[Лалэль]

О, мои маленькие любители Хэллоуина! Дарю вам (как полагается, ровно в полночь) роскошную любовную историю с элементами хоррора и прочими спецэффектами.

Love story

Вечерело. Ассоль, задержавшаяся после уроков на репетицию школьного хора, маялась в пустом актовом зале. До этого здесь были только учительница и двое старшеклассников, глядевших на Ассоль как на забавную зверушку и утомивших девочку своими глупыми шуточками. Но сейчас они куда-то ушли, и Ассоль осталась одна.
Её внимание привлёк маленький плакат, почти листовка, висящая на стене. Он остался после собрания кришнаитов, которое проходило в этом же зале неделей раньше. Ассоль невольно застыла возле этого рисунка, наглядно демонстрировавшего путешествие человеческой души. Посреди прекрасного моря на фоне неба в воздухе висели спина к спине Смерть с косой и прекрасная молодая женщина с зеленой ветвью в руках, видимо, Жизнь. Вокруг них был нарисован знак, который Ассоль узнала только в одиннадцатом классе – знак бесконечности. И к Смерти подходили зрелые люди, постепенно превращаясь в стариков и падая замертво под взмахом косы, и Жизнь выпускала из рук крошечных младенцев, которые постепенно росли и превращались во взрослых людей. Неизвестно почему, но этот плакат произвёл на Ассоль самое глубокое впечатление, и она простояла перед ним минут пять, не меньше.
Потом девочка рассеянно перевела взгляд на сцену, чей задник был декорирован чистым белым полотнищем, которое ещё не успели украсить вырезанными из бумаги и раскрашенными акварелью листьями, прикалываемыми булавками тут и там. Сцена казалась от этого холодной и торжественной, как стена храма. «Белое полотно, - подумала Ассоль, - это же белый лист, чистая судьба». И она вспомнила, как однажды мама рассказывала ей историю про белое полотно и судьбу.

«Поехал один крестьянин в город на ярмарку и взял с собой дочку. Вдруг выходит из лесу на дорогу какая-то баба и стоит молчком. Глаза закрыты, а из них слезы льют ручьем. А сама вся в белом с ног до головы.
- О чем ты, тетенька, плачешь? - спросила девушка. Отец дерг ее за руку: молчи, дескать! - да поздно.
Открыла белая баба глаза – а они как два раскаленных уголька, так и жгут!
- Отец, купи дочери материи на белое платье, - только и сказала она - и исчезла, будто не было. Только ветер по лесу пошел.»
- Ой, мама, как страшно, как здорово! А что ты остановилась? Читай, пожалуйста, дальше!
- Нет уж, - недовольно сказала мама, - не будем эту сказку читать, давай что-нибудь другое.
- Ну маам! Ну почему!
- Потому что я не люблю такие сказки.
- А почему не любишь?
- Почему-почему! Потому что! – Ольга долго крепилась, но наконец не выдержала:
- Для тебя это сказочки, а я её, может, сама видела!
Ассоль так и подпрыгнула, а потом уставилась на маму с открытым ртом:
- Мамочка! Как? как это было? Расскажи!

Смущенная Ольга уже сама не была рада тому, что затеяла этот разговорю
- Да глупости это всё… Я тогда училась в институте. Нас отправили летом в деревню на практику. Однажды мне нужно было вернуться в город, и я попросила шофера, дядю Виталия, меня подвезти. Едем мы смеёмся, анекдоты рассказываем, радио подпеваем – и вдруг, как только мы в лес заехали…
- Она?!!
- Я сначала не поняла, что это. Думала, какая-то местная бабушка – стоит, дорогу разглядывает, как будто потеряла что.
- Но она не плакала?
- Нет, дочка. Просто вниз смотрела. Дядя Виталий сразу побледнел и из салона вышел, а я осталась, не знаю почему. Она ему пару слов сказала и прямо на меня поглядела.
- Страшно было, мамочка?
- Да нет… Непонятно как-то. Я потом напугалась.
- А глаза у неё точно как огоньки?
- Не помню… По-моему, нет.
- Что же она сказала?
- Сказала купить белого материала и возвращаться. Дядя Виталий вернулся в салон и мы поехали, а она исчезла. Всю дорогу мы не пели и не смеялись.
- Но вы же потом обратно приехали, да?
- Ох, Ассолька, нам в любом случае нужно было возвращаться. Конечно, вечером мы проехали той же дорогой.
- И она вас ждала, да?
- На том же месте, только с другой стороны. Дядя Виталий вышел, отдал ей материал – и она исчезла.
- И всё?
- Ну, ещё она сказала, что он может спросить у неё всё, что хочет про будущее. Он спросил: «Войны не будет?» Тогда все очень боялись, что на нас атомную бомбу сбросят.
- И что она сказала?
- «Войны не будет».
- Была же…
- У нас не было.
- Мамочка, ты сильно испугалась тогда?
- Кажется, нет... Тот день был тяжёлый, у меня и так было много всяких переживаний. Я даже не помню, что я чувствовала.

Ассоль лениво поковыривала пальцем подоконник, глядя попеременно то на хмурый пейзаж за окном, то на красочный плакат. Почему-то ей вспомнилась и другая история, в которой тоже фигурировало белое платье.
- Папа, а ты когда-нибудь влюблялся? – вопрос прозвучал наивно, но Ассоль осознавала всю его бестактность, поэтому сердечко у неё ёкнуло, и она поспешила потереться щекой о папино плечо, как она всегда делала, когда хотела попросить прощения за какой-нибудь грешок. Они только что посмотрели романтичный диснеевский мультфильм, и Ассоль просто не могла не разделить с кем нибудь охватившего её чувства романтического томления и восторга.

Лонгин, кажется, понял всё правильно, во всяком случае, отмалчиваться не стал.
- Конечно, было, - ответил он, поглаживая Ассоль по макушке.
- В маму?
- И в маму. И до этого в школе, и ещё… Знаешь, была одна девушка у нас на курсе, очень красивая. Я когда её видел, у меня дыхание перехватывало.
- Красивее, чем мама? – ревниво спросила Ассоль.
- Примерно такая же.
- А маму ты тогда не знал?
- К маме я тогда боялся лишний раз подойти. Она была очень умная, всегда сосредоточенная, всегда куда-то спешила – то организовывала театральные постановки, то бегала по комсомольским поручениям, то раздобывала книги в библиотеке… Мне казалось, что она очень-очень взрослая. Страшно было даже задать ей какой-нибудь вопрос, всё казалось, что спросишь глупость, а она будет вынуждена отвечать и тратить своё время.
- Ну а та девушка, она была не такая?
- Нет, она была совсем другая. Ничего похожего.
- Папа, - страшным шепотом спросила Ассоль, - а как это, когда влюбляешься? – и зарылась лицом в диванную подушку, осознавая, что задает вопрос, который совсем-совсем нельзя задавать. После таких вопросов родители обычно сердятся и кричат.

Но папа не перестал поглаживать её по голове и на вопрос ответил.
- Это, Аська, очень странное состояние, которое полностью меняет человека. Ты перестаёшь быть таким, каким был, и постоянно думаешь только о том, кого любишь. Закроешь глаза - и он как будто бы рядом с тобой. А если он действительно рядом с тобой, ты чувствуешь такой восторг, такое счастье тебя охватывает, что казалось бы, вот так век сидел бы рядом и не отходил.
- Но это же здорово!
- Очень. Когда это взаимно.
- А может быть и нет?
- Может. Может быть так, что ты только ей и дышишь, а для неё ты - просто смешной очкарик с параллели. Эх, Ассолька, каких я только глупостей тогда не наделал! Даже адрес её узнал и каждый вечер околачивался вокруг её дома, ждал - вдруг пройдёт. И она проходила, и всегда не одна, то с подругами, то с парнем, и я даже подойти не мог. Ждал, пока загорится её окошко, смотрел туда, на седьмой этаж, задрав голову, пока не переставал чувствовать шеи. Вот одно окошко зажглось, вот второе... А однажды она прошла, как обычно, со своим парнем. Я ждал, ждал - но окошко так и не зажглось, свет мигнул и погас. Тогда я понял, что... Хотя ладно, - спохватился папа, виновато глядя на Ассольку. - Этого ты всё равно не поймёшь.

- А мама? - Ассоль по-прежнему было дико стыдно, и она наполовину уткнулась лицом в диванную подушку, но один любопытный серый глаз внимательно смотрел на папу. - Ты её так же любил или по-другому?

Лонгин, казалось, не услышал вопроса.
- Это продолжалось долго, к лету я почти сошёл с ума от неё. Я завалил половину экзаменов, за остальные получил тройки - я просто не мог учить, моя голова была занята ей. Осенью меня должны были выгнать из института. Мы уехали в деревню, на практику, собирать разные сказки, пословицы и поговорки. Мальчики жили в одном доме, девочки - в другом. Я каждый вечер торчал под окнами их дома, и днём всё время ходил за ней. Надо мной смеялись все, даже деревенские бабушки посмеивались, хоть и жалели. Она не замечала меня, ну вот как ты не замечаешь того воробья на ветке за окном. Есть я, нет меня - ей было всё равно. Она была очень, очень красивая, очень открытая, весёлая, поэтому и деревенские парни были от неё без ума. Она постоянно ходила на какие-то посиделки, танцы... Я всегда шёл следом.

Однажды - дело уже было к концу нашей практики, через несколько дней мы должны были ехать в город - я увидел, как она идёт по последней улице деревни, почему-то только с одной подругой. Я удивился - обычно вокруг неё было полно народу. Пошёл за ними, а они свернули в лес. Я - следом. Они идут, о чём-то перешептываются, шепчутся... И вдруг она поворачивается вполоборота ко мне, и я, хоть и был далеко, увидел, какое у неё счастливое лицо. И ещё я заметил - почему я не видел этого раньше! - что на ней белое платье, а лицо прикрыто белой вуалью.

В тот момент у меня сердце разорвалось. Я подумал, что она вышла замуж за какого-то, кого любит, и значит, больше никогда не полюбит меня. Кажется, я тогда закричал и бросился бежать - куда бежал, сам не знаю, бежал, не разбирая дороги, спотыкался, падал, снова бежал, обливался слезами, орал... Мне было невероятно, ужасно больно. Если бы мне тогда предложили выбор - продолжать так мучиться или умереть самой страшной смертью - я бы выбрал смерть.

Тут папа понял, что сказал много лишнего, и испуганно покосился на Ассоль.

- То есть это не значит, что если ты влюбишься в какого-нибудь парня, а он, гад такой, не обратит на тебя внимания, обязательно нужно отчаиваться. Ничего подобного.

Ассоль, взъерошенная, с сияющими от любопытства и сострадания глазами снова прижалась к отцовскому плечу и спросила:
- Папочка, бедный... И долго ты так мучился?
- До самого вечера. Я даже пытался повеситься на ремне - вот ведь какой я был глупый, скажи?
- Хорошо, что не получилось! - возмущенно вскрикнула Ассоль. - Как тебе такое вообще могло в голову прийти, папа? Ну разве так можно?!!

Лонгин невольно улыбнулся.

- Вечером, когда уже стемнело, я сидел в лесу на какой-то коряге и тихо плакал, но не от боли уже - боль не проходила, её нельзя было унять слезами - а от осознания, что я ничтожество и не могу даже утопиться в пруду. Я понимал, что вот сейчас в лесу станет темно и страшно, я почувствую голод и усталость и захочу к людям. Человек так устроен, он хочет жить, даже если ему жить и незачем. Я оплакивал свою будущую никчемную жизнь, понимал, что ни на что я больше не способен и никого больше не полюблю в жизни. И в этот момент ко мне подошёл человек, который стал моим ангелом-хранителем на долгие годы.

- Мама?!! - мгновенно догадалась Ассоль.
- Да, Ася, это была она. Она схватила меня за локоть, довольно грубо, и спросила, что я здесь делаю. Она спрашивала, тащила меня за руку, а я отвечал что-то и почти не сопротивлялся - уже не было сил упираться. Не помню, что я тогда ей наговорил, надеюсь, она тоже не запомнила. Помню, она дала мне платок - у меня на шее были следы от ремня. Накинула на меня свою куртку. Потом мы ехали куда-то в кабине грузовика, она сидела у двери, чтобы я не выпрыгнул, а я - между ней и водителем... В общем, с тех пор твоя мама стала моим ангелом-хранителем. А теперь у нас с ней есть ещё и общий ангелочек. - Лонгин попытался ущипнуть Ассоль за щеку, но она смотрела на него очень строго, и рука сама собой опустилась.

- Папа, - спросила она, не сводя с него серьёзных глаз, - ты ведь любишь маму? До сих пор?
- Я тебе даже рассказать не смогу, как сильно.
- Почему же ты ушёл от нас тогда? - и Ассоль, сдерживаясь, чтобы не всхлипнуть, вспомнила тот день, когда она счастливая и немного грустная, нарядная, в белом платье и с белыми бантами в волосах, вернулась домой с выпускного в детском саду - и родители, которые вели её за руки всю дорогу домой, вдруг, пряча от неё глаза, объявили ей, что папа уезжает на другую квартиру и пока не будет жить с ней и с мамой.

- Она вернулась, да? Та тётенька. Она снова появилась.
Отец не стал ничего скрывать и просто кивнул.
- Но она же вышла замуж? Она же не любила тебя? А мы с мамой любим. - Ассоль кусала губу, чтобы не расплакаться.
- Вышла. Через два года после того, как я её увидел в белом платье там, на лесной дорожке. Но это неважно... Ася!

Ассоль уже не сдерживала слёз и самозабвенно рыдала, всхлипывая.
- Бедная моя девочка! - папа схватил её в охапку и прижал к себе. - Пожалуйста, не плачь, у меня сердце и так разрывается...
- Мы же тебя очень любим, ну как же ты так?
- Ася, Асенька... Когда-нибудь я тебе ещё раз всё объясню, когда ты подрастёшь. Надеюсь, тогда ты меня не осудишь...

При воспоминании об этом у Ассоль снова навернулись на глаза слёзы. Она сердито утёрла глаза рукавом и сердито уставилась на белое полотнище.

Это мамина женщина в белом - что она хотела сказать? Может, она хотела предсказать маме будущее? А папа увидел свою возлюбленную в белом платье и фате - что это значило? Ну не померещилось же ему? Может, это было в тот же самый день, когда мама ездила в город и их машину остановила женщина в белом?

Наверное, в тот день! Ведь папа говорил, что они везли его на машине. Значит, это был тот же самый день. Мама же не каждый день на машине в город ездила.


Ассоль вдруг почувствовала, как у неё под шерстяной кофтой вспотела спина и за ушами выступил капельки пота. Что женщина в белом хотела сказать её родителям? Отцу - что его возлюбленная выйдет замуж за другого, а ему надо жениться на маме? А маме - может быть, что у неё родится дочка, рожусь я? Может, ей нужна была я?

Ассоль показалось, что белое полотнище пошло волнами - она вздрогнула, но убедила себя, что ей это померещилось. Но в следующий миг полотно с грохотом рухнуло и, как показалось Ассоль, самостоятельно потекло к ней.

Девочка пребывала в таком ужасе, что не могла даже закричать. Ей почему-то вспомнилось, как спас свою дочку тот мужик из сказки - привез белый шёлк и начал его кромсать.

Ассоль вытащила из кармана белый носовой платок и начала рвать его на мелкие полоски и бросать их на пол. Потом закричала:
- Вот тебе, вот тебе, вот тебе! - и выскочила за дверь.


На следующий день был концерт, и Ассоль в составе хора поднялась на ту же сцену. Теперь задник был украшен голубой материей, на которую были приколоты булавками нарисованные листья и настоящие гроздья рябины, а также крупная надпись "Здравствуй, осень!"

Ассоль никому не рассказала о том, что пережила вчера - она знала, что ей никто не поверит. Она не стала спрашивать, почему белое полотнище заменили голубым, на самом ли деле оно свалилось - или задник сцены с самого начала был завешен голубым, а всё это ей померещилась? Ассоль твёрдо выучила, что когда с тобой происходит что-то странное, лучше никому об этом не рассказывать.

Но когда она случайно заметила свой платок, разорванный вчера на клочки, валяющимся в зале между кресел - притом целым, только с торчащими по краям нитками - ей снова стало не по себе.