Это первый и последний раз, обещаю себе. Вечером спущусь, как нормальный человек, в подземку, и каждое следующее утро буду трястись в вонючем вагоне, чтобы не разориться совсем. Однако сегодня особенный день, и я обязан начать его с хорошим настроением. А завтра… будет завтра.
Смотрю на отражение в окне — всё утро так же пялился в зеркало. Ничего нового, впрочем, там не увидел: глаза, которые мама называла ореховыми, ее же черные волосы плюс тонна лака, модная бороденка да наглая провинциальная рожа, возомнившая себя достойной бриджпортской киностудии. Но сегодня, когда всё может перевернуться с ног на голову, мне нужна хоть какая-то стабильность — ее и нахожу в отражении. А также освежителе для рта, половине флакона одеколона и…
— Эй, — толкает кто-то, — выходишь?
Хлопаю ушами тоже стабильно — вот чуть не прохлопал свою станцию. Двери раздвигаются, вытряхивая бурлящее людское месиво.
Спустя полчаса переминаюсь с ноги на ногу у дверей студии, натягиваю рукава свитера посильнее и под нос повторяю скороговорки. Мимо проходит толпа, где различаю космозверя Валпса в человеческий рост.
И понимаю, куда могу засунуть утренний марафет, два дня скороговорок и серьезное отношение к киноискусству. Потому что какая, к зомби, серьезность, когда у тебя гигантская плюшевая башка. Неужели на меня напялят такую же?
— На кастинг? — прерывает размышления голос охранника.
— На съемки, — поправляю, натягивая рукава еще дальше.
— Туда, — указывает на дверь, за которой скрылась сине-фиолетовая башка Валпса.
Захожу — обмираю. Где-то читал, что высокие потолки стимулируют возвышенные мысли и улучшают аэродинамику музы. Здесь, должно быть, музы летают стаями, потряхивая плюшевыми фиолетовыми ушами, а мне в их царстве места…
— Привет, — выныривает откуда-то тень. — Таня Торн, оператор.
Различаю в тени короткие черные волосы, женскую фигуру под черным свитером, сорокалетнее не испорченное подтяжками лицо. Мысль, что первым встречным оказался обычный человек, воодушевляет, и я здороваюсь в ответ:
— Мэттью Хэмминг. Сам не знаю, как тут оказался.
— Знакомо.
Таня смеется, напряжение рассеивается. Здесь все — обычные люди, правда? Разве что некоторые с фиолетовыми ушами.
— Будешь спаржу с ветчиной? Сама готовила.
Угукаю, следую за Таней, и следующие пять минут мы свободны от светской болтовни. Сдаюсь первым:
— Необычное имя. Это полное?
— Ага. Смотрел «Шпион, который менингит любил»?
— Это где агент 008 с подружкой верхом на ее виолончели пересекают границу?
— Именно, — хихикает. — Вот в честь подружки меня и назвали.
— Интересно, — тоже улыбаюсь. — У моего имени нет такой богатой истории.
— Ну и хорошо. А то бы возненавидел фильм, который тебе цитирует каждый второй.
— Зато ты такая одна.
— Куда там, — хмыкает Таня. — Знаю минимум двух своих тёзок. Так что радуйся, Мэттью, что тебя назвали по-человечески. За твоим именем не тянутся ассоциации, можешь сам создать его историю.
— И заслужить ненависть следующего поколения, которое назовут в мою честь.
Смеемся. Что-то подсказывает, с Таней мы сработаемся.
— Пойдем, с остальными познакомлю.
Иду за ней по огромному павильону — и за первым же поворотом нас едва не сбивает тележка с оборудованием.
— Привыкнешь, — отряхивает мой свитер Таня. — Так, вон курит Гильда-гримёр, рядом Габби, костюмер. Ну, с ними ты и так скоро пообщаешься. Это Флэйр, — посылает ему воздушный поцелуй, — Зои, Эмма, Бен, Ринай…
Щёлк — мозг отключается. Спасибо за заботу, Таня, но я всех буду называть «извините, пожалуйста».
— А самый главный человек… Здравствуйте, госпожа Симуртон!
Врезаюсь в даму с седыми локонами. Стоит посреди улицы в старинном платье с королевской осанкой, взглядом говоря «смотри куда прешь, смерд».
— Извините, пожалуйста.
— Переживу, — великодушно прощает знакомым голосом. — Новенький?
— Да, — отвечает за меня Таня, — это Мэттью. Мэттью, это Скарлетт. Скарлетт Симуртон, знаешь такую?
Готов мотнуть головой, и тут вспоминаю: Симуртон. Ну конечно.
— Еще бы, — улыбаюсь. — Маме очень нравились «Мелодии большого города», а мне — «Сокровища Грабвиля».
Ретро-кинолента обрывается, когда вижу лицо Скарлетт. Во всех этих фильмах играла не она. Вот я идиот.
— Да уж, постарался мой бывший, — усмехается, обнажая зубы, явно стоящие дороже всего, что на мне надето. — Ничего, привыкла, что он Симуртон номер один. Но я это исправлю.
Таня с улыбкой кивает. Скарлетт снова смотрит на меня и припечатывает:
— Удачи. Пригодится.
Чинно уходит. Заключаю, глядя вслед:
— Она меня сожрет.
— Это будет честью для тебя, госпожа Симуртон что попало не ест, — с серьезным лицом соглашается Таня, но поймав мой взгляд, хохочет: — Расслабься. Скарлетт космическая, когда узнаёшь ее лучше.
— Космическая? — Почему-то представляю Звездный Разрушитель из «Последней Галактики». — Это как?
— Увидишь, — хлопает меня по плечу. — Пошли, работать пора.
***
В трехсотый раз жалею, что не умылся после встречи со Скарлетт. Таня чуть ли не пинками гнала в гримёрку: не задерживай, мол, рабочий процесс, Гильда сама всё сделает. Послушался на свою голову.
— Тебя хоть выжимай, — бурчит Гильда, протирая мое лицо. — Марафон пробежал?
— Нет. Спорт — как-то не мое.
— Вот и отлично. — Брызгает чем-то вонючим. — Еще раз придешь потным — обложу твою морду огурцами и скажу, что так вижу образ. Понял?
Киваю, получаю пудру в нос. Кажется, с Гильдой будет сложно.
— А это обяза… — протестую, когда лицо густо намазывают.
— Глаза закрой. Рот, по возможности, тоже.
Гильда заканчивает, когда теряю счет времени. Из зеркала смотрит двойник из альтернативной вселенной, который с детства красуется на обложках журналов, как дочка Симуртонов. Наверно, он и к накрашенным глазам привык, в отличие от меня.
— Теперь волосы. — Гильда кривится, перебирая мои тщательно уложенные пряди. — Так, еще раз придешь намазюканным…
— Покрасишь в зеленый? — хихикаю. — Чтобы завершить образ огурца?
— Отличная идея. — Гильда даже не улыбается. — И пупырышки нарисую.
Вместо пупырышек водружает на меня каштановый парик. Смотрит в зеркало и заключает:
— Тебе идет.
Киваю из вежливости — мамины черные волосы мне нравились больше.
— Готово, — поправляет Гильда парик. — Теперь к Габби, соседняя дверь.
Захожу. Девушка с темной косичкой поднимает взгляд из-за книги:
— Привет.
— Привет, — оглядываюсь. — Ты костюмер?
— Ага, — откладывает очки вместе с книгой. — Становись вон туда, и руки в стороны.
Забираюсь на какую-то платформу, чувствую себя будто на рентгене. Ненавижу больницы.
— Доктор, — не могу удержаться, пока Габби снимает мерки, — я умру?
— Непременно. И похоронят тебя в галстуке-бабочке… вот такого цвета, — вынимает из веера оранжевую карточку. — Нравится?
— Мой любимый.
— Замечательно! — Габби идет к вешалкам. — Держи.
И протягивает пиратский костюм. Спасибо хоть не плюшевый Валпс.
— Нравится? — по-своему понимает Габби мой взгляд. — Мой дизайн. Они хотели ярко-модно-молодежно, но я убедила, что черный лучше. Как в «Сокровищах Грабвиля», помнишь?
— Еще бы. — Вот почему костюм кажется знакомым.
— А это пряжка самого Симуртона. Не спрашивай, как я ее достала.
— Музей «Пламбоб Пикчерз» ограбила?
— Секрет фирмы, — хихикает Габби. — Так, одевайся и постарайся ничего не порвать.
Натягиваю кожаные штаны — не так-то просто соблюсти ее пожелание. Габби фиксирует рубаху сзади, а я так увлечен отражением, что почти не замечаю уколы булавок.
Осталась мелочь: текст.
***
Не так я себе это представлял. Конечно, реклама не обязана быть шедевром, и всё же…
— Хэмминг! — в рупор кричит Делайла. — Текст читай.
«Мистер Чистер — чистый пол, раз намылил — и пошел», — фальшиво напевает кто-то в моей голове. И вот такое будут крутить по телевизору? Не это я обещал маме в шесть лет.
— А мне обязательно произносить этот текст?
— Нет, — пожимает Делайла плечами. — Можешь уступить роль другому.
Не сдаюсь:
— Так же фразы не строят, как в слогане. Да и остальное будто младший школьник писал.
— Ты бы написал иначе? — Киваю. — Тогда иди работать к ним, а не к нам.
Жужжит муха. Таня отгоняет ее, да так и замирает с поднятой рукой — не иначе мне помахать на прощание.
Но я не ухожу. Я маме обещал.
— Всё, урок словесности закончен? — нарушает тишину Делайла. — Тогда за работу. Начали!
Щелкает черная штука, шумят волны. Выдыхаю и с выражением произношу:
— Капитан, справа по курсу!
— Что? — голос за кадром.
— Море грязи! — восклицаю с убийственным пафосом.
И сгибаюсь в приступе хохота. Даже для рекламы это чересчур.
— Стоп! — орет Делайла. — Ты что тут устроил?
— Но это же… — снова хихикаю.
— Это твоя работа. — В ее голосе не лёд — целый айсберг прямо по курсу. — Вот представь, придешь к врачу, а тот: ха-ха, как вы рот раззявили. Нормально?
Снова жужжит муха, уже над Делайлой. Хлопок — и тишина.
— Еще одни хиханьки — выгоню, — слышу Делайлу и без рупора. — Продолжаем.
На этот раз мне удается быть серьезным. Закадровый голос обещает чистоту вдвое дольше, успешный на 98% геноцид бактерий и на треть больше моющего средства за ту же цену. Тонкий голосок поет оду Мистеру Чистеру, а я уже почти не морщусь.
— Снято! — провозглашает Делайла. — Швабра.
— Что? — переспрашиваю.
— Сцена со шваброй. Драй палубу, салага.
Говорили же: не буду слушаться взрослых, стану поломойкой. Плетусь к разметке, где ждет швабра, и тут осеняет.
От меня ждут механической работы, с которой справится любой уборщик. А что, если ее… усовершенствовать?
Подкидываю швабру, кружусь с ней по палубе. Делайла наверняка в шоке, но не протестует. Хватит, впрочем, испытывать ее терпение — с этой мыслью беру швабру нормально, заканчиваю «уборку» и застываю с улыбкой.
— Снято! Хорошо сработал, Хэмминг, но в следующий раз за импровизацию буду бить.
Делайла. Меня. Похвалила. Взлетаю в облака не сходя с палубы.
— Молодец, — улыбается и Таня, когда спускаюсь к ней. — Не бери в голову, импровизацию она на самом деле любит.
— Только продуманную. — Когда Делайла успела подойти? — Твое счастье, что заказчик оставил всё на наше усмотрение. Но в моих проектах, будь добр, без отсебятины.
Киваю болванчиком. Она сказала «в моих проектах». У меня есть шанс!
Гильда смывает с меня макияж и что-то бубнит — не запоминаю. Эмоции хлещут, как из пожарного крана, прихожу в себя лишь на выходе.
— Куда тебя подвезти? — скорее утверждает, чем спрашивает Делайла.
Мотаю головой:
— Я пройдусь.
— Куда?
— Сан Мишуно.
— Это улица?
— Это новый район, — подсказывает Таня. — Направо от моста.
— Ого. — Делайла открывает передо мной дверь машины. — Ты подумай хорошенько, метро ведь уже не работает.
— Знаю. Если что, я всегда могу вздремнуть на лавочке.
Делайла хмыкает, однако больше не настаивает. Ее машина провожает меня, на светофоре разделяемся: Делайла — направо, я — прямо. Вымотался нечеловечески, но не могу пропустить то, о чём грезил с детства: Звёздный бульвар.
Думал, что открытки преувеличивают — нет, приуменьшают. Им не под силу передать мягкий свет гирлянд, шелест ветерка, прекрасные в своей несочетаемости рекламные баннеры, смех девушек у входа в какое-то модное заведение. Реальность превзошла мечту.
Десять именных плиток поблескивают в свете фонарей. Десять имен в вечности придают мне сил. Десять — красивое число, но одиннадцать лучше.
Одиннадцатая плитка будет моей.
______________
* «Шпион, который менингит любил» — отсылка к одноименной книге в игре (The Spy Who Loved Measles), а также фильмам бондиады (1 2) и ее доброй традиции клюквенных имен.
** Да, Сан Мишуно в моей истории — район Бриджпорта, вот так безжалостно измываюсь над каноном 