Это было невыносимо – смотреть на Анну, радующуюся в объятиях своего мужа; звонить Фионе, и слушать в ответ короткие гудки; фальшиво улыбаться Тиффани, не понимающей, что происходит.
Когда у Анны начал стремительно расти живот, а Василий стал ходить по дому, раздуваясь от гордости, я сдался. Присмотрел двухэтажный домик посреди джунглей, взял долгосрочный отпуск, совместив его с исследованиями тропической лихорадки, и уехал в гордом одиночестве.
Тиффани хотела было отправиться со мной, я не слишком возражал, однако ее не отпустили из больницы. Наверное, к лучшему.
Поначалу было тяжело – постоянно я ловил себя на мысли, что готов сорваться, взять билет до Стренджа, ворваться домой и снять наложенное заклятье, но каждый раз одергивал себя, напоминая, из-за чего так поступил. Ей так будет лучше, она счастлива с мужем, которого, хоть и не любит (я слишком хорошо знал Анну), но испытывает симпатию, и которому скоро родит ребенка. И, как бы ни хотелось, я никогда не позволю разрушить себе это хрупкое счастье.
Что же до меня… надеюсь, массаж, и красавица островитянка с точеной фигурой способны излечивать даже самые глубокие душевные раны.
Я отдыхал. Пожалуй, впервые в жизни я посвящал время настоящему отдыху – спал с распахнутыми окнами, слушая шелест тяжелых капель, скатывавшихся по широким пальмовым листьям; неторопливо пил кофе на открытой веранде, почитывая Ремарка; работал пару-тройку часов, а затем шел на набережную или к горячим источникам.
Или купался в море, ощущая на губах горьковато-соленый привкус.
Перезнакомился, пожалуй, с десятками девушек – туристками, буквально пару дней назад сошедшими с трапа и до сих пор немного растерянными; островитянками с выкаленной жарким солнцем кожей, с венками сладко пахнущих цветов, от которых дурманилась голова. В очередной раз убедился, что в постели большинство женщин одинаковы.
Понемногу, по крошечным крупицам, я начал понимать, что значит – душевное равновесие. Конечно, до спокойствия и умиротворенности мне было еще далеко, но я чувствовал, как потихоньку собираются частицы паззла, называемого моей душой.
Море и солнце – универсальное лекарство от всех болезней.
На исходе третьего месяца я проснулся, посмотрел в потолок, и понял – туго натянутая струна лопнула.
Еще не исцеление, но начало... Я знал, что полностью никогда не освобожусь от мыслей об Анне, никогда не смогу стать прежним, но в моих силах было справиться с собственными нервами.
Вечером пришло письмо – Анна родила двух здоровых девочек. Подозреваю, Василий от радости скакал до небес. Даже я улыбнулся, поймав себя на том, что действительно радуюсь за сестру.
Я позвонил домой, поговорил по видеосвязи с женой и Анной, с сожалением сообщив, что еще задержусь. Я не торопился возвращаться, хотя тропики и начали понемногу надоедать. Если честно – я боялся. Больше всего на свете страшился, вернувшись, сделать какую-нибудь очередную глупость.
Но всему наступает свой черед.
За окном царила глубокая ночь, когда в доме раздался звонок, и Тиффани срывающимся голосом рассказала, что Василий трагически погиб. Тупоголовый кретин! Я предупреждал его несколько раз, что нельзя подходить близко к экспериментальному лабораторному образцу, но этого идиота не удержали даже двери с двухкратной защитой.
- Скоро приеду, - сухо бросил я в трубку, усилием воли гася в себе мимолетную радость.
Аморально и безжалостно, быть может, но я не в состоянии был горевать по недалекому придурку. Что только Анна в нем нашла?
Последующие за возвращением дни слились в один смазанный хоровод событий – похороны, слова соболезнования, волокита с наследством, судебное дело, которое завели родственники Василия, намереваясь упечь меня за решетку за проведение таких опасных экспериментов в домашней лаборатории. Суд, разумеется, оправдал меня по всем пунктам – правда, плотоядную дрянь все-таки пришлось ликвидировать, о чем я не пожалел ни на секунду.
Девочки, Элен и Элис, мигом завоевавшие симпатию всех обитателей дома, росли буквально на дрожжах, и вскоре мы уже праздновали их первый день рождения – тихо, по-семейному.
После посиделок на кухне Анна уложила детей спать и отправилась куда-то по делам – я подозревал, что на свидание. Смерть мужа не оставила печати на еще молодой женщине, разве что добавила одну, почти незаметную морщинку на лбу. Я пытался поговорить с ней, но Анна непреклонно, хоть и мягко, дала понять – она справится. Я согласно кивнул. Конечно, справится.
Я закрыл за сестрой дверь, вернулся в гостиную и опустился на диван рядом с женой, тут же отложившей газету. Притянул ее к себе, совершенно естественным жестом, нежным и, первый раз в жизни, – искренним.
По-моему, она удивилась. Чуть отстранилась, обеспокоенно рассматривая мое лицо и пытаясь понять, что происходит.
- Ты странный, - сказала наконец. – Что-то случилось?
- Случилось, - ответил я, чуть искривляя губы в подобии улыбки. – Но теперь все будет хорошо.
