[Лалэль]

Воспоминание третье

Неизвестно, сколько времени мне пришлось пролежать взабытьи. Когда я пришла в себя, уже ярко светило солнце, громко пели утренние птицы. Я возлежала на своем роскошном ложе из прелого сена, а Цыган мирно отдыхал у меня в ногах.

Я вздрогнула и судорожно завернулась в свой плед; этим неосторожным движением я, вероятно, разбудила своего компаньона, потому что он сразу же открыл глаза. Видимо, все мои опасения были ясно написаны на моем лице, потому что он ухмыльнулся, обнажив белоснежные зубы, и сказал:

- Вам нечего бояться. Неужели вы думаете, что я стану вожделеть женщину, которая на моих глазах разродилась, да еще и демоном? Фу...

Я покраснела от стыда и неудовольствия.

- Как вы себя чувствуете?
- Лучше, чем вчера. - спохватилась и добавила, - Благодаря вам. Вы мне очень помогли.

Цыган улыбнулся еще шире.

- Если бы ваш батюшка узнал, чем мы с вами тут занимались ночью, он оторвал бы мне голову и повесил её на суку вон того дуба. Но его с нами нет, и я обязан опекать вас, как это делал бы он. Что вы думаете делать дальше?

Цыган имел ввиду то, что было заключено внутри магического круга. А я не могла заставить себя даже подумать об этом.

- Я не могу принять решения. Скажите, как мне быть?
- Пока он находится внутри круга, вы вне опасности. Со временем круг либо вытолкнет его обратно в то пространство, откуда он явился, либо попросту умертвит, что, в общем, одно и то же. Проблемы начнутся, если вы захотите его оттуда извлечь... Но вы ведь не сделаете так, верно?

Я подтвердила, что ни за что так не поступлю.

- Тогда нам остается только ждать, и рано или поздно он... Словом, надобность в круге отпадет. Что ж, дорогая Соломея, я должен с вами попрощаться. Мне нужно вернуться в лавку, иначе мистер Хоггарт будет сердиться.

Я с прытью, которой сама от себя не ожидала, в мгновение ока оказалась рядом и схватила его за рукав.
- Не бросайте меня! - умоляла я со слезами. - Я не могу оставаться здесь одна! Вдруг он меня съест? Или вдруг явится его отец? Я не выдержу этого снова!

Видимо, даже невозмутимому Цыгану стало не по себе от зрелища такого искреннего отчаяния.

- Бедняжка, - растроганно сказал он, осторожно отстраняя меня, - как же ты настрадалась. Прости, но я ничем не могу тебе больше помочь. Ты должна справиться с этим сама.

Примерно теми же словами напутствовал меня отец в своем последнем письме. Впрочем, я уже поняла, что эти двое во многом очень похожи.

Несколько дней я пребывала в полной прострации и только и могла, что бродить взад-вперед, как тень. Когда я смотрела на алхимический круг и на младенца, который парил над ним, агукая, и вспоминала, что это мой сын, у меня появлялось четкое ощущение, что я стала героиней какой-то ужасной сказки.

Иногда младенец подавал голос - видимо, он, как и любое живое существо, страдал от жажды и холода.Но даже когда его плач становился невыносимым, я не могла даже подумать о том, чтобы разрушить круг и взять его на руки. И даже если бы я на это решилась - вряд ли он сосал бы мою грудь. Думается мне, ему больше по вкусу пришлось бы не мое молоко, а свежая кровь.

Выматывающий душу монотонный плач младенца мучил меня. Я чувствовала себя истощенной не только физически, но и духовно. Однако некое происшествие, случившееся в эти дни, отвлекло меня и заставило мои мысли течь по-другому.

Весна постепенно вступала в свои права, празднуя свой приход с пышностью и размахом. Из теплой земли проклевывалась молодая травка, деревья покрылись нежной зеленой дымкой и даже старый пень, казалось, готовился выбросить зеленые листики. Все живое ждало весны, и даже мое разорванное в клочья сердце пело в предчувствии чего-то нового.

И вот однажды, проснувшись поутру, я увидела лежащую на земле куклу.

Казалось бы, что тут странного? Всего лишь детская игрушка. Но откуда бы ей взяться здесь, в лесу? И если это одна из старых кукол, которыми я играла в младенчестве, то каким образом она сохранилась при пожаре и как оказалась здесь? Кто её принес?

Я взяла игрушку в руки, внимательно осмотрела её и заметила прилипший к платью зеленый лист. И в этот момент меня, словно молния, осенила внезапная догадка.

То было старое, давно затерявшееся в чуланах памяти воспоминание: я, совсем еще малышка, смеясь, убегаю от своей грузной и неповоротливой няньки и прячусь в лесу. Вдруг рядом со мной неожиданно появляется, как будто из-под земли вырастает мальчик, на вид примерно моих лет. Его ноги босы, а в волосах запутались мокрые листья.

- Какой вы неопрятный!- я начинаю приводить в порядок его прическу и одежду. - Разве можно ходить таким лохматым? - он смешно пищит и отмахивается от меня своими тонкими ручонками.

Вскоре мы уже друзья, и я угощаю его куском засахаренного пряника, который вытащила из кармана, и обещаю поделиться с ним своими игрушками:
- Приходи завтра, я покажу тебе мою лошадку и кнутик, и принесу мисс Поппит - это моя кукла. Ей недавно привезли новое платье, такое красивое! Оно ей так идет!

Как долго это продолжалось? Сколько лет мы дружили? Не помню уже. Кажется, он все время был рядом, пока мне не пришло время ехать в пансион - но и позже, когда я приезжала домой на каникулы, он появлялся, чтобы поиграть со мной. Точно помню, что никому и ничего о нем не говорила - вероятно, своим чутким детским сознанием я уже понимала, что наши встречи - это тайна, о которой никому не стоит знать. Тогда я не задумывалась о том, что ничего не знаю о своем новом, в высшей степени странном друге - даже того, откуда он взялся. Признаюсь, вспоминая о нем потом, в пансионе, я не была уверена, что он действительно существовал, а не был мной придуман.

То были далекие, светлые времена, которые безвозвратно канули в Лету. Для меня все изменилось: невинная и свободная девчонка, которая без страха бегала по лесу, превратилась в утонченную и манерную барышню-пансионерку, а затем и в молодую женщину, на чью голову обрушилось столько несчастий, которая обязана была мыслить и принимать решения, как глава семейства. Да, мой мир полностью изменился, но в его спокойном лесном царстве не поменялось ничего. Поэтому, когда он снова увидел меня, то узнал во мне свою маленькую товарку по детским играм и решил, что мы будем шалить и резвиться, как прежде.

Так вот кого я пригрела последней зимней ночью. Вот откуда взялись и кукольный домик, и старая кукла.

Он просто хотел, чтобы я с ним поиграла.

Я посадила куклу на траву и громко позвала:

- Лесной дух, лесной дух! Приходи играть!

Где-то в глубине леса послышался прозрачный, серебристый смех, похожий на трель колокольчика, и вскоре я разглядела мелькнувший за деревьями силуэт, похожий на легкую зеленую тень. Как и любой дух, мой старый приятель двигался со сверхъестественной скоростью: не успела я моргнуть и глазом, как он уже стоял передо мной.

Он значительно изменился с тех пор, как мы вместе грелись у костра: теперь это был уже не ребенок, а молодой мужчина, и кожа его из белоснежной стала ярко-зеленой. На нем не было никакой одежды, и я смущенно отвела глаза, хотя его прекрасное тело ничем не могло оскорбить мой взор. Он был похож на тех лесных жителей, которых я видела на картинках в книжках, на полотнах античных художников - но он был куда лучше их, потому что был живым, настоящим.

Я больше ничего не видела вокруг, кроме его глаз - ясных, лучистых, безмятежных, как тихая гладь зеленого лесного озера. В них не читалось оттенков никаких человеческих чувств - ни доброты, ни участия, ни злости, ни гнева. В них не было и той усталой озабоченности, которая обычно так старит глаза людей, даже очень юных. Конечно, он был освобожден от всего этого. У него были другие глаза, и сам он был другим, и это пугало меня - и одновременно привлекало.

Он не говорил ни слова, но мне почему-то было ясно все, что он хотел мне сообщить. Я вспомнила все наши детские забавы, вспомнила, как весело мне было, была счастлива оттого, что он вернулся - и он давал мне понять, что ему тоже радостно от нашей встречи (насколько подобные существа вообще могут испытывать радость). Не знаю, ведома ли им любовь, но те чувства, что он, как мог, передавал мне, свидетельствовали о самой нежной привязанности. Меня словно обдало теплом, и я испытала прилив всепоглощающего веселья. Я вдруг ощутила себя легкой, как птичка, прозрачной и светлой, как солнечный луч.

Я сделала шаг вперед и протянула к нему руки. В тот день я научила своего лесного друга одной новой игре, правил которой и сама до конца не знала - игре в любовь. И заката, да, до самого заката я заглядывала в ясные зеленые глаза, с ужасом понимая, что уже не смогу прожить ни дня, не увидев их. Какие невидимые нити связали нас еще до рождения, какие силы привели нас друг к другу? Я не могу этого понять. Возможно, я никогда этого не пойму.

Все, что происходило со мной, было настолько странным и удивительным, что я окончательно уверилась в том, что живу в сказке. Лесной дух оказывал мне множество мелких знаков заботы - заботы в его понимании. Каждое утро я находила у изголовья букетик из первых весенних цветов или пригоршню красных ягод. Пока я спала, он тихонько украшал мои волосы цветами, и каждое утро я, вставая с постели, чувствовала себя невестой. Однажды, когда я проснулась, в ногах у меня копошился живой крольчонок - вероятно, лесной дух заметил, что я люблю животных, особенно мелких и пушистых. Мне бы хотелось его зажарить и съесть - я была очень голодна - но я сжалилась и выпустила милашку на волю - пусть бежит к своей матушке.

Я, испытывавшая материнские чувства даже к зверенышу, не могла заставить себя чувствовать что-то подобное, думая о своем маленьком сынишке. Для меня он был не любимым сыном, плотью от плоти, а живым напоминанием моего несчастья, вечным свидетельством моего позора, воплощенным ужасом. Но, при всем моем отвращении к младенцу, я против своей воли начала испытывать к нему некое подобие - не любви, нет - но какой-то горькой жалости. Я представляла себе, как ему одиноко там, внутри круга, когда он, как и любой младенец, должен находиться возле материнской груди, чувствовать тепло и заботу. И это чувство начало пересиливать все остальные - я даже осмелилась изредка подносить к его рту рожок с подогретым молоком или поглаживать его по животику. Все чаще я подходила к нему, чтобы сказать несколько теплых слов и погладить по мягкой и гладкой головке. Словом, я понимала, к чему это ведет. Я уже начинала воспринимать его, как своего ребенка. Может быть, на мое отношение повлияло то, что я, судя по всем признакам, готовилась во второй раз стать матерью.

На этот раз Цыган решил зайти за рукописями лично - наверняка и для того еще, чтобы посмотреть, как я справляюсь со своими тяжелыми обязанностями. Когда он пришел, я как раз разговаривала с младенцем - это его сильно удивило.

- Соломея, вы просто очаровательны! - заметил он, целуя мою руку. - Когда я оставлял вас, вы были убиты горем, а сейчас я вас просто не узнаю. Что же с вами случилось?

Мне можно было бы пококетничать или, смущенно опустив глаза, уйти от ответа, но я даже рада была поделиться с ним своими новостями.

- Я влюблена, голубчик, - честно призналась я, - я просто влюблена...

Цыган подозрительно на меня покосился и поинтересовался, не прилетал ли снова демон. Я ответила, что нет. Тогда он пожелал узнать всю историю от начала и до конца. Я и рассказала ему все.
Цыган явно был шокирован - вряд ли даже на его извилистом жизненном пути встречались барышни со столь замысловатыми любовными похождениями.

- Я думаю, что вам стоит отсюда уехать, - сказал он после непродолжительного размышления, - и как можно дальше. Что вы скажете, если я найду хорошую семью, которая вас примет?
- Но как же рукописи?
- Бог с ними! Я попытаюсь сам в них разобраться. Если они погибнут, это будет очень печально, но если погибните вы, это будет гораздо страшнее для всех.
- Я не собираюсь погибать, - дерзко ответила я.
- Соломея, но вы же прекрасно понимаете, что ваша связь противоречит всем законам мироустройства. Ваше чувство обречено, и вам не на что надеяться - он никогда не станет вам достойным спутником. Я вижу, что вы носите его ребенка... На что же вы рассчитываете?

О, я все прекрасно понимала. Я осознавала, что лесной человек никогда не станет тем мужем, которого я искала - моей опорой и утешителем во всех земных невзгодах. Если брать тот идеал будущего супруга, к которому меня учили стремиться, то он не подходил под описание ни единой черточкой. Будь я до сих пор той девочкой-пансионеркой, которой я была всего полгода назад, я ужаснулась бы при одной мысли о подобном союзе. Но с тех пор многое изменилось, и прежде всего я сама. Я поняла, что любовь - это нечто совсем другое, чем мне внушали раньше.
Любовь неподвластна социальным и прочим законам, потому что это чувство само по себе не имеет никаких границ и не подчиняется им. И сейчас я любила не потому, что мне на глаза попался подходящий объект для любви, а просто любила.

Я постаралась объяснить все это Цыгану в как можно более доступных выражениях.
- И все равно я настаиваю на том, чтобы вы уехали. И чем скорее вы сделаете это, тем лучше.
- Но что же, в таком случае, будет с младенцем? Каким образом я смогу забрать его с собой?
- А вы все-таки решили его освободить? Я же предупреждал, что не нужно этого делать.
Цыган тяжко вздохнул.
- Вы совершаете одну ошибку за другой, Соломея. Погодите, я приведу кое-кого, кто вас вразумит.

И он действительно ушел, и вернулся некоторое время спустя в сопровождении... священника.
- Соломея, позвольте вам представить преподобного Джонсона.
- Я уже имела честь с ним познакомиться, - сухо сообщила я.

Преподобный с непередаваемым ужасом рассматривал ребенка, заключенного в алхимический круг.
- Значит, все, что вы мне тогда сказали, было правдой? Это действительно случилось с вами? - он повернулся к Цыгану - Это все ты со своими бесовскими штучками!
- Поверь, я здесь ни при чем, - пожал плечами тот.

После этого эти двое взялись за меня всерьез - когда один уставал, то начинал говорить другой, и так по очереди. Они говорили разное, но были едины в одном - если я здесь останусь, то пропаду. Священник старался воззвать к моей совести и чуткой душе, а Цыган пытался достучаться до разума - но они оба оказались бессильны перед моим упрямством. Беседа, продолжавшаяся более чем два с половиной часа, окончилась ничем.

- Мне одному кажется, что эта женщина обезумела? - громким шепотом сказал Цыган, обращаясь к преподобному Джонсону. Я поклялась себе, что обязательно припомню ему это в будущем.

- Преподобный, коль скоро вы здесь, не могли бы вы посоветовать мне, как снять заклятие с этого несчастного младенца?

Когда он услышал это, у него чуть ноги не подкосились.

- Господа, независимо от того, поможете вы мне или нет, я извлеку его из этого круга. Он всего лишь младенец, который нуждается в материнской заботе и любви, и ничто больше не заставит меня от него отказаться.

- Соломея, послушайте, - немного дрожащим голосом ответил преподобный Джонсон, - если вы так поступите, то весь грех ляжет на вас. Вы возьмете на себя ответственность за все то зло, что он совершит в будущем, потому что именно вы выпустите его в мир.

Цыган кивнул, соглашаясь с его словами.

- Откуда вы знаете, что именно он принесет в наш мир? И даже если он по своей натуре греховен - мы все таковы, и разве есть грехи, которые нельзя было бы смыть крещением?
- Я не собираюсь крестить... это!
- Тогда по вашему приходу будет бегать некрещеный демоненок. Вы действительно этого хотите?

Он замешкался. Чувствуя, что нащупала слабое место, я усилила нажим, подкрепляя просьбы слезами. Доброе - я это уже чувствовала - сердце священника не могло выдержать долго.
- Хорошо, - наконец сдался он, - я приду, чтобы совершить обряд.
- Приходите вечером, - пригласила я, - а вы нам поможете? - это я спросила уже у Цыгана.
- Ну что ж, я тоже приду поучаствовать... в этом.

И так мы втроем собрались поздним вечером, чтобы попробовать на собственный страх и риск освободить демоненка из сковывающего его алхимического круга. Я должна была вынуть его из круга, Преподобный Джонсон - окрестить, а Цыган вызвался "контролировать круг, чтобы нас всех туда не затянуло, и младенца, чтобы он нас всех не сожрал". Честно признаться, все участники этой операции сильно рисковали, потому что все мы могли расстаться с жизнью.

Я впервые за все время взяла новорожденного на руки - он недоверчиво посмотрел на меня, потом дернулся и запищал.

После этого я по настоянию преподобного Джонсона опустила младенца в купель со святой водой. Пока преподобный читал слова обряда, я методично опускала своего сына в купель, с ужасом ожидая, что сейчас он зашипит и испарится. Но все прошло благополучно.
- Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь, - с явным облегчением произнес священник. Я держала на руках ребенка и с удивлением замечала, что за время, проведенное в купели, он значительно подрос.

- Будем надеяться, что он действительно безвреден, - вздохнул преподобный и добавил, - надо сказать, я крестил половину прихода, но такое у меня в первый раз.
- У меня тоже, - признался Цыган.