[Лалэль]

Отчет одиннадцатый

Недели 20-21

Исповедь твоей бабушки (третий отчет Джастаса о жизни Игрек)

Солнышко моё,

Продолжаю делать записи об истории нашей семьи – для тебя, мой свет в окошке. Разбирая бабушкины записи, я случайно узнал, что у меня была старшая сестра, и очень этому удивился. Я попытался разузнать хоть что-нибудь, добыть любую информацию – и совершенно случайно раскопав в куче хлама, оставшегося на чердаке, кучу старых дискет, нашел на одной из них то, что меня потрясло. Там было много текстовых файлов, многие из них побились, но кое-какие всё-таки удалось открыть. Эти разрозненные записи и были своеобразным дневником твоей бабушки – она вела его ещё до моего рождения и бросила вести, когда мне было два года. Почему, ты скоро поймёшь.


Из этих записей я узнал, что у меня была сестра, которая родилась ещё до моего рождения. И ещё две сестры, которых я не помню. И три брата, которой я никогда не видел и даже имен их не слышал.

Всё потому, что они погибли в страшных мучениях, когда мне было два года. Я не знал. Мама не хотела, чтобы я знал.

Понимаю, всё это кажется безумием с самого начала. Зачем рожать столько детей, будучи генетически больной? Для чего давать жизнь тем, кого обрекаешь на голод, болезни и муки? Но твоя бабушка была очень своеобразной женщиной. Я её понимаю – даже когда я был совсем маленьким, мне хотелось опекать её и защищать, потому что она больше была похожа на маленькую девочку, нуждающуюся в заботе и внимании, чем на взрослую женщину, которая может сама о себе позаботиться. Представляю, во что превратился её мир, когда все, кто её окружал, один за другим умерли. Сначала девочка потеряла отца и мать, которые были для неё поддержкой всю её жизнь, а потом – одного за другим – и всех, кто был рядом: старших братьев, младших брата и сестру, нерожденного племянника… Она осталась вдвоем с мужем в доме, полном озлобленных призраков, которые не желали им ничего хорошего.

Тефнут всё стонала по углам и жаловалась на Пятницу, которая недовольно завывала в ответ.
Несчастный Робин без головы слонялся повсюду, точно потерянный.



Рэм радовался, видя рядом с собой брата, похожего на него как две капли воды, но удивлялся, почему тот такой старый.



Зет огрызался на него и всё искал свою любимую детскую игрушку, заглядывая в каждый уголок старого дома.



Сэм стонал, сто тысяч раз погибая под ударами невидимых градин.



Шу являлся хищному чудищу-корове, размахивая у него перед носом окороком, который то никак не могло достать.

Мама не могла существовать в этих условиях: она все слышала, все ощущала, ей было страшно, неуютно, хотелось бежать из дома – но некуда было. Она забеременела – и решила оставить ребенка вопреки всем объективным обстоятельствам, потому что только в этом увидела шанс спастись, обрести любовь и спокойствие, тепло семейного очага. Мама родила, и родила ещё, и ещё, и получила то, чего хотела – большую и дружную семью

. Да, это было безумием, и кто угодно может обвинить маму в том, что она строила свою судьбу, не прислушиваясь к доводам рассудка. Кто угодно, но только не я.

Но это её счастье, эта её твердыня оказалась замком, стоящим на песке, и это обнаружилось со всей беспощадной очевидностью, когда мамин муж, мой отец, о котором я тоже почти ничего не знаю и которого также не застал в живых, погиб по нелепой случайности, чиня обыкновенный бытовой прибор. Он получил смертельный разряд, а я плавал в мамином животе.

Я родился, когда отец давно уже лежал в земле; я – его посмертный ребенок, его продолжение в будущее. Мне часто приходила мысль, что, может быть, умирая, он думал обо мне и возлагал на меня какие-то надежды – думаю, хоть мама и была на маленьком сроке, она уже сказала отцу обо мне.

Так или иначе, всё вышло как вышло. Мама потеряла последнего человека, который ей хоть как-то помогал, и осталась одна, растерянная, испуганная, без поддержки и опоры – с шестью маленькими детьми на руках и ещё одним в пузе. Я благодарен ей, что она не избавилась от меня, хотя уверен, что такая идея приходила ей в голову. Два года она растила меня, пыталась поднять моих братьев и сестер, но получалось не очень. Они еле-еле сводили концы с концами, и через полтора года мама всерьез задумалась о том, что ей вряд ли удастся вырастить детей.

А потом случилось несчастье. Мама очень туманно пишет об этом, и я даже толком не смог понять, что случилось. Ясно, что всему виной была та жуткая машина для изменения погоды, придуманная дядей Сэмом. Стояла жара и мама решила включить эту штуковину, чтобы вызвать дождь, а дети прибежали посмотреть на это чудо. Мама включила машину, и что-то пошло не так; она не видела, но чувствовала жар, как будто с неба падала не вода, а настоящий огонь. Дети кричали, мама пыталась поймать их на ощупь, схватить и вытащить из огня, но не могла – пламя, казалось, было повсюду и окружало их стеной.

Пожарной службы у нас не было, соседи жили за много километров от нас, поэтому, когда они прибежали, детей спасти было уже нельзя.

Чудо, что мама уцелела, потому что если бы погибла она, у меня тоже не было бы шансов выжить.

Мама никогда не рассказывала о моих погибших братьях и сестрах – я понимаю, почему. Ей невыносимо больно было даже думать об этом. Не могу даже представить, какой тяжелый, невыносимый груз вины давил на неё. Хорошо, что у неё был я – говорю это не из тщеславия: необходимость заботиться обо мне, несмышленыше, заставила её справиться с горем и продолжить жить.

Мама долго не могла смириться с потерей деток, но в конце концов склонила голову и смирилась. Она сожалела только об одном: что никогда не видела лиц своих детей. Голоса же их каждый день звучали у неё в голове.

Доченька моя, я уже писал, что твои прадедушка и прабабушка были великим людьми. А твоя бабушка была достойной дочерью им, потому что перенесла то, что никому перенести не под силу.

Я могу тебя просить только об одном: когда вырастешь, будь их достойна.