[Emary]

!Isabella!

Очень рад твоему отзыву! Так приятно, что ты читаешь мою династию, не смотря на такие большие перерывы с выпуском отчетов.

Очень интересно, из-за кого всё это происходит, кто такое творит и с какой целью.

В этой главе многое прояснится и откроются ответы на некоторые вопросы.

В твоей династии нет ничего наподобие "Ой, какие забавные психи!". Меня подобное удручает, ведь это не весело, не смешно. Как чья-то трагедия может быть развлечением? Неважно, попавший в такую больницу человек является ли здоровым в этом плане или нет, в любом случае это страшно. Просто, если он на самом деле здоров, это ещё страшнее.

Очень приятно, что ты целиком разделяешь мое мнение. Ведь психические расстройства это отнюдь не забавная штука, особенно, когда здоровому человеку приписывают кучу заболеваний. Стараюсь затронуть эту проблему в своей династии. Спасибо тебе большое! Приятного прочтения!

Набросок из жизни 8. За твоей спиной.

Это утро отличается от других дней. Я почувствовал это, как только открыл глаза. Оно слишком тихое и молчаливое, лишь дождь за окном нарушает безмолвие. Я прислушиваюсь и пытаюсь понять, что он мне шепчет, что хочет донести до меня. Плачь. Как будто кто-то оставил маленького ребенка одного под промозглым дождем. Но потом я понимаю, что он доноситься не со стороны окна, а откуда-то слева. По ночам я иногда тоже его слышу. Особенно с тех пор, когда меня перевели в другую Комнату. Тогда я был под воздействием какого-то сильнодействующего психотропного препарата и лишь, когда я пришел в себя, то увидел эту Другую комнату. Меня по-прежнему окружали четыре белые стены, только теперь они были обиты, как в палате психиатрической клиники. По полу ко мне медленно подбирается тень. Кажется, что дождь идет не за окном, а падает сквозь крышу, этажи, потолок. Тень ползет. На минуту я ощущаю себя за пределами этих стен, как будто весь мир – комната, а я сижу снаружи нее.

Как же мне знакома эта Комната, кажется еще с самого детства. Ностальгия шевелится, ворча, в душе, словно потревоженный комок пыли на заброшенном чердаке. Я вздрагиваю. Значит, мне и раньше доводилось лежать здесь? Сам собой вновь в памяти всплыл отрывок из газеты о сбежавшем буйном психбольном. Моя мать тоже страдала слабоумием. Нет, хватит, я не сумасшедший! Сумасшедших не существует, есть просто больные люди, они такие же, как и все. Я вспоминаю своего бывшего соседа по прошлой Комнате. Да, он своеобразный человек, но он добрый, отзывчивый, просто все вокруг: врачи, санитары и даже посторонние люди, живущие за пределами клиники, делают из него сумасшедшего. Маньяков, развратников и действительно опасных людей все стараются понять, даже находятся те, кто сочувствует таким, испытывают симпатию, а людей, которым действительно нужна помощь и поддержка они объявляют изгоями, клеймят выдуманным словом «сумасшедший», чтобы подчеркнуть свое совершенство, эго, чтобы не чувствовать себя по сравнению с ними моральными уродами. Это мир сошел с ума, а те, кто находятся здесь, наверное, единственные люди, у которых осталась человечность. Тот парень, когда ненадолго приходил в себя, рассказал мне, как скучает по семье и считает себя виноватым в том, что он просто стал им мешать. Он стал им не нужен. Как вещь.
Сегодня ночью мне опять привиделась Лилиан, ведущая за руку малыша. Возможно, это как-то связано с тем, что я слышу детский плач. А еще у меня не выходит из головы серая дверь с тяжелыми засовами. Одни говорят, что за ней тьма, другие – свет. Открываю потрепанную записную книжку. Я привык ее открывать каждое утро, чтобы повторить записанные там имена моих друзей.
- Харвуд Клэй… Хуан Храброс… Энди Фишер, - беззвучно шепчу я, чтобы не забывать их. Потом перелистываю шершавую страницу и смотрю на набросанный мной примерный план больницы, на пару штрихов, за которыми скрывается та самая загадочная дверь, на ломаные линии колючей проволоки, на крестики, имитирующие посты и места обхода санитаров. Знаю, выхода больше не существует, но не теряю надежды выбраться, ведь мне каким-то образом все же удалось покинуть это место, причем я даже тогда не думал о побеге. Как только эти мысли пролетают в моей голове, слышатся тяжелые шаги, поворот ключа в замочной скважине и дверь со скрипом открывается. Это значит, что я могу выйти. На прогулку. Только сегодня никто не стоит у меня за спиной и не сверлит неусыпным взглядом. Я один бесцельно бреду по коридору в однообразную пустоту. Мне кажется, что у окна стоит серая фигурка, похожая на тень. В последнее время мне повсюду мерещатся тени. Я подхожу ближе и понимаю, что человек у окна мне не привиделся.
- Привет! – тихо и осторожно окликиваю я его. Он вздрагивает и оборачивается. Это девушка с неровно остриженными волосами и безучастным, пустым взглядом, глядящим куда-то сквозь меня. Бред, но она показалась мне знакомой, ее глаза, а именно ее взгляд.
- Не хотел напугать тебя, извини, - произношу я и немного сокращаю между нами расстояние, - никогда здесь не видел тебя раньше.
- Я часто тут бываю, - отвечает она, - и слышала твои шаги, ты меня почти не напугал. Мне нравится приходить сюда и стоять у окна, в нашем крыле их почти нет.
Я даже удивился тому, что услышал связную речь.

- Только тут вид не очень хороший, на колючую проволоку и болото, - говорю я, но ее губы едва заметно трогает улыбка.
- Для меня это не важно. Совсем не важно. Здесь я чувствую себя свободней, никто за мной не следит.
- Тогда почему ты не сбежишь отсюда?
-Не имеет смысла, - она поднимает глаза к небу – васильковые – к прозрачно-голубому. Только оно молчит в немом отчаянии тумана. Я поднимаюсь глазами за ее взглядом и вижу в глубине небес мелькающую тень птицы. Наверное, это стриж.
- Я думал, что стрижи уже улетели.
- А этот остался. Его что-то или кто-то держит здесь. Наступит зима, и он погибнет. Знает, но остался. У каждого из нас есть своя птица в небе. Мы не тени, мы просто часть неведомого будущего нас самих, то, что может быть, но еще пока не наступило. Или мы другая реальность себя. Где-то совсем рядом живем настоящие мы и не знаем, что наша жизнь – это маленькая комната с черно-белыми стенами, единственный выход из которой – через окно.
- Это путь мотылька, - произношу я, чувствуя рядом со своей ладонью тепло ее обессиленной руки.
Я смотрю на окно, а за ним густой туман. Кажется, что его можно потрогать, сделать шаг по нему и упасть в бездну своих иллюзий. Я никогда не ходил по карнизу ночью. Энди ходил. А еще он любил сидеть на крыше дома из красного кирпича, построенного в моем воображении, поджав под себя ноги и держа соломинку во рту. Ему нравилось вот так сидеть, мечтать и смотреть в небо. Оно его понимало, как и я.
Я медленно закрываю глаза, чтобы не спугнуть Энди, усевшегося на крыше. Теперь, столько лет спустя, став взрослым, я понимаю, что придумал его сам. У меня было психическое расстройство, унаследованное от матери. Ребенку всегда требуется общение с другими детьми. У меня этого не было. И я придумал Энди – самого себя, только в другой реальности. Там, я – Другой, свободный, умеющий ходить по крышам под дождем, считать звезды, сидя высоко на дереве, умеющий смеяться, ходить в самую обычную школу вместе с другими детьми и летать совсем, как невесомый мотылек. Так Энди появился на свет – в моем черно-белом воображении.
- Почему Энди стал мотыльком? – привел меня в себя ее тихий голос. Я и не заметил, что начал говорить вслух.

- Мотылек и существует, и нет. Он незаметный. На него не обращают внимания, его не видят, его крылья сотканы из тумана. Наверное, поэтому, когда кто-то очень сильно хочет вырваться из черно-белого плена этой комнаты, делает шаг из окна и превращается в мотылька. Бездушная ночь дарит ему свой подарок в честь нового рождения – крылья, сотканные из тумана.
- Значит, так рождаются мотыльки? – взгляд ее васильковых глаз смотрит, будто сквозь меня. Здесь у многих такой взгляд от принимаемых лекарств.
- Да. Так исчез и родился Энди. Знаешь, я недавно видел свою могилу, на фото я там ребенок. Наверное, тот прошлый я зовет меня за собой. У меня здесь никого не осталось.
- Значит, ты тоже был одинок? Ты когда-нибудь просыпался в полной мгле? - внезапно, едва слышно спрашивает она, - когда ты знаешь, что твои родители рядом, когда слышишь их обеспокоенные голоса. Ты просыпаешься каждое утро в черной глухоте среди чужих слов, окружающих твой разум, когда ты слышишь чье-то дыхание, чувствуешь, как руки мамы обнимают тебя – крепко, нежно, чтобы никому не отдавать, но ты видишь не ее лицо, а только засасывающий тебя мрак. Крутится карусель, а вокруг мелькают голоса, цвета, ощущения, грусть, смех, но ты ничего не видишь. Твое воображение рисует каждый звук, облачая его в причудливые образы и формы. Иногда это добрые, иногда страшные рисунки. Боялась страшных рисунков в детстве, а потом я подружилась с тьмой, окружающей меня. Так было легче существовать.

- Вот как? А я подружился с Одиночеством. Оказывается, тьма тоже умеет рисовать…
Девушка кивает в ответ. Ее губ касается улыбка.
- Если бы я знала, что можно превратиться в мотылька, то попросила бы Тьму нарисовать мне крылья из тумана. И в детстве мы смогли бы прилетать друг к другу, играть и больше никого-никогда не быть одинокими, блуждающими во тьме.
В следующую секунду я притянул ее к себе и обнял за плечи, до конца не осознавая своих действий. Мне просто хотелось обнять эту девушку. Она, вопреки моим ожиданиям, не оттолкнула меня, а, наоборот, закуталась, спряталась в мои руки.

- Скажи, это ведь был ты? Там, на мосту?- внезапно прошептала она, слегка вздрогнув, и подняла свои глаза, по-прежнему глядящие сквозь меня. Меня словно кто-то сталкивает с людьми из прошлого, дразнит обрывками воспоминаний, но не дает вспомнить всё. Почему? Почему… Мост… Полуразрушенный мост. Да, помню. Я хотел сделать с него последний шаг, но получилось так, что сделал шаг навстречу ей, там я встретил ее.
Она стояла одна на краю моста, как на краю неба, укутанная в ночь. Маленькая, одинокая, с хрупкими, как у куклы, безвольными руками.
- Стой, не надо! – крикнул я, почувствовав на расстоянии дрожь ее невесомого тела, но она, как призрак, почти растворилась в тумане. Она стояла ко мне спиной и даже не оглянулась на мой голос. Я сделал шаг, но только не с моста, а к ней, и крепко обнял ее за плечи, ощутив щекой тепло ее солнечных волос. Я понял, что она не привиделась мне. Она живая. Еще минуту назад я сам хотел совершить ту же ошибку, что и она – шагнуть с моста. Шагнуть в другую реальность, где будут живы родители, там, где не будет меня, но будет Энди, там, где не будет тьмы.
- В ту минуту ты перевернула мою жизнь. Я понял, что тьма как раз по ту сторону моста, там ничего нет – ни родителей, ни Энди. Там лишь пустота, чернота и вечное безмолвие, завлекающее нас в свои туманные, призрачные, холодные объятья. Я не знал тебя, твоего имени, твоего лица, но не хотел тебя потерять. Мне было страшно, что там, за мостом, не будет тебя.
- В ту минуту я как раз стремилась к темноте, чтобы больше ничего не чувствовать, не слышать. Я устала придумывать мир, устала дружить с тьмой, устала рисовать то, чего никогда не увижу. Когда ты остановил и обнял меня, я поняла, что кому-то еще нужна именно в этом мире. Но я испугалась и убежала.
- Я часто приходил к мосту и ждал тебя. Все свободное время я проводил там, даже с другом поссорился.
- Можно я убегу? – я почувствовал слабое сопротивление под своими руками и почувствовал, что она плачет.
- Нет, я больше не позволю, - я обнял ее еще крепче, и мы остались смотреть на ночной дождь за окном, шепчущий нам о том, что могло быть по ту сторону моста и чего могло никогда не случиться.
Раньше мне казалось, что я выдумал ее, что не было ничего на том полуразрушенном мосту: ни васильковых глаз, ни солнечно-рыжих волос, ни босоногой фигурки в бледном платье, ни ее жизни. Я чувствую ее прошлое, как она совершенно одна, слепая, во тьме бредет, держась за невидимые стены рукой, а за ее спиной стоит непроглядная Тьма.

- Тебя хотят видеть, - зовет меня грубый голос, жестоко затаскивая в реальность черного коридора с молчащими Комнатами. За моей спиной стоит санитар. Еще одна странность – мне не делают укол, не дают таблетки, просто куда-то ведут вглубь пустого коридора. Возможно, сейчас что-то прояснится.
- Я еще обязательно приду, и мы сможем поговорить, - говорю я девушке, оставляя ее наедине с собственным одиночеством. Она отворачивается и продолжает смотреть немигающим взглядом в окно. Я замечаю, что по ее лицу текут слезы, которые она тут же смахивает ладонью. Санитар торопит меня.
Я так часто хожу по коридору в одном и том же направлении, что перестаю замечать его. Я совсем не вижу стен вокруг себя, не чувствую напряженный, сбившийся в ком дрожащий воздух, ощущаю лишь то, как часть меня клонит к моим же ногам, будто сломанные стрелки часов, безвольно повисшие в грустной улыбке безысходности.
- Заходи! – вместе с голосом, возникшим у меня за спиной, пол появляется под моими ногами. Он оживает и, словно толкает меня в распахнувшуюся дверь. Из нее бьет поток ослепительно белого света. Делаю шаг навстречу ему и оказываюсь в Комнате. Только это Особая Комната. Я понял это сразу. Особой ее называют те, кто побывал в ней. Теперь и я здесь. Дверь закрывается за мной, оставив мое Одиночество по ту сторону .

Это кабинет врача. Не смотря на то, что каждый день мне кололи неизвестные лекарства, говорили про то, что мы не существуем, что мы всего лишь тени, я все же смог трезво оценить сложившуюся ситуацию. Все резко встало на свои места и подтвердило мои подозрения – я действительно нахожусь в психиатрической клинике.
Человек у окна. Он даже не обернулся. Просто стоит, скрестив руки на груди. Куда он смотрит? Окно плотно занавешено белыми застывшими шторами.
- Вы до сих пор не можете смириться с тем, что случилось? – спрашивает он, не оборачиваясь ко мне, - вы ищите выход, которого нет.
- Что все это значит? Почему меня держат в этом сумасшедшем доме? Что вам от меня надо?
- Я вам не враг, а скорее наоборот.
Я чувствую, как он улыбается, и мне дико хочется подскочить к нему, развернуть, заглянуть к нему в лицо и врезать, чтобы сбить с него эту ледяную самоуверенность, затаенную насмешку, граничащую с пренебрежением.
- А вот этого не стоит делать. За дверью санитары. Вы же не хотите снова вернуться в вегетативное состояние? Давайте поговорим, как цивилизованные люди. Я действительно хочу вам помочь.
-Чем? Упрятав меня, как и этих несчастных людей, в психушку?

- Подойдите к столу. На нем лежит ваша медкарта. Прочтите ее, - его голос звучит, как приказ. Мне хочется послать куда подальше этого придурка, но любопытство и желание понять, что здесь происходит, берет свое. Я не ожидал, что моя медицинская карта будет столь внушительных размеров.
- Вы пока что читайте, а я вам дам ответы на волнующие вас вопросы. Я - ваш лечащий врач Самуель Селуэй, - его слова переплетаются с мало разборчивым почерком в медкарте, дополняя приоткрывающееся мне собственное прошлое. Судя по дате ее начали вести еще в моем детстве. Сначала я пытаюсь вникнуть в каждое написанное слово, мне даже удается что-то разобрать в этом хаосе медицинских терминов, потом все написанное будто сливается перед моими глазами.
- Я буду говорить по существу и попытаюсь донести до вас всю пользу сложившейся ситуации. Вы уже были когда-то под моим наблюдением и лежали в этой больнице по вашей воле и воле вашей жены – Лилиан Мортрэн. Потом вы сбежали. Вы помните кто такой Джулиан?
- Я – Джулиан! Почему вы спрашиваете?
- Скажите, тогда какое имя вы видели на могиле ребенка, приехав на городское кладбище? - он поворачивается и, я могу видеть его лицо с холодными тускло-голубыми глазами, смотрящими прямо на меня.

- Мне нужно было знать, что конкретно вы помните, а что нет. Там покоится ваш брат-близнец – Джулиан Мортрэн. С детства вы страдали сильнейшим психическим расстройством. И вас зовут Энди. Не правда ли, знакомое имя? Но обо всем по порядку. Вы убили собственного брата. Это был не несчастный случай, хотя ваши родители продолжали думать именно так. В то время вы были ребенком, ваше психическое состояние ухудшилось. У вас диссоциативное расстройство идентичности. Вы стали называть себя Джулианом, подсознательно чувствуя свою вину, придумали фамилию Фишер, добавив ее к собственному, настоящему имени, чтобы стереть грань между вами, конкретным человеком, и вымышленным. Ваша мать тоже была душевно больна, но не смогла смириться с потерей ребенка и видела в вас вашего погибшего брата-близнеца. Она любила его больше, чем вас.
- Хватит! Этого не может быть! – я не чувствую собственных пальцев, они разжимаются и медкарта падает на пол с глухим стуком, - а вторая могила? Как вы объясните ее наличие?
- Вы инсценировали свое самоубийство, чтобы снова не попасть в больницу. О вашем самоубийстве писали газеты. Одна из них лежит на столе. Возможно, вы ничего не помните, это естественно для вашего заболевания.
- Это бред какой-то! У меня не было брата! Я никого не убивал! Значит, это ваш человек следил за мной.
- Да. Тогда как вы объясните, почему вы тут? Вы не ходили в школу, потому что родители боялись за собственных детей, особенно после того случая, когда вы затеяли драку на школьном дворе и чуть не придушили одного из своих одноклассников. Вы потенциально опасны для общества, Энди, поэтому вы тут, - голос Самуеля Селуэя совершенно спокоен, глаза по прежнему холодны, как осколки льда, - половину вашего детства отец скрывал вас в подвале, но это не могло длиться вечно. Ваш отец был известным человеком, художником, никто не хотел огласки. Вас лечили некоторое время в клинике, затем перевели на амбулаторное лечение до тех пор, пока ваше второе «я» не дало о себе знать, - его слова были похожи на черный дождь. Я стоял и просто слушал его в каком-то пассивном, бессознательном состоянии. Я не верил и верил ему одновременно. Неужели… моя правда… была… такой… Я чувствую, как невидимая фигура моего Одиночества проплывает сквозь запертую дверь и становиться за моей спиной…