Ох, мама…
“Да я еще вас переживу!” – смеясь, говорила ты, лежа под капельницами. Запрещала рассказывать Анне о том, насколько безвыходна ситуация, все разговоры о будущем переводила на другие темы.
Но никому еще не дано было обмануть смерть.
Пять-семь лет? Я бы плюнул в лицо тому врачу.
Болезнь дала маме один год.
“Сердце не выдержало”, - сказал последователь Гиппократа, уставший седой мужчина с опухшими веками.
Сердце… сучьи дети, не вы ли назначили ей лекарства, с которыми организм оказался не в силах справиться? Не вы ли дотянули с операцией до последнего момента?
Лишь колоссальным усилием воли я подавил желание взять врача за грудки и хорошенько встряхнуть. Маму этим не вернешь.
Так или иначе, в середине июля Кайлы Лиэллоу не стало.
В тот вечер мы отмечали победу Анны на школьном фестивале, смеялись и шутили, мама рассказывала байки из лабораторной жизни, а потом вдруг изменилась в лице и сказала, что пойдет, приляжет ненадолго.
Когда я вбежал в комнату, обеспокоенный долгим отсутствием, и вправду было похоже, что мама просто прилегла отдохнуть.
Часть маминых накоплений ушла на похороны, часть была отложена в неприкосновенный запас.
Какое счастье, что мне уже исполнилось семнадцать – при мысли об опекунах руки сами собой сжимались в кулаки, а глаза застилала яростная пелена.
Пустить чужого человека, чтобы он жил в этих стенах, перебирал мамины книги, учил, как правильно жить меня и Анну? Допустить, чтобы чьи-то грязные ботинки топтали пол лаборатории?
Хватит с нас работников ритуальной службы, врачей, и маминых коллег.
Последние, к слову, оказались хуже чирьев в причинном месте.
Каждый считал своим долгом поддержать “бедных дитяток”, высказать слова соболезнования, попричитать, заламывая руки, и ни один засранец не предложил помочь с организацией похорон. Урну для праха приобрело руководство НИИ, которому мать отдала всю свою жизнь – невзрачный серый камень, и ставить-то было стыдно, но на красивую урну или, тем паче, памятник денег просто не хватило.
Подозреваю, что после того, как я довольно грубо отшил пару маминых коллег, так и норовящих вломиться в комнату Анны, где та плакала в день похорон, за моей спиной было вылито немало яда и перемыты все косточки.
Плевать. Свою сестру я знаю гораздо лучше, чем все эти важные курицы.
К счастью, больше ноги их не было в нашем доме.
Жизнь понемногу входила в русло.
Иначе и быть не могло – просто не оставалось выхода.
Конечно, Анна переживала. Я давно был готов к тому, что мамы скоро не станет, Анна же просто знала, что мама больна. Мы думали, что у нас больше времени, и не хотели расстраивать ребенка раньше срока.
Правда, сестра оказалась неожиданно сильной.
Да, часто я заставал ее в слезах, но она старалась держаться, хотя и очень скучала по маме.
Я пытался ее отвлечь, занять интересными рассказами, уроками или играми. А она, в свою очередь, не давала мне скатиться в бездну меланхолии и уныния.
Мы стали почти образцово-показательными братом и сестрой – поддерживающими друг друга, понимающими буквально с полуслова. Появилась даже своя маленькая традиция – каждый вечер я брал книгу с какими-нибудь интересными сказками, мы садились в зале, и я с выражением и в лицах читал одну из историй.
Анна слушала внимательно, уточняя непонятные термины, задавая тысячу и один вопрос, и я терпеливо разъяснял ей все, что было непонятно. Несмотря на потерю, она осталась любознательной девочкой, к тому же, мне казалось, что эти вечера неплохо отвлекают и ее, и меня от безрадостных мыслей.
Частенько, видимо, каким-то своим чутьем понимая, что у меня начинает портиться настроение, сестра начинала подтрунивать надо мной, смеяться, и порой я действительно забывал о каких-то своих проблемах, беззаботно играя с Анной.
Наверное, мама предполагала, что я стану воспитывать сестру, стану для нее отцом, которого девочка даже не застала, но в итоге получилось, что мы сами стали друг для друга якорями. Не думаю, что один я долго бы продержался.
Если бы еще не нужно было готовить… Оказалось, что у меня нет даже элементарных навыков – я попросту никогда не подходил к плите.
Если мамина стряпня было хоть относительно похожа на еду, то бурое варево, которое получилось у меня, даже на вид было настолько отвратительно, что первым позывом было вылить его в унитаз. Пахло оно не лучше, да и на вкус было настолько поганым, что Анна, героически попробовав, честно попыталась съесть хотя бы полтарелки, но быстро сдалась и отложила ложку.
- Извини, - пробормотал я, отставляя собственную тарелку. Запихивать это в себя, и правда, было выше моих сил.
В срочном порядке нужно учиться готовить…
- Сейчас бы маминых блинчиков… - протянула Анна, стащила из холодильника яблоко, и убежала из-за стола. Десятью минутами позже я нашел ее в маминой спальне – сестренка сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки, догрызала яблоко и старалась не плакать.
Я вышел, оставив ее в одиночестве. Несмотря на свой весьма юный возраст, такие минуты сестра предпочитала переживать одна.
Помимо вечерних сказок, я нашел для себе еще одну отдушину, позволяющую успокоиться – рисование. Мама со смешком говорила, что умеет только мучать холст, да и у меня получались далеко не шедевры, однако сосредоточение на процессе помогало, когда голова начинала буквально кипеть от мыслей.
К тому же, находились идиоты, которым можно было впарить мои кособокие мазюки как великие произведения авангардистов, чем я безнаказанно пользовался. Да, разводить лохов – очень и очень плохо, но надо же на что-то жить?
Тем более, что у Анны скоро день рождения, а я к тому моменту намеревался переехать.
В этом доме осталось слишком много горечи и слишком много воспоминаний, так что, прошерстив множество газет и объявлений в интернете, я нашел оптимальный вариант.
Мы переехали довольно быстро, собрав свои немногочисленные пожитки, и даже немного выгадали.
Мама, наконец-то, смогла упокоиться в достойном месте.
На день рождения Анны я не стал экспериментировать и почел за лучшее заказать торт в кондитерской. Даже аккуратно воткнул свечи и поджег их, очень надеясь, что воск не стечет на крем.
Похоже, даже таким нехитрым способом удалось порадовать сестренку – во всяком случае, она подошла, серьезно взглянула на меня снизу вверх и сказала, с явным удовольствием:
- Спасибо! Ты лучший брат в мире!