Чаще всего жизнь катится под откос медленно, почти незаметно. Сначала просто что-то не ладится, семейные и рабочие проблемы приходят неслышно, словно вор под покровом ночи, но не успеешь оглянуться – а уже ничего не осталось. Пустота, снег и пепел.
Но иногда все рушится в одно мгновение – разлетается во все стороны осколками, которые уже не собрать и не склеить.
Большой взрыв миллиарды лет назад родил вселенную, но остальные взрывы, увы, не способны стать актом созидания.
Когда вернулась Анна, я обрел счастье – лживое, одетое в плащ фальши, но все-таки счастье. Я по-прежнему лгал Тиффани, до сих пор доверчиво засыпавшей на моем плече, а когда жена уходила из дома, легкой тенью, будто призрак, поднимался на второй этаж. Да и мало ли в доме укромных мест, в которых можно укрыться, даже когда жена занимается домашними делами?
Труднее всего было лгать дочери, но и сказать правду я не мог, зная, что потеряю ее в ту же минуту.
Мы ходили по острию ножа, балансируя на тонкой грани, и это осознание будоражило кровь, добавляя в жизнь новые краски.
И, как всегда бывает – мы заигрались.
Когда Тиффани уехала в командировку, а Фиона отправилась к подруге с ночевкой, мы непозволительно расслабились. Не прячась по углам дома, не вздрагивая от каждого шороха, мы сидели на диване в гостиной – куда я рухнул, и, улыбаясь, притянул Анну.
И, увлеченные, не услышали, что отворилась входная дверь, вздрогнув, лишь когда в тишине объятой сумраком комнаты раздался вскрик:
- Папа?
Я подскочил как ужаленный, мгновенно сбрасывая сестру, желая все объяснить, сказать, что это ошибка, дочери всего лишь показалось, но Фиона уже скрылась в кухне. Когда я через несколько секунд ворвался туда, она с каменным лицом набирала воду из крана, но я прекрасно знал, что сейчас происходит за непроницаемой маской.
- Уходи, - отчетливо и страшно проговорила дочь.
- Дай мне хотя бы все объяснить.
Она промолчала. Выпила воду, отдышалась, сполоснула стакан, педантично поставила его на полку и обернулась – медленно, словно движения давались ей с трудом.
- Что объяснить? – Фиона говорила спокойным, ровным голосом, как будто ничего и не произошло, однако каких сил ей стоило сейчас сдерживаться, знала только она сама. – Что ты спишь с собственной сестрой?!
- Фиона…
- Заткнись! – она не выдержала и закричала. – Я знаю, что ты не любишь мою мать, знаю, что ты ей изменял и изменяешь, но она слишком влюблена, до сих пор, чтобы придавать этому значение! И я молчала, хотя ты даже не представляешь, чего мне это стоило! Но ЭТО?!!! Она же твоя сестра!
- Я…
- Не подходи ко мне! Никогда! – Фиона перевела дух и добавила, уже гораздо тише: - Я ничего не расскажу матери. Я поступила на журналистику в ГСУ, по программе стипендиатов, и уезжаю через месяц, и не стану разбивать ей сердце еще и тем, что ее муж оказался не просто подлой скотиной, а… господи, у меня даже слов нет!
- Тебе нужны будут деньги, - сказал я.
- Не от тебя, - она смерила меня презрительным взглядом и ушла, хлопнув дверью.
До самого отъезда дочь со мной больше не разговаривала, только при Тиффани делая вид, что все по-прежнему в порядке, а конверт с деньгами, который я попытался подбросить в ее чемодан, демонстративно оставила на столике в прихожей.
Я не имел права ее винить, точно так же, как и надеяться на прощение.
Особенно после того, как запретил Анне уезжать из дома после этого инцидента. Она хотела уехать, дав, тем самым, шанс помириться с дочерью, но я слишком хорошо знал Фиону, чтобы не обольщаться. Отъезд Анны ничего бы не дал, кроме появления в доме излишков алкоголя и наркотиков.
Оставалось лишь надеяться на то, что со временем Фиона сможет меня понять.
Я думал, что хуже, чем разрыв с дочерью, не может быть уже ничего.
Наивный. Как оказалось, это было только начало.
Через несколько дней после отъезда Фионы мне самому пришлось уехать – НИИ, который я теперь возглавлял, налаживал контакты с ведьмами, и от меня требовалось присутствие на научной конференции дабы лично переговорить с самыми уважаемыми представителями волшебного сообщества.
- Только не перепробуй их всех, - лукаво заметила Анна на прощание.
Конференция длилась две недели, показавшиеся мне почти бесконечностью – с ведьмами было интересно, но мысли о дочери не давали покоя, и ночами я маялся бессонницей, с последствиями которой не справлялись ни кофе, ни энергетики, ни амфетамин. Дома мне помогала справляться Анна – я просто клал ей голову на колени, и говорил, говорил, говорил, а она только перебирала мои волосы и выслушивала с мягкой улыбкой, иногда вставляя хорошие замечания и советы.
Возвращаясь домой, я еле сдерживался, чтобы не выбежать из такси, везущего меня из аэропорта, и не кинуться домой бегом. За две недели я соскучился по Анне и предвкушал встречу, но натолкнулся только на затравленный, воспаленный взгляд Тиффани.
Анны в доме видно не было, и комната ее пустовала.
- Где она?
- Дар… - надломленным голосом прошептала жена. – Она… лаборатория…
Я кинулся туда со всех ног, не разбирая дороги. Остановился перед окном в защищенном блоке.
Она была там. Куталась в старый растянутый свитер, словно постоянно мерзла. Волосы, прежде красиво блестевшие, торчали во все стороны тусклой соломой, обескровленная кожа совсем потеряла цвет, и на белом, будто выточенном из мрамора лице ярко выделялись совсем свежие царапины.
- Не заходи! – крикнула Анна, видя, что я потянулся к пульту, открывающему дверь. – Это может быть заразно!
Я промолчал. Я знал, что это за вирус. Он был не заразен – в первые пару месяцев, пока у больного не начинала просыпаться жажда крови, и он не начинал кидаться на всех подряд – как подопытная, жена моего сумасшедшего коллеги, выведшего вирус и вколовшего ей. Ученого упекли за решетку, женщину, потерявшую всякий человеческий облик и представлявшую нешуточную угрозу, содержали в укрепленной лаборатории, но, видимо, каким-то образом ей удалось сбежать. Именно она и набросилась ночью на Анну – когда та, ничего не подозревая, хотела помочь болезненного вида женщине, упавшей от потери сил на тротуар.
Анна сумела скрыться от санитаров, и тут же заперлась в нашей домашней лаборатории, страшась выходить наружу. И правильно делала – дневной свет теперь мог бы ее убить.
- Я спасу тебя, - твердо произнес я, глядя Анне в глаза через разделявшее нас стекло. – У нас есть еще два месяца.
- Вакцины нет, - голубые глаза смотрели, казалось, прямо в душу. Она не спрашивала, а просто констатировала факт – догадаться было несложно.
- Я ученый. И я никому тебя не отдам, - сказал я.
“Даже смерти”, - безмолвно повисло в воздухе.
Я взял на работе отпуск, сославшись на плохое здоровье, подпорченное тяжелой командировкой, скопировал из лаборатории все данные по вирусу альфа и занялся исследованиями.
Я делал анализы, выводил, тестировал, сутки напролет проводя у аппаратов, заказал за бешеные деньги даже новейшую совместную разработку биомеха и ассоциации волшебников – манекена, полностью имитирующего человеческий организм. Я валился с ног от усталости и засыпал, только когда полностью переставал разбирать текст на экране, порой прямо в лаборатории, на одной кровати с Анной, которая теперь жила тут, опасаясь выходить наружу.
Порой мне хотелось биться головой об стену, крушить все без разбора в бессильной ярости от того, что ничего не получается.
Вирус не сдавался просто так. Когда казалось, что еще чуть-чуть, и вакцина будет найдена, меня ожидало новое разочарование, а дни утекали сквозь пальцы, как песок.
Через три недели попыток, не давших почти никакого результата, я поехал в тюрьму к доктору Этельманну. Бывший коллега, он рассмеялся мне в лицо.
- Я работал над этим вирусом годы, - сказал он. – Не надейся победить за месяц.
Если бы у меня были годы на исследования!
Я чуть не убил его и смог отделаться только приличным штрафом лишь потому, что начальником этой тюрьмы был бывший пациент Тиффани, которого она буквально вытащила с того света.
Вернувшись из тюрьмы, попытался снова заняться делом, но пробирка выскользнула из дрожащих пальцев.
- Дар, - горько улыбнулась сестра, царапины на лице которой так и не зажили. – Не пытайся прыгнуть выше головы.
Я тяжело опустился на пол.
- Я не могу этого допустить, - сказал я и замолчал. Комната плыла перед глазами – то ли из-за усталости, то ли из-за наркотиков, на которых я только и держался в последнее время. Мы сидели молча, думая каждый о своем, и в затуманенный стимуляторами мозг внезапно пришла идея.
Уже через час я звонил своей знакомой ведьме – Мариэтте, с которой весьма сдружился на конференции. Она моментально телепортировалась, и я от удивления едва не выронил мобильник, в котором еще не успело отзвучать эхо ее последних слов.
- Учти, - сказала она, доставая палочку. – Обратной дороги нет. Я дам тебе рекомендательное письмо, и Феба научит всему, что знает сама в области целительства, но знай, что порой бессильна даже магия.
- Я должен испробовать все шансы.
Последний вечер перед отъездом я потратил, опять-таки на исследования, но быстро сдался.
Анна обняла меня, и я почувствовал, что ее лицо мокрое от слез.
- Все будет хорошо, - сказал я. – Я обещаю. Я вернусь через месяц.
Дворец вечного света, куда отправила меня Мариэтта, вручив письмо для старой колдуньи, заведовавший им, блистал на солнце свежевымытыми стеклами и струями фонтанов.
Феба, которую я до этого видел лишь мельком на конференции (она пробыла там не больше полутора часов, сославшись на неотложные дела), поджидала меня внутри. Волосы, выбивавшиеся из-под остроконечной шляпы, выбелило время, но на лице женщины почти не было морщин, да и в глазах, затянутых тонким льдом, не мелькала даже тень подступающей старости.
- Ты хочешь обмануть смерть, - звучно произнесла колдунья вместо приветствия, окидывая меня цепким взором. – Но смерть не любит, когда с ней играют в игры.
- Я хочу вылечить сестру до того, как черный жнец придет за ней, - я вскинул голову, возвращая взгляд. – Вы поможете мне?
- Я могу лишь обучить тебя тому, что знаю сама. Но если червоточина засела слишком глубоко, никакой магии не под силу будет спасти твою сестру. Ты знаешь об этом?
- Знаю. Но я должен попытаться. И у меня есть всего месяц. Мы успеем?
- Забудь о течении времени вне этих стен, - улыбнулась Феба так, как когда-то, невероятно давно, улыбалась мне мама. – Отдохни с дороги и поспи, с завтрашнего дня у тебя не будет много времени на отдых.
Я кивнул, поднял сумку, и хотел уже, было, идти в гостевые комнаты, как вдруг Феба совершила молниеносное движение палочкой. Мгновение – и в ее руки возник небольшой пакетик, который до этого спокойно лежал в потайном кармане. Еще один взмах палочкой – и пакет растаял, не оставив после себя и воспоминаний.
Против воли у меня вырвался вздох – стимуляторов исчезло на приличную сумму.
- Чтобы я
этого здесь больше не видела, - покачала головой Феба, и я ощутил себя пятнадцатилетним подростком, застигнутым матерью с сигаретой.
Учеба, как и предупреждала меня Феба, началась со следующего утра – с самой зари.
Учиться магии, которой я раньше не доверял и считал едва ли не глупостью, оказалось неожиданно сложно. Это была долгая, изнурительная работа, включающая в себя и огромные объемы теории, которую требовалось запомнить, и совершенствование тела, и алхимию, не говоря уж о практике заклинаний.
Целительство, как рассказала Феба, является одним из самых сложных разделов магии, и чтобы овладеть им, требуются годы, но у нас их, конечно же, не было. Во Дворце время хоть и текло по-другому, но даже умений Фебы не хватало на то, чтобы растянуть месяц на пару десятков лет.
Поначалу я пробовал считать дни, но уже вскоре сбился со счета. Чтобы в полной мере овладеть теми чарами, которые помогли бы спасти Анну, пришлось изучать яды и болезни, и я сменил робу белого мага на черно-зеленое одеяние нейтрального.
Конечно, за время, проведенное во Дворце света, мне удалось овладеть в основном лишь базовыми заклятьями – невозможно освоить такую обширную науку, как магия, за короткий срок. Из серьезных, требующих огромной концентрации, силы и воли заклинаний я в полной мере изучил лишь то, что могло изгнать заразу из тела Анны.
- Будь осторожен, - предупредила Феба, вручая коробку с моей личной волшебной палочкой и книгами. – В твоем мире прошел месяц. Время еще есть.
- Спасибо.
Я перенесся в лабораторию прямо из Дворца. Анна, дремавшая на кровати, тут же подскочила. Окинула изучающим взглядом, чуть вспыхнувшим удивлением, а затем кинулась ко мне. Она исхудала и ослабела за прошедший месяц, руки были холодны как лед, а все тело едва заметно дрожало.
- Я вернулся, - пробормотал я, перебирая ее волосы. – Стой смирно и расслабься.
- Ты уверен, что…
- Мы должны попробовать, пока еще не стало поздно.
Я отошел на несколько шагов и достал палочку. Сконцентрировался, разом припоминая все, чему учила меня Феба, прошептал заветные слова, и с конца палочки сорвался сноп золотых искр.
Анна оказалась вся окутана мерцающим туманом, за которым не было видно ни ее лица, ни фигуры.
Сердце словно остановилось.
Я замер, боясь вздохнуть.
Закрыл глаза.
В заклинании точно не было ошибки, в этом я был уверен, и теперь оставалось только ждать…
- Дар… - позвала Анна, заставив меня вздрогнуть и поднять веки.
Туман рассеивался, распадался яркими искрами, гаснувшими в воздухе, и из него медленно проступала фигура.
Бледная кожа, тусклые волосы, две незаживающие царапины на лице…
Я снова закрыл глаза, сдерживая глухое рычание и рвущиеся наружу слезы. Комок царапал горло.
Внутри что-то оборвалось.
До начала терминальной стадии оставалось меньше двух дней.
Ночью, по просьбе Анны, я помог ей выйти на улицу – она слишком ослабла, чтобы передвигаться, не держась за стены. Мы сели на скамейку под раскидистой ивой, и Анна съежилась на ней, как маленькая девочка, дрожа от холода, хотя ночь была теплой и сестра куталась в теплую вязаную кофту. Она подняла голову, смотря на небо. Холодный свет звезд отражался в очках.
- Помнишь, как в детстве ты мне рассказывал легенды о созвездиях? О Персее и Андромеде, Кассиопее, Геракле…
- Помню, - я попытался улыбнуться.
- И ты сказал, когда умерла мама, чтобы я не плакала – ведь она превратилась в звезду, и теперь сияет на ночном небосклоне.
- В древности верили в это.
- Я хочу сиять, - тихо сказала Анна. – Думаю, в компании великих героев мне не будет скучно.
- Не смей так говорить! – я нашарил ее руку и сжал. – Я придумаю что-нибудь, найду способ замедлить развитие вируса…
Она повернула ко мне исхудавшее лицо.
- Ты сделал уже больше, чем мог бы сделать другой. Нет, я не хочу жить в страхе, что могу сорваться и искусать тебя, превратив в такое же подобие человека. Не хочу смотреть, как ты истязаешь себя, пытаясь найти лекарство от болезни, которая не лечится даже магией. Слишком поздно, Дар…
- Никогда не поздно!
- Я встречу рассвет сегодня, одна или без тебя. Прости, - она провела рукой по моей щеке. – Спасибо за все, что сделал для меня, но всему наступает свой черед.
Мы сидели под звездами, пока они не начали блекнуть. Тогда я перенес ее на футбольную лужайку, положил сестру на мягчайшую траву, и лег рядом.
- Ты боишься? – спросил, когда край неба заалел. – Я мог бы погрузить тебя в сон.
- Нет, - слабая улыбка тронула бледные губы. – Когда ты рядом, я ничего не боюсь.
Анна чуть повернула голову, подслеповато щурясь на горизонт. Ее черты размывались и смазывались, я сначала удивился, и только потом понял, что это из-за слез, хлынувших из моих глаз - я не пытался больше их сдерживать.
Сестра закусила губу, давя крик, и я сжал ее руки в своих, еле удерживаясь от того, чтобы не вскочить и не унести Анну в спасительные стены лаборатории.
Вставало солнце.
”Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру”.