[Лалэль]

Третья четверть

Затянувшиеся зимние каникулы

Этим отчетом я хочу поздравить с днем рождения Escapista и Фимку. Простите меня, что пришлось ждать так долго (особенно Юля).


Поскольку нам повезло, и школу закрыли по случаю снегопада

, в четверг устраиваем Ассольке длинные зимние каникулы. В первом классе у нас зимние каникулы не предусмотрены, так что будем считать, что большую часть третьей четверти школьники не учились из-за морозов. Это хорошо, потому что успеваемость у нас совсем уж аховая.


Первого января, когда Ассоль проснулась, папы в доме уже не было. Она не удивилась, не стала задавать маме вопросов, смутно ощущая, что от её объяснений расстроится ещё больше. В глубине души она уже готова была принять тот факт, что теперь папа всегда будет жить отдельно от них. Возможно, тётя, которая живет вместе с ним, и вовсе перестанет пускать его к ним в гости.

Мама еще не проснулась, и Ассоль, чтобы не тревожить её, тихонько встала, почистила зубы, залезла в и съела две ложки новогоднего салата «Оливье», а потом снова вернулась в постель. Она не спала, а просто лежала, закрыв глаза, и думала обо всём подряд – обрывки несвязных мыслей и впечатлений так и проносились в голове, как шустрые рыбешки, и она не успевала их поймать.

Ближе к обеду где-то наверху послышалась музыка – кто-то играл на пианино. Ассоль ничего в этом не понимала, но ей казалось, что очень красиво. Она еще была в том счастливом возрасте, когда неважно, кто – всемирно известный пианист или ученик музыкальной школы. Музыка задевала тонкие струны её души – значит, музыка была красивая, а хорошо.

Ассоль вспомнила, как папа приходил к ним в гости в декабре, ещё до новогодней ночи. Она вернулась домой с праздника Букваря, где их поздравляли и фотографировали с букварями в руках, и была на седьмом небе от счастья. Больше всего девочка гордилась тем, что на общей фотографии её поставили рядом с учительницей. Все дети в классе мечтали сфотографироваться рядом с Анной Николаевной, а выбрали именно её – и Ассоль не могла не гордиться этим.

И вот, когда она открыла дверь своим ключом и впорхнула в квартиру – нарядная, взволнованная, радостная – вдруг ни с того ни с сего заиграло пианино, стоящее в её комнате. Ассоль сначала удивилась, потом слегка испугалась, а потом в полном восхищении тихонько приоткрыла дверь, чтобы хоть одним глазком увидеть чудо.

Ассоль действительно увидела чудо, хоть и не такое, какого ждала – за пианино сидел папа Лонгин, и именно он эту чудесную музыку. Радость настолько переполнила её, что она замерла в дверях, не имея сил пошевелиться – а папа, заметив её, приветственно улыбнулся, но прерывать игру не стал.

Домашние концерты в их семье были большой редкостью. Даже когда они жили все вместе, папа крайне редко садился за инструмент – обычно он приходил с работы слишком уставшим, чтобы . А теперь-то, когда папа жил отдельно, можно было и не думать о том, чтобы попросить его сыграть. Ассоль слушала в немом восхищении, сжимая в руках букварь, не замечая, что грызет указательный палец, но потом вспомнила кое-что – и поднесла дрожащий пальчик к губам:

- Пап, мама не разрешает так шуметь. Говорит, соседка снизу ругается, у неё мигрень.

Папа вздохнул, убрал руки с клавиш – и мелодия резко оборвалась.

- Ты точно как мама, - сказал он не то с осуждением, не то с огорчением – и Ассоль почувствовала, как заныло в животе.

-Папа, ну мама же сказала… - почти прошептала она, глядя на него умоляюще, - если тётя ругается, ей от шума, наверное, плохо. Зачем делать так, чтобы ей было плохо?

Лонгин посмотрел на её страдальчески наморщенный носик – и щелкнул по нему пальцем.

- Ты откуда такая нарядная? – спросил он – У вас в школе утренник был, что ли?

И тут настал Ассолькин звёздный час: она, путая слова, торопясь, чтобы ничего не забыть, быстро-быстро вывалила на папу всю свою радость, все подробности сегодняшнего праздника – а папа слушал и улыбался.


Когда поток эмоциональных слов иссяк, Ассоль немного подумала и доверительно призналась:

- Пап, а я сначала подумала, что это не ты .

- А кто же? Мама умеет, но никогда не играет.

Ассоль, мурлыкая, прижалась к нему и прошептала:

- Я думала, что это чудо…

Папа расхохотался:

- Нет, ты точно моя дочка! Вся в меня! – последние слова он произнёс с явным удовольствием.


…Интересно, как там папа поживает? На чём он сейчас играет – у него ведь нет пианино? Уходя, он оставил пианино им с мамой…

Ассполь зажмурилась, пытаясь втянуть обратно предательские слезинки, навернувшиеся на глаза.


...-Мама, можно, я пойду в музыкальную школу?

- Нет уж, - сердито отрезала мама, - хватит с тебя и обычной.

- Ну пожалуйста!

- Какая тебе музыкалка – ты и так уроки делать не успеваешь!

Ассоль нахмурилась. Мама заметила это и сказала уже более мягко:

- Доченька, в музыкальной школе очень сложно учиться, постоянно нужно играть одно и то же. Тебе в школе скучно, а там будет ещё скучнее. Я не хочу, чтобы ты пошла учиться, а потом бросила.

- Мама, но я не хочу бросать, я хочу играть на пианино.

- Это ты сейчас так говоришь. Потом тебе расхочется учиться, но будет уже поздно.


Ассоль расстроилась из-за маминых слов, но постаралась больше не думать об этом, тем более, что у неё случилась большая радость – первые в её жизни зимние каникулы растянулись на неопределенный срок. Из-за метелей и трескучих морозов занятия в младших классах почти каждый день отменяли, и первоклассники провели почти всю третью четверть, сидя по домам.

Ассоль, разумеется, радовалась такому неожиданному отдыху, но нужно сказать, что вынужденное безделье ей быстро надоело. На улице было слишком холодно, чтобы играть – она если и выходила, то всего на полчаса, и укутывалась при этом, как настоящий полярник. Дома сидеть было скучновато: мама не разрешала ей смотреть телевизор, если её самой не было дома – да не очень-то и хотелось, там показывали всякие скучные фильмы для взрослых.

Домашние задания вызывали у Ассоль приступ паники, и она старалась спрятать тетрадки и учебники подальше; рисовать весь день – тоже надоедало…

Иногда она по старой памяти вытаскивала из шкафа своих кукол, играла с ними в школу – и тут же, словно застыдившись, прятала их обратно.С куклами нужно было прощаться: Ассоль смутно понимала, что в её нынешней «взрослой» школьной жизни куклы, эти смешные маленькие товарищи её детства, не могут больше быть её спутниками.

Настоящим спасением от тоски стали книги. Ассоль искренне поблагодарила Анну Николаевну за то, что теперь умеет читать. Она перечитала все детские книжки, стоявшие на книжной полке, добралась и до книг в шкафу, которые они читали вместе с мамой, но этого ей показалось мало. Она начала поглядывать на мамин шкаф, где на верхней полке – высоко, Ассоль не достать – прятались взрослые мамины книги: стихи, романы, словари – целая библиотека словесника.

Иногда она вставала на табуретку и с замиранием сердца пыталась разглядеть книжные сокровища, скрытые за стеклянными дверцами. Ей казалось, что там спрятаны невероятные сокровища, волшебные книги, хранящие удивительные, захватывающие истории, которые непременно нужно узнать.

Мама заметила её поползновения и предупредила:

- Мои книги не бери. Рано тебе такое читать.

На самом деле, мама опасалась не только того, что дочка прочтёт что-то «не по возрасту». Она хорошо помнила, что случилось на утреннике, и решила, что нужно больше не давать дочке читать взрослые книги и аккуратно возвращать её к тому, что положено учить по школьной программе.

Ассоль послушалась, но покушаться на шкаф не перестала. Однако теперь, когда мама заставала её за разглядыванием книжных полок, она понимала, что делает что-то запретное, и виновато оглядывалась.

- Давай позанимаемся, - предлагала мама, и Ассоль грустнела ещё больше, но покорно шла доставать учебники.

Зато когда мамы не было дома, и удавалось залезть в шкаф и достать оттуда какую-нибудь книжку – как Ассоль бывала счастлива! Она утаскивала её к себе, прятала в своих книжках и потом доставала, читая тайком, урывками, смакуя запретное счастье. Частенько она брала книгу с собой в постель и читала её при свете уличного фонаря, пока сон не смаривал её окончательно – но и тогда, из последних сил борясь со сном, она прятала книгу между стеной и матрасом, надеясь, что в этом-то тайнике мама её не заметит. Прочитанная книга со всеми предосторожностями возвращалась в мамин шкаф, взамен неё бралась другая – и всё повторялось.

Магия пожелтевших страниц притягивала её, как липкая бумага – муху. Ассоль с трудом разбирала маленькие, по её представлениям, буквы, полустершиеся, еле различимые на фоне потемневшей от времени бумаги, но усердно старалась разобрать каждое слово. Некоторые книги показались ей слишком странными или сложными – их она поставила обратно в шкаф; другие, хоть и в них она понимала не всё, привлекли – не сложностью, а неподдельной искренностью, которую так ценят дети. Больше всего её привлекли рассказы Пушкина – маленькая девочка искренне плакала над судьбой бедного Дубровского и радовалась за барышню-крестьянку, переживала за Петрушу Гринёва и плакала над несчастьями Станционного Смотрителя. Последнего ей было жальче, чем всех остальных: Ассоль, любящая дочка, не могла простить Дуняше, что она бросила своего папу.

Как бы ей ни хотелось, она не могла целыми днями читать только книжки, которые ей нравились: периодически звонила учительница и диктовала ей новое домашнее задание. Ассоль каждый раз вздыхала, когда учительница перечисляла номера задач, которые ей предстояло решить. Математика нагоняла на неё сон: мама, придя с работы, частенько заставала дочь спящей с учебником в руках.

Сначала это её забавляло, потом она начала сердиться.

- Как же ты дальше будешь учиться? – спрашивала она, и Ассоль терялась, и чувствовала себя глубоко виноватой в том, что не может подружиться с математикой.

Впрочем, мама не только ругалась, мама пыталась помочь и научить её всему, чему учат в школе. И надо сказать, Ассоль справлялась гораздо лучше, чем в школе.

- Видишь, ты всё можешь, если постараешься, - говорила мама, и Ассоль, глядя на неё преданными глазами, обещала, что будет стараться.


Конечно, им приходилось много заниматься, но и на развлечения время тоже оставалось. Они полюбили смотреть вечерами сериалы - «Богатые тоже плачут» по выходным и «Санта-Барбара» по будням. Всякий раз, когда Ассоль слишком уж прилипала к экрану, переживая за судьбу членов семьи Кэпвелл, мама возвращала её в реальность:

- Дочка, ты на них не смотри. Такое бывает только у богатых.

Зато трогательная история бедной Марианны, которая никак не могла выйти замуж за любимого Луиса Альберто, впечатлила обеих – впрочем, как и всех жительниц огромной страны. Как только на экране появлялась знакомая заставка, дворы пустели, все бросали недоделанные дела и жадно приникали к экранам, с тревогой следя за новыми злоключениями героев. Мама говорила, что такое же было, когда показывали «Семнадцать мгновений весны» – она тогда была маленькой, но хорошо запомнила, как все бросались к экранам, едва только начинала звучать музыка из титров.

После того, как очередная серия страданий Марианны и Луиса заканчивалась, немедленно раздавалась трель телефона – лучшая мамина подруга тётя Катя, звонила, чтобы обсудить увиденное.

- Никакого от неё покоя, - ворчала мама и с деланной неохотой шла в прихожую. Ассоль получала два часа свободы; она переключала на другой канал и смотрела взрослый фильм, потом возвращалась на первый, как раз к «Спокойной ночи, малыши!», зная, что мама вернется только к ночным новостям, где-то без пяти одиннадцать – а значит, до этого времени её никто не погонит спать.

Ассоль полюбила сериалы – не только за невероятное напряжение, которое она испытывала, когда их смотрела, но и за эту бесконтрольную свободу после. Даже потом, когда Ассоль подросла, и старые сериалы казались всем просто смешными, она никогда не высказывалась о них осуждающе.

Кроме сериалов, появились и другие приметы нового времени. Например, открытки. У мамы было много друзей по переписке, и все они присылали по праздникам поздравительные открытки – Ассоль привыкла к тому, что зеркало в прихожей всегда было увешано открытками. Но сейчас маме начали присылать новые открытки – её поздравляли с новым праздником, с Рождеством. Некоторые присылали открытки «С Рождеством!», некоторые «С Новым Годом и Рождеством!», но Ассоль даже так не понимала, что это за праздник такой приходит сразу после Нового Года.

В их семье не было принято праздновать Рождество. Они отмечали Пасху – Ассоль с детства знала, что это праздник, когда пекут вкусные куличи, красят яйца и целую друг друга в щёчку. Папа, конечно, вяло ворчал – он, воспитанный в семье староверов, терпеть не мог все религиозные праздники, но и ему нравилось раскрашивать яйца вместе с Ассолькой, а потом играть в «у кого первого яйцо треснет» и катать яйца со специальной деревянной горки. Ассоль знала такой праздник, но чему он посвящен, что они празднуют – она не спрашивала, и даже вовсе не задумывалась об этом. А про Рождество она и вовсе не знала ничего.

- Мама, а что такое Рождество? – спросила она, набравшись смелости.

Мама попыталась объяснить, но от её объяснения у Ассоль возникло ещё больше вопросов. Тогда мама принесла ей специальную книжку, где всё это было объяснено – она называлась «Ветхий и Новый завет в простых рассказах». Ассоль читала её с трепетом, испытывая сложное чувство, как будто прикасается к чему-то тайному и запретному. В это же время она тайком от мамы читала сказки Сологуба, взятые из её шкафа, и религиозные сказки связались в её представлении с религиозной историей.

Она начала рисовать ангелов, рай и ад – но тщательно прятала эти рисунки, или рвала их, понимая, что рисует что-то, что нельзя рисовать. Одного ангела мама увидела, похвалила и спасла: он был такой цветной, такой добрый, и при этом такой небесный – просто как сама Ассоль – что мама умилилась. Она повесила этот рисунок в прихожей, на самом видном месте, у входной двери, и улыбалась ему каждый раз, когда уходила из дома или возвращалась домой.

Однажды, после какого-то патриотического концерта, Ассоль убежала в свою комнату, забралась на кровать, встала на колени и искренне, от всего сердца взмолилась. Она смотрела на светлеющее за окном вечернее зимнее небо и искренне просила о том, чтобы всё наладилось, всё стало хорошо. Просила за папу, просила за маму.

Просила за всю свою большую страну.