зверь?
— Обычная Рорта,— мечтательно произнесла она,— это очень красивые, умные, самобытные и любопытные звери, при этом отличающиеся крайней вежливостью. Им не принято давать имена: всех Рорт так и зовут Рортами.
— Да знаю я.
— Тогда милости прошу,— усмехнулась девушка, отворяя портал.
— Знатно я тебя подморозил, вся дрожишь,— он снова обнял ее , когда они уже зашли внутрь.
— А я как знала, специально непромокаемый плащ одела, но и он меня не спас.
Обитель была просторной, почти как небольшой дом. Уютное местечко: изысканная мебель, великолепные портьеры, красивые картины в прекрасно выдержанной цветовой гамме.
— Красиво, правда? Она сама их рисует. Очень странная женщина.
— Небось, не страннее тебя, раз вы подружились.
— Твоя правда,— она улыбается,— надо согреться, ты иди в ванную. Это направо до конца. А я пока зверю воду поменяю и еды положу.
— А ты пойдешь со мной?— робко спросил он, беря ее за руку.
— Пойду, если хочешь. Только сначала Рорта.
Он поцеловал ее ладонь:
— Как скажете.
Грациозная Рорта вышла навстречу, только заслышав свое имя. Ее мех блестел и переливался в лучах света, элегантные крылышки были сложены на спине в знак приветствия. Это был поистине роскошный зверь, достойный целого мира.
— Знакомьтесь! Рорта, это Дроми. Дроми, это Рорта,— усмехнулась девушка,— а ты чего встал, как вкопанный? Знакомься давай!
— Ты сказала, что она обычная! Но она же красная!
— Ты бы не поверил, что у художницы, живущей в обители, хоть и просторной, заведена красная Рорта.
— Она неподражаема, никогда таких не видел.
Рорта недовольно фыркнула.
— Не пялься, она этого не любит,— проговорила Морт, накладывая еду в миску Рорты,— кушай, милая. Проголодалась, небось.
Они валялись в обнимку в горячей ванной, дыша раскаленным паром.
— У меня никогда не было поцелуя романтичнее, чем тогда, под водостоком. И еще этот снег… Тогда мы не могли пойти к кому-нибудь в ванную погреться. Я часто вспоминала тот поцелуй. А совсем недавно вспомнила на практике,— мечтательно проговорила она.
— Это лучшее, что было со мной,— он улыбнулся.
— Ты же понимаешь, что это все неправильно.
— И ты это понимаешь. Ты могла бы дать мне пощечину, вместо того, чтобы отвечать на мой поцелуй.
— Мне кажется, что это самая моя большая ошибка. Но она такая приятная.
— Очень. Я не говорю, что мы сейчас верно поступаем. Но так было и раньше, ты сбегала ко мне от Паука. Знаешь, каково было делить тебя с ним? Бояться, что он раскроет нас?
— Он и раскрыл,— ответила она дрожащим голосом,— только так и не понял, что это был ты.
— Я вижу, как он раскрыл,— он поцеловал ее уродливый шрам на правом плече и накрыл ладонью, чтобы не видеть.
— Я боялась уйти от него. Мне постоянно было страшно. А каково было спать с ним? Я силилась пережить тьму с полусветом, чтобы только поскорее увидеть тебя.
— Понимаю.
— А потом ты исчез! Пропал.
— Не я один, мы оба пропали. Но теперь-то нашлись,— он обнял ее крепче и поцеловал в затылок.
— Но у тебя есть семья, дети. Теперь мы поменялись местами.
— Есть. И что?
— Тебе не жаль их?
— А почему, собственно, их должно быть жаль? Не понимаю, зачем кому-то знать о нас?
— Потому, что нельзя вот так всю жизнь прятаться. Потому, что мы выросли из таких игр,— ее голос срывался в крик, она вырвалась из его объятий и взглянула в глаза,— потому, что я не смогу так больше, мне изрядно досталось!
— Это жестоко с моей стороны.
— Это больно,— глаза Морти пролились на лицо двумя мокрыми дорожками.
— У тебя соль из глаз.
— Хочу суп из тебя сварить, негодяй!— она вскочила на ноги, схватила полотенце и начала судорожно им вытираться.
— Не хочу вариться в твоих прекрасных синих слезах. Не плачь, я прошу тебя.
— Я не вижу никаких выходов из этой ситуации, кроме как забыть, притвориться, что это был просто сон. Как будто мы никогда не встречались больше.
— Если ты перестанешь лить синьку, то я что-нибудь поинтереснее придумаю.
— Я не перестану лить синьку, и ты не придумаешь. Дроми, так не может продолжаться.
— Но ведь мы оба хотим продолжения. Нам обоим хорошо. Или тебе плохо и ты не хочешь?
— Я хочу, чтобы ты был только мой, а я только твоя. Но это невозможно,— она швырнула в него мягким полотенцем,— портал закрывается автоматически. Не обижай Рорту и прощай.
Она проснулась в холодной липкой испарине. Очень яркий и почти реальный сон, слишком настоящие эмоции, непомерно тяжелые события. Как будто и вправду это все произошло, а сон ли это? Она повернулась и увидела безмятежно спящего рядом Паука. Значит, все-таки сон, и надо успокоиться, подумала она. Морт тяжело дышала, пытаясь прийти в себя, но было очевидно, что одним дыханием тут уже не обойтись. Надо срочно пойти прогуляться, надо немедленно поговорить с Дроми и пусть тьма за оконным пространством, ничего не страшно. Она вскочила с постели и запуталась в паутине. Она решила зажечь огонь и спалить всю эту мерзость к идолам. Поджигая бесчисленные тонкие нити, девушка посмотрела на Паука, который резко очнулся от своего умиротворенного сна, живо ощутив запах огня.
— Ты что творишь? И куда ты собралась?
— До аллеи. Мне страшный сон приснился,— ответила она, хладнокровно подпаливая его сети.
Перестань, успокойся, поговори со мной, расскажи, что такое тебе приснилось, что ты так рвешься в ночь на улицу и сжигаешь мою паутину! Я, конечно, привык к твоей эксцентричности, но это уже чересчур!
— Не могу рассказать, мне нужно проветриться.
— Не можешь?— он начал злиться,— ты скрываешь от меня что-то?
— Да, скрываю. И не раскрою ничего,— ответила она спокойно,— убери свою паутину от портала, а то сожгу и ее.
— Ты не можешь вот так просто уйти!— сказал он, поспешно убирая сеть. Не хочет плести ее заново, мерзавец. Силы свои жалеет.
— Мы прожили так долго вместе, а ты так и не узнал меня. Тебе разве этого недостаточно? Я уйду и сделаю это прямо сейчас.
— Тогда не возвращайся! И не смей проситься обратно!
— Можешь выкинуть все мои вещи утром. Или немедленно, как тебе будет удобнее,— последние слова Морт проговаривала уже в портале.
На ходу она застегивала плащ и набирала совсем не те цифры дрожащими пальцами. Наконец ей удалась нужная комбинация. Длинные гудки в трубке. Морти кусала губы от нарастающего напряжения.
— Ты спишь?
— Не очень. Сижу в сугробе и думаю о тебе.
— Как мило. До тебя можно добраться?
— А как же Паук?
— Я не вернусь туда больше никогда. Я сделала выбор. И он в твою пользу. Просто я устала прятаться и скрываться.
— Он может пытаться вернуть тебя.
— Я сожгла его сопроводительную паутину. Он не сможет найти меня без нее.
— Отправляйтесь на Рябовый Брод, в Фиолетовый Дом. Я заплачу за ваш путь, когда вы прибудете. Я ждал этого события, но не думал, что это будет так неожиданно и ночью. Почему ночью?
— Я расскажу тебе, когда прибуду.
Желтое поле колосьев, самое начало осени, листики на деревьях потихоньку начинали краснеть, чтобы потом неспешно спланировать вниз к еще густой траве. Солнышко жарило, но не так сильно, как прежде, позже холод завладеет землей и на небе появится сияние. Мы шли по проселочной дороге в полис. Дорога старая, разбитая, вся в трещинах и заплатах, ее давно не ремонтировали, а быть может, и никогда вовсе. Она всю мою жизнь такой была. Мы не замечали красоты вокруг, просто смеялись и говорили о пустяках. Мы — это я и Лагуз.
— Ты видел, слоны вчера летели на запад?
— Вчера? Врешь, еще же рано!
— Ингуз, да спроси у кого угодно!— мой друг засмеялся.
— Но еще тепло, — буркнул я.
Мы с детства дружили, да и как не дружить, если мы в соседних домах живем. Сначала наши матери завели знакомство, когда построили свои дома рядом, а потом, когда у них появились мы, они брали нас вместе с собой и гуляли. Такая дружба, братская и действительно с пеленок. Конечно, мы ссорились, Лагуз всегда немножко задирался, но мы быстро сходились опять, не вспоминая уже о былых разборках.
— А ты видел, пару дней назад протапы с ярмарки приезжали?
— А то, и истории слушал!— ну ничем не удивить его.
— Правда? Расскажи хоть одну!
— А ты где был? Почему не слушал, раз знаешь, что они приезжали?
— Мне не очень интересно. Просто не знаю, о чем тебя спросить.
— Опять ты отнекиваешься, я же вижу, что хочешь послу…— он споткнулся и уткнулся носом в траву,—…шать!
— Ну ты даешь, растяпа!— я засмеялся ему прямо в глаза. Он недовольно пробубнил в ответ что-то нечленораздельное,— хочешь, вернемся?
— Вот еще!
Повисло молчание, он насуплено шагал позади меня и не хотел показываться на глаза. Еще бы, он-то всегда пытается производить впечатление самого ловкого и сильного во всей нашей истории. Но я-то знаю его, как облупленного, он совсем не такой, хоть и стремится к своему идеалу.
Пейзаж не менялся совершенно, разве что где-то на дороге трещин было побольше да деревья краснее, а так все тоже поле слева и деревья справа. Было очевидно, что когда мы пойдем назад, все будет наоборот, но при этом по сути ничего не изменится.
Я разглядывал небо и вслушивался в шаги Лагуза, который плелся следом, но уже пободрее, видимо, его разочарование от собственного поступка поутихло. Небо царственно мерцало, но в одном месте мерцания почему-то не было.
— Лагуз, смотри, в том месте мерцания нет!
— Действительно, — шмыгнул он носом, удивленно таращась на матовый фрагмент неба.
— Будто оторвали кусочек. Как от одеяла…
Матовый лоскут стремительно мрачнел в красках и плыл в очертаниях. Мы остановились и неотрывно пялились в эту дыру. Становилось не по себе. По спине пару-тройку раз пробежались мурашки, и выступила испарина на лбу, испуг нарастал все сильнее, но я пытался держать себя в руках. Ведь гораздо интереснее то, что может сейчас произойти, а что могло произойти, мы и не догадывались. Из уже почти черной дыры слишком быстро летело что-то оранжевое и казалось, что прямо на нас. Резко стало очень жарко, время непозволительно растянулось, объект приближался, а мы заворожено смотрели на него. Через каких-то две секунды мы опомнились и побежали сломя голову: я все так же впереди, а Лагуз сзади. Мы не особенно понимали, что происходит, зачем и куда мы бежим.
Я резко становился, вспомнив, что однажды говорил Отилия. Нельзя бежать. Когда на тебя летит что-то с неба, надо стоять до последнего, потому что траекторию полета любого объекта нельзя заранее предугадать. Лагуз с разбегу врезался в меня. И тут нас накрыло.
Я очнулся весь в земле. Рядом раздался стон, я повернул голову в направлении звука и увидел Лагуза, который оказался завален еще больше, но уже вполне успешно начинал выбираться на поверхность. Решив незамедлительно последовать его примеру, я тоже принялся освобождать свое тело из-под кучи земли. Все тело ныло от многочисленных ушибов, одежда перепачкана и порвана настолько, что с трудом угадывается ее первоначальный цвет и фасон, в волосах безнадежно застряли комья грязи. Было уже не так светло, но прекрасно ощущался жар от Падучего Камня в большой лунке, которая начиналась в пятидесяти метрах от нас. Вокруг нее было множество поваленных и опаленных жаром деревьев, а все поле в брызгах земли.
Лагуз уже совсем пришел в себя и яростно отряхивал свою многострадальную одежду, надо сказать, что получалось это у него плохо, она была слишком грязной.
— Что это было, Ингуз?— он подошел ко мне и заглянул в глаза, перестав на какое-то время отряхиваться.
— Я не знаю. Смутно припоминаю, что произошло,— я потер грязное лицо не менее грязными руками.
— Да-да… лоскуток матового неба, мы еще смотрели на него долго,— он немного сощурил глаза, припоминая недавние события,— а потом он почернел и, окрасившись в рыжее, помчался на нас…
— И мы побежали,— закончил я фразу Лагуза.
— Ты тогда остановился. Почему ты остановился?— спросил он.
— Посмотри вперед и узнаешь,— я указал рукой в сторону лунки.
— Ничего себе! А я бы, наверное, и не смог остановиться,— смотрит на лунку и деревья, беспрерывно тряся головой в безрезультатных попытках отряхнуть волосы,— меня такой страх охватил, что я не понимал, что делаю! Ты ж меня…— он резко обернулся, его глаза округлились от ужаса.
— Спас,— обреченно вздохнул я.
— Надо возвращаться.
— Согласен.
Мы шли молча, говорить не хотелось. Мы оба знали, что спасти человека — плохо, но не знали почему. Никто никого никогда не спасал, таков порядок, но мне почему-то спасение Лагуза не казалось таким уж страшным поступком. Ведь я спас друга, своего названного брата — одного из самых близких мне людей, и я был рад, что не потерял этого человека, что он жив и идет рядом со мной. Но с другой стороны я знал, что так нельзя было поступать, пусть даже это случайность, этот закон все жители нашего мира впитали с молоком матери, но о причине этого табу не знал никто, или просто не хотели говорить. Ну почему же это плохо? Я думал об этом и не находил ответов. Надо первым делом сходить к Отилии, мне нужен его совет, надеюсь, он сможет дать мне ответ на этот вопрос.
— Ингуз?
— Да?
— Ничего, я так…