[Лалэль]

Воспоминание четвертое

Младенца окрестили на французский лад Дамьеном - я сама выбрала это имя, полагая, что оно созвучно слову "демон", и значит, вполне отражает его внутреннюю суть. Преподобный Джонсон наверняка тоже об этом подумал, но не стал спорить. Вероятно, торопился покончить со всем этим поскорее.

Я вырвала своего демонического сына из алхимического круга, обезопасила его, насколько смогла, от влияния его отца - и видимо, это было все, на что я была способна в те дни, потому что после этого я опустила руки и предоставила его самому себе. У меня больше не было сил возиться с мальчиком; вероятно, не последнюю роль в этом сыграло то обстоятельство, что я дохаживала последние дни перед новыми родами и чувствовала себя прескверно.

Так или иначе, маленький Дамьен целыми днями оставался предоставленным самому себе и вынужден был сам находить себе занятие - что он и делал в той мере, в какой ему позволяли его возраст и способности. Все его игры были по-младенчески незатейливы: он мог часами простаивать возле бочки с теплой дождевой водичкой, окуная в ней ручки, болтая ими и выводя на водной глади круги.

Ничуть не меньше он любил плескаться в лужах - дожди в том месяце шли очень часто. Вообще, все связанное с водой его сильно привлекало - неожиданное пристрастие, если учитывать, что он вышел прямиком из адского пламени. Была у него еще одна игра, очень странная (хотя, опять же, я не должна была слишком сильно этому удивляться, помня о его происхождении). Дело в том, что я не смогла купить Дамьену ни одной игрушки (правда, у меня оставалась еще та старая кукла, которую мне принес лесной дух, но я не хотела давать её в руки малышу). В результате он сам нашел себе игрушку - такую, что я пришла в ужас, когда увидела её.

Поскольку я не давала Дамьену кукол, он сам нашел себе куколку - видимо, откопал её где-то в лесу. И вот, однажды утром я увидела, как он играет с белым, очевидно, хорошенько высушенным солнцем детским скелетиком.

Мне стало дурно, и я чуть не упала в обморок. Потом я немного успокоилась, но все равно не могла смотреть на эту картину без омерзения. Мне сразу припомнились все те слухи о молодых девушках, которые тайно рожали внебрачных детей и умерщвляли их, а потом закапывали в лесу. Откуда бы еще Дамьен смог достать детский скелет?

Глядя на это, я невольно задумалась о своей ответственности за поведение сына. Все его грехи в настоящем и в будущем будут являться следствием того моего решения - ведь это я вытащила его из плена, дала ему свободу действий. Естественно, он сын демона, и эта часть его натуры никогда не исчезнет и всегда будет оказывать влияние на все его поступки, но ведь он в такой же степени и мой сын - а значит, в нем есть и частичка меня. И если я не могу повлиять на ту сторону его натуры, то могу, по крайней мере, воспитывать в нем те качества, что присущи мне - унаследовал же он что-то из них?

После того, как я приняла это решение, я, преодолевая нежелание (мне все еще было очень нехорошо) и страх (Дамьен по-прежнему меня ужасал), начала заниматься воспитанием ребенка. Я старалась как можно больше времени проводить с сыном, научила его ходить, учила его говорить и петь песенки, я рассказывала ему о всем том хорошем, что есть в людях и в мире, стараясь, чтобы эти рассказы запали ему в душу и начали формировать его сознание. Я хотела, чтобы моя, человеческая половина его наследственности восторжествовала над бесовской половиной. Разумеется, я была очень наивна и крайне неопытна, и вряд ли делала все так, как следует, но уверена, что большинство родителей, окажись они в моей ситуации, поступили бы так же.

Между тем подошел срок новых родов, и я разрешилась двойней. Господь подарил мне двух дочерей; одна из них, своей зеленой кожей похожая на отца, вышла легко и сразу же запищала, а другая малышка, та, что появилась на свет раньше её, бледная, очень похожая на меня, была очень слабенькой, не подавала признаков жизни и казалась полумертвой. Вероятно, в этом сыграло свою роль и то, что первые роды, весьма непростые, сильно ослабили мой организм. Я в отчаянии трясла её, добиваясь того, чтобы она хотя бы вздохнула, но все было напрасно.

И когда я уже окончательно смирилась с мыслью, что мне придется зарыть бедное дитя в землю, она открыла глаза и громко закричала.

Я не смела надеяться, что преподобный окрестит и этих моих детей, поэтому взяла на себя риск выбрать им имена самостоятельно, ни с кем не советуясь. Поскольку девочки родились в то время, когда апрель плавно переходил в май, я решила назвать старшую девочку Эйприл, а младшую - Мэй. Кажется, вполне подходящее имя для существ, которые являются детьми природы.

Их отец не приходил долгое время, и я уже начала думать, что больше его никогда не увижу, но он все-таки появился. На этот раз он казался бледно-желтым, его голову венчал обруч из оранжевых листьев - и это было поразительно, ведь до осени было еще далеко. Я подвела его к колыбелькам, чтобы показать детей. Не знаю, могут ли подобные существа испытывать чувство привязанности к своим детенышам, но, во всяком случае, увидев малышек, он очень обрадовался. Я постаралась, как могла, объяснить ему, что это наши дети, что в них часть от меня и часть от него - и он обрадовался еще больше. Впрочем, я очень смутно могу судить о том, что именно он при этом ощущал.

Потом мы уединились - и я неожиданно для себя испытала радость, как будто встретилась с супругом, который уезжал куда-то на долгое время. Я чувствовала себя так, словно встретилась с кем-то давно знакомым и любимым, и ласкала, и целовала его так, будто он и вправду был моим нареченным.

Мы снова соединялись телами - и мое сердце рвалось из груди, и я испытывала бешеную радость, не думая о том, что это путь к зачатию новых детей. Мне хотелось, чтобы он был со мной как можно дольше, хотелось вкушать эту радость непрерывно.

Но увы, он снова покинул меня, а я снова осталась одна - и не совсем одна. Раскачивая колыбельку Мэй, я невольно улыбалась, думая о том, что скоро моя дочка подрастет, а я буду качать в этой люльке другую свою детку.

Дамьен между тем подрос. Я уже начала задумываться о том, как быть с ним дальше - ведь вряд ли даже сельский учитель согласился бы принять его в ученики. И одно происшествие, которое случилось в эти же дни, заставило меня ясно понять, что чувствуют жители Цветущих Холмов по отношению ко мне и моим детям.

Был уже поздний вечер, почти что ночь, и потому, когда я увидела их, сразу же подумала о том, что что-то неладно. Их было шестеро - двое мужчин и четыре женщины; у меня острое зрение, поэтому я заметила у кого-то из них в руках острые палки, и поняла, что хорошего ждать не приходится. Первою моей мыслью было: "Спасти детей! Надо во что бы то ни стало увести отсюда детей!" Поэтому я разбудила девочек - они к тому времени немного выросли и уже могли сами ходить, хоть и не очень уверенно - поставила их на землю и приказала:
- Бегите к папе! Бегите к своему отцу, немедленно!

Я полагала, что они прекрасно знают, кто их отец и где он живет, хотя я им об этом и не говорила. И действительно, девочки, немного потоптавшись на месте, резво побежали в лес. Я посмотрела им вслед и несколько раз громко прокричала:
- Лесной дух, лесной дух! Спаси своих детей!

Тихий шелест листьев на ветру был мне ответом. Я убедилась, что дочки скрылись в чаще, и с облегчением вздохнула, понадеявшись, что отец не допустит, чтобы с ними случилось что-то худое. Дамьена я не стала отсылать к отцу -думаю, причина тут ясна всякому - и покрепче прижала его к себе. Если мы сейчас погибнем, думала я, то, по крайней мере, смоем свои грехи.

У пришельцев была грубая холщовая одежда, они дурно пахли виски и скверно выражались, и по этим признакам я поняла, что к нам явились крестьяне и крестьянки. Они окружили меня и без зазрения пялились на мой снова округлившийся живот, который я тщетно старалась спрятать.

- Это она? - спросил кто-то.
- Она, - ответил язвительный голос, - и её выродок. Хватайте обоих.

Они окружили меня плотным кольцом.


- Что вам нужно? - спросила я, как могла, спокойно.
- А ты не догадываешься?! - с истерическими нотками в голосе сказала одна из женщин. - Сожительствуешь с врагом рода человеческого, и думаешь, что и дальше можешь плодить своих ублюдков?

Я не стала уточнять, откуда им известно про Дамьена, не стала и объяснять, что остальные мои дети не являются детьми нечистого. Впрочем, если бы я даже и начала оправдываться, никто не стал бы меня слушать. Они пришли не выяснить истину, а убить меня. От осознания этого у меня прихватило живот, начались легкие схватки.

Мужчины крепко схватили меня под руки, а женщины с мстительным выражением на лицах столпились вокруг нас.
- Она вроде дворянских кровей, - с сомнением сказал кто-то.
- Ну и что? - запальчиво возразила одна из крестьянок. - Господу не все ли равно?
- Вздернуть её? - предложил кто-то.
- А ну как выкарабкается? - женщина, та же, что говорила раньше, решительно взяла в руки палку. - Колом её! Пускай подергается! И выродка тоже!

Я краешком глаза увидела, что Дамьен, как будто недовольный, сжимает кулачки и бормочет себе под нос какие-то слова. Впрочем, его бормотание вряд ли что изменило бы, нам предстояло умереть от рук этой толпы.

Женщина высоко подняла кол - и я поняла, что она целится не в сердце, а в мой огромный, распухший живот, где я носила своих будущих деток. Я закричала, тщетно стараясь защититься и прикрыть живот руками - и в это же время увидела яркую вспышку белого света, после которой все изменилось до неузнаваемости.

Никого из тех, кто покушался на нашу жизнь, больше не было рядом. Более того, по тем отрывочным сведениям, что до меня дошли, они не вернулись и в родную деревню - и их отпели как погибших. Правда, потом в лесу то и дело находили крупные куски человеческого мяса и платья, и всякий раз списывали это на козни диких зверей - но я-то знала, в чем дело.

Дамьен, довольный собой, держал меня за руку и нехорошо улыбался. Не скрою, я была рада, что избегла позорной смерти, но я скорее дала бы отрезать себе язык, чем поблагодарила его за такое спасение.