Да будут к ней милостивы... ну, кто там по германской мифологии отвечает за загробный мир
Сон или смертный грех?
Быть как шелк, как пух, как мех
И, не слыша стиха литого
Процветать себе без морщин во лбу…
На похороны неожиданно для всех приехала Маргарита – даже Лора немало удивилась, увидев младшую сестру выходящей из служебной машины Фриды. Так как подвезти ее удавалось только днем, новоиспеченной графине пришлось быстро скрыться в доме и отсиживаться за занавешенными окнами до самого заката.
Маргарита рассказывала о курсах акварели, о прошедшем бальном сезоне в блистательной рождественской Вене и в целом напоминала скорее бойкую светскую даму, чем отверженное создание ночи. Хрупкая, похожая на холодную белую лилию, она стояла на похоронах чуть поодаль и вздрагивала при каждом слове, прислушиваясь к надгробным речам. Черное кружево накидки, наброшенное поверх газового голубого платья, никак не могло ее греть, и влажные хлопья снега целовали губы Гретхен, не желая таять.
В бывшей спальне Эрики Йоханн ночевать наотрез отказывался, предпочитая софу в гостиной, и теперь в комнате, относительно которой покойница не оставила никаких распоряжений, устроили нечто вроде зала славы – там висели дипломы самой Эрики, награды Лорелей, трофеи Готфрида.
Дипломы и награды украшали стены, мирно пылились, все еще гордо сверкая золотым обрамлением и подписями, а вот трофеи младшего сына уже начали привлекать к себе местную фауну.
Увидев степенно выходящего из спальни и явно довольного собой пингвина, Готфрид не сразу сориентировался в ситуации.
Все попытки прогонять неизвестно откуда взявшуюся птицу, равно как и старания запирать от нее дверь, оканчивались бесславно, и день за днем Эйберхарты продолжали встречать в коридорах дома мирно шагающего пингвина. В конце концов Готфрид пошел на контакт, самостоятельно предложив тому «лосося мира». Пингвин настороженно обнюхал рыбину, бодро проглотил и с надеждой уставился на Готфрида. Тот потрепал его по холке и предложил заходить еще.
Так безымянный пингвин обрел регулярный источник питания (семья забеспокоилась, не решит ли он однажды пригласить в хлебное место своих друзей и родственников), а Готфрид – верного собеседника, разделяющего его рыболовную страсть.
***
День рождения Фридриха прошел тягостно и пусто. Джон-Йоханн постоянно бросал тревожные, торопливые взгляды на пустое место во главе стола, точно всякий раз ожидая обнаружить там рослую даму в парадном белом наряде. Матильда, одетая в праздничное платье с бантами, хныкала и ерзала; Лорелей оказалась молчалива, как никогда. Невестка покойницы сравнительно недолго знала Эрику, и потому боль утраты обожгла ее слабее всех прочих – она честно старалась поддерживать беззаботность застольной беседы. Готфрид безупречно играл роль гордого и счастливого отца, точно сошедшего в столовую из телевизионных мелодрам, а Фрида украдкой любовалась его гордым и чеканным профилем, который вовсе не портила скорбная складка, залегшая у светлых губ.
Именинник с готовностью задул свечи на торте и принял весь ворох поздравлений с шестнадцатилетием.
Впоследствии он не раз подбадривал загрустившую, точно ушедшую в тень младшую сестру, специально для нее выделывая смешные трюки на новенькой роликовой площадке. Матильда, маленькая нордическая эльфийка, оставалась ко всему безучастной, и лишь кружилась у отполированного прикосновениями станка с удвоенным усердием.
Широкоплечий и крепкий, пошедший в мать, Фридрих не походил на свою кузину ничем. Любимец тренера, звезда всех скейтбордистских площадок, он не обладал тонким профилем и белокурыми волосами отца, зато унаследовал от матери неизменный зверский аппетит, любовь к земле и протопленному насквозь семейному дому. Если Матильду можно было сравнить с хрупкой северной эльфкой, то ее двоюродный брат напоминал скорее хоббита-переростка.
В долгожданную поездку он отправился вместе с тетей и кузиной, надеясь облазить все островные скалы, поплавать в теплом море и как следует загореть. Матильда грезила лунными лагунами, песнями русалок и матовым блеском жемчугов.
К отпуску Лорелей привела себя в порядок – не ударяясь, впрочем, в изнуряющие диеты и дорогостоящие процедуры – справедливо рассудив, что казаться беззаботной юной студенткой у нее уже всяко не получится.
Маленький особнячок, скромно именуемый коттеджем, имел просторную спальню на втором этаже, гостиную с камином на первом (бог знает, зачем он может понадобиться на тропическом острове!), террасу с чайным столиком, а главное – собственный маленький пляж, где отдыхающие могли проводить время, не опасаясь грязи, шума и нескромных взглядов.
Стройная, изящно сложенная Лорелей казалась ровесницей собственного племянника.
Упомянутый племянник вспомнил детство, провел утро в попытках построить песчаный замок, разрушил неудавшееся творение с отчаянным криком и лег загорать рядом с Лорой, одним глазком поглядывая на кузину. Матильда, чьи попытки избавиться от детского надувного круга так и не увенчались успехом, с радостным гиканьем бросалась в лазурную синь моря, ныряя в белоснежную легкую пену, кидаясь со скользких волнорезов в разыгравшиеся волны.
Правда, она быстро утомилась и отправилась на второй этаж домика подремать. Силы ей понадобились для второй половины дня, когда компания отправилась на местный рынок. Окрики дородных торговок, мелькание загорелых рук, ароматы томных благовоний и звон тяжелых монет, пробуждающий аппетит и любопытство запах местных кушаний и сочный цвет экзотических фруктов, переполняющих прилавки – все это волной обрушилось на девочку (впрочем, как и на ее спутников), заставляя вертеть головой и во все горящие глаза глядеть по сторонам.
Вкус местной еды был на вкус приятно терпок, серебряная полоса лунного света мягко стелилась по ночному пляжу, а огонь пылал невероятно жарко.
Следующие несколько дней компания провела, до изнеможения лазая по древним развалинам, отполированным и преподнесенным на блюдечке туристам; плещась в прохладных серебристых волнах в раскаленный полдень; наслаждаясь ранними завтраками у окна с видом на свежий сад и сладкой, сытой праздностью послеобеденного отдыха в плетеном гамаке.
После долгого купания в морской воде, когда соль уже начинала щипать редкие царапины, а солнце раскалялось в зените, Лорелей отправлялась на второй этаж особняка, где находилась по-старинному роскошная ванная комната. Дождавшись, пока горячая вода наберется достаточно, а душистая пена расплывется по поверхности, молодая женщина сбрасывала тонкую летнюю тунику и погружалась в ванну. Лора блаженно запрокидывала голову, ее распущенные из благородного узла золотистые пряди быстро намокали, их кончики темнели.
Ее белоснежное, алебастровое тело, точно изваянное античным мастером, одержимым тягой к совершенству, было достойно глянцевых альбомов именитых фотографов. Однако ее лицо не мелькало даже на страницах региональных газет с крошечным тиражом, и даже во времена громких процессов ее имя старались упоминать там как можно реже.
«Не спешите кидаться в публичность – вы можете еще нам понадобиться» - Лорелей слишком хорошо запомнила эти слова…
Перед опасной экскурсией она некоторое время не решалась ступить на рокочущий борт вертолета, к вящему разочарованию Фридриха. Племянник, выросший на первых фильмах о Джеймсе Бонде, искренне считал, что тетя Лора непременно должна иметь солидный опыт в десантировании с парашютом.
Вопреки планам, день рождения Матильды справляли уже дома – возвратиться с тропических островов пришлось пораньше, ибо усадить детей за накопившиеся уроки в условиях разнеживающего пляжного отдыха оказалось совершенно невозможным. И если усидчивость дочери принесла свои плоды, то надеяться на старание Фридриха было делом совершенно напрасным.
День рождения прошел, как обычно – с семейным застольем, всеобщими поздравлениями, просмотром разрисованных открыток, лимонадом и мороженым. Фрида, не пожалев времени, приготовила пышный кремовый торт, подошедший бы скорее свадебному столу. Не упуская в последние годы возможности наслаждаться плодами своих кулинарных экзерсисов, она и сама стала напоминать сладкую пышечку. Побороть это не смогли ни утренние пробежки, ни любимые танцы. Пожалуй, небольшая полнота ей даже пошла, сгладив природную угловатость фигуры.
С шестнадцати лет Матильда заговаривала – сперва робко, затем все более уверенно – о французской академии-интернате, где она могла бы полностью посвятить себя пленительному изяществу классического балета. Отправить ее туда Лора согласилась не раньше полного окончания школы и, по правде говоря, осталась не в восторге от выбора дочери, втайне надеясь, что та получит более практичную профессию.
Фридрих бы не был Фридрихом, если бы не решил увязаться за кузиной. Он возлагал не меньшие надежды на французские университеты… и французских студенток.
***
Это были одни из тех похорон, на которых задумчиво качают головой, шепотом перечисляют все болезни покойного и после каждого тоста припоминают все больше деталей, указывавших на грядущий печальный итог.
- Он, говорят, в последние годы совсем сдал. Даже на своих любимых грядках копался с трудом – спина не разгибалась…
- Да он еще раньше опустился – когда жена его умерла, помните?
- Кто же ее не помнит! Железная женщина. Я не знаю, какой она была супругой, но врачом она была от бога.
- Хорошей, наверное. Раз он так по ней убивался.
- Кстати, а вы слышали, что, когда разбирали вещи покойницы, среди бумаг нашли много фотографий какого-то блондина в военной форме?
- Может быть, это ее брат.
- Может. А может и не быть!
Конечно же, нашлись охотники рассказать и про «неупокоенную душу» упомянутой за столом фрау Эрики. Отыскались и свидетели, которые клялись и божились, что видели одинокую призрачную фигуру, бродившую по пустырю за домом – сплетение золотых кос, горящие ледяные глаза на бледном призрачном лице – и вдовца, беспомощно простиравшего к ней руки.
Джона Эйберхарта, которого жена называла Йоханном, опустили в землю вскоре после дня рождения его внучки.
Его могила была обильно полита слезами домочадцев, завалена пышными венками и увенчана цветистыми речами от коллег и знакомых и располагалась совсем рядом с надгробием его обожаемой жены.