[Лалэль]

Сказка седьмая
Белоснежка и Алисоль в гостях у Герцогини и Чащирской Кошки

Небольшой подарок к празднику - обновление старого доброго челленджа.
Маленькая радость для тех, у кого День Святого Валентина прошел незаметно, как и у автора.


Девица Алисоль, в одиночку пробиравшаяся сквозь темный лес, издалека заметила понравившуюся в самой чаще леса избушку. Не потому, что ее легко было увидеть – этот низенький, почти сравнявшийся с землей домик (Алисоль казалось, что избенка примерно такая же в высоту, как и она, но во всем, что касалось размеров, у нее теперь не было уверенности) с трудом разглядел бы даже тот, кто очень этого бы захотел. А потому, что звуки, доносившиеся оттуда, нарушали величавое спокойствие леса и явно свидетельствовали о том, что в этой норе обитают разумные существа, наделенные даром связной речи.

Из-за неплотно притворенной жалкой деревянной двери, украшенной мхом и ржавыми гвоздями, доносилась громкая брань, грохот разбиваемых горшков и оглушительное чихание. Интересно, что они там делят, подумала Алисоль.

Она хотела зайти в домик, но замерла, заметив на крыльце большую лягушку. Презренное животное вело себя невозмутимо, но девица без всякой видимой причины отпрянула. Лягушки вызывали у нее чувство, похожее на отвращение – а эта казалась особенно безобразной. Алисоль замерла в нерешительности: ей и хотелось попасть в шумный домик, и не хотелось проходить мимо лягушки. Она спряталась за деревом и приготовилась смотреть и слушать.

Дверь скрипнула и открылась, отчего шум стал громче; высунулась чья-то голая рука и выбросила под крыльцо рыбешку, мелкого карася – видимо, ее начали чистить, а когда она проснулась, сочли негодной и не стали больше с ней возиться. Рыбешка шлепнулась наземь с громким звуком, как обычно шумит, падая, что-то скользкое и влажное, и лягушка сперва отскочила, испугавшись, а мгновение спустя широким прыжком вернула свою тушку на то же место – должно быть, ей любопытно было поглядеть на засыпавшую рыбку.

Рыбка широко открывала рот, хватая воздух, и лягушка тоже время от времени разевала пасть, высовывая длинный язык. Выглядело все так, будто они говорили друг с другом. Смешливая девица даже пыталась придумать, о чем может идти разговор, и шепотом произносила фразы от имени то одного, то другого собеседника.

- Ах, вот если бы узнать, зачем на самом деле рыбка пришла к лягушке! – невольно вскрикнула она. – То есть, если вообразить, что рыбку не выбросили из дома, а наоборот, она пыталась войти – это было бы смешно, она так громко и постучала в дверь – хотя вернее будет сказать: постучала в крыльцо… Ах, я совсем запуталась!

Дверь снова скрипнула, высунулась мускулистая рука и с громким чиханием бросила поверх рыбки лавровый лист – должно быть, мгновение назад извлеченный из котла, где варился суп.
- Вот тебе письмо! – похихикивая, произнес женский голос. – Знаешь, от кого? Герцогине от… от королевы! Приглашение на вечерний крокет.

- От Королевы. Герцогине. Приглашение на вечерний крокет. – повторила девица голоском, которым раньше говорила, изображая речь лягушки. Она преисполнилась важности:полуживой карась и лягушка теперь обрели статус посланников, один из которых должен был передать письмо другому, чтобы тот вручил его адресату – некоей Герцогине. То, что роль письма играл вываренный лавровый лист, никак не поколебало ее уверенности в том, что речь идет о важном деле.

Девица представила себе обоих тварей облаченными в парадное придворное платье, в вычурных башмаках и с причудливыми париками на головах, после чего уже не могла сдержать смеха.
Несколько раз она разыграла в лицах сценку вручения конверта с приглашением (лаврового листа), подражая при этом манерам слуг, как она себе их представляла. Наконец ей стало так смешно, что пришлось отойти подальше в лес, чтобы не перепугать обитателей домика громким хохотом.

Вдоволь насмеявшись, Алисоль вернулась на крыльцо и присела рядом с лягушкой. Рыбки уже не было видно – видимо, ее утащил один из лесных зверей. Смех убил страх, и она обратилась к противной тваринке весьма дружелюбно:
- Досточтимый господин Лягушка, - ей самой не верилось, что она говорит подобные слова жабе. – Не будете ли столь любезны пропустить меня внутрь?
Лягушка молчала, глядя на нее выпученными глазами. Алисоль замялась и решила, что нужно постучать в дверь.
- А зачем? – остановила она сама себя. – Привратник снаружи, я – тоже снаружи. А те, кто внутри, все равно не услышат.
И действительно, в избушка кто-то громко чихал, кто-то жалобно рыдал, а кто-то немилосердно бранился. Помимо этого, слышен был звон разбиваемой посуды.
- Уж я не знаю, – с сомнением покачала головой Алисоль. – Надо ли мне туда заходить…
Дверь приглянулась, и вместе с отборной руганью из дома вылетело большое блюдо, которое пролетело над головой лягушки, чего та, кажется, и не заметила. Одновременно послышался тонкий, на одной ноте плач.

- Кому-то плохо, - посочувствовала добросердечная Алисоль. – Лягушечка, а ты меня пропустишь?
Лягушка молча продолжала смотреть на нее неподвижными желтыми глазами.
- Она ведь может просидеть тут до завтра. Или до послезавтра. Или до после-послезавтра. А может, всю неделю. А может, так и будет сидеть здесь изо дня в день… Что ж мне, с ним сидеть, что ли? – неожиданно закончила Алисоль и аккуратно, ступая на цыпочках, прошла мимо лягушки, которая этого даже и не заметила.

В единственной комнате, которая служила и спальней, и кухней, и гостиной стоял густой дым и невыносимый аромат молотого перца, отчего девица немедленно громко чихнула. Кто-то, по виду кухарка, помешивая суп в кастрюле, непрерывно гремел половником.

Сердитая женщина в фиолетовых одеждах сидела на треугольной табуретке и снимала в объятиях – не очень-то нежных – молодую девушку в светлых одеждах, которая билась в припадке и то плакала, то издавала другие звуки, идущие из чрева.
Четвертая девица, темноволосая, коротко стриженая, в мужском платье, в ленивой кошачьей позе развалилась у огня.

Так Алисоль впервые познакомилась с семейством бедного Карла – исключая его самого.

- Для меня честь приветствовать вашу светлость, герцогиня! – вежливо сказала девица и присела в реверансе. Алисоль была весьма разумная девица, к тому же набравшаяся многой мудрости в книгах, и знала, как ей следует поздороваться.
Герцогиня посмотрела на нее испытующе, но не увидела подвоха и смягчилась.
- Ты - посланница, дитя? Должно быть, с доброй вестью.
- Да, - не углубляясь в подробности, сказала Алисоль и совсем неподобающим благородной девице образом громко чихнула. «В супе слишком много перца» - решила она.
С любопытством оглядев присутствующих, девица простодушно спросила:
- А кто это у вас живет?

Розалина, услышав ее речь, бросила половник и подошла, вытирая руки о фартук.
- Кухарка, - указывая на нее, сказала Герцогиня. Потом, больно ущипнув девушку в светлых одеждах, отчего та прекратила чихать и рыдать и взвизгнула, представила и ее:
- Младенец.

Дошла очередь и до Красной Шапочки, лежащей возле огня и лениво глядящей на всех:
- Чащирская кошка.
- Отчего она такая странная?
- Оттого, что Чащирская. Дикие кошки из чащи все такие.
- А почему она улыбается? Разве кошки могут улыбаться? – недоумевала Алисоль. Она почему-то сразу поверила, что это зверь, хотя ясно видела перед собой молодую девушку. Острые блестящие зубы девушки, обнаженные в улыбке, напоминали зубы дикого животного, и Алисоль немного испугалась. «Не хотела бы я попасть ей на зубок!»

- Те, что по чащам шатаются, чаще улыбаются. Не упускают случая.

Алисоль с сомнением покачала головой.
- Я и не знала, что такое бывает.
- Ты много чего не знаешь, - отрубила Герцогиня. – Это факт.

Алисоль была обескуражена таким приемом, и пока она искала новый предмет для приятной беседы, Розалина отставила кастрюлю с супом и принялась в сердечной злобе бросать в мать чем попало - горшками, тарелками, мисками - чему та нимало не удивлялась и ничуть не препятствовала.

Зато Алисоль замирала от ужаса всякий раз, когда какой-нибудь горшок задевал Белоснежку. Та чихала и рыдала не переставая, и сложно было понять, на самом ли деле ее ушибли, или ничего страшного не произошло.
- Прямо в наш чудесный носик! – причитала Алисоль. – Пожалуйста, перестаньте!
- Если бы кое-кто не совал свой нос в чужие дела, - наставительно изрекла Герцогиня, - мир завертелся бы быстрее.
- И что же в этом хорошего? – недоуменно спросила Алисоль, снова забыв про приличия. - Подумать только, что будет, когда Земля начнет вращаться быстрее – это же и день, и ночь укоротятся…
- Укорачиваются болтовые девчонки, - вставила Герцогиня, - их укорачивают на одну глупую голову.
Алисоль из вежливости сделала вид, что не расслышала этой угрозы. Ей хотелось показать свою учёность.
– Никто не будет знать, день сейчас или ночь, ведь день и ночь станут короткие! Только решишь примеры и ляжешь спать – и снова пора в школу! Никто не будет успевать учить уроки, спать, играть... Предположим, сутки станут в три раза короче – сейчас в сутках двадцать четыре часа, а на если они станут в пять раз короче? Двадцать четыре разделить на пять, это сколько же получается…
- Перестань! – вскрикнула Герцогиня. – Цифры меня пугают. Математика – мое слабое место.
Алисоль, которая также не отличалась прилежанием в изучении арифметики, мысленно посочувствовала Герцогине и замолчала. Однако ее по-прежнему разбирало любопытство.
Герцогиня, не глядя на нее, яростно раскачивалась, прижимая к себе Младенца-Поросенка, которого она трясла немилосердно, будто охапку сена. Бедная девица от такого утешения заходилась в рыданиях сильнее прежнего.
- Прекрати, дура! – сердито покрикивала Герцогиня, которая, как Алисоль уже заметила, не очень-то старалась успокоить плачущую – хотя если под методами успокоения понимать тычки, затрещины и подзатыльники, отвешиваемые бедняжке полной мерой, то успокоительница усердствовала вовсю.

В конце концов Герцогиня схватила бедняжку за плечи, потрясла, как грушу, и добившись этим только нового приступа рыданий, затянула нараспев (или запела, как показалось Алисоль):

Умен, кто пестует дитя
Смальства тяжелой розгой!
Покорность с детских лет храня,
Взрастает цвет неброский.

Уа-уа, уа-уа!
Стегай почаще ты дитя!
Уа-уа, строг буди –
Дитя возростишь в люди!

- Вот это песенка! – поразилась Алисоль, совершено не привыкшая к подобному.

А Герцогиня между тем затянула второй куплет своей дикой песни:

Храни вас небо потакать
Смущающим вас чувствам!
Призванье розги – прогонять
Из сердц дитячьих буйство!
Уа-уа и т.*д.

- Не хотела бы я, чтобы меня так успокаивали, - вслух произнесла Алисоль, снова забыв о приличиях. Впрочем, никто не расслышал её слов, такой стоял гвалт.

Бедная Поросюшка не удержалась, чихнула и вслед за этим истерически разрыдалась. Герцогиня резко встала, одновременно с тем так жестоко отбросив от себя девушку, что та, ахнув, покатилась кубарем, едва не опрокинувшись навзничь. Девица Алисоль, оказавшаяся у нее на пути, едва успела подхватить её и крепко взять за руку.
- Зачем вы так! – сказала девица укоризненно. Герцогиня взглянула на неё презрительно, но не разгневалась.
- Можешь нянчиться с ней, если хочешь. – сказала Герцогиня. – От неё все одно нет толка. Мне некогда с ней возиться, пора готовиться к вечернему приёму.

Кухарка закончила возиться с таинственным варевом, куда бросили так много перца, и которое все равно подгорело.

Алисоль послушала, как Герцогиня честит почем зря и Кухарку, и Младенца, и ей стало грустно.

Ей подумалось, что суп выльют за порог, и она уже прикидывала, не смоет ли лягушку с её поста, но Герцогиня сердито потребовала накормить её подгоревшим супом. И действительно, набрав полную миску сгоревшего супа, она принялась его пережевывать.

Съесть сожженную еду - 5 очков

Затем она вышла – вернее сказать, переместились в другой угол комнаты, ведь других комнат в доме и не было. Кухарка запустила вслед Герцогине сковородой, но не попала и сердито посмотрела на сестру.

Алисоль, по-прежнему держа Поросёнка за руку, потащила её за порог, однако же, выходя, успела заметить, что Герцогиня подошла к Чащирской кошке и о чем-то негромко её попросила.
Переступив порог дома, Младенец, до того покорная и молчаливая, обнаружила все признаки беспокойства, начала стенать и жаловаться, и мудрая не по летам девица Алисоль всячески отвлекала ее ничем не значащим разговором.

- Надо сказать, вы очень миленький поросенок, - говорила Алисоль, - гораздо симпатичнее, чем многие мальчишки и некоторые девочки… Только я не поняла, почему в вашей семье некоторые превращаются в животных.

Поросёнок ничего не отвечала, только чихала, плакала и взвизгивала. Пройдя несколько времени рука в руке с девицей Алисоль , она начала плакать и вырываться. Девица, значительно уступающая ей в физической силе, не смогла её удержать, и позволила ей скрыться в лесу, громко визжа и чихая. Алисоль сначала пыталась ее отыскать, но в итоге оставила эту затею и только всплеснула руками.

- Совсем в поросенка превратилась!
- Может, так ей будет лучше? – вслух рассуждала девица, пытаясь разглядеть Белоснежку среди ветвей. – Из нее получится очень миленькая свинка, даже красивее, чем девочка сейчас. – и она пошла своей дорогой, и совершенно позабыла бы о подопечной, если бы не услышала в лесу истошный визг – не то девичий, не то поросячий.
«Напали!» - испугалась девица, и сердце её похолодело. «Хоть бы совсем не зарезали!» Она, не разбирая дороги, побежала на крик и вскорости забрела в самую глухую чащобу, где с большим облегчением увидела между черных и кривых стволов белое платье.

Но прежде чем она успела догнать девицу, ей преградила путь та самая странная девица, виденная ей раньше – Чащирская кошка. Она появилась ниоткуда, словно с неба свалилась – и Алисоль могла бы поклясться, что видела, как девица спустилась с самых верхних ветвей дерева.
Алисоль попыталась было с ней разминуться, но всякий раз, когда она сворачивала на другую тропинку, девица снова появлялась перед ней, как будто из-под земли вырастала.

«Удивительно,- подумала девица. – Похоже на то, как если бы она в воздухе растворялась и снова… сгущалась, что ли? Как это назвать? После того волшебного леса, где ничто никак не зовётся, все слова из моей головы как будто разбежались».

Так она задумалась, потупившись, а между тем загадочная Чащирская кошка застыла в двух шагах от нее, будто бы выжидая. Алисоль спохватилась, и ей стало неловко, что она заставила это странное существо ждать. Она присела в реверансе.
- Не подскажете ли, куда мне идти?
- Зависит от того, куда ты хочешь попасть, - вдумчиво ответила Кошка и ослепительно улыбнулась. Девица снова поразилась ее острым и блестящим зубам.
- Но я не знаю, куда иду, - сказала она, даже не успев задуматься над тем, что говорит.
Кошка снова ослепительно улыбнулась.
- Тогда тебе должно все равно, куда идти. Куда ни пойдешь, все равно куда-нибудь придешь.
Алисоль осознала свою ошибку и виновато потупилась.
- Не могли бы вы в таком случае сказать мне, кто живет здесь поблизости?

Чащирская кошка, которую никто еще не называл на «вы», почувствовала себя польщенной, и стремясь скрыть это, посмотрела на девицу насмешливо.
- Если пойдёшь по этой тропинке, - насмешливо и нарочито неторопливо, чтобы девчонка не возомнила о себе невесть что, стала объяснять она, - попадешь к домику Безумного Болванщика, который ест людей.
- Правда? – с благоговейным ужасом спросила Алисоль, и сердечко ее затрепетало от сладкого предвкушения. Она наконец-то поняла, что попала в волшебную историю, где может случиться что угодно.

Чащирская кошка громко расхохоталась, широко открыв пасть, и Алисоль снова отметила, какие у нее острые зубы.
- Нет, глупая, он просто не в себе, но очень смешной. Тебе обязательно должен понравиться: такой же дурак, как и ты, и очень любит мелюзгу. Не знаю уж, почему.
- А почему он с ума сошел?
- Кто ж тебе скажет! Может, от своих шляп, а может, от жизни жестокой.

- А в той стороне кто живет? – осторожно спросила Алисоль.
Чащирская кошка вновь расхохоталась.
- Мартовский Заяц – спятил еще в марте! Да куда бы ты ни пошла, везде встретишь психа! Они ненормальные, мы ненормальные, он, она и оно – ненормальные, ты ненормальный…
- Я ненормальная, - машинально продолжила Алисоль и сама испугалась своих слов.
- Правда твоя! – ухмыляясь, сказала кошка. – Иначе тебя сюда не занесло бы.
Алисоль немного обиделась, но виду не подала.
- А вы тоже сумасшедшая?
- Разумеется!

Алисоль вздрогнула от противоречивого чувства. Она никогда раньше не находилась вблизи от безумца, и немного испугалась, удивилась и образовалась одновременно.
- Расскажешь, как вы это узнали?
Кошка собралась было снова обнажить зубы в улыбке, но раздумала и заговорила спокойно:
- Это простое рассуждение. Возьмем, к примеру, собаку – обычную, не бешеную, чтобы разница была очевидна. Такой пример подойдёт?
- Подойдёт.
- Хорошо. Не люблю повторять дважды, но ладно, расскажу тебе то же, что и той, другой. Собака вертит хвостом, когда довольна, и рычит, когда сердится. Так ведут себя все собаки, кроме взбесившихся. А я ворчу, когда чувствую себя довольной, и начинаю, как обычно выражаются, «вертеть хвостом», то есть лебезить и заискивать, когда мне причиняют обиду. Значит, я ненормальная.

Алисоль смешалась.
- Разве вы ворчите? По-моему, это называется иначе. Когда кошка так делает, говорят, что она мурлыкает.
- Называй как хочешь, разницы никакой. – и девица без всякой связи спросила:
- Ты тоже идешь вечером к королеве?
- Меня не приглашали…
- Значит, до вечера. – и Чащирская кошка растаяла в воздухе. Алисоль сказала себе, что могла бы поклясться, что голова ее с широкой улыбкой растаяла последней и некоторое время висела в воздухе как бы отдельно от тела.
- Чудеса, - протянула Алисоль и, ограничились, бросилась туда, где между темных стволов белела рубашка Белоснежки.

Белоснежка сидела на траве в самой неподобающей молодой девице неизящной позе. Она застыла в ужасе и изумлении.
- Встань, - тормошила её Алисоль. – Ты простудишься и будешь чихать еще больше!
Девица с тем же застывшим выражением на лице подчинилась и поднялась на ноги.
- Она, она… Кинжал у нее был, или острый коготь, огромный, наточенный… Выскочила передо мной, как охотник перед зайцем, я так и повалилась! – монотонно причитала Белоснежка, ломая руки. – Зарезать, говорит, мать тебя велела, кормить-то нечем, а помощи от тебя никакой. Родная матушка, и сестру родную послала! Я молчу, смотрю на неё, и она глазищами – зырк-зырк. Пощажу, говорит, а матери свиные потроха принесу, скажу, твои… да как же это? Как так можно?

Алисоль, не зная, что сказать, молча держала её за руку.
- Кстати, - сказала Чащирская кошка, вновь появляясь из ниоткуда. – Что случилось с той малюткой, что ты увела из дома?
- По-видимому, - осторожно ответила она, - превратилась в поросёнка.
- Так я и думала, - сказала Кошка и снова растаяла в воздухе.
Алисоль еще крепче взяла Белоснежку за руку и потащила за собой:
- Пойдём. Навестим Безумного Болванщика, он любит детей, таких, как мы с тобой.

Продолжение следует