Пламя вырывалось из белых недр унитаза, как из драконьей пасти, взмывая вверх на добрые полтора метра. На дворе стояла осень, тот загадочный период, когда листья только-только начинают золотиться, ошалелые бабочки еще вовсю мечутся вокруг поздних цветов, но временами воздух становится отчетливо морозным. Я зябко кутался в мордредов плащ, пожертвованный мне от братской щедрости после того, как Гед вскрывал крысу и ненароком уделал мою куртку формалином, и уныло разглядывал концептуальное творение местных скульпторов. Изрыгающий огонь унитаз навевал на весьма определенные мысли и ассоциации, далеко не оптимистичные и местами даже жутковатые. Я явно не очень разбирался в современном искусстве.
Реми появилась на свидании как неприличная, но приятно пунктуальная девушка, минут за 5 до оговоренного времени. На этот раз она приехала на неделю и на меня легла обязанность ее выгула и увеселения. По здравому размышлению, все оказалось не так сложно и уныло, как я предполагал. Несмотря на то, что пламенный унитаз оставил неизгладимое впечатление на моей нервной системе, а крайне эстетично размещенные на тарелке фрукты вызывали в первую очередь недвусмысленное бурчание желудка, с Реми оказалось довольно легко иметь дело. Она была тиха, скромна, ненавязчива, и тоже не испытывала энтузиазма от лицезрения гастрономически неприкосновенных и сантехнически опасных экспонатов.
Однако, стоило мне ненадолго задержаться около одного, особо аппетитно выглядящего банана и потерять Ремедиос из поля зрения, как девушку окружили студенты скульпторы и искусствоведы, очевидно напрямую приложившие руку к действующей выставке. Два парня, помятых, местами небритых, с синяками от недосыпа под глазами, осененных блеском творческой одержимости, дорвались до женского общества, и, судя по всему, это самое общество отпускать в ближайшее время были не намерены. Хотелось бы мне сказать, что Реми изнемогала под тяжестью навязчивого внимания и неуклюжей галантности, но нет, увы. Реми не флиртовала, ни капли кокетства, но скульпторам, неизбалованным женским вниманием, было достаточно творческого интереса и вежливого участия. Оба разливались соловьями, но особо усердствовал один, в шортах и, очевидно, помоложе. Я усмехнулся, прислонился к перегородке и достал палочку. По деревянному настилу пола мимолетным туманом пробежались золотистые искры, на пару мгновений окутали ноги искусствоведов.
- Реми, солнышко, нам пора, - проворковал я, подхватывая девушку под локоток. Реми улыбнулась, закивала, извиняясь и прощаясь с собеседниками, один из которых ошалело пялился на свои пальцы, а другой сосредоточенно собирал глаза в кучку. Мы удалились, но его радостное кукареканье еще долго слышалось в стенах галереи.
В маленькой ободранной кафешке в полуподвале под галлереей я вручил Реми кольцо. Кольцо было простенькое, две перевитые друг с другом тонкие серебрянные полоски, мелкая россыпь прозрачных голубых камней, его я заказал в онлайн магазине под чутким контролем кузенов, неумолимо нависавших за моей спиной. Единственное, на что хватило моего энтузиазма и городости, это вплести в серебро пару охранных заклинаний, от дурного глаза и от дурной головы, жаль только чужой. Вручение обручального дара состоялось под унылыми подвядшими, и даже будто пожеванными, цветочками в пыльной вазе, под закуску гамбургеров, картонных даже на вид, не говоря уже о вкусе. Ремедиос приняла коробочку с такими сияющими глазами, что на пару мгновений мной овладело доселе неизвестное чувство - легкие угрызения совести. Наверное стоило еще пару заклинаний наложить, я все таки маг, практически гениальный.
Выклянченные таки у Джолиона де Лорана старинные манускрипты пришли с опозданием, почти неделей позже его дочери и моих ожиданий. Однако по их прибытиитстало ясно, чего он так долго тянул, эта дотошная рыжая скотина расщедрилась исключительно на копии, кои все это время, не удивлюсьесли собственными руками, с него станется, переписывал. Тем не менее, я стал обладателем весьма ценного материала, с коим незамедлительно уединился в интимном полумраке библиотеки академии, где на меня хоть и смотрели, как на психа, но не тревожили.
Звонок телефона застал меня на середине описания крайне познавательного опыта Вискариуса Полоумного, в народе знаменитого главным образом своей любовью к неразбавленному английскому виски и тем, что послал леди Эламшинаэ К’ритри Жата’ла в места не столь отдаленные, но крайне непристойные. Леди Элшаминаэ, одна из главных помощниц светлой трети Форпоста, в свою очередь славилась решительным и на редкость дурным нравом, так Вискариус после этого прожил недолго и свое прозвище получил уже посмертно.
Из трубки же донесся раздраженный голос Мордреда.
- Где тебя носит, черт возьми?! - сходу возмутился брат и я деликатно выждал время, потребовавшееся ему на то, что бы высказать все, что обо мне думает.
- Я в библиотеке. И я говорил вам об этом, - вклинился я в мордредов монолог, уловив в нем секундную паузу.
- Идиот! - из трубки раздался вопль такой ярости, что мне пришлось отодвинуть телефон от уха, а пожилая библиотекарша одарила меня взором испепеляющего негодования. - Ты уже часа два, как должен быть на свидании с Реми!
Да, кажется, я в самом деле о чем то забыл.
Мордред нашел Реми около кафе, минут 20 мокнущую под осенним дождем. Завел ее внутрь, угостил горячим шоколадом и круасанами с земляникой, скрасил одиночество и посадил на такси.
- Я же не мог сказать, что ее жених прогулял свидание ради посещения библиотеки! Я сказал ей, что ты помогал Великой Саше крыть крышу Дворца Света, упал с нее и сломал ногу. Бедная девочка еще рвалась тебя выхаживать! Мне пришлось сказать, что ты упал на редкий артефакт, сломал и ногу и артефакт, из-за чего возникли непредвиденные магнитно-магические искривления и во Дворец Света временно невозможно попасть...
- Она полная дура, если поверила в эту чушь. А в свете откровенности достопамятной Сильвии наверняка решила, что я шляюсь по бабам, - в трубке сердито засопели и я закатил глаза. Врать Мордред никогда не умел. - Ты бы хоть Геда попросил, ему хотя бы по должности положено.
- Мне бы вообще не пришлось, если бы ты чуть чаще думал и чуть чаще вел себя, как нормальный человек!
Где то с заднего плана до меня донесся легко узнаваемый бубнеж Осириса, мол Реми вообще святая девушка, раз терпит меня. Нежность моих родственников ко мне не поддавалась описанию.
Однако, как бы там ни было, Реми уехала, а мы остались наедине с выпускным курсом. Преподаватели, слегка расслабившиеся после второго курса, теперь словно внезапно вспомнили о нас, из кожи вон рвались сделать из нас достойных дипломированных магов и с яростной одержимостью маньяков взыскивали с нас долги. Долгов оказалось неожиданно много, давая как всегда безупречному Осирису позлорадствовать, а я, остервенело мешая в котле зелье, думал о том, что даже такие милые глупости, как взрыв дворца Темнейшей, по своему наказуемы. Через неделю я приобрел зеленоватый цвет лица, мордредов плащ насквозь провонял тухлыми лягушками, плесенью и полынью, но зачеты суровым профессорам и магистрам были сданы.
К концу декабря, когда все преподаватели были в достаточной степени удовлетворены нашими знаниями, а злостные задолжники с позором изгнаны, практические занятия прекратились, предоставляя все следующее полугодие для оформления дипломных работ и подготовки к итоговым экзаменам. Первые полтора месяца из этих пяти мы решили провести в практически монашеском уединении в горах. В Озерном Краю не было особых достопримечательностей, а потому не было толпы туристов и, тем более, не было толпы студентов, в панике и с воплями ужаса мечущихся по Академии. Собрав вещи буквально за сутки, мы отправились в далекие горы, дышать свежим воздухом и набираться моральных и физических сил в крохотном городишке Джевеллери.
Дом в Озерном Краю мы не просто сняли, но приобрели его в полновластную собственность, потратив на это остатки денег, в свое время отложенных и неиспользованных на аренду Хвеста Суре. Покупкой дома занимался я и за два дня до выезда, поэтому пришлось брать практически то, что было, особо не вдаваясь в подробности и не привередничая. По приезду нами было обнаружено, что домишко, в общем то, весьма мил… а еще пуст, и у него явные проблемы с системой отопления. Осирис одарил меня уничижительным взглядом, но, в кои то веки, промолчал и сурово потащил вещи в комнату.
- Мндааа… - задумчиво протянул Мордред, оглядываясь по сторонам. – С мебелью тут, конечно, проблемы. Сюда бы женщину для создания уюта… хотя бы занавесочки повесила…
Я вздрогнул, а Мордред осекся на полуслове, повисла неловкая, гнетущая тишина. Мы все знали, о ком вспомнил каждый из нас.
Первое, что сделали парни, разобравшись с отоплением, это, не дождавшись, пока занесут все вещи, кинулись обустраивать новое жилище.
- По-моему прекрасно смотрится, - уверенно сообщил Гед, сосредоточенно поправляя раму с картиной.
- Может лучше вон там повесим? Смотри, место подходит идеально! – возражал ему Осирис и куда менее уверенно пытался отодрать картину от стены. Деревянная рама трещала, заставляя Геда бледнеть и защищать ее от Осириса грудью.
- Вы больные? – мрачно интересовался я, взирая на очаровательную рыжеволосую девушку, что смотрела на нас с картины скромно и немного укоризненно. – Гед, ты зачем ее сюда приволок? Мне ее и дома хватает, скоро на каждом углу мерещиться будет! Сколько ж можно то?
- Ты сам соглашался, что дому не хватает уюта и женщины! – возмущался Осирис, мигом забыв все споры с Гедом и готовясь отстаивать право картины здесь висеть до последнего своего вздоха. Или моего, что было бы, конечно, куда приятнее. Совместными усилиями, при молчаливом невмешательстве Мордреда, меня оттеснили на улицу, а рыжая так и осталась висеть на стене, где Гед любовно смахнул с нее пыль, а Осирис, в знак солидарности, отполировал раму.
Пока я продолжал затаскивать наши чемоданы и свертки, которых оказалось неожиданно много для четырех парней, и в которых добрые две трети занимали книги, Осирис шлялся по дому, с брезгливым выражением лица заглядывая в углы, вытирая пальцем пыль и поминутно комментируя мои коммерческие способности.
- Визерис, черт возьми, здесь таракан! – раздался с кухни вопль столь негодующий, словно это был мой личный шпион, тайно десантированный мной на вражескую территорию для проведения диверсий.
- Осирис встретил таракана… - пробубнил я, пытаясь затащить огромный баул в дверной проем, явно проигрывающий ему размерами. – Мое сочувствие и вечная память таракану. Мы запомним тебя героем.
Возле калитки дома стояла арка с изображенным на ней оленем. В очередной раз не разминувшись с ней и втемяшившись в металлический столб с чемоданом наперевес, я тоскливо поднял глаза и воззрился на рисунок.
- Очень правильная вывеска… здесь живут олени…
Пока мы придавали дом жилой вид, Мордред ненавязчиво самоустранился и был обнаружен только минут через сорок, уже во всю втирающимся в доверие местных жителей.
- Как ее зовут? – невинно поинтересовался Гед.
- Сколько ей лет? – спросил я.
- Мордред, это педофилия, тебя посадят, - сурово сообщил Осирис.
- Или суровые горцы отстрелят тебе что-нибудь ненужное, - согласился я с Осирисом, чем поверг его в крайнее изумление. – Жить будешь, но голос приобретет явственную тональность сопрано.
- Идите вы… в горы! – огрызнулся Мордред. – Ее зовут Марфа, ей шестнадцать лет и она просто проходила мимо!
- Сопраааано… - невинно разглядывая потолок, протянул Гед. Мордред гордо фыркнул, вскинул подбородок и удалился в свою комнату раскладывать вещи, сопровождаемый дружным пакостным хихиканьем.
Горный воздух, видимо, и в самом деле влиял крайне целительно. По крайней мере здесь, в городишке Джевеллери, в отрезанной от мира долине, изрядно повеселели и Мордред и Осирис. Развлечениями городишко богат не был, но и в этих стесненных условиях кузены не отчаялись. Я очень давно не слышал, как искренне, заразительно хохочет Осирис, так, как смеялся сейчас, выныривая из-под воды, мокрый, с шишкой на лбу и ободранным коленом, стараниями Мордреда навернувшись с бревна. А на улице стояло – 10.
Пока эти двое устраивали моржовые купания, мы с Гедом предавались развлечениям не то, что бы более интеллектуальным, но хотя бы более теплым.
- Ты знаешь, попаду я сейчас или нет? – спросил я, примеряясь топором к броску. Мы почти никогда не говорили о даре Геда, наверное, не понимали, или боялись. Гед едва заметно улыбнулся.
- Нет, не знаю. Знаю только, что вне зависимости, от того, попадешь ты или нет, это никому не причинит вреда.
- То есть ты видишь только масштабные события? – топор разрезал воздух и вонзился в дерево, далеко от середины, слишком близко к краю, и я скривился. Отец был бы не доволен.
- Дар не выдает мне список грядущих событий с точной нумерацией последовательности, датой и времени. Видения легко спутать с мечтами, желаемое выдать за действительное. Что-то только путает, едва уловимо мелькая на грани, иногда осознание приходит только после, когда ничего нельзя изменить, - Гед равнодушно проследил за полетом топора и повел плечом. – Я многое видел, но большую часть этого я не знаю, как объяснить.
Я спросил, не надеясь на ответ, Гед никогда не рассказывал о своих видениях, но, видимо, и на него горный воздух действовал как то по особенному.
- Что ты видел?
- Я… я видел, как ты разбиваешь отражение солнца в зеркале, осколки разлетались, таяли во тьме, а ты считал до пяти. Видел девочку на руках Осириса, совсем маленькую, а за спиной ее стояли две тени. Я видел огонь, сокрытый в могиле, холодный и мертвый, и красивую рыжую женщину, рыдающую над ним. Я видел так много… что-то пугает, давит… но есть то, что я никогда не променял бы ни на что на свете.
- Например, рыжая в нашей гостиной? – невинно поинтересовался я и Гед улыбнулся лукаво и хитро.
- Например, она.
Стоило немного пожить в Джевеллери, как создавалось четкое ощущение, что здесь, среди подметающих небо елей, гор и вечных туманов, время как минимум остановилось, а то и вовсе повернулось вспять.
Последний раз мы играли с Осирисом в футбол лет пятнадцать назад. Каждое воскресенье на заднем дворе особняка, носящего имя Ротрэ со времен его первых поселенцев, знаменитого на всю Верону архитектора Дэрреша Ротрэ. Мама приводила нас в гости и после очередного матча тетя Джульетта, уже тогда преуспевающий член совета, между совещаниями успевала приготовить нам пирог с черникой или вишней.
Мордред азартно вопил и требовал помпончики болельщиц, а Осирис с мужественным лицом последнего защитника крепости кидался наперерез мячу. Даже с кухни все так же пахло пирогом с черникой. Разве что у Геда он неизменно слегка подгорал.
Загадочный и волшебный воздух гор подействовал, видимо, и на меня. Со временем ленивое, расслабленное умиротворение вошло и прочно поселилось в крови. И я даже пришел к выводу, что портрет рыжей красотки смотрится очень даже ничего, о чем и сообщил Осирису однажды за завтраком.
- Я сразу это говорил! А еще я тут нашел в магазинчике лак местного производства, воняет неописуемо, но продавец расхваливал. Хочу попробовать раму им покрыть, будет сверкать! Но мне помощь нужна.
Пребывая в необычайно благодушном расположении духа, я согласился помочь. В следующие три дня в доме невозможно было находиться больше минуты, но рама и в самом деле засверкала.
Последнюю ночь в этом городе мы провели у костра, над которым Осирис заботливо жарил зефир и безумно вкусные местные колбаски. Корбаски умопомрачительно пахли кориандром и тмином, безжалостно обжигали язык под умиленно насмешливый взгляд Осириса.
- Фот факонфим акафемию, - бормотал Мордред, своровавший с шампура кусок колбасы и теперь за это страдающий, но не сдающийся, - я, нафефное, пойфу к фефе Яфиге…
Гед недоуменно приподнял бровки и, пока Мордред пытался прожевать и проглотить уварованное, я взялся перевести.
- Насколько я понял, наш рыцарь без страха и упрека имеет намерение вступить на путь борца за закон и справедливость под чутким руководством шефа полиции Вероны в многоуважаемом лице матери нашего Оракула.
Мордред согласно замычал, подтверждая, что, мол, да, примерно это он и имел в виду.
- Ну а ты чем займешься дома? – спросил у меня Осирис. Я поднял лицо к низкому, беззвездному небу, чуть усмехнулся.
- В первую очередь, полагаю, я женюсь.
Осирис мою предполагаемую женитьбу не одобрял, Ремедиос ему нравилась больше, чем я, но на этот раз комментировать не стал, ограничившись тяжелым страдальческим вздохом.
- Ну а кроме?
- Посмотрим… сначала нужно туда вернуться…
В Наллэ, в отличии от Джевеллери, жизнь на месте не стояла, даже напротив, мчалась вперед со скоростью опаздывающего на экзамен студента. После умиротворенного спокойствия гор Академия свалилась как снег на голову, и не успел я проморгаться, как уже стоял во Дворце Света перед Светлейшей Сашей на последнем экзамене. Светлейшая ходила взад-вперед между двумя рядами студентов, с одной стороны светлые, с другой нейтралы, диктуя задания, время от времени обращаясь к тому или иному студенту и без всякой жалости уличая списывающих. В воздухе стоял запах свечного воска и тяжелый дух чужого колдовства.
С одной стороны стройный ряд светлых. С другой – нейтралы. Я не мог отделаться от мысли, что мне очень интересно, где же сдают экзамены Темные.
Своеобразное вручение дипломов проходило в том же Дворце Света, в парадном его зале. Светлейшая Саша вызывала каждого студента поименно, говорила что-нибудь торжественно-ободряющее, и вручала на руки целый сверток, символизирующий, что я теперь свободен на все четыре стороны. В свертке была небольшая медная бляха – заменитель диплома, знак того, что я благословлен высочайшей Сашиной волей и признан достойным носить звание мага. На моей бляхе, увенчанной терновой ветвью – символом нейтрального мага, в обрамлении завитушек значилась цифра шесть. Она приятно грела сердце еще и тем, что редкий нейтрал достигал уровня, выше четвертого, куда проще черпать силу из Света или Тьмы, но пределом моих мечтаний шестой ранг не был.
Из-за спин алчущих выпускников мне жизнерадостно замахал своей бляхой Мордред. В россыпи звездочек и серебристом отблеске мелькнула пятерка.
С официального фуршета мы сбежали, вломившись в клуб «Готика», где обнаружили, что не мы одни такие умные. Еще человек пять уже бывших сокурсников, немного пьяных, но счастливых, скинув с себя праздничные одеяния, кто в чем, в спортивных костюмах и майках, отплясывали на танц поле.
- А сейчас… Акуна Матата! – бодро возвестил Мордред уже после второго бокала мартини и изгнал из-за пульта диджея. Акуну Матату народ одобрил. Как одобрил потом и Макарену, и танец маленьких утят, и леди Зеленые Рукава.
Пробуждение утром было тяжелым. Первой проснулась девица, миниатюрная и в одном нижнем белье. Чья она, никто так вспомнить и не смог, но выпроводить ее удалось с трудом. Видимо, кто бы ни провел с ней ночь, впечатления он о себе оставил незабываемые.
По здравому размышлению, умыванию и опохмелу на Мордреде и Осирисе обнаружились и другие следы разгульной ночи. Свет нашел как нельзя более подходящее время, что бы одарить своих любимцев благодатью. Мордред спросоня минут пятнадцать перед зеркалом в ванной пытался оттереть с груди странную голубую плесень, прежде чем осознал, что это Печать Света и вообще великая честь.
Мы уезжали в начале июня, за окном хлопьями валил снег, сугробы стояли по колено. Второкурсники проходили практику и, судя по слухам, лаборатория управления погодой от этого весьма пострадала. Мы оставляли Наллэ в надежных руках.
- Ну, куда, мальчики? – не слишком приветливо поинтересовалась блондинка за рулем.
- Домой, - пробормотал я, откинул голову назад, на спинку сиденья, и прикрыл глаза. Нас ждала долгая дорога.
- Осирис, дай бутерброд, - раздался сбоку бубнеж Мордреда. – Это у меня нервное, жрать захотелось. Да отстань ты, не стошнит меня. В крайнем случае, я взял пустые пакеты. Виз, будешь бутерброд?
Я фыркнул, но промолчал. Я не хотел бутерброд. Я уже засыпал…
Снова вкус пепла на губах и холод до самого сердца. Полно, Король, а есть ли у тебя оно? Ты столько лет спал во льдах, так зачем ты сейчас здесь?
- Что сказал Мирдин?
Я морщусь, как от зубной боли. Мне неприятно вспоминать этого мальчишку. Мальчишку с усталыми, древними глазами.
- Они не будут помогать. Шерилайн и Люра с ним согласились. Он уверил, что Силиврен заточен надежно. Но все остальное – не их проблемы.
Джастин фон Вальде фыркает и заметно мрачнеет.
- А как Королевна?
- Когда она узнала, что ее брат жив, хоть и… изгнан, она запустила в меня две вазы и графин с вином.
На моей щеке до сих пор саднит царапина, я тру ее, сам того не замечая, она начинает болеть сильнее и мне кажется, что это лишь малая плата.
- Я собираюсь выдать ее замуж.
Рениа Эрин поворачивается ко мне в пол оборота и приподнимает бровь, я терпеливо объясняю.
- Народу нужен праздник, символ нового начала. А Силме то, чем можно занять мозги, иначе она скоро разнесет замок. А стране нужен наследник.
- Логично, - соглашается лорд Галлен Эль и снова отворачивается к окну.
- Вы уже выбрали претендента на руку Королевны? – Джастин поднимает синие глаза и я смотрю в них несколько долгих, чертовски долгих мгновений.
- Да. Тебя.
Сначала он молчит, а потом прикрывает глаза и кивает.
- Как скажете, Ваше Величество.
Ворох черных юбок шуршит по полу, когда она крутится перед зеркалом. Молоденькая служанка с заплаканным, расцарапанным лицом вылетает из комнаты, едва не сбив меня и даже не заметив.
- Твое платье прекрасно, - миролюбиво сообщаю я, и Силма оборачивается, прищурившись и насмехаясь, разглядывает меня. – Но мне кажется, черный не очень подходит для венчального обряда.
- Ты дал мне выбор, - мурлыкает она, подплывая ко мне с изяществом кошки, пантеры. Опасная и хищная, словно впервые вижу ее. – Единственный выбор! Только тряпки!
Ее рука замахивается и я перехватываю ее запястье в дюйме от своей щеки.
- Силма.
Она дергается, вырывается, смотрит на меня с ненавистью и бешенством.
- Зря я разбудила тебя. Пусть бы все горело. Пусть бы все пало! Ты позволил ему жить, после всего, что он сделал! Ты продал меня, как овцу! Ненавижу… ненавижу вас всех…
Разносятся по городу звуки набата. Вокруг только белое, весь мир укрыт белым покровом. Метет, воет метель, вплетаясь в звуки колокола. Холод и пепел.
Будьте вы прокляты…
Черное платье полощется на ветру.
Будьте вы прокляты, Король-Дракон, надменный маг, рыцарь по правую руку…
Ее голос шепотом стелется по земле, и нет человека, что не слышал бы его, в чьи уши не втекал бы он ядом.
Королевство твое от края до края, будь проклято оно…
Тени пламенем мечутся у ее ног, словно верные псы лижут подол.
Будьте вы прокляты…
]
- Силма!
Последний, отчаянный крик, через вой ветра и колокола. Она поворачивает лицо. Спокойное, улыбающееся. А глаза ее затоплены Тьмой.