- Вижу я облака и неба лазурь,
Сияние дня и ночи без бурь.
Как прекрасен наш мир, как жить хорошо!
Отсюда не видно неба — может, и к лучшему, потому что оно уже который день затянуто тучами. В подземке промозглая сырость, несмотря на толпы людей, и отвратительно пахнет, но здесь хотя бы можно спастись от ливня.
- Стихнут гром и гроза, туча уйдет,
И на небе радуга расцветет,
Засияют, как солнце, улыбки друзей.
Нет прекраснее мира, нет мира добрей!
- Понаехали тут, - бурчит продавец газет. - И ладно бы делом занималась, а то лабает, поди ж ты.
Кэтрин знает, что «понаехали» — это про нее, но всё еще не понимает, чем она хуже тех, кто родился в Бриджпорте. И почему даже родители отговаривали сюда ехать.
Когда она сказала, что поступает в консерваторию, папа устроил небывалый скандал. Кричал, что «по струнам бряцать» — это не профессия. Что она никому там не нужна и закончит проституткой, наркоманкой или вообще в тюрьме. Кэтрин никогда его таким не видела.
- Дорогой, успокойся, - говорила ему мама. - Ты же знаешь, у нее талант.
- В столице хватает своих талантов. Зачем ей Бриджпорт, ну объясни? В нашем городе есть прекрасный театр, пусть выступает там.
- Ты же сам понимаешь, какой в том театре уровень. Наша девочка заслуживает большего.
- Большего, - фыркнул папа. - Моя мамочка тоже, небось, так говорила про себя, и что? Уехала в этот Бриджпорт, там была подстилкой своего начальника, а вернулась с ребенком в подоле.
- Этим ребенком был ты, дорогой. Не отправься твоя мама в Бриджпорт, ты бы вовсе не родился.
- Если бы я не родился, ее жизнь могла сложиться намного лучше. Она бы вышла замуж за нормального человека и не убивалась по этому козлу. Она могла прожить намного дольше, если бы снова не понеслась в этот вшивый Бриджпорт!
- Дорогой, - мама взяла папу за руку — осторожно, будто боясь обжечься. - Ты же понимаешь, что город ни в чём не виноват.
- Город, конечно, не виноват. Виноваты молодые девчонки, которые рвутся в столицу без денег, связей и мозгов. И наша Кэтрин такой не будет, ясно?
- Конечно, не будет. Мозги у нее есть, а остальное наживет.
Через неделю, скрепя сердце, папа ее отпустил.
- Билет сама оплатишь. Общежитие предоставит консерватория, на остальное заработаешь.
Он даже не представлял, как скоро придется начать зарабатывать.
Кэтрин лишилась кошелька по пути на прослушивание. Общежитие отпало само собой, когда ей отказали. Кэтрин ночевала в консерваторской столовой и работала там же за еду, пока не пришла проверка. Ее, не имевшую какой-то карты, выставили на улицу.
Теперь Кэтрин играет за деньги в подземке — какая ирония! И с грустью вспоминает теплые деньки, когда еще можно было спать на скамейке в парке.
- Стихнет плач малыша... Дети растут
И лучшую жизнь для всех принесут.
Как прекрасен наш мир, как жить хорошо!
О, как прекрасен наш мир, как жить хорошо!
Какой-то мальчишка подходит и наклоняется к чехлу от гитары. Кэтрин улыбается ему.
Одним движением мальчишка сгребает все деньги из чехла и убегает.
Не снимая гитары, Кэтрин мчится за ним, но спотыкается на скользком полу. Гитара жалобно стонет под ее весом.
Это конец. Еще сегодня Кэтрин думала, что оказалась на дне, но, оказывается, у этого дна есть нижний этаж.
- Ты в порядке?
Кэтрин с трудом поднимается, рискуя снова угодить в лужу, и видит какую-то смуглую девушку с зелеными глазами. Лицо кажется знакомым, но откуда?
- Я помню тебя с того прослушивания, - смуглянка протягивает руку. - Не взяли или сама отказалась?
- А ты как думаешь?
- Очевидно, не взяли, - заключает смуглянка и дает Кэтрин платок. - Твои родители знают, что ты здесь играешь?
- Мои родители в Твинбруке, - на смуглом личике появляется искра мысли. - Очень далеко отсюда. А денег на обратный билет у меня нет.
- Так позвони, чтобы прислали.
- Телефон украли в первый же день, - вздыхает Кэтрин. - У меня всё время что-то крадут. Деньги, телефон, теперь еще и выручку.
- Много там было?
- Двадцать или тридцать симолеонов.
- Ой, нашла из-за чего переживать. Это же не деньги.
- Еще какие деньги, - Кэтрин грустно вздыхает. - Я на них питаюсь два-три дня, если очень повезет, могу растянуть на неделю.
- Двадцатку — на неделю?! - в зеленых глазах — неподдельный ужас. - Подожди, так ты живешь... этим? Я думала, для развлечения играешь.
- Нет, - Кэтрин размазывает по платку набегающие слёзы. - Теперь мне не на чем играть. И есть нечего.
- Ну-ну, не кисни. Ты можешь... пожить у меня пару дней. А потом что-нибудь придумаем.
- Правда? - Кэтрин с надеждой смотрит на нее. - А тебе... удобно?
- Конечно, удобно. Мамочка как раз в командировке. Ну что, идем?
- Я... - инстинкт самосохранения, столько раз подводивший ее, наконец вспоминает о своей миссии. - Не могу пойти с незнакомым человеком.
- Ну вот и познакомимся. Я Мария.
- Кэтрин.
Инстинкт самосохранения замолкает, уступая бурчащему желудку. Кем бы ни была эта Мария, у нее хотя бы есть еда.
***
- Обед на двоих, - командует Мария. Ее куртка летит на вешалку, но промахивается и падает на толстую кошку. - Прости, Верделли. И свежее постельное.
- Да, мисс Энрикез, - женщина в белоснежном фартуке кивает и заученно улыбается. Кэтрин видела такие улыбки через стекла бутиков. - Позвольте спросить, ваша матушка знает..?
- И не узнает, - Мария протягивает купюру. - Верно, Джейн?
- Конечно, мисс Энрикез.
Кэтрин всё еще мнется на пороге. Кошка обнюхивает ее жалобно хлюпающие кеды, и Кэтрин думает, что негоже носительнице такого благородного имени тереться о грязную обувь какой-то девчонки с улицы.
- Не бойся, - Мария похлопывает по плечу. - Мамочка любит лезть не в свое дело, но ее сейчас нет. А Джейн не разболтает, гарантирую.
Кэтрин наконец втаскивает в прихожую чехол с гитарой — точнее, с тем, что раньше было гитарой.
- Да не переживай ты, починим, - заверяет Мария, поймав ее грустный взгляд.
- Легко тебе говорить, - вздыхает Кэтрин. - У меня нет таких денег.
- Не проблема, у меня есть.
- Я не уверена, что смогу отдать долг.
- Кто говорит о долгах? Я сама всё оплачу.
- Ну, - Кэтрин переводит взгляд с гитары на Марию, вольготно развалившуюся на диванчике. - Как-то... неудобно.
- Неудобно на потолке спать. Ну правда, мне не жалко. Считай, что ты... попала в сказку, а я твоя фея.
Да, думает Кэтрин, это и вправду похоже на сказку. Еще утром она и мечтать не смела, что хотя бы на одну ночь получит крышу над головой.
- Где у вас ванная?
- Там. Джейн, достань полотенца.
Разморенная горячей ванной и плотным обедом, Кэтрин растекается по дивану. Последнее, что она видит перед тем, как провалиться в сон — гирлянду на стене. Точно такие украшали дом Жаклин...
… Семилетняя Кэтрин, уставшая от долгой дороги, с наслаждением потягивается, выпрыгивает из машины и попадает прямиком в объятия хозяйки дома.
- Бабушка? - осторожно спрашивает Кэтрин, пытаясь увернуться от незнакомых рук.
- Ну вот, - та встряхивает аккуратными седыми кудрями. - Терпеть не могу, когда меня так называют, чувствую себя жутко старой. Для тебя я Жаклин, и никак иначе. А ты, должно быть, Кэтрин?
Кэтрин кивает. В нос ударяет сладкий цветочный аромат — кажется, такие духи папа подарил маме на день рождения, и та шутки ради брызнула ими на Кэтрин. Мама тогда смеялась, Кэтрин было не до смеха — она терпеть не может сильные запахи.
- Как же я рада всех вас видеть, - Жаклин наконец отпускает Кэтрин и обнимает папу. - Идем, как раз индейка поспела.
Хвойный аромат наполняет комнату, тут и там сверкают гирлянды, заставляя Кэтрин жмуриться. Мама с папой никогда так не украшали квартиру, довольствуясь скромной искусственной елочкой.
- Осторожно, - предупреждает Жаклин, поправляя вышитую салфетку. - Не сядь на Джонни.
- Опять это рыжее... - папа осекается, увидев на своем стуле большого полосатого кота. - Я что-то путаю, или этот твой Джонни иначе выглядел?
- Ты ничего не путаешь, милый, - бодро отзывается Жаклин. - То был Рыжий Джонни, этот — Джонни Полосатик, а еще был Джонни-В-Галстуке. Правда, отличные имена?
- Это самая дурацкая кошачья кличка, которую я слышал. Почему бы тебе не называть их как-нибудь более... А ну, брысь со стола!
Папа пытается отобрать у кота кусок индейки, но тот оказывается проворнее и быстро запрыгивает на буфет с добычей в зубах. Кэтрин смеется, мама тоже улыбается, но быстро меняется в лице, стоит папе развернуться.
- Какое имя, такие и повадки, - он плюхается на стул, мрачно осматривая пятно на манжете. - Сделай милость, держи этого мохнатого урода подальше от меня.
- Дорогой, успокойся, - мама поглаживает папину руку. - Это всего лишь кот.
- Это не «всего лишь кот»! - папа взрывается. - Это мерзавец, которого она до сих пор не хочет забыть. Даже котов называет в его честь, видано ли дело?
- Что же в этом плохого? - Жаклин ласково улыбается, подкладывая папе новую порцию. - Я назвала в его честь любимого сына, почему не могу назвать любимого кота?
- Что?! - папа давится. - Ты назвала меня именем... этого?
- Да, милый мой Натаниэль. Удивительно, что ты понял это только сейчас.
Папа шумно выдыхает, встает из-за стола и быстро шагает к двери. Мама бежит за ним, что-то бормоча.
- Папа обиделся? - Кэтрин смотрит на Жаклин. - Почему?
Еще хочет спросить, почему Джонни и Натаниэль — одно и то же имя, ведь они совсем не похожи. Но взгляд Жаклин, обращенный куда-то внутрь себя, намекает, что вопрос останется без ответа.
- Ничего страшного, милая, - Жаклин натянуто улыбается. - Он скоро вернется.
Папа действительно вскоре возвращается, и напряжение постепенно спадает. Кэтрин поет про поездку на санях, опрокинувшихся в сугроб, затем про оленя с красным носом, мама с умилением смотрит и украдкой подкармливает кота.
Когда все песни спеты, подарки распакованы, а угощения уже не лезут, папа говорит, что пора спать. Кэтрин хочет лечь с родителями, но те настойчиво выдворяют ее в комнату для гостей. Говорят, что там удобнее, но Кэтрин не может назвать удобной комнату, где настолько темно. Проворочавшись полчаса, она выходит в коридор, настороженно оглядываясь.
Дверь родительской спальни заперта — видимо, уже спят. Но Жаклин не спит, рассматривая что-то на письменном столе. Она вздрагивает от скрипа двери и быстро сгребает всё в ящик, но Кэтрин успевает заметить открытку с высотками и мостом.
- А, это ты, - улыбается Жаклин. - Что-то хотела?
- Я боюсь темноты, - выпаливает Кэтрин на одном дыхании и смущенно опускает голову. Ну вот, сейчас и Жаклин скажет, что стыдно большой девочке пугаться такой ерунды.
- Понимаю, - вопреки ожиданиям, Жаклин гладит ее по голове. - Я тоже в детстве боялась. Можешь лечь со мной, вдвоем не страшно.
Кэтрин, немного подумав, кивает и переступает порог.
- Ложись, - Жаклин откидывает одеяло, и кот тут же прыгает на постель. - Я сейчас приду.
Кэтрин устраивается на мягких подушках и обнаруживает, что действительно устала. Глаза слипаются, кошачье мурлыканье убаюкивает, но один вопрос не дает уснуть.
- Ба... Жаклин, а что там за открытка? Ну эта, с мостом.
- Ничего, - Жаклин даже не смотрит на нее — как мама, когда не хочет о чём-то говорить. - Спи уже.
- Я никому не расскажу. Чес-слово.
Жаклин окидывает взглядом Кэтрин, затем ящик стола, затем снова Кэтрин. Видно, что очень хочет рассказать, и как будто боится. Но взрослые же ничего не боятся, верно?
- Так и быть, - наконец говорит Жаклин. - Эта открытка от одного давнего знакомого. Он приглашает провести праздники вместе, но... твой папа меня не отпустит.
- Почему не отпустит? Ты ведь его мама, а не наоборот.
Жаклин смеется.
- Иногда нам приходится заботиться о тех, кто старше, потому что сами они не справятся. Во всяком случае, так думает твой папа про меня. Он считает, что нам с этим человеком не стоит общаться.
- Почему не... Ой, я поняла! Это про него говорил папа. Это в честь него ты назвала папу и котов.
- Именно так, Кэтрин, - улыбка Жаклин становится мечтательной. - Это твой дедушка.
Дедушка, ну надо же. До этого дня у нее не было дедушки — во всяком случае, так говорил папа.
- Но почему он там, а не с тобой? У всех, кого я знаю, дедушки живут с бабушками.
- Мы были вместе, - Жаклин прикрывает глаза. - Что бы ни говорили другие, он меня любил. Больше, чем... кого-либо еще.
Она вынимает из комода брошь с изображением птицы.
- Его подарок, - поглаживает брошь. - Говорил, когда я рядом, у него вырастают крылья.
- Так у него выросли крылья? И он от тебя улетел?
- Нет, - грустно усмехается Жаклин. - Это я улетела, когда узнала, что у него есть жена и ребенок. Я не хотела, чтобы он жил на две семьи.
- Но ты же его любила! - от вскрика Кэтрин подскакивает кот. - И он тебя любил. Почему тогда ушла?
- Потому что есть вещи важнее, чем наши желания. Если бы я осталась, ему пришлось бы бросить семью или обманывать. А это очень неприятно, когда тебя обманывают. Вот, например, что бы ты сказала, узнав, что твой папа завел детей не от мамы?
- Ну... - Кэтрин задумчиво теребит волосы. - Я бы... спросила, можно ли с ними поиграть.
Жаклин смеется и поправляет одеяло.
- Ты очень добрая, Кэтрин. Он будет гордиться такой внучкой.
Утром Кэтрин просыпается в одиночестве. Жаклин нет — мама говорит, что та ушла к соседке, и отворачивается, сосредоточенно глядя за окно. Папа молчит, но, судя по тому, как беспорядочно он расхаживает по дому и поглядывает на старенький телефон, молчат об одном и том же.
Папа продолжает измерять комнату шагами, пока его не отвлекает телефонный звонок.
- Слушаю, - его голос непривычно дрожит. - Да, я. Откуда? Как? Нет, этого не может быть.
В трубке что-то говорят — судя по папиному лицу, очень плохое. Он теряет обычную гордую осанку, беспомощно склоняясь над телефоном, и Кэтрин кажется, что папа стал меньше ростом.
- Я понял, скоро буду.
Со звоном швыряет телефонную трубку и смотрит в одну точку.
- Просят подъехать, - наконец выдавливает он. - В морг.
Мама ахает и роняет тарелку. Куски фарфора разлетаются по комнате, кот снова взмывает на буфет.
- Что такое морг? - непринужденно интересуется Кэтрин, догадываясь, что это может быть как-то связано с Жаклин.
- Ничего, - мама улыбается и обнимает ее. - Пойдем за стол, моя девочка.
Позже Кэтрин узнает и значение того загадочного слова, и о том, что Жаклин очень неудачно подскользнулась на вокзале. А сегодня она видит всхлипывающую маму и папу, опустошающего рюмку за рюмкой.
Кэтрин никогда раньше не видела, чтобы он пил что-то крепче сока.
***
- Кэтрин?
Она с трудом разлепляет глаза. Из разноцветных точек появляется лицо Марии.
- О, Всевидящий, - Мария всплескивает руками. - Да у тебя температура.
- Я не...
Мария даже не слышит ее вялые возражения. Куда-то несется — судя по звуку, наткнувшись на кошку — хлопает дверцами шкафов, с кем-то разговаривает.
- Пей, - командует Мария, протягивая дымящуюся чашку. - Джейн сейчас принесет лекарства. И поднимайся, переночуешь в моей комнате.
- Но...
- И слышать ничего не желаю. Пойдем, только осторожнее.
Кэтрин поднимается по лестнице, почти не разбирая дороги. Она не видит Марию, но чувствует ее руки, не дающие упасть.
- А ты где будешь спать?
- В маминой комнате.
Кэтрин хочет сказать, что она и так превысила лимит гостеприимства, не хватало еще согнать хозяйку с кровати. Но тело предательски расслабляется на мягких подушках и отключается, не дождавшись лекарства.
***
Сегодня она должна покинуть квартиру. Завтра приезжает мать Марии, и Кэтрин не хочет даже представлять эту встречу.
Простуда еще не прошла, до сих пор шатает при каждом неосторожном движении. Гитара пока в ремонте, и Кэтрин с ужасом представляет, как будет выживать следующие несколько дней. Голодная, слабая, без средств к существованию. Без единого шанса на будущее. Папа оказался прав.
Что дальше? Можно, конечно, попросить у Марии денег на обратный билет, но что ее ждет дома? Насмешки, упреки в глупости, это жутко раздражающее «я же говорил». До тошноты правильный вуз, который выберет папа при молчаливой поддержке мамы, до тошноты спокойная жизнь в родном до тошноты городишке. Вот и все твои грандиозные мечты, Кэтрин. Сиди в своем твинбрукском болоте, пеки пироги и гладь рубашки, как нормальная женщина, и продолжай мечтать. На большее ты не способна.
Тихий стук в дверь. Это не Мария, она всегда заходит без церемоний. Значит, Джейн.
- Секунду, - Кэтрин набрасывает халат и открывает дверь. - Что-то хотели?
Кэтрин успела выучить этот взгляд наизусть. Да, я прислуга, каждый раз молчаливо усмехается Джейн, но я в миллион раз лучше тебя, потому что живу и работаю в столице, а не в какой-нибудь деревне. И мила с тобой только потому, что хозяйка требует.
- Мисс Энрикез просит вас спуститься, - чеканит Джейн и разворачивается, не дожидаясь ответа.
Кэтрин наскоро причесывается, разглядывает комнату в поисках своих вещей и вспоминает, что они в стирке. Что ж, придется спуститься в этом халате. Она надеется, что у Марии хотя бы нет...
- А это что за ходячий суповой набор? - бурчит ярко-бирюзовое пятно за столом, жуя пирожное. - Где ты ее подобрала?
...гостей.
Кэтрин запоздало понимает, что суповым набором назвали ее, но гасит вспышку злости. Если поругается с подружкой Марии, ее точно выставят за дверь, без денег и гитары.
- Полегче, Валери, - Мария смеется. - Это Кэтрин, она играла в переходе метро, чтобы прокормиться.
- О как, - во взгляде Валери на мгновение проскальзывает сочувствие. - Предки выгнали, да?
- Не совсем. Я сама уехала, чтобы учиться в консерватории.
- Но тебя не приняли.
- Потому что идиоты, - заканчивает Мария. - Вокал у нее пока слабоват, но потенциал есть.
- Сделаю вид, что поверила. На чём играешь?
- На гитаре, - Кэтрин вздыхает, понимая, что вряд ли успеет вернуть ее до отъезда. - Но сейчас она в ремонте.
- Нам как раз нужен гитарист, - Мария двигает корзинку с пирожными к Валери — видимо, затем, чтобы подсластить ее кислую мину. - Верно?
- У меня что, на лбу написано «Благотворительность»? - рявкает Валери. - Мы же договаривались, только с образова...
- Располагайся, - пирожные двигаются уже в сторону Кэтрин. - А мы с Валери отойдем на пару слов.
Валери кривится, но всё же поднимается вслед за Марией.
- Энрикез, ты что, головой ударилась? - слышится сверху. - У меня не ночлежка для бомжей.
- Не смей так говорить о моих гостях, - тон Марии непривычно жесткий. - Ты, в отличие от меня, живешь одна, поэтому не вижу ничего плохого в том, чтобы пустить Кэтрин на некоторое время.
- Трикстеровы яйца! Ты, значит, не видишь ничего плохого, а меня кто-нибудь спросил? Я, значит, должна приютить какую-то левую девку только потому, что она якобы круто играет на гитаре, не слишком ли?
- Еще пишет песни.
- Без музыкального образования.
- Да какая разница, Валери? Мы не такие большие звёзды, чтобы разбрасываться талантами.
- Я когда-нибудь тебя прибью за твою доброту, Энрикез. Ладно, сейчас пойдем ко мне и узнаем, что там за самородок.
Слышно, как они спускаются — Валери даже в кедах умудряется топать, как слон. Кэтрин откладывает пирожное, стыдливо обкусанное со всех сторон.
- Собирайся, - командует Валери. - Пойдешь с нами на репетицию.
- Но моя гитара...
Ну и дурочка же ты, Кэтрин, такой шанс упустила.
- Будет у тебя гитара. Только, сделай одолжение, оденься по-человечески.
Входная дверь с грохотом закрывается за Валери.
- Можешь взять что-нибудь из моего шкафа, - Мария присаживается напротив и улыбается. - И не переживай насчет Валери, она хорошая. Но порой невыносима.
***
- Уверена, что это поможет? - Кэтрин косится на дымящуюся кастрюльку с пуншем, которую Валери с какой-то стати назвала лекарством. - Мне нельзя столько пить.
- Я разрешаю, - Валери впервые за всё это время улыбается. - Давай, не выёживайся, ты нам нужна здоровой. Или боишься, что я тебя отравлю? Об этом не переживай, правила этикета не одобряют убийство соседа по столу.
Громко смеется, и крыло, нарисованное на груди, приподнимается над вырезом свитера. Кэтрин догадывается, что там татуировка с какой-то птицей.
Валери почти вся разрисована, а там, где рисунков нет, есть пирсинг. Кэтрин успела почти полностью выучить все составляющие ее образа, что не спрятаны под одеждой.
Интересно, а под одеждой тоже есть татуировки? Кэтрин кидает несмелый взгляд, но Валери его перехватывает.
- Чего пялишься? Влюбилась, что ли?
- Вот и нет, - Кэтрин смущенно отворачивается.
- Вот и да.
- Да что ты... Это ты на меня пялишься всё время.
- Допустим. Дальше что?
Валери снова улыбается, на этот раз торжествующе. Кэтрин угодила в ловушку — никогда не умела вести словесные баталии.
- Мне казалось, ты меня терпеть не можешь, - выдает она первое, что пришло в голову.
- Ну спасибо, дорогуша. Я, значит, пустила тебя к себе жить, взяла в группу, кормлю, сопли твои лечу, а ты меня так благодаришь.
- Откуда мне знать, зачем ты это делаешь?
- Вот дурочка, - хмыкает Валери и делает большой глоток пунша. - Никто не делает всё это для того, кого терпеть не может.
Пристыженная, Кэтрин опускает голову. Надо побыстрее допить «лекарство» и закончить этот неловкий разговор, а потом идти работать над песней, пока закон еще позволяет шуметь. Валери не хватит наглости помешать репетиции.
Но, кажется, так просто она не отделается.
- Вот скажи, Кэтрин. Ты же сразу поняла, что с общагой облом, и жить будет негде. Почему не вернулась домой? Почему дошла до такого?
- У меня украли все деньги. И телефон тоже.
- Это я уже слышала. Но ты могла взять в долг или позвонить, чтобы кто-нибудь приехал.
- Не могла, - Кэтрин отхлебывает еще пунша. - Пришлось бы признать, что я...
Валери выжидающе смотрит. Крыло на ее груди двигается в такт дыханию.
- … неудачница, - наконец решается Кэтрин. - Папа так и сказал, что ничего хорошего в этом Бриджпорте меня не ждет, и я осталась, чтобы доказать обратное.
- Кому, блонди? Предкам, которые тебя ни во что не ставят?
- С чего ты...
- Дохлый номер, - продолжает Валери, будто не слыша ее. - Если они тебя не уважают, то и не будут никогда, хоть горы сверни. Ты всегда будешь для них нулем без палочки, просто потому, что младше.
- Мне жаль, что ты так думаешь.
- А мне жаль, что ты до сих пор ходишь вся в лапше, которую навешали папочка с мамочкой. Если б тебя на самом деле любили, фиг бы отпустили в чужой город без денег. Но нет, им надо было показать, что ты молодая, глупая и вообще ничего без них не сможешь. Позволить наломать дров, чтобы они героически разгребли их и заявили: слушай старших, дурёха, уже нажилась своим умом.
- Хватит! - Кэтрин резко поднимается. - Зачем ты всё это говоришь?
- Затем, крошка, чтобы уберечь тебя от разочарований. Ну признай уже, что тебе не повезло с предками. Ты и уехала именно поэтому.
- Ничего подобного. Я уехала потому, что в Твинбруке нет консерватории.
- Ну да, конечно, - хмыкает Валери. - Кто я такая, чтобы рушить детские иллюзии.
- А ты, значит, взрослая.
- Взрослее, чем ты думаешь. Энрикез тебе рассказывала, что мы обе учились в элитной школе?
Кэтрин ошарашенно мотает головой. Синеволосая Валери, с ног до головы покрытая татуировками — и в элитной школе?
- Мы обе из богатеньких семей, так-то. Только она до сих пор с любящей мамочкой, а я в этой дыре. Рассказать, почему?
Кэтрин кивает и делает еще один глоток.
- Потому что я лесби. Девочек люблю.
- Я знаю, что это.
- Ничего ты не знаешь. Это ужас какой грех.
- Грех?
- Ага. Моя долбанутая семейка верит в Трикстера, знаешь такого? - Кэтрин мотает головой. - Если совсем просто, там замес на близости к природе, поэтому всем полагается плодиться, пока могут. А таких, как я, вообще за людей не считают. Лет триста назад меня принесли бы в жертву, но сейчас, мать его, гуманизм, - Валери сплевывает. - По мне, лучше уж сдохнуть, чем всю жизнь прятаться.
- Кошмар какой. И что, они тебя застукали и выгнали?
- Почти, - Валери разливает по бокалам новую порцию пунша. - Сказали так: или я становлюсь нормальной, или плакало мое наследство. Ну и я ответила, куда им засунуть это наследство. И мы с Ласточкой ушли.
Кэтрин опускает взгляд к вырезу ее свитера, где трепещет нарисованное крыло. Значит, ласточка. Значит, в честь той девушки, ради которой она бросила всё.
- А дальше?
- А дальше у нас кончились деньги, пришлось снимать халупу на окраине. Там сплошные торчки да алкашня, нормальный человек туда не сунется, но у нас выбора не было. Однажды мы поздно возвращались, и...
Валери замолкает, но блестящие глаза говорят за нее.
- Одному захотелось денег на дозу. У него был нож. Я пыталась ее защитить, но этот козел оказался сильнее. Меня спасли, а вот Ласточка...
Валери больше не сдерживается, рыдая в голос. Кэтрин осторожно обнимает ее. Свитер Валери сползает, слезы заливают грудь, и кажется, будто нарисованная ласточка тоже плачет.
- Когда предки ночевали со мной в больнице, я надеялась, что у них наконец встали на место мозги, - наконец продолжает Валери. - Но, стоило мне оклематься, как они в один голос затянули это своё «если бы ты нас слушала...».
Кэтрин пораженно молчит. Неужели это правда? Неужели родители могут настолько ненавидеть собственного ребенка только за то, что он не оправдал их ожидания? Страшно представить такое в своей семье...
Если бы тебя любили, не отпустили бы в чужой город без денег, отзывается голос Валери из головы. Позволили наломать дров, чтобы потом героически разгрести их собственными руками...
- Хочешь, кое-что покажу? - не дождавшись ответа, Валери снимает свитер. - Те цветочки на руке — баловство, а вот это в ее честь.
Кэтрин видит ту самую ласточку, уже свободно парящую. И обнаженную грудь Валери, но отчего-то не смущается. Ей идут эти татуировки. Эта беззащитность. Эта нагота.
Нет, вовсе нет, одергивает Кэтрин саму себя. Я — не такая. Мне не нравятся женщины. Я просто рассматриваю ее, как произведение искусства — может же нормальный человек полюбоваться картиной или скульптурой?
- С ней у меня были крылья. А потом крылья вырвали, и осталось это.
Валери поворачивается, и Кэтрин ахает. «Это» — оголенный позвоночник, будто из анатомического атласа, нарисованный по всей спине. Черная краска выглядит еще более зловеще на контрасте с белоснежной кожей.
- Т-ты...
- Хочешь спросить, было ли больно? Не настолько, как мне было нужно.
- Н-нужно?
- Да. Я пыталась заглушить боль таким образом, когда всё остальное перестало помогать. А потом было это, - Валери показывает на проколотую бровь, - и это, - палец скользит по носу, - и это, - останавливается на серьге в губе. - Стало чуть легче.
- Зачем ты делаешь себе больно?
- Затем, чтобы другие не успели.
- Ты всех людей в этом подозреваешь?
- Не всех, - Валери подсаживается, не надевая свитера, и Кэтрин почему-то не пытается отодвинуться. - Вот тебя — не подозреваю. Ты хорошая. Чистая. Светлая. Ты даже улыбаешься, как она.
Сжимает ее руку, и Кэтрин вздрагивает от неожиданности. Валери ведь терпеть не может телесные контакты. Даже Мария, обнимающая всех при встрече, к ней не лезет.
А сейчас Валери, готовая загрызть каждого, кто хотя бы подойдет к ее личным границам, своими руками их сносит. Конечно, Кэтрин хотела увидеть ее настоящей, но не была готова к тому, что настоящая Валери настолько... безоружна? И она сама сейчас тоже безоружна. Только сейчас Кэтрин понимает, насколько хитрую тактику избрала Валери — не ломиться в закрытую дверь, а просачиваться сквозь щели, постепенно наполняя ее крохотный мирок. И ведь получилось.
- Кэтрин, - шепчет Валери, задевая серьгой в губе ее ухо. - Хватит уже от меня бегать. Ты такая же, как я, мы обе это знаем.
- Я не... - хочется соврать, но кровь предательски приливает к щекам. - Не уверена.
- Так давай проверим.
Ласточка оказывается на уровне губ Кэтрин — слишком близко, чтобы просто любоваться. Слишком живая и теплая, как сама Валери.
Кэтрин проводит пальцами по ее спине — как раз там, где татуировка, и с удовольствием ощущает мягкую кожу. Валери подается навстречу.
Под утро Кэтрин снится, что крылья выросли у них обеих.
________________________
* Песня, которую исполняет Кэтрин - авторский перевод первого саундтрека.
** Слово «подземка» — идеальная приманка для бриджпортского граммар-наци. В «подземку» спускается только всякий понаехавший сброд, а Коренной Житель Бриджпорта передвигается исключительно на Метро.
бонусы
Жаклин:
Натаниэль:
И Джессика:
Вариант последнего скриншота.
