Запись 4.4
Лучше править в аду, чем служить в раю
«Мужчина, который не мучится любовью к женщине, только наполовину мужчина»
Плавно переливаюсь, плыву потоком, потребность дышать потрескалась. Проплывают мимо портреты прошлого, произнося пророчество:
«И не будет мира, и прольет кровь первый из Бронте, и спасутся лишь трое, пройдя прошлое, принесут…» предложение прерывается. Призраки разума пронзают меня, пронося сквозь воду.
– Грейс, родная, Гре-е-ейс! – я слышу отчаянный стон. Кто-то трясет меня.
– Прошлое… принесут…, – хриплю я.
– Ты жива! – я вижу радостный блеск в глазах Джека. Он прижимает меня к себе, он ласкает мои волосы. Я в безопасности, силюсь подняться, но голова кружится слишком сильно. Отрывки прошлой ночи проносятся у меня перед глазами.
– Джек… я… мой дом…он…
–Тш-ш-ш, не нужно, Грейс. Не думай об этом.
Я откидываюсь обратно на подушки.
– Я обработал твою ногу, главное, что ты жива.
– Моя кошка…
– С ней все тоже в порядке.
– О, ужас, прости меня, Джек, я свалилась тебе на голову посреди ночи.
– Грейс, если честно, я даже немного рад.
Вздыхаю, я бы тоже была рада, если бы оказалась у него в доме по более радостной причине.
– Сколько времени я так валяюсь?
– Не больше 6 часов.
– Светает…
Мне больно, дико больно терять свою семью, но оставшись одна, я знаю, что никому не должна, никому не порчу репутацию. С этим утром приходит мое освобождение, окончательное, будто бы каждая смерть отдаляет меня от моей ямы, и я парю, несвязанная.
– Грейс, я хочу тебе кое-что сказать.
Я поворачиваюсь к нему, такому породнившемуся мне всего за пару дней. Даже сейчас, после стольких волнений и бессонной ночи он выглядит уверенно. Копна светло-каштановых волос в бликах солнца кажутся рыжими, такими, что хочется запустить туда пальцы, пропуская их меж медными волосами. Его глаза дарят мне волны безопасности, их синева придает им наивности, а голубая коронка, окружающая зрачок колит взгляд, что делает Джека еще более серьезным, сильным; мужчиной, который знает, что делать в любой ситуации.
– Да? – шепчу я.
– Оставайся у меня… навсегда, – уверенным движением он берет меня за руку, заглядывая мне в глаза.
– Я… Джек… я… у меня ребенок будет, – говорю, а сама хватаю его за руку, зная, что если отпущу, то обратно скачусь в свою яму позора, слезы катятся по моим щекам, комната Джека искажается, плавится.
– Знаю, но он будет нашим, не подумай, я не настаиваю на каких-либо отношениях, просто хочу семью, очаг, ну и как там обычно у среднестатистических людей, а не врачей с ненормальным графиком. Ты ведь готовить умеешь?
– Да, то есть не очень, – держась, за его руку сажусь на кровати.
– Вот и хорошо, будем учиться. Я покажу тебе дом позже.
– Можно сейчас? Я хочу отвлечься, пожалуйста, Джек.
– Если ты так просишь.
Он выводит меня из комнаты, держа за руку. «Как когда-то Мик», – думаю я. Качаю головой, пытаясь выкинуть оттуда воспоминания. Мика нет, никого нет, есть только я и ребенок… и Джек.
Он ведет меня вниз по витой лестнице.
– Это кухня, прости, квартирка маленькая, но я в большей и не нуждался.
– Все нормально.
– Я сделаю чай, а ты пока можешь переодеться в эти вещи, – Джек заводит меня в миниатюрный кабинет, обставленный книжными шкафами, небольшой софой и письменным столом, протягивает ворох одежды, выходит из кабинета, оставляя меня одну. Я выбираю из протянутого огромный вязаный свитер кремового цвета, прижимаю его к себе, вдыхаю запах Джека, пытаясь внушить себе, что все в порядке. Переодевшись, беру на письменном столе утреннюю газету и выхожу обратно на кухню. Усаживаюсь возле столика, накрытого вышитой синими нитями скатертью.
– Тебе очень идет, – Джек ставит на стол чайник и две чашечки.
– Спасибо, – я машинально начинаю листать газету, – о, черт, Джек! Они уже успели об этом написать!
Трясущимися руками я тыкаю в заголовок на первой странице: «Сумасшедшая Картер сожгла себя и своего мужа в собственном особняке
После потери сына Лоуренса Картер, его мать, Венди Картер (в девичестве Скофилд) совсем выжила из ума, и в ночь, после похорон устроила пожар, предварительно закрыв мужа, Стивена Картера, и себя в дальних комнатах своего двухэтажного дома. Пожарные успели спасти их дочь, Грейс Картер, которая настойчиво пыталась ворваться к ним и, по предварительным сведениям, закрыться вместе с родителями, постигнув ту же участь. Видимо мать, которая, по словам соседей семьи Картер, в последнее время имела разногласия со своей дочерью, не позволила мисс Грейс этого сделать. Так или иначе, пожарных вызвали горожане, живущие неподалеку от особняка Картеров. Психологи утверждают, что мисс Грейс необходимо время для реабилитации после случившегося. Прошлой ночью она пропала, отказавшись от какой-либо помощи. Продолжение читайте на стр. 32…»
Дальше красовалось моя фотография, сделанная моей одногруппницей во время прохождения практики в университете. На ней я была в белом халате с копной растрепанных рыжих волос, что особенно придавало мне вид умалишенной. Джек выхватывает газету у меня из рук и отшвыривает в дальний угол кухни.
– Не читай, не надо.
– Ты видел это?! Ты знал, что весь Дублин считает меня сумасшедшей! Эти журналисты, они пронюхали все, при этом добавив перчинки в свою статью. Выставили больной на голову не только мою мать, но и меня.
– Грейс, милая, – легонько касается моей руки, – через неделю все забудут про этот эпизод, пожалуйста, не волнуйся хотя бы об этом.
Я выдергиваю руку, резко встаю и начинаю нервно ходить по комнате, заглядывая по углам в поисках газеты так быстро упорхнувшей из моих рук.
– Никогда не хотела попасть на обложку журнала, зато попала на первую полосу газеты! – слезы текут у меня по лицу, я размазываю их рукавом свитера. Край бумаги замечаю за кухонным столом, но тянуться за ней я больше не могу. Обессилив, я падаю на стул рядом с Джеком. Закрываю лицо руками, трясусь, Джек гладит меня по спине.
– Я с тобой.
– Ты не понимаешь! Они забудут это через неделю, ты забудешь это через месяц, а я никогда! Я всегда буду той, у кого сестра умерла в автокатастрофе, брат умер от лейкемии, а мать, обезумев, собственноручно сожгла себя и мужа! Через пару лет я, возможно, буду улыбаться и водить своего ребенка на аттракционы, но я останусь матерью-одиночкой, меня вряд ли возьмут на престижную работу. О, Господи, Джек, я настолько эгоистична, что сейчас рассуждаю о своей работе, а не о том, что у меня больше нет родителей!
– Грейс, ты просто реалист, такая же, как и я. В свое время я тоже подумал о карьере, а не о родителях, – я поднимаю полные слез глаза на Джека, – все мы неидеальны, а у тебя сейчас шоковое состояние, помимо того, что токсикоз. Твои материнские инстинкты настолько сильны, что ты морально готова бороться, хотя физически вымотана. Оставайся, покажи им всем, что ты нормальная, что ты самая лучшая, что тебя ничего не сломит, а с учебой, работой, я помогу, все-таки у меня есть связи.
– Ты точно ангел.
* * *
Дом сгорел полностью, подписав все документы по страховке, я успешно переехала к Джеку, оставив с собой и осиротевшую кошку – Герду. Её брат – Кай, должен был быть погребен в один день с моими родителями.
Узнав, о смерти сестры тетя Вел и дядя Мэл прибыли из Лос-Анджелеса. За последнюю неделю я и мой ребенок пересмотрели столько похорон, что я вспоминать это не хочу и не буду. Единственное мое желание – жить, научившись не обращать внимания на разговоры за спиной.
Мои родственники оказались очень милыми и добрыми людьми, после погребения моих родителей тетя Вел предложила мне переехать к ним, аргументируя это тем, что дом у них большой, а одну меня в Дублине бросать они не хотят.
Когда я попыталась отказаться, в борьбу вступил дядя Мэл, уговорив меня хотя бы приехать погостить и познакомиться со своими двоюродными сестрами и братом.
Наверное, не будь я беременна, я бы согласилась и бросила бы к черту эту Ирландию, учебу, дурацкие мысли и пустые разговоры. Но у меня должен был появиться малыш, у меня был Джек, и я должна была показать всем, что меня нельзя легко сломать.
* * *
Спустя пару месяцев я продолжила ходить на занятия, мой живот уже был виден из-под белого халата. Чем быстрее по Ирландии неслась весна, тем быстрее и беспощаднее догоняло ее лето. Студенты задыхались в своих махоньких лабораториях, липкий воздух засасывал их, словно сироп мух. Легкий бриз манил и, как ни странно, перевешивал гранит науки. Летняя сессия подходила к концу и все уносилась мыслями к голубым лагунам, пенистой соленой воде и охлаждающим коктейлям в барах. Все, кроме меня – я пыталась нагнать все то, что пропустила. Джек учил меня, иногда приходя уставший после 14-16 операций за сутки, он помогал мне. Помогала ли я ему? Ну, если эту рыбную окрошку можно назвать едой, тогда – да. Вот такая я хранительница очага, даже еда у меня негорячая. Весь госпиталь шептался про наши отношения, да что там госпиталь, по-моему весь мир белых халатов знал про нас с Джеком, да только это все было в их фантазиях, а мы жили, как и договаривались. Мне он нравится, но будь я мужиком, то никогда бы не пустила бы к себе в постель беременную от другого мужчины женщину. С другой стороны их ошибочное мнение мне было на руку: как было приятно видеть виноватое лицо Микаэля и бегающий взгляд от моего лица к округлившемуся животику.
В середине сентября меня положили в родильное отделение госпиталя, где работал Джек. Это было весьма удобно, и я частенько заглядывала к нему, когда у него было свободное время.
Джонатан родился с желтовато-зелеными глазами, такими же, как у моего отца; маленькими, словно фарфоровыми, ручонками он пытался схватить меня за пряди волос, которые беспорядочно отросли за время моей беременности и так некстати выбивались из-под заколки.
Казалось, Джек влюбился в него сразу, вернее нет, он любил моего малыша еще до рождения. Каким-то чудом этот вечно занятый кардиохирург находил время для посещений вместе со мной занятий для будущих родителей, все эти бесполезные йоги, упражнения, он помогал мне, держал меня над моей ямой, не давая упасть. Свой кабинет он безжалостно уничтожил, сделав там детскую и поставив в ней отдельно для меня маленький раскладной диван.
Заочно я закончила последний год моего обучения, Джонатан был спокойным ребенком, справлялись мы с ним легко. Да и с повышениями Джека он все больше времени проводил дома. Иногда я получала письма от тети Вел, в которых она настоятельно приглашала меня погостить у них, а еще лучше переехать. На что я хитро отмазывалась новой работой.
Мы прожили вместе 3 года, Джек занимал второй этаж, мы с Джонатаном первый. Мы были счастливой семьей, точнее, мы были классными родителями, Джонатан был идеальным сыном, только вот мы были никчемными мужем и женой.