Запись 4.2
Ежесекундное сопротивление
«Ты, конечно, сразу в рай, а я не думаю, что тоже...»
Неблагодарное небо, необыкновенное небо повисло словно, словно наполнило наши гласные голоса, гласные глаза. Зарекалось утро, зарекалась заря. Я ненавижу конец января, я ненавижу тебя.
Слышен скрип тормозов, я выхожу из такси, окидываю взглядом идеально белое здание, в предрассветное время кажущееся серым. Горят окна, но они не влекут, только отталкивают. Забилась бы в темноту, если бы могла.
Плыву среди стерильно белого моря, задыхаюсь, вхожу в тусклую коробку лифта, третий этаж, в руке до сих пор светится экран телефона. 5:34.
Кажется, что я едва переставляю ноги, а на самом деле бегу.
Беру его за неподвижную кисть, пытаюсь нащупать пульс. Напротив вижу мать, она застыла в той же позе, что и я, держа руку моего брата. Слезы не катятся по ее щекам, они просто стоят в ее глазах с красными белками. Сколько она здесь сидит не двигаясь? Я не знаю.
– Мама! Прости меня.
– Ты ничем не могла помочь, ты не Гвен.
Я опять выплываю в море белого, задыхаюсь, на этот раз от комка в горле. Медленно плетусь, или опять бегу? Этот мир не похож на тот непринужденный, где мы проходили практику и были сами частью этого белого моря…
к остановке, на мне все та же тонкая блуза и джинсы, я не забрала пальто у Мика. Специально не взяла, чтобы он вернулся. Не пошел со мной, пришло ли ему это в голову? Чаще люди думают о своих проблемах, сейчас он пытается оправдать связь со мной алкоголем.
Руками ищу кровать, начинают появляться проблески света, солнца нет, и не будет. Туман стелется под ногами, будто бы он вполз в мой дом вместе со мной. Я чувствую запах затхлости, Гвен давно не было здесь, и не будет.
Мальчик с темными волосами, он стоит передо мной. Туман поднялся уже до бедер. Липкий, он мне мешает идти, приклеивая меня к земле. Я протягиваю руку, чтобы остановить отдаляющегося мальчика, он слишком далеко. Я слышу детский голос:
– Ты верь…? Ты…веришь?
– Верю во что? – глотаю я туман.
Он оборачивается, и я вижу его глаза, они сверкают зеленым. Мальчик тонет в тумане, а я опять плыву среди белого моря.
– Грейс, – кто-то касается меня. Я чувствую запах стерильности и спирта. Открываю глаза.
– Папа? – это запах алкоголя. Он смотрит на меня тем же взглядом, так это он тот мальчик! Отец обнимает меня.
– Как мама?
– Я уложил ее, не думаю, что она уснет. Ты вся трясешься, ты простыла?
– Я забыла пальто у Мика.
– Тогда я тебя отвезу на занятия.
– Только не в этом состоянии, пап.
– Я не сильно уж и пьян.
– Я про свое состояние…
Я не выходила из дома чуть меньше месяца. Кажется, я только спала, иногда сползала с кровати Гвен, шла на кухню, чувствовала, что не проглочу и крошки и шла на постель Лоуренса. Иногда я мечтала, что в нашей семье все хорошо. Я не ходила к Рену, боялась. Мать вообще к нему никого не подпускала, даже отца. Иногда сон повторялся.
Мой озноб прошел, но слабость осталась.
В очередной раз, уставившись бессмысленным взглядом в телевизор, я услышала крик мамы из их спальни:
– Это все ты! Пьяница! Из-за тебя у нас нездоровые дети!
– Ди, перестань, ты прекрасно знаешь, что эта болезнь у Рена не из-за меня.
– Почему я должна работать, ухаживать за ним, а ты только что и делаешь, как пьешь в пабах?!
– Ты сама меня к нему не подпускаешь. Позволь тебе напомнить, что у нас есть еще одна дочь, которая становится похожа на приведение.
После этих слов мама выбежала в коридор, глянула на меня, отвела глаза и вышла из дома. Поехала к братику.
– Люблю тебя, доченька.
– Па-а-ап, ну не начинай.
– Твоя мама сильная женщина, тебе надо брать пример.
– Да, только я вся в тебя.
– Тогда пообещай мне одну вещь.
– Какую?
– Никогда не сдавайся, да и забери свое пальто у Мика, тебе пора бы возвращаться к учебе.
Я уныло качнула головой. Мне не хотелось ему звонить, мне было стыдно. Тем более, что он мне тоже не звонил.
– Алло, Мик, это Грейс.
– Да, привет, как ты?
– Сижу и мерзну без тебя, – попыталась я отшутиться, но тут же осеклась, кажется теперь такие шутки не к месту, я интуитивно почувствовала напряжение на том конце провода, – в общем, привези мне пальто, – нервно выпалила я.
– Хорошо, после обеда заеду.
* * *
Я слышу стук дождя и больше ничего. Микаэль сидит напротив меня и, кажется, не знает, куда себя засунуть.
– Ты… это… чай будешь?
– Не отказался бы, а ты когда последний раз ела?
– Не помню.
– Мне кажется, ты скоро просвечиваться начнешь.
– Ты говоришь, как мой папа.
– Хочешь, я тебе приготовлю?
– В моем доме? Если честно, меня тошнит от всего.
Микаэль побелел, от чего его глаза цвета молодой листвы стали еще ярче.
– Почему ты мне не позвонила?
– А зачем? Ты же мне не звонил.
– Я не об этом. Ты же на биологии учишься, у тебя токсикоз!
Я почувствовала, как мои ноги начали трястись.
– У меня… что?
– Тебе нужно провериться. Только в начале поешь.
– Овсянку будешь?
– Да, что-то английское от отца тебе определенно передалось, – засмеялся Мик.
Мы молча ели, вернее я ковыряла ложкой кашу. Да и что тут было обсуждать? Мы друг друга не любим, а я, возможно, беременна. Так бывает, а еще говорят, что дружба перерастает в любовь. Так вот, это либо любовь изначально, либо это дружба и дурацкие желания.
Когда Микаэль доел, я засунула тарелки в посудомоечную машину и пошла собираться. Вернувшись обратно на кухню, я поняла, что Мика там нет.
– Ми-и-ик! – словно утопающая позвала я. Он не откликнулся, я не пошла искать его, я бы его все равно не нашла. Он ушел, испугался и ушел, так бывает.
Я бреду по знакомым улицам, я в бреду. Снова стерильно белое здание, лифт и море, в котором я уже даже не пытаюсь дышать. Я покупаю в аптеке тест, захожу в первый попавшейся туалет и с закрытыми глазами понимаю, что мне нет смысла смотреть на результат – я и так все знаю.
Отражение улыбалось, скалилось. 14:18 я смотрю на экран телефона, на себя в зеркало. Это я? Не знаю. Каждую секунду в висках пульсирует: «Убивать или нет?» «Убивать или нет?» «Убивать или нет?». Я растираю остатки слез и воды у себя на лице. Ныряю.
– Девушка!
Прохожу мимо, ко мне не могут обращаться, меня здесь нет. Чувствую теплоту у себя на плече. На меня смотрят огромные сапфировые глаза.
– Вам плохо? Хотите кофе?
Я вываливаю ему все, его имя Джек. Мне больше некому доверять.
– Не убивай малыша, проведай брата, тем более ты уже здесь, – его голос такой низкий и успокаивающий. Я начинаю дышать.
– Спасибо.
– Если хочешь, то я подожду внизу. Потом покормим тебя. Тебе это сейчас очень важно, отныне ты живешь не только для себя.
Мягко улыбаюсь, говорю, что в следующий раз, отдаляюсь.
Я вхожу в палату, шторы задернуты. «Братик спит», – успокаиваю я себя. Сажусь рядом. Я сплю, также как и он. Его кома – мой сон. Мы с ним связаны, у нас одна жизнь, мы жили ее вместе.
Лоуренс открывает глаза, его губы шевелятся. Он улыбается. До меня доносится:
– Ты веришь?...
Я затаиваю дыхание, он прикрывает глаза, глотает слова, тяжело вздыхает:
– Ты веришь в переселение душ?
Я опускаю ресницы, хватаю его руку, слезы катятся по моему лицу.
– Я тебя люблю. – Наклоняюсь, целую его холодную щеку.
– И я тебя люблю, сестренка, – он касается моего живота, улыбается. Его рука мягко спадает на простыни, он сливается со мной, я чувствую его тепло, которое разрастается и обволакивает меня.
Все кончилось.
Все кончилось тем, что у меня умер брат…